Глава 32

Хэл не думала, как оплатит билет обратно до Пензанса, пока не добралась до кассы брайтонского вокзала. Карта оказалась заблокирована. Оттаскивая чемодан от кассы, пунцовая от смущения, она перебрала в голове все возможности и увидела только одну – опять попытаться купить билет по айфону в надежде, что веб-сайт оформит билет, не проверяя состояние ее счета. Надежда шаткая, но других-то вовсе не было.

В тихом уголке возле прилавка, где торговали кофе, она вытащила телефон и уже открыла было приложение, как вдруг увидела непрочитанное сообщение от Хардинга.

Дорогая Хэрриет, – начинался довольно сухой текст, – после разговора с мистером Тресвиком мы бы хотели ускорить Ваше возвращение в Трепассен, так как это необходимо для урегулирования дел, связанных с имением. Прилагаю код для уже оплаченного билета, по которому любой автомат в Брайтоне его выдаст. Пожалуйста, звоните, если возникнут проблемы. Дядя Хардинг. PS. Абель встретит Вас в Пензансе.

Хэл закрыла сообщение, и ее охватило очень странное ощущение: стало тепло и одновременно душно. Как будто окоченевшее, задубевшее тело укутали мягкой шалью, но немножко слишком туго.

Не забывай, кто ты, подумала она, понимая, что должна ответить на СМС словами горячей признательности. Не забывай про слабого, благодарного мышонка – племянницу.

Но поскольку реальное прошлое начало сталкиваться с вымыслом, становилось нелегко придерживаться этой роли. Все труднее и труднее не поскользнуться. Или все-таки это безумие – возвращаться в Трепассен?

Поезд заторопился на запад, небо начало темнеть. Хэл вспомнила, что ей нужно поработать, поискать в Интернете кое-какие имена, чтобы подготовиться к перевоплощению в свою роль. Не так уж много ей нужно знать. Поехала ли Мод в Оксфорд? Что с ней случилось потом?

Но она все никак не могла собраться и, прислонившись к поцарапанному стеклу, смотрела на проносящиеся мимо равнины. Было холодно, и, по мере того как поезд удалялся от Лондона, становилось все холоднее. Голые деревья заиндевели, трава побелела, лужи покрылись ледяной коркой. В любой другой день Хэл решила бы, что это красиво, но сегодня она могла думать только о том, что покидала и, может быть, никогда больше не увидит: квартиру, в которой выросла, все свое прошлое. Теперь с каждой милей, которую оставлял позади поезд, ее несло только вперед, к неизвестности, и все, что у нее было, это одежда в чемодане и документы сбоку.

Но в то же самое время она ехала назад, в свое прошлое, и из всех теснившихся в глубине сознания вопросов, на которые у нее не было ответов, к одному Хэл возвращалась чаще других. Она теребила его, тормошила, как языком все время тянешься к больному зубу. Почему мама ей врала?

Из дневника явствовало, что Мэгги не могла сказать своей тетке, кто отец ребенка, так как боялась больше его не увидеть. Но почему нужно было скрывать правду от дочери?

Вопрос все настойчивее требовал ответа, однако в голову Хэл приходило только одно: чтобы оградить ее. От чего?

Когда поезд остановился в Пензансе, было уже темно, и Хэл почти уснула, но встрепенулась и подхватила чемодан, который стал значительно тяжелее, после того как она запихала в него дополнительную одежду и бумаги. На перроне у нее возникло странное ощущение дежавю, смешанное с неприятным осознанием того, насколько все изменилось. Та же платформа, те же большие часы и отдающиеся эхом объявления диспетчера, она сама – в тех же драных джинсах и с тем же обтрепанным, видавшим виды чемоданом, волосы все так же лезут в глаза. Но в отдалении она заметила Абеля. Он изучал на табло информацию о прибытии поездов, но, увидев Хэл по другую сторону заграждения, расплылся в улыбке и замахал ключами от машины.

Пройдя через заграждение, Хэл очутилась в совершенно неожиданных для нее объятиях. Разомкнув их, Абель улыбнулся, и его загорелое лицо выразило облегчение.

– Хэрриет! Как здорово вас видеть. Вы всех перепугали. Едва мы привыкли к тому, что вы рядом, и тут… – Он осекся, и в его улыбке появился легкий упрек. – Скажу просто: хорошо, что вы в порядке.

– Простите.

Когда они двинулись по перрону, Хэл вдруг поймала себя на том, что сбоку пристально всматривается в его лицо. Вы знаете, кто мой отец? – хотелось спросить ей. Это Эдвард? Но спрашивать так было нельзя.

– Я не хотела никого беспокоить. И мне очень жаль, что поезд опоздал. – Она посмотрела на часы. Почти половина десятого. А должен был прибыть в восемь тридцать. – Вы долго ждали?

Абель покачал головой.

– Ерунда, не переживайте. Если честно, я рад, что у меня был предлог отлучиться. В привокзальном кафе на диво хороший кофе. Не уверен, что смогу выпить еще хоть чашку тех серых помоев, которыми нас потчует миссис Уоррен.

В свете вокзальных ламп глаза Абеля были отчетливо серые, но Хэл не отрывалась от них и, когда они шли на стоянку, пыталась определить цвет при искусственном освещении.

Абель, неторопливо открывая блестящую черную «ауди», перехватил ее взгляд. Хэл вспыхнула и опустила глаза.

– Что-то не так с моим подбородком? – опять улыбнувшись, спросил он.

Хэл покачала головой.

– Простите, нет, я… – Она сглотнула, чувствуя, как пылают щеки. – Я все еще пытаюсь привыкнуть к мысли, что у меня есть семья. Это усваивается с большим трудом.

– Могу себе представить, – легко ответил Абель. – Нам тоже нужно было немножко приноровиться, а вы одна. Для вас должно быть странно в десять раз больше – обрести семью, о которой вы ничего не знали.

Абель открыл боковую дверь и, прежде чем захлопнуть ее за Хэл, перехватил у нее чемодан. Усевшись на водительское место и закрыв дверь, он отключил свет, и все погрузилось во тьму, салон освещало лишь зеленоватое мерцание приборной панели.

– Абель, – медленно начала Хэл, когда машина тронулась с места, – я… я хотела еще раз поблагодарить вас за фотографию с мамой. У меня не так уж много ее снимков в молодом возрасте, а это… ну, словом, это очень много для меня значит, вот.

– Не стоит, – непринужденно произнес Абель и, посмотрев в заднее зеркало, прибавил скорость. – Я очень рад. У меня тоже не очень много фотографий из того времени, к сожалению. Было больше, но не все они вызывали радостные воспоминания, и я сохранил меньше того, что стоило. Но дома я проверю, может, еще что найдется. Если будут с Мод, вы их получите.

– Спасибо, – тихо поблагодарила Хэл.

Они ехали по узким петляющим улицам, и вдруг она набралась мужества.

– Абель, могу я вас кое о чем спросить?

– Разумеется.

– А кто… кто сделал тот снимок? Ну тот, который вы мне подарили?

– Кто снимал? – нахмурился Абель. – Точно не помню. А почему вы спрашиваете?

– О… – В животе у Хэл ухнуло, потому что машина сделала довольно крутой поворот. – Сама не знаю. Просто пришло в голову.

– Честное слово, не могу вспомнить. – Сосредоточенно хмурясь, Абель потер переносицу, словно тянул время. – По-моему… да, почти наверняка Эзра.

Хэл сглотнула, у нее возникло такое ощущение, будто на кону стоит ее жизнь.

– А… А не Эдвард?

– Эдвард? – В темноте Абель покосился на нее, и неземной зеленый свет приборов придал его лицу странное выражение, с трудом поддающееся толкованию. – Надо же, почему вы так решили?

Его голос вдруг утратил теплоту и заботливость, к которым Хэл успела привыкнуть за последние несколько дней, и в нем послышалось что-то холодное, желчное. Хэл невольно замерла; так цепенеет мышь, увидев, как из травы поднимается змея. Внезапно ей стало ясно, что сейчас было бы крайне глупо заговорить о дневнике.

– Я… – Ей не пришлось прилагать усилия, чтобы голос прозвучал слабо, у нее и так перехватило горло. – Не знаю, правда. Просто пришло в голову.

– Это был Эзра, – резко повторил Абель, опять переводя взгляд на дорогу и закрывая тему.

Неправда, подумала Хэл, когда Абель крутанул руль, чтобы вписаться в поворот. Эзра изображен на самой фотографии.

– Просто… – начала она, но Абель оборвал ее ледяным голосом, в котором на сей раз послышалась злость:

– Хэрриет, довольно. Это не Эдвард. Мы тогда еще не были знакомы. Точка, абзац.

Врешь, подумала Хэл. Эдвард упоминается в дневнике. Ты точно врешь. Но почему?