Глава 16

Когда Хэл проснулась, в чердачную комнатку пробивался яркий солнечный свет, и она долго лежала, моргая и ничего не соображая. Тело было сковано непонятной тяжестью, ей пришлось усилием сбросить сонливость и заставить себя сесть. Зевая и протирая сонные глаза, она попыталась вспомнить, где находится.

Память восстановилась одним рывком, но спокойнее от этого не стало. Оказывается, она не дома, в собственной квартире на верхнем этаже в квартале Живописных вилл, и ей не нужно идти на пирс. Она в Корнуолле, в странном холодном доме. И даже прежде чем память вернулась полностью, по неприятному спазму в животе Хэл поняла, что у нее серьезные, очень серьезные неприятности.

Последовательно восстанавливая события вчерашнего дня, она чувствовала боль, тяжесть в руках, ногах, которые отказывались слушаться. Ее давила усталость, и даже не просто усталость – изнеможение, голову забила вата, как будто сонный паралич все еще не отпускал сознание.

С трудом спустив ноги с кровати, Хэл вспомнила Эдварда, как он протянул ей таблетки безо всякой маркировки, как настаивал на том, чтобы она их приняла, и задрожала – не просто от холода. Да не может быть. Ведь он же доктор. И кроме того – зачем?

Скорее всего все это просто последствие переохлаждения на кладбище и удара головой. Хэл осторожно потрогала место, которым ударилась об пол: было чувствительно, но вообще-то никакой шишки. Она мерзла, но не сотрясалась от вчерашнего странного пламенно-ледяного озноба. Обычный холод зимнего утра. Когда она шла наискосок по комнате к чемодану, где рядом была розетка и заряжался телефон, ноги сами отскакивали от мерзлых голых досок.

Семь двадцать семь. Рано, конечно, но не страшно рано. Хэл увидела СМС с номера, который не узнала. Кто-то с пирса? Она нашарила очки, нацепила их на нос и открыла сообщение.

ПЯТЬ ДНЕЙ – весь текст. Без подписи. Но Хэл прекрасно поняла, кто его отправил.

Сонную муть как рукой сняло. Теперь она полностью проснулась, по спине от страха побежали мурашки, как будто в любой момент в дверь мог войти шепелявый человек в ботинках с коваными носами, вытащить ее из узкой кровати и ударить по лицу. Поломанные кости… Выбитые зубы…

Она вдруг поймала себя на том, что ее трясет.

От этих слов несколько улеглось сердцебиение, и она принялась повторять их как мантру, пока не перестали дрожать руки и она смогла расстегнуть чемодан.

По одному шагу, хорошо.

В маленькой комнате было невероятно холодно. Когда она натягивала джинсы и футболку, изо рта шел пар. На дне чемодана лежал свитер. Он был в одном мотке с другой одеждой, и Хэл торопливо вытащила его, не заметив завернутой в него жестяной коробочки. Та со стуком шлепнулась под ноги, крышка отскочила, и по полу рассыпались похожие на ярко расцвеченные осенние листья карты таро.

Наверху лежала та, что она вынула перед отъездом, – валет Мечей. Подняв голову, юноша на картинке дерзко смотрел на нее с полуулыбкой, которая могла означать все, что угодно, – от вызова до отчаяния. Хэл видела эту карту миллион раз и знала каждую подробность, от птицы в ногах у валета до крошечной царапинки в правом верхнем углу. Но подобрав ее вместе с остальными картами, она мгновение помедлила. Что-то привлекло ее внимание в этом лице, она попыталась понять, что именно.

Понять ей не удалось, но тревога ушла, и Хэл бросила карты на кровать. Продолжая дрожать, она расправила свитер и натянула его через голову.

Знакомое тепло окутало ее, как объятия родного человека, и когда она надела носки и влезла в высокие, до колена байкерские ботинки, то странным образом почувствовала себя вооруженной, каким-то другим человеком, готовым к встрече с семейством Вестуэев. Она больше не ощущала себя налетчиком, кем по прихотливому стечению обстоятельств стала вчера.

Потом Хэл руками соорудила некое подобие прически, схватила с прикроватного столика телефон и осмотрелась – не забыла ли чего.

В ярком утреннем свете комната казалась несколько другой, может быть, не такой призрачной, но более строгой, унылой, еще менее гостеприимной. Все подмеченное ею вчера выступило еще рельефнее: железная, крашенная черной краской решетка на окне, черный же металлический каркас кровати; крошечная каминная решетка, не больше коробки из-под обуви; узор, оставленный сыростью на потолке. При дневном свете то, что она вчера приняла за тень в верхней части окна, оказалось довольно широкой щелью. Подойдя поближе, Хэл услышала, как в нее со свистом врывается струя холодного воздуха. Ничего удивительного, что в комнате так холодно.

Хэл просунула руку сквозь решетку и дернула оконную створку, попытавшись закрыть окно, но та, кажется, застряла, а перекладины решетки мешали дернуть сильнее. Тогда она просунула обе руки и, наклонившись, чтобы угол захвата был лучше, дернула еще раз. Тут что-то блеснуло. Царапина на стекле. И не одна. Послание.

Хэл выпрямилась, пытаясь разобрать буквы. Они были как раз за перекладиной и не читались, но когда она повернула голову набок, низкое утреннее солнце вдруг упало под нужным углом, высветив слова так, как будто они были написаны белым огнем.

По стеклу крошечными корявыми буквами шла надпись: ПОМОГИТЕ МНЕ.

Сердце у Хэл забилось быстрее. Долго она просто стояла, не в силах отвести глаза от послания, пытаясь понять, что оно означает.

Кто это написал? Горничная? Ребенок? И когда?

Это не крик о помощи. Написавший эти слова не мог рассчитывать на то, что послание увидят снаружи или даже изнутри, так надежно оно спряталось. Значит, скорее всего его сознательно укрыли за перекладиной. И даже Хэл никогда бы его не заметила, если бы не встала точно в этом месте.

Нет, тут что-то… что-то другое. Желание не столько быть услышанным, сколько выговориться, прокричаться.

Хэл вспомнила маму, вспомнила, как та велела ей говорить вслух, чтобы прогонять кошмары, вспомнила свою мантру для изгнания бесов: Хватит! Может, тут то же? Может, кто-то старался вернуться в реальность и отогнать голоса, нашептывающие жуткие мысли?

Несмотря на теплый свитер, Хэл вдруг стало холодно, очень холодно, озноб сотрясал ее изнутри, а в голове звучал голос, она буквально слышала его, он повторял одни и те же слова.

И тут Хэл мысленно увидела девушку – она была одна, в этой комнате. На окне решетка, дверь заперта. Почти как сейчас, только вот дверь не заперта. Самое Хэл по крайней мере не заперли. И что бы здесь ни случилось, не ее это дело. Не ее семья, не ее тайна, да и вообще ей есть о чем подумать, кроме давным-давно исчезнувшей девушки, склонной к мелодраматическим жестам.

Что происходило в этой комнате, каким было прошлое этого дома – не имеет значения. Важно лишь пережить сегодняшний день, не выдав себя и разузнав как можно больше о Мод. А получив такую информацию – дату рождения или хотя бы второе имя (если, разумеется, ей удастся найти подходящий способ узнать), – она сможет улизнуть в Брайтон и подделать метрику, которая успокоит Тресвика. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Тьфу-тьфу-тьфу. Хэл знала, что бы ей сказала мама. Она ясно увидела ее – насмешливо покачивает головой, улыбается уголком рта. Вдруг Хэл так захотелось очутиться рядом с ней, что сердце стиснуло физической болью.

Потому что все суеверия – ловушка. Этому она научилась за те годы, что занималась своим ремеслом на пирсе. Можно стучать по дереву, скрещивать пальцы, считать сорок… Только это вранье, все вранье. Обманчивые надежды, призванные создать иллюзию, будто ты в силах что-то контролировать, будто есть смысл в мире, где единственный творец твоей судьбы ты сам. Ты не в силах предсказать будущее, Хэл, не уставала повторять ей мама. Не в силах повлиять на судьбу или изменить то, что не в твоей воле. Но ты в силах решить, что делать с выпавшими тебе картами.

Это правда, Хэл соглашалась. Непростая, неумолимая правда. Ей всегда хотелось крикнуть это клиентам, приходившим к ней опять и опять в поисках ответов, которые она не могла дать. Не существует каких-то заоблачных смыслов. Иногда что-то происходит просто так, без причины. Судьба жестока и капризна. Стучите по дереву, бормочите заклинания на удачу – они не помогут вам увидеть приближающуюся машину, не помогут избавиться от опухоли, которая уже сидит внутри, просто вы не знаете. На самом деле все ровно наоборот. Напряженно ожидая, что вторая сорока улетит, и тем самым надеясь заменить невзгоды удачей, вы не делаете того, что как раз можете: не смотрите на светофор, не замечаете мчащейся машины, пропускаете момент, когда еще можно сделать шаг назад.

Люди, приходившие к ней на пирс, искали смысла и возможности контролировать ситуацию, но искали не там. Отдавая себя во власть суеверий, они отказывались от работы над собственной судьбой.

Что ж, если Хэл чему и научилась, так это тому, что в эту ловушку она не попадется. Она сама создаст свою жизнь. Сама изменит свою судьбу. Сама станет творцом своего счастья.