Глава 13

Следующие полчаса один за другим, без перерыва, следовали вопросы и уклончивые ответы. Это оказалось тяжелее, чем предполагала Хэл, но в то же время странно забавляло. С трудом справляясь с разговором, отчаянно пытаясь запомнить, что кому успела сказать, она вдруг поймала себя на том, что отказалась от сравнения с шахматным матчем и вернулась к образу боксера. Вот он туже затягивает запястья, выходит на ринг и принимается уворачиваться от ударов – так она отбивалась от вопросов, пытаясь, иногда неловко, переадресовывать их собеседнику.

Но ведь это не поединок. С одним противником было бы проще. Это ей было не в новинку – хотя ситуация почти ничем не напоминала контролируемую обстановку на работе. Однако невнятная мешанина – нечто совсем иное: беспорядочный гул голосов, перекрывающих друг друга, влезающих с вопросом еще до того, как она успела ответить на предыдущий, встревающих с разными историями и воспоминаниями. Это настолько не похоже на то, к чему она привыкла, что Хэл просто очумела, чуть не оглохла.

Всю жизнь семьей для нее были она сама и мама – вдвоем, связанные накрепко, и больше никого не надо. Взрослея, Хэл никогда не чувствовала, будто ей чего-то не хватает, хотя иногда и мечтала о каникулах в кругу большой семьи, как у других детей в школе, о бесконечных вереницах братьев, сестер, кузенов, с кем можно играть, о горе подарков на Рождество и дни рождения от целого племени сородичей.

Теперь, когда домочадцы окружили ее, перекрикивая друг друга, расспрашивая ее про воспитание, учебу, вообще жизнь, она поразилась, как могла завидовать когда-то другим детям, что у них есть дядюшки и тетушки.

Хуже всего было с Хардингом, он резко задавал один прямой вопрос за другим в манере войскового старшины – это больше напоминало допрос. Стиль Абеля оказался совсем другим – легким, дружелюбным. Время от времени, когда Хэл не знала, что ответить, он начинал смеяться и рассказывал что-нибудь о себе. Эзра помалкивал, но Хэл чувствовала, что он не спускает с нее глаз, наблюдает.

Конец расспросам положила Митци. Рассмеявшись смехом, который в другой ситуации показался бы Хэл неприятным, она воскликнула:

– Господи, мальчики! – И, разбив плотное кольцо темных костюмов, она шлепнула Абеля по плечу и взяла Хэл за руку. – Да оставьте вы девочку хоть на несколько минут! Посмотрите на нее – вы ее сейчас просто раздавите. Хэл, я могу предложить вам чаю?

– Д-да… Да, пожалуйста.

На пирсе она пыталась скрывать легкое заикание, говоря тихо и медленно. К тому же так Хэл казалась старше своих лет и напоминала клиентам, что она здесь хозяйка, а они у нее в гостях. Но сейчас, когда Митци отвела ее в сторону, до нее дошло, что неловкость – это алиби, что она может ее использовать. Зачем пытаться скрывать свое смущение, свою молодость? Наоборот. Идя за Митци, Хэл опустила плечи, чтобы и без того субтильная фигурка показалась еще меньше, и сбросила челку на лицо, словно застенчивый подросток. Обычно окружающие недооценивали Хэл. Иногда это преимущество.

Хэл позволила Митци подвести себя к дивану у камина, где сидел подросток, шараша по телефону так, что Хэл сразу поняла: играет. Но это был не Ричард. Кто там еще? Фредди?

– Ну вот, так-то лучше, – заботливо сказала Митци, когда Хэл села. – Могу я наконец вам что-нибудь предложить? Возраст позволяет вам бокал вина?

И уже несколько лет, подумала Хэл, но вслух не сказала. Надраться здесь не самая светлая мысль. Она сознательно неопределенно засмеялась.

– Я бы предпочла чай, который вы упомянули, благодарю.

– Вернусь через секунду. – И Митци с силой потрепала сына по голове. – Фредди, выключи.

Когда родительница вышла, Фредди даже не сделал вид, что собирается отложить телефон, но покосился на Хэл.

– Привет, – сказала она. – Я Хэрриет.

– Привет, Хэрриет. А что у тебя за татуировка?

– Татуировка? – Хэл было удивилась, но вовремя сообразила, что хлопчатобумажное платье съехало, обнажив плечо и край крыла. – Ты про эту? – Она ткнула пальцем за спину, и Фредди кивнул:

– Похоже на птицу.

– Это и есть птица. Сорока.

– Круто, – сказал он, не поднимая головы, так как, судя по всему, столкнулся с каким-то препятствием в игре, а потом добавил: – Я ужасно хочу татуировку, но мама говорит, что через ее труп.

– До восемнадцати тебе закон не позволяет, – быстро включилась Хэл. Тут хоть безопасная территория. – Ни один уважающий себя мастер не пойдет на это. А ты ведь не хочешь к тем, кто пойдет? Тебе сколько лет?

– Двенадцать, – с грустью протянул Фредди, захлопнув телефон и впервые подняв глаза на Хэл. – А можно посмотреть?

– Хм-м… – Этот вопрос переходил определенную черту, но Хэл не знала, как отказать. – Ну… да. Наверно, можно.

Она пригнулась и почувствовала, как Фредди оттянул ворот, обнажив склонившую голову набок птицу. Пальцы у него были холодные, Хэл постаралась не вздрогнуть.

– Круто, – еще раз сказал он, на сей раз с завистью. – Ты сделала ее из-за этого дома? Ну, здесь все эти сороки… – Он махнул рукой в сторону деревьев за окном, и Хэл невольно обернулась.

На улице совсем стемнело и только свет из комнаты поблескивал на мокрых ветвях, но Хэл будто воочию снова увидела сорок, рядком рассевшихся на ветвях тиса, с которых капала вода. Она покачала головой и натянула ворот платья, закрыв птицу.

– Нет. Моя… мою маму зва…

В самый последний момент до нее дошло, что, утратив бдительность, она чуть было не ляпнула непоправимое. Ведь эту татуировку она сделала в память о маме. Мэгги. Будем горе горевать. Тогда это казалось правильным. Но волна липкого ужаса обдала ее, когда она поняла, что готова была произнести настоящее имя мамы. Глупо. Как глупо!

– Я звала ее сорокой. Такое прозвище, – сказала она после паузы, довольно долгой для того, чтобы в полной мере прочувствовать, как под ногами разверзлась бездна. Легенда была ниже всякой критики, но с ходу ничего лучше в голову не пришло. Правда, мальчишка, кажется, не заметил затянувшейся паузы.

– Это сестра папы? – спросил он.

Хэл кивнула:

– Да.

– Хотя, наверно, надо говорить была сестра папы. Она ведь умерла, правда?

– Фредди! – Митци подошла с чашкой чая и, поставив ее на стол, слегка стегнула сына по колену. – Это уже… Ради бога, извините, Хэрриет. Подросток… Что тут скажешь?

– Все в порядке, – искренне ответила Хэл.

Паренек не просто продемонстрировал ей то, о чем она уже догадывалась. Это была та почва, на которую Хэл могла встать прочно, обеими ногами. Не было больно слышать такие слова от других людей, ей даже больше нравилась мальчишеская прямота, чем все эти деликатные усопла или покинула нас. Мама не уснула и не вышла в соседнюю комнату. Она умерла. И эту реальность не смягчит никакой эвфемизм. И еще это, по крайней мере, правда. И она сказала, обращаясь к Фредди:

– Да, умерла. Я сделала татуировку в память о ней.

– Круто, – почти машинально повторил опять Фредди. Теперь, в присутствии матери, ему стало неловко. – А еще у тебя есть?

– Есть… – начала Хэл, но вмешалась Митци:

– Фредди, умоляю, прекрати изводить бедную Хэрриет личными вопросами. Так не ведут себя на…

Она осеклась и не произнесла на поминках.

Хэл улыбнулась – во всяком случае, попыталась – и взяла чашку с чаем.

– О, чудесно.

Рассказывать про татуировки было проще, чем отвечать на вопросы Абеля, Хардинга и Эзры. И поэтому ее слегка затошнило, когда она увидела, как Хардинг, потрепав Абеля по плечу, следом за женой двинулся к камину.

– Греетесь, Хэрриет? – спросил он, подойдя. – Очень мудро. Боюсь, дом просто губителен для здоровья. Мать не очень-то доверяла современным удобствам вроде центрального отопления.

– А… он давно принадлежит семье? – спросила в свою очередь Хэл. Она вспомнила, как мама рассказывала о своей работе. Не позволяй клиентам задавать вопросы, спрашивай сама. Проще направлять разговор, если ты за рулем, а собеседник чувствует себя польщенным, когда ты проявляешь к нему интерес. – Мама никогда не рассказывала об этом доме, – честно призналась она.

– О, да фигову тучу лет, – небрежно ответил Хардинг. Он встал спиной к камину, разведя полы пиджака, чтобы огонь грел спину. – Мы сейчас находимся в самой старой части, она датируется началом восемнадцатого века. И много лет это была скромная ферма. А в конце девятнадцатого века ваш прапрапрадед, дед моей матери, сколотив приличные деньги на фарфоровой глине, возле Сент-Остелла, решил полностью перестроить дом и сделал это, надо сказать, на широкую ногу. Здание сохранило георгианское ядро старой фермы, где разместились гостиная, столовая, главные жилые комнаты, но к нему были пристроены расползшиеся крылья и помещения для прислуги в стиле «Искусства и ремесла». Получилась элегантная усадьба. Однако его сын оказался, увы, никудышным предпринимателем, и карьер перешел партнерам. С тех пор у семьи уже не было денег на поддержание дома, и с двадцатых годов его облик не менялся. Чтобы довести тут все до ума, нужно вложить добрый миллион фунтов. Разумеется, не те деньги, которые может достать из кармана средний покупатель. Разве что крупная гостиничная сеть… Хотя, конечно, сегодня на вес золота земля.

Хардинг посмотрел в окно, на мокрый от дождя газон. Хэл чуть ли не воочию видела, как он рисует себе повыскакивавшие грибами на территории парка типовые дома, подсчитывает барыш и слышит хруст банкнот, когда поспевает очередной урожай на продажу. Она кивнула в ответ и, поскольку сказать было нечего, отхлебнула чай. Руки у нее, несмотря на огонь в камине, все еще были ледяные, а щеки пылали, и вдруг ни с того ни с сего она чихнула.

– Будьте здоровы, – сказал Абель.

Хардинг сделал шаг назад и чуть не залез ногой в камин.

– О Боже, надеюсь, вы не простудились у могилы.

– Вряд ли, – ответила Хэл. – Меня так просто не возьмешь.

Но последние слова не удались, потому что она снова чихнула. Абель вытащил красиво накрахмаленный носовой платок и заботливо протянул ей. Хэл покачала головой.

– Бисквиту, Хэл? – спросила Митци, и Хэл взяла одно печенье, вспомнив, что не ела с самого утра.

Но бисквит оказался черствым и лежалым, поэтому она обрадовалась, когда с другого конца комнаты раздался кашель, которым Тресвик постарался заглушить остальные голоса.

– Могу я попросить минуту вашего внимания?

Хардинг бросил взгляд на Абеля, тот пожал плечами, и оба пересекли длинную комнату, подойдя к адвокату, который стоял возле рояля, перебирая бумаги.

Хэл встала с дивана, но в нерешительности замялась, не зная, относится ли просьба и к ней.

– Вы тоже, Хэрриет, – сказал Тресвик и положил стопку бумаг на крышку рояля. Подойдя к двери, он открыл ее, и в резком контрасте с нагретым камином воздухом в комнату из коридора ворвалась холодная струя. – Миссис Уоррен! – позвал Тресвик, и голос его гулко разнесся по коридору. – У вас найдется некоторое время?

– Дети понадобятся? – спросила Митци.

Тресвик покачал головой:

– Нет, если только им интересно. Но вот если бы Эзра мог к нам присоединиться… Где он, кстати?

– По-моему, вышел покурить, – пожал плечами Абель.

Он покинул комнату и скоро вернулся с братом, у которого от дождя намокли темные курчавые волосы.

– Простите, я не догадался, что вы собираетесь провернуть трюк в духе старика Эркюля Пуаро, мистер Тресвик, – улыбнулся Эзра какой-то кривой улыбкой, как будто прозвучала шутка, понятная ему одному. – Вы откроете нам, кто убил нашу матушку?

– Вовсе нет, – ответил Тресвик с крайне неодобрительным выражением на лице. Он опять перебрал бумаги и, согнув палец крючком, поправил очки, явно раздосадованный игривым настроением Эзры. – И мне не кажется, что это уместно в ситуации… Ладно, не важно. – Он опять кашлянул, но скорее от смущения, пытаясь собрать мысли. – Несмотря ни на что, благодарю вас всех, что уделили мне время. Долго я вас не задержу, но из беседы с миссис Вестуэй я понял, что она не обсуждала с вами свои завещательные намерения. Это верно?

Хардинг нахмурился.

– Да, строго говоря, не обсуждала, но имелось более чем ясное понимание, что после смерти отца она будет жить в доме до конца своих дней, после чего он перейдет…

– Ну, я постараюсь, чтобы на этот счет не было заблуждений, – торопливо перебил его Тресвик. – Я настоятельно рекомендую всем клиентам обсуждать свои завещания с бенефициарами, но, разумеется, не все выбирают такой путь.

В коридоре раздалось постукивание палки, и в комнату вошла миссис Уоррен.

– В чем дело? – довольно резко спросила она и, увидев, как Рич подсыпает угля в камин, бросила ему: – Не разбазаривайте уголь, молодой человек.

– Прошу вас, миссис Уоррен. Я бы хотел побеседовать со всеми бенефициарами завещания миссис Вестуэй, и мне представляется, что лучше всего это сделать, когда собрались все.

– О, – произнесла миссис Уоррен, и на лице ее появилось выражение, которое Хэл трудно было понять. Какое-то… ожидание? Вряд ли жадность. Скорее… возбуждение. Чуть не ликование. Может, экономка знает что-то такое, чего не знают остальные?

Абель пододвинул ей табурет, стоявший у рояля, и экономка села, поместив палку на колени.

Тресвик прочистил горло, взял с крышки инструмента бумаги и опять перебрал их, в чем вовсе не было необходимости. Каждый дюйм в нем, от начищенных башмаков до очков в проволочной оправе, выдавал волнение и неуверенность, и у Хэл заломило в затылке. Она заметила, как у Абеля меж бровей залегла складка, выдававшая его озабоченность.

– Ну что ж. Постараюсь быть кратким, я не большой любитель театрализованных зрелищ в викторианском стиле, связанных с оглашением завещания. Однако в целях прояснения ситуации необходимо сказать два слова, поскольку меньше всего я бы хотел, чтобы у заинтересованных лиц сложилось ошибочное представление о…

– Ради бога, выкладывайте, старина, – нетерпеливо перебил его Хардинг.

– Хардинг… – Абель, желая успокоить брата, положил ему руку на плечо, но тот оттолкнул ее.

– Да оставь ты меня в покое со своими хардингами, Абель. Ясно ведь, милейший мистер Тресвик предпочитает ходить вокруг да около. Я мечтал бы поскорее перейти к сути и понять, о чем речь. Неужели мамаша сошла с ума и оставила все приюту для бездомных животных или что-нибудь в этом роде?

– Не совсем так. – Тресвик посмотрел на Хардинга, затем на Хэл, потом на миссис Уоррен, потом опять на Хардинга, снова перетасовал бумаги и попрочнее закрепил очки на переносице. – Одним… Иными словами… Короче говоря, состояние включает порядка трехсот тысяч фунтов в денежных вкладах и ценных бумагах – львиная доля этой суммы пойдет на оплату налога на наследство – и имение, которое еще только предстоит оценить, но оно, несомненно, является основной частью наследства. Его стоимость превышает миллион фунтов. Возможно, два миллиона, зависит от обстоятельств. Особо миссис Вестуэй оставила тридцать тысяч миссис Уоррен… – Экономка строго кивнула. – И по десять тысяч каждому внуку…

При этих словах сердце у Хэл забилось сильнее и стало труднее дышать.

Десять тысяч фунтов? Десять тысяч фунтов?! Так она же сможет отдать долг мистеру Смиту, заплатить за квартиру, за газ… Даже сможет куда-нибудь съездить. Теплая волна разлилась по телу, словно Хэл выпила что-то особенно горячее и питательное. Она постаралась сдержать улыбку. Напомнить себе, что предстоит уладить еще массу сложностей. Но в голове звенело помимо ее воли. Десять тысяч фунтов. Десять тысяч фунтов.

Все, что Хэл могла сделать ради соблюдения условностей, это остаться на месте, поскольку все ее тело от нежданной радости хотело плясать. Неужели правда?

Но мистер Тресвик продолжил:

– Точнее, каждому – за исключением внучки Хэрриет.

О.

Как будто проткнули воздушный шарик и он стремительно съежился в жалкий шматок резины – быстрее, чем требуется времени, чтобы это описать.

Одной фразой все было перечеркнуто. Хэл увидела, как десять тысяч фунтов уносит морским ветром, с выступа скалы банкноты упархивают в Атлантический океан.

Тяжело расставаться с мечтой, но следя за тем, как разлетаются банкноты, она поняла: дикой фантазией было полагать, будто у нее что-то получится. Комедия, ей-богу. Поддельная метрика, вымышленная дата рождения. О чем она только думала?

Ладно, история закончилась, но по крайней мере обошлось без разоблачений. С чем была, с тем и осталась. Что же до мистера Смита и его посланников… Сейчас она все равно не в состоянии об этом думать. Сначала надо закончить здесь и убраться подобру-поздорову.

Хотя… было довольно-таки жестоко на секунду помахать у нее перед носом надеждой и тут же ее лишить.

Когда схлынула волна адреналинового возбуждения, Хэл совсем обмякла и, вытянув руку, оперлась на стул. А Тресвик тем временем еще раз прочистил горло, готовясь продолжить.

– Хэрриет, – как-то стыдливо произнес он, опять перетасовав бумаги, и, словно нехотя, закончил: – Мисс… Хэрриет… мисс Вестуэй получает все остальное состояние – после уплаты налога на наследство.

Воцарилось долгое молчание.

Первым, нарушив тишину, взорвался Хардинг:

– Что?!

– Я, конечно, понимал, что это может вызвать своего рода потрясение, – робко сказал Тресвик. – По этой причине мне показалось, было бы лучше проинформировать вас лич…

– Да к черту! – заорал Хардинг. – Вы совсем рехнулись?

– Пожалуйста, не надо повышать голос, мистер Вестуэй. К большому сожалению, ваша матушка не сочла нужным обсудить этот вопрос с вами при жиз…

– Я хочу посмотреть, как там написано, – перебил его Хардинг, скрежеща зубами.

– Там?

– В завещании. Какая там формулировка? Мы будем его оспаривать. Мать, должно быть, сбрендила. Каким числом датирован этот кошмар?

– Миссис Вестуэй составила завещание два года назад, мистер Вестуэй, и, хотя я, конечно, понимаю ваше волнение, боюсь, не может быть никаких сомнений в ее правоспособности. В день составления завещания ваша матушка пригласила врача, полагаю, имея в виду не допустить успеха подобных опротестований.

– Тогда это пагубное влияние!

– Насколько мне известно, миссис Вестуэй никогда не видела свою внучку, так что трудно представить, чтобы они могли состоять в…

– Да дайте же мне наконец это чертово завещание! – крикнул Хардинг и выхватил лист бумаги, который протянул ему Тресвик.

Хэл крепко держалась за спинку стула, стиснув ее так, что пальцы онемели и побелели. Пока Хардинг просматривал длинный документ, она чувствовала на себе взгляды Митци, Абеля и Эзры.

Наконец Хардинг, кажется, нашел нужное место и начал читать:

– Я, Эстер Мэри Вестуэй, дата рождения… Господи, да тут целый роман… А, вот оно… Моей внучке, Хэрриет Вестуэй, последнее известное место жительства Живописные виллы, Брайтон, я передаю все мое оставшееся состояние… Дьявол дери его за ногу, правда. Она точно сошла с ума.

Хардинг нетвердым шагом подошел к дивану и тяжело сел, еще и еще раз просматривая документ, словно в поисках хоть какого-нибудь объяснения, хоть чего-нибудь, что могло бы рассеять это безумие. Когда он поднял голову, лицо у него было пунцовым.

– Да кто такая вообще эта девица? Мы ни черта ее не знаем!

– Хардинг, успокойся, – попытался остановить его Абель, снова положив руку брату на плечо. – Сейчас не время для…

– А вы, Тресвик, просто дешевый жулик. Какого черта вы позволили матери подписать такой документ? Я подам на вас в суд за злоупотребление доверием!

– Хардинг! – решительно воскликнула Митци. – Абель, мистер Тресвик, да посмотрите же вы на девушку!

– По-моему, она сейчас хлопнется в обморок, – с бесстрастным любопытством произнес чей-то голос справа от Хэл.

Хэл еще успела заметить, что все взгляды в гостиной обратились на нее, хотя комната начала распадаться на части. Она не помнила, как спинка стула выскользнула из ослабевших пальцев. Вскрики Митци донеслись словно издалека. Она даже не почувствовала удара, когда упала на пол. Огромной милосердной волной ее накрыла пустота.