93

Тули́н высыпает мусор на расстеленные на полу в кухне две рекламные газеты, вынимает из ящика шкафчика вилку и начинает ковыряться в содержимом мусорного ведерка. На руках у нее пластиковые перчатки. В нос бьет резкий запах протухшей еды, сигаретных бычков и консервов. Ей приходится разворачивать смятые магазинные чеки в надежде выяснить, куда могла скрыться парочка. Генц и его криминалисты ранее сегодня уже всё перерыли в доме, где раньше располагался магазин, но Найя предпочитает перепроверить. Впрочем, и она ничего не находит. Только чеки продовольственных магазинов да еще квитанция из химчистки – по-видимому, за чистку костюма, в котором Асгер Неергор возил Розу Хартунг. Тули́н оставляет мусор на газетах.

Она находится в жилой части заброшенного предприятия, и кроме нее самой да еще ведущих наблюдение экипажей пары припаркованных неподалеку патрульных машин в квартале больше никого нет. Пока что она может лишь констатировать, что Генц и его команда выполнили свою работу блестяще. Действительно, нет здесь даже намека на то, что парочка имела еще какое-либо жилье, кроме того, где сейчас находится сама Тули́н. Что они продумывали маршруты отхода или искали какие-либо потайные места, где могли бы скрыться от полиции. Ранее днем сыщики обнаружили в одной из холодильных камер в старом забойном цехе матрац, ватное одеяло, мобильный туалет и несколько журнальчиков с детскими комиксами. Судя по всему, именно там и было задумано держать Густава Хартунга. Найя содрогается при этой мысли, но с другой стороны, за время обыска она не обнаружила никаких признаков, что в этой квартире проживали двое хладнокровных убийц. Во всяком случае, как она таковых себе представляет. Ясно, что Асгер Неергор постоянно проживал здесь, а не в той комнате, которую он, согласно официальным данным, снимал у своего бывшего сослуживца. По всему видно, что ему нравились японские комиксы манга с обнаженными женщинами. Но лишь это среди обнаруженных ею и предположительно принадлежавших ему вещей могло – и то, разумеется, с большой натяжкой – свидетельствовать о преступных наклонностях Асгера Неергора. На данный момент, полагает Тули́н, его более всего отличает тот факт, что ему, тридцатилетнему мужику, нравились «Дом в Кристансхауне» и простенькие датские комедии и мелодрамы с Дирком Пассером и Ове Спрогёе, эдакие идиллические картинки из славных шестидесятых-семидесятых с зелеными лужайками и развевающимися национальными флагами. Проигрывал он их, видно, на запыленном DVD-плеере и, лежа на потертом кожаном диване, смотрел на старом телеке с плоским экраном. Но с точки зрения Тули́н все это вовсе не обязательно свидетельствует, что он психопат или просто невменяем.

Вещи же Бенедикте, по которым можно было бы судить о ее личности, представлялись Найе более значимыми в этом смысле: брошюры о правилах изъятия детей из неблагополучных семей местными органами опеки, выписки из статей закона о социальном обеспечении с пометками и пояснениями Бенедикте, а также юридические журналы о защите интересов ребенка и прочее в том же духе. Кроме того, в нескольких ящиках комода в гостиной Тули́н обнаружила целую кипу прозрачных папок и скоросшивателей с документами по делу об изъятии их ребенка и перепиской Бенедикте с местными властями и назначенным ей государственным адвокатом. Почти на каждой странице сохранились сделанные от руки записи, некоторые из них нечитаемы, но все сплошь усеяны вопросительными и восклицательными знаками, и Тули́н представила себе, до какой степени доходили гнев и смятение Бенедикте Сканс. Но были там еще и поэтические сборники школьных времен Бенедикте с наклеенными фотографиями ее самой и Асгера Неергора, лежащими на травке перед уродливым дорожным отбойником, а также документы о среднем медицинском образовании и различные программы реабилитации женщин во время беременности и в послеродовой период.

И чем больше Тули́н вникала в бумаги, тем сложнее ей становилось представить, что эта парочка могла совершить убийства, которые ей с Хессом выпало расследовать. И еще труднее – поверить, что им оказалось по плечу в течение нескольких недель водить за нос столь серьезным образом организованное следствие. Поэтому она и признала правоту Хесса, в разговоре с Нюландером весьма критически высказывавшегося по поводу возобладавшей версии.

Когда сегодня утром Найя разглядывала материалы на стенах в квартире Хесса на Нёрребро, ей подумалось, что Хесс слегка сбрендил. Ко всему прочему, он никак не хотел признавать, что дочка Хартунгов давно погибла. А если еще вспомнить его противоречащее всем правилам и регламентам решение навестить сперва Генца, а затем и Линуса Беккера, то вполне можно было предположить, что Хесс малость – а может даже и не малость – не в себе. Тули́н, правда, не забывает, что почти ничего о Хессе и его прошлом не знает. И тем не менее случившееся в «принудиловке» заронило в ней зерно сомнения, а теперь она уже думает, что неплохо было бы им вернуться туда и попытаться вытянуть из Линуса все, что ему известно об убийствах и Кристине Хартунг.

Все так, но сейчас-то речь идет о Густаве. Закончив проверять ящики комода в комнате наверху, Найя спускается вниз, собираясь отправиться к Генцу и помочь ему «вскрыть» ноутбук, с чем у него вроде бы возникли проблемы. Внизу она поворачивает за угол и идет по коридору, но тут ее останавливает какой-то слабый звук. Где-то, видимо, сработала сигнализация, но не в жилой части. Впрочем, и не автомобильная охранная система, потому что звук раздается не с такой частотой, хотя он так же высок и пронзителен. Тули́н возвращается назад и через кухню идет к коридору, напрямую связывающему жилую часть с собственно забойным цехом. Она открывает дверь в цех, и звук становится отчетливее. В большом продолговатом помещении темно, и Найя останавливается, не зная, где расположены выключатели. Внезапно ее пронизывает мысль: если парочка не имеет отношения к убийствам, то не может ли настоящий преступник прятаться где-нибудь здесь, в темноте? Тули́н старается прогнать эту мысль – ведь с чего бы ему здесь таиться, – и все же достает пистолет и снимает его с предохранителя.

Освещая путь фонариком мобильного телефона, она движется в сторону, откуда доносится звук, проходит мимо холодильных камер, в том числе и той, что приготовлена для Густава Хартунга. В некоторых помещениях совсем пусто, если не считать свисающих с потолка огромных крюков, но в большинстве из них свалены какие-то коробки и старый мусор.

У двери в одну из последних камер Найя останавливается. Именно оттуда доносится звук. Она входит в помещение, делает два-три шага и видит, что, наверное, Асгер Неергор оборудовал его для своих тренировок. В свете мобильника она видит старые, с облупившейся краской, гири, тяжелоатлетическую штангу, сломанный гоночный велосипед рядом с грязными армейскими сапогами и камуфляжной формой. Но больше всего озадачивает Тули́н запах. Хотя она и находится в бывшем забойном цеху, ни в одной другой камере, кроме этой, не воняет тухлым мясом. Но Найя не успевает додумать эту мысль до конца, потому что ее отвлекает какое-то движение в углу. Она направляет телефон в ту сторону. Четыре или пять крыс, не обращая внимания на свет мобильника, вцепились в нижнюю часть дверцы сильно поврежденного бытового холодильника, стоящего в углу рядом с какими-то садовыми инструментами и сложенной гладильной доской. Индикатор на холодильнике мигает и издает тот самый звук, потому что крысы прогрызли резиновую прокладку, и дверца его слегка приоткрылась. Тули́н подходит к нему, но крысы разбегаются, только когда она шугает их ногой. Они расположились на небольшом расстоянии от нее, бегают взад и вперед и нещадно пищат. Найя осторожно открывает дверцу холодильника, заглядывает внутрь – и резко зажимает рот рукой, чтобы ее не вырвало.