80
– Не помешаю? – Тим Янсен стоит в дверях. У него круги под глазами, чужой отсутствующий взгляд, и Нюландер чувствует исходящий у него изо рта похмельный запашок.
– Нет, заходи.
За спиной Янсена привычно для начала рабочего дня снуют туда-сюда сотрудники отдела. Еще вчера после торжественной церемонии прощания с Мартином Риксом Нюландер отказался возвратить Янсена в состав следственной группы, так что принять его он решил вовсе не по этой причине. Просто он видел, что тот не ответил на приветствие только что покинувших его кабинет Хесса и Тули́н и прошел мимо них, глядя прямо перед собой, будто вовсе их не заметил. Вот и счел необходимым уделить ему немного времени.
Встреча с Тули́н и Хессом выдалась недолгой. Утром Нюландер связался с Министерством соцзащиты, и министр Роза Хартунг через своего советника Фредерика Фогеля передала, что с удовольствием поможет им и сообщит все сведения, каковыми располагает.
– Однако, поскольку министр не находится под подзрением и ничем на скомпрометирована, мы считаем, что речь должна идти не о допросе, а просто о беседе.
Нюландер решил, что советнику не по нраву идея встречи министра с полицейскими и он наверняка рекомендовал ей вообще избежать «беседы». И, по-видимому, министр сама предложила помочь следствию. Но, несмотря на это сообщение, Хесс, который все больше и больше раздражал Нюландера, остался в кабинете.
– Значит ли это, что ты возобновляешь расследование дела об исчезновении Кристине Хартунг?
Нюландер уловил, что Хесс завел речь об «исчезновении», а не о «смерти» Кристине Хартунг.
– Это даже не обсуждается. И если тебе сложно это усвоить, можешь снова поехать в Урбанпланен и допросить там местных.
Вообще-то не далее как вчера поздно вечером Нюландер еще раз задвинул вопрос о допросе Розы Хартунг в долгий ящик, однако давление на отдел все возрастало. Увиденное в садовом товариществе вспоминалось ему, как кошмарный сон, а после убийства Мартина Рикса расследование стало личным делом для многих сотрудников. Человеческая жизнь есть человеческая жизнь, и, по идее, не должно быть никакой разницы, полицейского убили или кого бы то ни было еще, но хладнокровное убийство тридцатидевятилетнего сыщика, на которого, по оценке судмедэкспертов, напали со спины и перерезали ему сонную артерию, отложится в ДНК каждого, кто давал клятву при вступлении в полицейское братство.
Сегодня в семь часов утра Нюландера попросили изложить свое видение ситуации на совещании у руководства. Конечно, в принципе, было несложно рассказать о высокой боевой готовности личного состава, а также поведать о многочисленных запланированных следственных мероприятиях, от которых они ожидают реальных результатов. Но хотя он ни разу не назвал ее имени, во время его доклада над высоким собранием витала тень Кристине Хартунг. И возникало ощущение, будто все присутствующие только и ждут окончания его выступления, чтобы наконец-то можно было задать главный вопрос несуществующей повестки дня об этих гребаных отпечатках пальцев на каштановых человечках.
– В свете произошедшего не возникло ли каких-либо сомнений в исходе дела Кристине Хартунг?
Начальник окружного управления полиции сформулировал свой вопрос на дипломатический манер, но прозвучал он все равно издевательски. Так, во всяком случае, воспринял его Нюландер. Вопрос, конечно, и вправду был самым главным на совещании, и Нюландер почувствовал на себе взгляды всех его участников. Любой из присутствовавших руководителей почел бы за счастье не оказаться на его месте, ибо путь к ответу на этот вопрос был нашпигован минами в не меньшей степени, чем какая-нибудь дорога для гуманитарных конвоев на Ближнем Востоке. Тем не менее Нюландер ответил. Если рассматривать дело Хартунг отдельно, нет никаких оснований полагать, что оно не раскрыто. Расследование проведено тщательнейшим образом, все возможные версии проверены, прежде чем материалы были переданы в суд, и виновный понес заслуженное наказание.
С другой стороны, существовали, конечно, эти не совсем четкие отпечатки пальцев на трех каштановых фигурках, найденных на местах убийств трех женщин. Впрочем, они могли означать все что угодно. К примеру, подпись под критическим высказыванием в адрес министра соцзащиты и руководителей органов опеки, и потому министра, само собой разумеется, следует обеспечить серьезной охраной. А каштаны вполне могли быть приобретены в импровизированном киоске Кристине Хартунг до ее смерти. Но все это пока неизвестно – за одним, впрочем, исключением: нет свидетелей, показавших бы, что Кристине Хартунг жива и находится в добром здравии. А чтобы коллеги не возникали, Нюландер заявил, что преступник, возможно, специально запутывает следствие, и потому, дескать, профессионалам следовало бы сосредоточиться на фактах и уже добытых доказательствах.
– Но, как утверждает сарафанное радио, не все твои сыщики разделяют такую точку зрения.
– Значит, ты что-то не так понял. Возможно, речь идет об одной ну очень уж творческой личности, но это и не удивительно – ведь личность сия не принимала участия в нашем расследовании в прошлом году.
– О ком мы, черт побери, говорим? – задал вопрос один из главных инспекторов полиции.
Заместитель Нюландера поддержал шефа, объяснив, что речь идет об офицере связи Марке Хессе, у которого возникли проблемы в Гааге и которого отправили домой от греха подальше, пока не прояснится его будущее. Услышав неодобрительные реплики других присутствующих в адрес офицера связи, еще больше осложнившего отношения с Европолом, Нюландер решил, что дискуссия окончена, но тут начальник окружного управления заявил, что прекрасно помнит Хесса и знает, что тот далеко не дурак. Может быть, сейчас Хесс в разобранных чувствах и мыслях, но в свое время он был одним из лучших сыщиков, когда-либо служивших в отделе.
– Но, по-моему, ты сказал, что Хесс немножко неправильно выступил в Гааге… Что же, это прямо как бальзам на душу, тем паче что министр юстиции не далее как час назад в утренних новостях завил, что нет никаких причин копаться далее в деле Кристине Хартунг. Тем не менее у нас четыре убийства, и один из погибших к тому же полицейский, так что нам нужны какие-то, хотя бы и предварительные, результаты. И мы бы сами себя выпороли, если б еще раз не проверили как следует какие-то вещи – из-за необходимости спасать свою шкуру и честь мундира.
Нюландер отверг подозрения, сказав, что он вообще никого и ничего не спасает, однако недоверие к его словам словно бы повисло над столом красного дерева в зале заседаний управления. Однако Нюландер быстро соображает, и он сразу же добавил, что в том числе и поэтому сегодня отдаст приказ еще раз, и более основательно, допросить Розу Хартунг. Чтобы выяснить, не располагают ли министр и сотрудники ее министерства сведениями, которые могли бы помочь выйти на след преступника.
Затем Нюландер покинул зал заседаний с высоко поднятой головой, но стараясь ничем не выдать возникшего у него в глубине души тревожного ощущения, что тогда, во время расследования в прошлом году, они допустили ошибку.
Он много раз анализировал ход следствия, но все никак не мог взять в толк, в чем же эта ошибка заключалась. Если, впрочем, они вообще ошиблись. Зато Нюландер прекрасно знал, что может забыть о блестящей карьере – здесь ли, в управлении, в другом ли месте в пределах этого города, – если в самом ближайшем будущем они не добьются весомых результатов.
– Ты должен вернуть меня в группу.
– Янсен, мы об этом уже говорили. В группу ты не вернешься. Езжай домой. Возьми неделю отпуска.
– Домой не поеду. Я хочу помочь ребятам.
– Это исключено. Я ведь знаю, что значил для тебя Рикс.
Тим Янсен не воспользовался предложением Нюландера сесть на дизайнерский офисный стул фирмы «Эймс» и остался на месте, уставив взгляд в окно на дворик с колоннами:
– Что сейчас происходит?
– Люди вкалывают. Я сообщу, когда будут новости.
– Так… Выходит, ни хрена они не нашли, Хесс и эта сучка?
– Янсен, отправляйся домой. У тебя в башке туман. Ступай домой и проспись.
– Это Хесс во всем виноват. Это-то хоть тебе понятно?
– В смерти Рикса никто не виноват, кроме преступника. Фактически я, а не Хесс, дал добро на операцию. Так что если тебе кого и винить, так только меня.
– Рикс в одиночку из дома на вышел бы, если б не Хесс. Хесс на него надавил.
– Не понимаю, о чем ты…
Янсен отвечает не сразу. Сперва просто смотрит в окно.
– Мы три недели почти не спали… Все силы положили – и в конце концов нашли улики и добились признательных показаний… И тут является этот говнюк из Гааги и начинает распространять слухи, будто мы на самом деле облажались. – Янсен говорит медленно, отделяя слова друг от друга, взгляд его устремлен куда-то вдаль.
– Да ерунда все это. Дело ведь раскрыто. Так что ни фига вы не облажались. Усек?
Янсен глядит прямо перед собой, точно находится где-то совсем в другом месте, но тут звонит его мобильник, и он выходит из кабинета, чтобы ответить на вызов. Нюландер провожает его взглядом и ловит себя на внезапной мысли, что больше всего ему сейчас хочется, чтобы Хесс с Тули́н добыли в беседе с министром что-нибудь стоящее.
