23

Темнело быстро, но Митч это предвидел. Его подручные установили на поляне прожекторы. Чендлер наблюдал со стороны, как из золы извлекают все новые куски металла и обрывки бумаги, стремясь отыскать хоть что-то, что однозначно объясняло бы произошедшее.

Мимо прошагал Митч. Он не сводил глаз с места пожара и записывал наблюдения на «айфон».

– Будем работать посменно? – спросил Чендлер.

– Будем что? – переспросил Митч, недовольный тем, что его прервали.

– Спрашиваю: разобьешь нас на смены, чтобы работать всю ночь?

Митч задумался.

– Нет. Мои ребята справятся и так. А ты поезжай домой.

– То есть ты меня прогоняешь?

– Поезжайте домой, сержант. Отдохните, у вас был тяжелый день.

Митч удалился. Чендлера снова отшили. Сначала он решил, что все равно останется и будет помогать остальным обыскивать пепелище. С другой стороны, провести время дома, с детьми, в теплой постели куда лучше, чем мерзнуть в темноте и пачкаться сажей. Пусть эта сволочь сама здесь копается. Даже если они и найдут неопровержимые доказательства вины Гэбриэла или Хита, максимум, что Митч сможет им предъявить, – это похищение и покушение на убийство. Для чего-то большего нужны могилы, а их поисками надо заниматься днем и со свежими силами.

В свете прожектора показалась фигура Флоу. Она вытащила из развалин домика обгоревший кусок металла, в котором безошибочно узнавалась фигурка Христа. Деревянный крест не сохранился, но Чендлер вспомнил, что оба подозреваемых упоминали про распятие. А еще он вспомнил, что дома его дожидается дочка, которой скоро предстоит первая исповедь. Ему тут же захотелось все бросить и поехать к ней.

Однако сначала он все-таки заехал в участок. Там было непривычно безлюдно. Только Таня возилась с бумагами, а Ник от скуки барабанил по стойке регистрации. Заключенные молчали, видимо смирившись с тем, что проведут ночь в камере и жаловаться бесполезно.

Убедившись, что все в порядке, Чендлер поехал домой. Дети, увы, уже легли спать.

Мама тоже была расстроена тем, что он не приехал раньше, как обещал.

Она встретила Чендлера в дверях. Ее длинные светлые волосы с проседью, безупречно уложенные, даже несмотря на поздний час, ниспадали на плечи. Мама была типичной жительницей Уилбрука, выросшей под местным безжалостным солнцем.

– Я пойду взгляну на них, – сказал Чендлер.

Мать преградила ему дорогу, расставив руки, как металлический Иисус, которого достали из золы.

– Нет, разбудишь. – Голос у матери был скрипучий, но настойчивый.

– Не разбужу.

– Они обиделись на тебя за то, что ты не приехал.

От этого Чендлеру только сильнее захотелось увидеть Сару с Джаспером.

– Завал на работе, я тут ни при чем.

– Хватит, Кэролайн, – донесся из гостиной спокойный отцовский голос. – Дети обиделись вовсе не на нашего парня.

Из прихожей могло почудиться, будто разговаривает старое бежевое кресло, испачканное с одной стороны типографской краской. Никакая жена не вынесла бы подобной грязи, кроме мамы Чендлера. Она даже была рада: ведь если Питер сидел в кресле с газетой, значит, он не делал ничего безрассудного. Когда-то она пыталась оттирать следы чернил, но на их месте тут же волшебным образом появлялись другие, даже более отчетливые, будто новая картина поверх старой.

Опершись на подлокотники, отец поднялся. Ему уже было под семьдесят, волос почти не осталось, а изрезанное морщинами лицо напоминало карту высот с заостренным носом в роли горы Косцюшко. Со стороны казалось, что он суровый мужчина, но это впечатление было ошибочным. Несмотря на возраст, отец, точно десятилетний ребенок, радовался каждому дню и новым открытиям.

– Они обиделись из-за всей этой истории с первой исповедью… – начал отец.

– С мессой, – поправила его мама.

– Да, мессу отменили. И все дети обиделись на тебя, потому что ты главный.

– Приехал Митч, так что уже нет, – пробурчал Чендлер.

– О! Как поживает малыш Эндрюс? – поинтересовалась мама.

Говорить о Митче не было никакого желания, поэтому Чендлер просто пожал плечами.

– Если он здесь, значит, случилось что-то серьезное, – заметила мама.

– Я заночую у вас, если вы не против, – сказал Чендлер, чтобы сменить тему.

Да, оба подозреваемых надежно заперты, до дома всего пара минут, но он все равно хотел спать под одной крышей с детьми.

Мама расплылась в улыбке.

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо.

Она подтолкнула Чендлера к кухне.

– Сейчас что-нибудь приготовлю, проходи.

Чендлер лег на диван, который тут же поглотил его. Он прикрыл глаза, но заснуть не мог, поэтому стал прокручивать в голове имеющиеся улики. Итак, есть двое подозреваемых, совершенно противоположных друг другу. Гэбриэл Джонсон: дрожащий, испуганный голос, который также имеет свойство обволакивать слушателя. Усталый автостопщик, конечно же, согласился бы поехать с ним. Допустим, он похититель и убийца, поэтому и сбежал из гостиницы. Зачем тогда вернулся и сдался? Логичнее предположить, что он решил разыграть из себя доброго самаритянина и остановить маньяка. Хит Баруэлл: шумный, грубый, жестокий; отрицает все, кроме попытки угнать машину; впадает в истерику при мысли, что находится под одной крышей с Гэбриэлом. Если он притворяется, то делает это очень умело – следовательно, тоже мог убедить автостопщика сесть к себе в машину. С другой стороны, Гэбриэл дважды по своей воле приходил в участок, Хит добровольно не делал ничего.

Внешне они тоже совершенно не походили друг на друга: Гэбриэл – высокий и тощий; Хит – приземистый и крепкий. Однако и у первого, и у второго сильный загар, типичный для тех, кто работает на открытом воздухе. У обоих нет родителей; Хит с родней не общается, а у Гэбриэла все погибли. Поскольку никаких однозначных доказательств в пользу одного или другого не было, подозревать следовало обоих. А раз оба под подозрением, существует вероятность, что они могли работать вместе, пока по какой-то неизвестной причине их пути не разошлись… Возможно, потому они так боятся друг друга: знают, на что каждый способен?

Дальше – хижина. Найденные вещественные доказательства подтверждают, что там действительно происходили убийства – как минимум там точно держали пленников в цепях. Как она загорелась? Случайно? Кипа бумаг воспламенилась от солнца? Может, в пылу драки они опрокинули печку и в домике полыхнул пожар? Но зачем им печка в такую жару?

Оставался один вариант: убийца намеренно устроил поджог. Скорее всего, установил воспламенитель с таймером, чтобы уничтожить улики, на случай если не вернется назад. Хорошо, когда он это сделал? У Хита было время между приходом Гэбриэла в участок и тем, как Кен поймал его за угоном машины. У Гэбриэла – между побегом и добровольной сдачей. Но как он успел добраться до холма? И зачем вернулся? Он вполне мог устроить пожар и сбежать.

Время, мотивы, нестыковки – все перепуталось в усталом мозгу Чендлера, но он не собирался сдаваться. Вдруг всплыла новая мысль: а что, если Гэбриэл с Хитом не работали вместе, но им помогал кто-то третий?

В этом случае дело принимало совершенно иной оборот. Число вариантов зашкаливало, а Чендлер привык, когда все условия задачи известны. Именно поэтому он остался в Уилбруке. Дом и дети были для него солнцем, сила притяжения которого не давала возможности уйти. Впрочем, Чендлер и не хотел.

На часах – три часа ночи, маленькое солнышко спустилось на кухню. Это Сара в ночнушке. Не заметив Чендлера, она прошла к холодильнику и заглянула внутрь. Дочка уже вымахала ростом с Тери, и у нее было такое же узкое лицо с высокими скулами. Только бы на этом сходство закончилось и она не унаследовала мамин характер.

Сара достала молоко, хлопнула дверью холодильника так, что внутри зазвенело. Шум ее не беспокоил, она как всегда была погружена в смартфон, не обращая внимания на то, что творится вокруг.

– И кому ты написываешь посреди ночи? – поинтересовался Чендлер.

Сара взвизгнула и пролила молоко.

– Какого… – начала она и осеклась.

– И в этом тоже придется исповедаться, – заметил Чендлер.

Дочка долила молока в стакан.

– Да? Значит, все будет? – Она снова начала что-то набирать на телефоне.

– Посмотрим.

Сара не ответила.

– Так кому пишешь? – слегка обеспокоенно поинтересовался Чендлер.

– Никому. Это заготовки.

– Заготовки?

– На завтра. Сейчас…

Она вытянула смартфон перед собой и сделала селфи со стаканом молока. Чендлер не понял, в чем смысл. Может, теперешние дети так развлекаются, что само по себе, в общем-то, нормально. Сара наверняка считала странным его способ времяпрепровождения: уложить детей спать, взять бутылку пива и включить какой-нибудь спортивный канал. Крикет, гольф, регби – без разницы. Иногда, посмотрев матч целиком, он даже не мог вспомнить счет, только отмечал, что немного вырос живот.

Дочка просматривала получившиеся снимки.

– Злишься на меня? – спросил Чендлер.

Молчит – значит, злится.

– Да не, – проговорила она.

Выражения лица за волосами было не разглядеть.

– Сара?

Выбравшись из дивана, Чендлер зашел на кухню. Дочка уже налила себе молоко и выпила половину.

– Ты расстроена, я понимаю.

Сара потрясла головой, будто спрашивала ответ у магического шара.

– Они все думают, что это ты сорвал исповедь.

– Нам пришлось все отменить.

– Почему? – буркнула дочка.

– Я мог все пропустить.

– Только поэтому? Ты всегда учил нас не быть эгоистами.

Чендлер усмехнулся. Да, попытка обставить дело так, будто все мероприятие перенесли из-за него, действительно звучала эгоистично.

– Первая исповедь – большое событие, и я не хочу его пропустить только потому, что веду расследование.

– Что случилось?

– Пока не знаем. Он не сознается в своих грехах, и мы не можем его заставить. Пока, – уверенно добавил Чендлер, как бы стараясь показать дочери, что все под контролем. – Не расстраивайся, мессу не отменили, а просто перенесли.

– Значит, все это – часть Божьего замысла?

– Одному Богу ведомо.

Сара улыбнулась, допила молоко, и Чендлер мягко подтолкнул ее в сторону спальни. Уже через несколько секунд она снова уткнулась в смартфон, чтобы поставить в статус какое-то короткое сообщение. Экран служил дочке окном в большой, удивительный мир, и Чендлер боялся, что когда-нибудь она пожелает оказаться там – уехать к матери в Порт-Хедленд. И в этом случае он не знал, сможет ли – и захочет ли – ей в этом помешать.