Однажды утром Джон Салливан прогуливался по центру города. Он не смог бы объяснить, зачем он сюда пришел, как сюда попал или где был до этого. Он не знал даже, сколько прошло времени.

Он заметил женщину, шедшую ему навстречу, и остановил ее.

– Боюсь, я сегодня забыл часы, – с улыбкой сказал он. – Не подскажете, который час?

Увидев его, она с криками убежала.

Джон Салливан обнаружил, что его боялись и другие люди. Завидев его, они в страхе прижимались к зданиям или переходили на другую сторону улицы, подальше от него.

– Наверное, со мной что-то не так, – подумал Джон Салливан. – Лучше пойду домой.

Он подал знак ближайшему такси, но водитель поспешил уехать, едва на него посмотрев.

Джон Салливан не понимал, что происходит, и это его пугало.

– Может быть, меня подберет кто-нибудь из домашних, – подумал он. Он нашел телефонную будку и позвонил жене, но в трубке раздался незнакомый голос.

– Могу я поговорить с миссис Салливан? – спросил он.

– Боюсь, она сейчас на похоронах, – ответили ему. – Вчера с ее мужем произошел несчастный случай в центре города, он погиб.

Фред и Джинни учились в одной школе, но познакомились они только на Рождество на танцах. Фред пришел туда один, Джинни тоже. Вскоре Фред решил, что никогда не встречал девушки симпатичнее Джинни, и они протанцевали вместе весь вечер.

В одиннадцать часов Джинни сказала:

– Мне пора уходить. Не подвезешь меня?

– Конечно, – ответил он. – Мне тоже надо домой.

– Я случайно врезалась в дерево по дороге сюда, – сказала Джинни. – Наверное, невнимательно следила за дорогой.

Фред довез ее до поворота на Брэди-роуд. Эта часть города была ему не очень знакома.

– Давай я выйду здесь, – сказала Джинни. – Дальше дорога в ужасном состоянии, я сама дойду.

Фред остановил машину и протянул ей моток мишуры.

– Возьми себе, – сказал он. – Мне дали на танцах.

– Спасибо, – ответила она. – Вплету немного в волосы.

Что она и сделала.

– Не хочешь куда-нибудь сходить? – спросил Фред. – В кино, там, или еще куда.

– Было бы замечательно, – сказала Джинни.

Уже отъехав, Фред осознал, что не знает ни фамилии Джинни, ни ее номера телефона. «Вернусь, – подумал он. – Уж как-нибудь там проеду».

Он медленно поехал по Брэди-роуд, мимо темных зарослей, но Джинни видно не было. Завернув за угол, он заметил впереди разбитую машину. Врезавшись в дерево, автомобиль загорелся. От обломков все еще поднимался дым.

Подойдя ближе, Фред увидел в машине тело человека, лежащее поверх руля.

Это была Джинни. В ее волосах сверкала подаренная им мишура.

По воскресеньям Ида всегда посещала семичасовую службу в местной церкви. Обычно звук колокола заставал ее за завтраком. В этот раз она услышала его еще лежа в постели. «Наверное, опаздываю», – подумала она.

Ида выскочила из-под одеяла, быстро оделась и ушла, не завтракая и не глядя на часы. На улице было еще темно, но в это время года это было нормально. На улицах больше никого не было. Слышно было только, как ее каблуки стучат по тротуару. «Наверное, все уже в церкви», – думала она.

Срезав дорогу через кладбище, Ида проскользнула в церковь и села на ближайшее место. Служба уже началась.

Отдышавшись, Ида огляделась по сторонам. Церковь была полна незнакомых ей людей. Правда, женщину рядом она уже где-то видела. Ида улыбнулась ей. «Это Джозефина Керр, – подумала она. – Но ведь она мертва! Умерла месяц назад». Иду вдруг охватила тревога.

Она снова огляделась. По мере того, как ее глаза привыкали к сумраку внутри, Ида начала различать очертания скелетов в костюмах и платьях. «Эта служба для мертвецов, – подумала она. – Здесь все мертвые, кроме меня».

Ида заметила, что некоторые из мертвых смотрят на нее. На их лицах была злость, словно ей здесь было не место. Джозефина Керр наклонилась к ней и прошептала:

– Если хочешь жить, уходи сразу после благословения.

Наконец, служба подошла к концу, и священник приготовился благословить прихожан.

– Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! – сказал он. – Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя…

Ида схватила плащ и быстро направилась к выходу. Услышав приближающиеся шаги, она оглянулась. Несколько мертвецов следовали за ней, другие уже поднимались с мест, чтобы к ним присоединиться.

– Да обратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир… – продолжал священник.

В ужасе Ида побежала. Она выбежала за двери, а за ней с воем гнались призраки.

– Убирайся! – кричал один.

– Тебе здесь не место! – вопил другой, срывая с нее плащ. Когда Ида бежала через кладбище, третий сорвал с нее шляпу.

– Не смей возвращаться! – прокричал он, грозя ей кулаком.

К тому времени, когда Ида выбежала на улицу, поднялось солнце, а мертвецы исчезли.

«Было ли все это на самом деле? – спросила она себя. – Или мне все приснилось?»

После полудня в тот же день один из знакомых Иды принес ей ее плащ и шляпу или то, что от них осталось. Их нашли на кладбище разорванными в клочья.

Дом стоял неподалеку от пляжа. Сооружение было громадным и уже давно пустовало. Временами кто-нибудь вламывался через дверь или окно, чтобы провести внутри ночь. Но всегда только одну.

Однажды вечером в доме укрылись трое рыбаков, застигнутые бурей. Отыскав внутри сухое дерево, они развели в очаге огонь. Они расположились на полу и попытались уснуть, но в эту ночь никому поспать не удалось.

Сначала они услышали шаги наверху. Казалось, несколько человек ходят туда-сюда. Один из рыбаков крикнул:

– Кто здесь?

Шаги тут же прекратились.

Затем они услышали женский крик. Крик превратился в стон и затих. С верхнего этажа на рыбаков начала капать кровь. Кровь собиралась на полу в лужу, постепенно впитываясь в деревянный пол.

Наверху хлопнула дверь, и снова раздался женский крик.

– Только не меня! – закричала женщина. Судя по звуку, она бежала, стук ее каблуков громом отдавался в коридоре.

– Я тебя достану! – закричал мужчина, и пол содрогнулся от его топота.

А потом тишина. Не было слышно ни звука, до тех пор, пока кричавший мужчина не начал смеяться. Раскаты ужасного хохота наполнили весь дом. Смех все звучал и звучал, и рыбакам уже начало казаться, что они вот-вот сойдут с ума.

Когда хохот стих, рыбаки услышали, как кто-то спускается по лестнице, волоча за собой что-то тяжелое, грузно ударявшееся о каждую ступень. Звук переместился в коридор, достиг входной двери. Дверь открылась и захлопнулась вновь. И снова тишина.

Внезапно вспышка молнии осветила весь дом зеленоватым сиянием. Из коридора на рыбаков смотрело ужасающее лицо. Раздался раскат грома. В страхе рыбаки выбежали на улицу, в дождь.

Поздним вечером в октябре 1864 года блокадный бегун Конфедерации проскользнул мимо канонерок северян, охранявших техасский залив Галвестон, и благополучно пришвартовался, привезя с собой продовольствие и другие припасы.

Луис Биллингс, капитан этого небольшого судна, готовился сняться с якоря, когда услышал крик одного из членов экипажа.

– Прямо на нас шла старомодная шхуна под огромными черными парусами, – рассказывал позже Биллингс. – Вся она была охвачена странным голубоватым свечением, в котором ясно вырисовывался каждый изгиб корпуса.

Экипаж тянул канаты и занимался другими делами, не обращая на нас никакого внимания. Ни один на нас даже не взглянул. Укаждого были ужасные раны, их лица казались лицами мертвецов.

Кричавший матрос упал на колени, стуча зубами от страха, и, задыхаясь, начал читать молитву. Меня самого ужас пробрал до костей, но, преодолевая его, я бросился вперед, отдавая на ходу команды. И вдруг шхуна исчезла прямо на моих глазах.

Поговаривают, что это был призрак пиратского корабля Жана Лафита, «Гордости», затонувшего в заливе Галвестон между 1821 и 1822 годами. В 1892 году корабль был замечен снова с тем же экипажем.

Я записался обычным матросом на «Фолз оф Эттрик», торговый корабль, направлявшийся в Англию. Я узнал этот корабль, едва его завидев. Это была «Гертруда Спуршоу», на которой я служил много лет, когда борта ее еще были коричнево-золотыми. Теперь корабль был черным и носил новое имя, но это был он.

Команда для путешествия набралась хорошая, если не считать непонятного типа по фамилии Макларен. Моряком он был приличным, но что-то мне в нем не нравилось. Он был скрытным, ни с кем не водился.

Вскоре кто-то рассказал Макларену, что я плавал на старой «Гертруде». От этого известия он весь затрясся, а после я частенько замечал, как он бросает на меня мрачные взгляды, будто только и думает, как бы всадить мне нож в спину. Я предположил, что это было как-то связано с моим опытом службы на «Гертруде», но не знал, как именно.

Однажды ночью мы пытались пробраться сквозь густой влажный туман. Огни на корабле были еле различимы. Стоял полный штиль. Ни единого дуновения свежего воздуха. Корабль просто завис на месте, раскачиваясь на волнах из стороны в сторону, не в силах сдвинуться.

Я стоял на посту в средней части корабля, Макларен стоял у штурвала. Остальной экипаж занимался своими делами в других местах. Было тихо как никогда.

И вдруг – БАБАХ! Что-то шлепается прямо перед Маклареном. Он закричал – так, что у меня кровь застыла в жилах, и повалился без сознания.

Второй помощник закричал, что кто-то упал с рей. На палубе перед штурвалом лежал кто-то – или что-то – в дождевике, из-под которого сочилась кровь. Капитан побежал в свою каюту за большой лампой, чтобы мы смогли все как следует рассмотреть.

Упавшего приподняли, чтобы посмотреть на его лицо. Он был огромным и уродливым, но никто не знал ни кто это, ни что он мог делать на корабле. По крайней мере, никто не признавался.

Когда Макларен пришел в чувство, его попытались расспросить, но он в ответ лишь бормотал что-то и вращал огромными, безумными глазами.

Экипажу становилось не по себе. Всем нам хотелось как можно быстрее выбросить тело за борт. Что-то с ним было не так, будто оно не было настоящим.

Капитану, однако, не хотелось так просто от него избавляться.

– Не мог ли кто-то тайком пробраться на борт? – спросил он. Но корабль был доверху нагружен древесиной, там просто не было места, где живое существо могло бы прятаться три недели – а именно столько мы были в пути. Даже если кто-то и попал на корабль, то что он делал наверху на реях в такую скверную погоду? Незачем было туда забираться, там не на что было смотреть.

Наконец, капитан сдался и приказал сбросить тело за борт. Проблема была в том, что никто не хотел притрагиваться к телу. Первый помощник велел нам поднять тело, но никто не шелохнулся. Он пытался уговаривать нас, но ничего не помогало.

И вдруг чудак Макларен начал кричать:

– Один раз я с ним справился, справлюсь и во второй!

Он поднял тело на руки и, пошатываясь, двинулся к борту. Только он собрался выбросить незнакомца в воду, как тот вдруг обхватил его своими огромными длинными руками, и они повалились вниз вместе! В падении один из них начал жутко смеяться.

Помощник велел, чтобы спустили шлюпку, но никто не хотел в нее садиться, не в такую ночь. Мы сбросили вслед пару спасательных кругов, но все знали, что они не помогут. На этом все и кончилось. Кончилось ли?

Вернувшись домой, я при первой же возможности отправился навестить старого капитана Спуршоу, командовавшего когда-то «Гертрудой».

– Видишь ли, – сказал он, – в один из наших рейсов на борт «Гертруды» поднялись двое странных людей. Одним из них был Макларен, другим огромный страшный детина. Здоровяк все время приставал к Макларену, подначивал, толкал его. Макларен все время говорил, как когда-нибудь отомстит.

Однажды туманным вечером они вдвоем были наверху, на реях, и здоровяк упал с высоты, разбился насмерть. Макларен сказал, что под ними разошелся канат, будто бы он сам чуть не упал. Всем видевшим этот канат было понятно, что сам по себе он разойтись не мог. Его перерезали ножом.

С того дня каждый раз, как мы заходили в порт, Макларен думал, что мы натравим на него полицию, и жутко пугался. Но мы ничего бы не смогли доказать, так что даже не пытались. Видимо, в конце концов, здоровяк разобрался с этим сам. Возможно, он был призраком, вернувшимся с того света, – если призраки, конечно, существуют.

Билли Мэнсфилд говорил, что, куда бы он ни шел, за ним повсюду следовал небольшой черный пес. Больше собаку никто не видел, так что все решили, что парень немного свихнулся. Пытаясь отогнать пса, Билли кричал на него, бросал в него камни, но тот всегда возвращался.

Впервые Билли увидел пса в тот день, когда сцепился с Силасом Бертоном. Тогда Билли был еще совсем юн, но Мэнсфилды и Бертоны враждовали много лет.

Увидев друг друга, Силас и Билли оба потянулись за ружьями. Билли выстрелил первым. Он попал Бертону в спину, выбив его из седла. Лошадь Бертона убежала, а ружье упало куда-то, и Силас не мог его достать.

Он лежал на земле и умолял Билли не убивать его, но Билли все равно его застрелил. В момент смерти Бертона с ним был его черный пес. Собака облизывала хозяину лицо, рычала и огрызалась на Билли. Разозлившись, Билли застрелил и ее тоже.

В те дни за соблюдением закона следили не очень строго, так что Билли не арестовали. Но всю ночь после этого он слышал лай собаки за стенами своей хижины, пес царапал дверь, просил его впустить. «Мне все это мерещится, – думал Билли. – Я пристрелил этого пса. Он мертв».

Следующим утром Билли увидел пса. Тот ждал его снаружи. С того дня он видел его каждый день. И каждую ночь пес царапался в дверь и лаял.

С того дня Билли начал находить в доме черную собачью шерсть – на полу, на кровати, даже в еде. В доме и во дворе пахло псиной. Так говорил Билли.

Когда кто-то отвечал, что никакого пса никто не видел, Билли говорил:

– Ты, может, и не видел, а я видел. А я ничем не безумнее тебя.

Так продолжалось много лет. Затем однажды утром посреди зимы соседи заметили, что из трубы в доме Билли не поднимается дым. Они пошли проведать его, но Билли не было дома. Через день тело нашли лежащим в заснеженном поле позади его дома.

У Билли хватало врагов, так что сначала подумали, что его кто-то убил. Но на теле не было ран. Вокруг не было и следов, если не считать следов самого Билли.

Врач сказал, что Билли, вероятно, умер от старости. Но что-то было необычным в его смерти. Когда соседи нашли тело Билли, на его одежде была черная собачья шерсть. Шерсть оказалась даже на его лице. Отчетливо пахло собакой. Но никаких собак никто не видел.

Пожилая женщина заболела и умерла. Родственников или близких друзей у нее не было. Соседи наняли гробокопателя, чтобы тот вырыл ей могилу. Они же заказали для нее гроб и поставили его в ее гостиной. По традиции, они омыли тело, одели его в лучшие вещи и положили в гроб.

В момент смерти глаза ее были широко открыты, обозревая все вокруг и ничего не видя. В шкафу у старушки соседи нашли два старых серебряных доллара, которые и положили ей на веки, не давая глазам раскрыться.

Они зажгли в доме свечи и остались в комнате, чтобы мертвой не было одиноко в первую ночь. Следующим утром пришел священник и прочитал молитву. Затем все разошлись по домам.

Позже пришел гробокопатель, которому надлежало забрать тело на кладбище и похоронить. Посмотрев на серебряные монеты на глазах покойной, он взял их в руки. Они были такими гладкими, такими блестящими! Такими тяжелыми и плотными! «Они прекрасны, – подумал он про себя. – Просто прекрасны».

Он посмотрел на мертвую женщину. Ее глаза раскрылись, и ему казалось, будто она смотрит на него, на свои деньги в его руках. Ему стало не по себе. Он положил монеты обратно на ее глаза, чтобы те оставались закрытыми.

Но сам того не осознавая, он тут же протянул руку, схватил монеты и сунул их себе в карман. Затем он схватил молоток и быстро заколотил крышку гроба.

– Теперь тебе ничего не видно! – сказал он покойнице. После чего отвез гроб на кладбище и закопал как можно быстрее.

Вернувшись, гробокопатель положил серебряные доллары в жестяную коробку и потряс ее. Монеты весело зазвенели, но самому гробокопателю было совсем не весело. Он никак не мог забыть те смотревшие на него глаза.

Когда стемнело, началась гроза, поднялся ветер. Ветер завывал снаружи, проникал в трещины, в щели окон, в каминную трубу.

– О-О-О-О-О-О-О-О! – завывал ветер. – Шу-у-у, шу-у-у, О-О-О-О-О-О-О-О!

Пламя в очаге содрогнулось и замерцало.

Гробокопатель подбросил свежих дров, забрался в кровать и укрылся одеялом до самого носа. Ветер не утихал.

– О-О-О-О-О-О-О-О! – выл он. – Шу-у-у, шу-у-у, О-О-О-О-О-О-О-О!

Пламя затрепыхалось, отбрасывая на стены зловещие тени.

Гробокопатель лежал в постели, вспоминая взгляд мертвой женщины. Ветер взвыл сильнее и громче, пламя мерцало и искрилось, шипело и трещало, и ему становилось все страшнее и страшнее.

И вдруг он услышал другой звук. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, – раздавалось рядом. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Это серебряные монеты звенели в коробке.

– Эй! – закричал гробокопатель. – Кто там трогает мои деньги?

Но в ответ он услышал лишь вой ветра.

– Шу-у-у, шу-у-у, О-О-О-О-О-О-О-О!

Огонь в очаге мерцал и искрился, шипел и трещал, и звенели монеты в коробке: дзынь-дзынь.

Выскочив из постели, гробокопатель закрыл дверь на цепочку и поспешил обратно. Но стоило его голове коснуться подушки, как он снова услышал: дзынь-дзынь, дзынь-дзынь.

Затем он услышал что-то вдалеке. Чей-то голос кричал:

– Где мои деньги? У кого мои деньги? У кого-о-о-о? У кого-о-о-о?

И ветер выл:

– Шу-у-у, шу-у-у, О-О-О-О-О-О-О-О!

И огонь в очаге мерцал и искрился, шипел и трещал, и звенели монеты в коробке: дзынь-дзынь.

Гробокопателю стало по-настоящему страшно. Он снова встал, загородил дверь мебелью, а жестяную коробку накрыл чугунной сковородой. Затем он забрался обратно в кровать и накрылся одеялом с головой.

Но деньги зазвенели еще громче, и где-то вдалеке голос кричал:

– Отдай мои деньги! У кого мои деньги? У кого-о-о-о? У кого-о-о-о?

И выл ветер, и огонь в очаге мерцал и искрился, шипел и трещал, и гробокопатель затрясся, задрожал, и запричитал:

– Ох, боже! Боже!

Вдруг входная дверь распахнулась, и в дом вошел призрак мертвой женщины. Глаза ее были широко открыты, обозревая все вокруг и ничего не видя. И ветер выл:

– Шу-у-у, шу-у-у, О-О-О-О-О-О-О-О!

И монеты в коробке звенели: дзынь-дзынь, и огонь в очаге мерцал и искрился, шипел и трещал, и призрак мертвой женщины закричал:

– О, где мои деньги? У кого мои деньги? У кого-о-о-о? У кого-о-о-о?

И причитал гробокопатель:

– Ох, боже! Боже!

Мертвая женщина слышала, как звенят ее монеты в жестяной коробке: дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Но глаза призрака ничего не видели. В поисках денег, она протянула руки вперед.

(Рассказывая эту историю, встаньте и вытяните вперед руки, будто пытаясь что-то нащупать).

– Шу-у-у, шу-у-у, О-О-О-О-О-О-О-О! – выл ветер.

Звенели монеты в жестяной коробке: дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Огонь в очаге мерцал и искрился, шипел и трещал. Гробокопатель трясся и дрожал, причитая:

– Ох, боже! Боже!

И женщина кричала:

– Отдай мои деньги! У кого мои деньги? У кого-о-о-о? У кого-о-о-о?