Глава 33
Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Марк неохотно оторвался от задумчивого созерцания выключенного светильника и посмотрел на надпись. Тегеран. В лавку вошел молодой человек неопределенного возраста. Про таких говорят: маленькая собачка – всю жизнь щенок. Он осмотрелся и поздоровался.
– Здравствуйте. Это вы Марк Кауфман?
– Смотря кто спрашивает, – ответил хозяин лавки.
– Меня зовут Халик. Думаю, вы были знакомы с моим прадедом, это он мне рассказал о вас. Его звали Муса. – Гость посмотрел на Марка, ожидания реакции.
– Судя по тому, что ты применил прошедшее время, твой прадед наконец-то успокоился, – хмыкнул Кауфман.
– Упокоился, – поправил Халик.
– Я знаю, что говорю, – качнул головой Марк. – Итак, зачем ты пришел?
– Я хочу стать нормальным, – после недолгой паузы заявил Халик.
Кауфман хмыкнул, обошел прилавок и сел на свое кресло. Задумчиво посмотрел на гостя.
– Звучит уже ненормально. Что это значит?
– Хочу быть как все, – смущенно и пространно пояснил Халик.
– А, ну теперь все сразу стало понятно, – ровным тоном сказал Марк.
– Извините, – смутился гость. – Ну, я хочу жить как обычный человек, любить свою работу, быть трудолюбивым мужчиной, хорошим мужем, правильным сыном и все такое.
– Ничего себе обычный, – ухмыльнулся Кауфман. – Ты живешь в стране единорогов?
– Нет, наверное, я как-то неправильно описал. Если говорить образно, то я хочу быть одним из тех мужчин, на чьих плечах держится небо, когда устают горы. – Халик грустно улыбнулся.
– Красиво, – кивнул Кауфман, – прямо-таки завораживает. У тебя во рту такое же змеиное жало, как и у твоего прадеда, я смотрю. Ты уже минуту говоришь, но ничего не сказал, а в воздухе уже витает загадочная восточная аура. Еще чуть-чут – и я смогу заварить ее вместо чая. Говори конкретно.
– Вот об этом я и говорю, – развел руками Халик. – Призрачная красота слов меня интересует больше, чем реальность.
– Как и всех нас. Зачем ты пришел, конкретно? – Марк нарочно не дал гостю пойти на новый виток пространных описаний.
– Заберите у меня это, – вдруг посерьезнев, сказал Халик.
– Что это? – Марк сделал акцент на втором слове.
Халик молчал. Кауфман терпеливо смотрел на него, ожидая ответа.
– Если ты действительно хочешь что-то получить, то будь готов выглядеть идиотом. Что я должен забрать?
– Я… – начал было Халик, но умолк.
Кауфман вдруг понял, что он не притворяется, не играет, просто не может сказать. Так бывает с тем, кто давно прячется от всех.
– Халик, либо говори, либо выметайся.
– Я не знаю, как это объяснить. Я неправильный. Я все делаю не так… – затараторил посетитель, но Марк снова его прервал:
– Что я должен забрать?
– Видения, – внезапно сказал Халик.
– Что за видения? – спокойно уточнил Кауфман.
– Разные. Иногда я будто бы живу чужой жизнью, понимаете? – Халик с надеждой посмотрел на Кауфмана. Марк отметил, что у парня блестят глаза.
– Нет.
– Я не смогу объяснить.
– Тогда я не смогу помочь. Итак, ты видишь некие видения, в которых ты оказываешься другим человеком. В чем проблема?
– Это само по себе проблема, не находите? – хмыкнул Халик.
– Нет, некоторые для того, чтобы такое пережить, принимают наркотики. Считай, что у тебя пожизненный абонемент на бесплатный ЛСД, – усмехнулся Марк.
– Это ненормально, – замерев, сказал Халик.
– Ну, смотришь ты порой кино, что такого-то? В чем проблема? Я начинаю терять терпение, твой драматизм теряет градус.
– Ладно. Я просто попробую описать, хорошо? – Халик, судя по позе, несколько расслабился.
– Давай.
– Представьте, что вы идете на работу. Обычный день, ничего особого. А потом вдруг испытываете чувство падения. Знаете, когда в груди что-то то ли сжимается, то ли наоборот. Вы не можете даже вздохнуть, вы падаете. Куда-то в глубину. – Халик посмотрел на Кауфмана. Тот достал из-под прилавка трубку и стал набивать, жестом попросив гостя продолжать рассказ.
– И вдруг вы осознаете себя кем-то другим. Совсем другим. Иногда даже не мужчиной. Вы можете пережить чувства женщины, которая все утро красилась, чтобы быть красивой для мужа, а он не заметил. Этот момент. Эти оттенки разочарования и обиды пронизывают вас. Во всех красках. Это так больно, но так красиво.
Халик снова посмотрел на Кауфмана. Тот молча закурил, не перебивая.
– А потом вы снова идете на работу. Внутри плещется эта гамма чувств, которую некуда деть. Вы заглядываете в глаза коллегам, как бы пытаясь разделить это. Но безуспешно. Никто не понимает. Да и не может. Да в общем-то плевать. Но так бывает и дома. Вы видите видение посреди ночи, потом поворачиваетесь и говорите жене: «Это невероятно! Представь себе, как чувствуется тоска старого гонщика, когда он приходит на трек через двадцать лет после завершения карьеры. Какая гамма чувств». Жена смотрит на вас, а в ее глазах только удивление и легкий страх. Она, конечно, кивает, мол, да, так и есть. Но вы же понимаете.
Халик замолчал. Кауфман некоторое время смотрел на него, потом понял, что продолжения не будет.
– То есть главная беда в том, что тебя не понимает жена? – спросил Марк.
– Нет. Хотя и это тоже. Не понимает в общем-то, никто. Но есть вещи похуже. На работе начальник говорит: «Халик, если ты хорошо постараешься, то я выпишу тебе премию», – передразнивая и гиперболизируя голос начальника, сказал гость. – А я сижу и думаю: что мне эта премия? Что такого я куплю на эти деньги? Зачем? Неинтересно. Ничего неинтересно. Жена все время ругается, что я не обращаю на нее внимания. А что я могу поделать, я ни на что не обращаю внимания. Не специально, просто то, что внутри, не оставляет возможности даже думать о чем-то другом. И чем дальше, тем хуже. Я все больше времени провожу в каких-то видениях и мечтах. Недавно читал статью про войну. Ничего особого, там просто описан бой за какую-то высоту. Даже не знаю, где это. Там написано, что погибло шесть тысяч человек из семи участвовавших в бою. Чуть не расплакался. Прямо в автобусе. – Халик сокрушенно покачал головой. – Главная беда в том, что тот мир, который я вижу в видениях, настолько глубже и многоцветней этого, что меня мало что интересует в этом. Потеряю работу? Да и черт с ней. Не пугает. Уйдет жена? Жалко, конечно, но я ее понимаю. Родственники будут считать чокнутым? Наверное, так и есть. Мне кажется, что однажды я потеряю все, блуждая в фантазиях.
– Вполне возможно. Но почему бы просто не сходить к психологу? – спросил Кауфман, выпуская струю дыма.
– Мне кажется, что это не в моей голове. Понимаете? Оно, наоборот, снаружи.
– Допустим, но уж твоя реакция на это точно в твоей власти. Ладно, так или иначе, чего же ты хочешь?
– Заберите это. Я хочу стать нормальным. Как другие. Ходить на работу и не думать о том, что каждая секунда в офисе – это ужасная трата жизни. Что каждую минуту, когда моя голова занята этой никому не нужной чушью, я мог бы пережить что-то невероятное. Но я на работе. Понимаете? Мне неинтересно, во что оделась вчера подружка жены, а она обижается. Плевать, что у брата коллега – идиот. Я не хочу насильно возвращать себя в этот мир, – снова затараторил Халик. – Чтобы не болело! Вот тут! Чтобы все было просто!
– Может, тебе книжки писать? Совмести приятное с полезным.
– Я пробовал, – махнул рукой Халик. – Не получается. Я пытался переносить то, что чувствую, на бумагу. Только чернила перевожу. Если говорить образно, то получается хромой трехногий урод вместо арабского скакуна. Выглядит это примерно так. Я вижу видение, переживаю что-то невероятно красивое и чарующее. Передо мной будто бы горный ручей непередаваемой красоты. Я опускаю в него руки, чтобы зачерпнуть ледяной воды. И вот она у меня в ладонях. Обжигающе холодная. Свежая. И бегу, стараясь не расплескать. Чтобы принести хоть немного этой воды тем, кто ее не пробовал и даже не видел. Тем, кто сам к ручью прийти не может. Но, как понимаете, когда я прихожу к ним, на моих ладонях несколько мутных теплых капель. Это так больно. Все, что я пробовал писать, вызывает у меня ярость и отвращение.
– Ну, думаю, для того чтобы текст передавал всю полноту видения, нужно мастерство. Тренируйся, – философски заметил Марк.
– Я не могу. Просто заберите это. Я устал, – опустил голову Халик.
– Правильно ли я понял, что ты просишь меня забрать дар, за который иные продали бы душу? – удивился Кауфман.
– Да. Чтобы стать нормальным.
– Нормальным как кто?
– Как мой отец. Или дед, да и прадед. Все мужчины в моей семье были военными. Настоящие мужчины, надежные, – с какой-то завистливой гордостью сказал Халик.
– Я не знаю твоего отца и деда, но твой прадед был самым паршивым и недисциплинированным военным в мире. И не держал слово. Да он даже не здоровался при встрече! Вечно себе на уме. Это был ужасный человек с невыносимым характером! Ты вообще в курсе, что он семь раз женился? Это был настоящий говнюк! – Марк даже закашлялся.
– Вы его с кем-то путаете, – уверенно сказал Халик.
– Это ты его с кем-то путаешь. За всю мою долгую жизнь я таких говнюков, как Муса, не встречал.
– А прадед говорил, что вы дружили, – недоверчиво заметил Халик.
– Дружили, – согласился Кауфман. – Твоего прадеда все любили. Большой удачей были вечера у костра, когда он рассказывал истории или пел. Но кем он точно не был, так это мужчиной, на чьих плечах держится небо. Он и сам-то на ногах держался едва-едва. Вечно пьяный. Но теперь я, пожалуй, понимаю почему.
– Может быть, – пожал плечами Халик. – Так вы мне поможете?
– Неужели ты готов отказаться от дара только потому, что не хватает смелости жить с ним? – разочарованно покачал головой Марк.
– Заберите его, – опустив глаза, попросил Халик.
– Твое дело, – вздохнул Кауфман и встал из-за прилавка. Пошел к стеллажам. Долго там чем-то гремел и наконец вернулся со шкатулкой.
Марк положил ее на прилавок и раскрыл. Внутри оказался изогнутый нож.
– Что с этим делать? – спросил Халик.
– Порежь руку и позволь крови течь. Вместе с ней тебя покинут и видения. Совсем не исчезнут, но чем больше вытечет крови, тем менее заметными они будут.
Халик внимательно смотрел на бритвенно-острое лезвие.
– Что бы вы сделали на моем месте? – спросил он Кауфмана.
– Не знаю. Но точно бы не отказался от такого дара. У меня бы хватило смелости и упорства, чтобы его использовать.
Халик задумчиво посмотрел на Марка и покачал головой.
– Вам так кажется. Сколько с меня?
