Глава 30
Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Марк отложил газету и посмотрел на надпись. Лейпциг.
В лавку вошла курносая девочка в синем платье и босоножках. Она осмотрелась, почему-то с открытым ртом, и остановила взгляд на Кауфмане.
– Чем могу помочь? – спросил Марк.
Девочка прищурилась и, высунув язык от усердия, сосредоточенно рассматривала хозяина лавки.
– Это вы Кауфман, – уверенно заявила она.
– Смотря кто спрашивает, – ухмыльнулся Марк.
– Кому надо, тот и спрашивает, – передразнила девчушка. Кауфман улыбнулся:
– И кому же оно надо?
– Меня зовут Моника, а вы мой прапра… – Девочка запнулась, пытаясь посчитать количество «пра» на пальцах.
– Ты ошиблась, – покачал головой Марк. – Посмотри на меня, я же не настолько…
– У меня есть фото! – Девочка протянула старую черно-белую фотокарточку.
Кауфман посмотрел на Монику несколько секунд, потом протянул руку и взял маленькую картонку.
На фотографии был запечатлен Кауфман с миловидной блондинкой. Хотя качество оставляло желать лучшего, лицо было видно отчетливо.
– Ты ошиблась, – повторил Кауфман. – Это не я.
– Я знаю, что это вы, – серьезно сказала девочка.
– Нет, просто этот мужчина на фото очень похож на меня.
– И кисет, расшитый бисером, у него тоже похож? – ехидно поинтересовалась Моника. – Его сшила вам прапра.
– Знакомые интонации… – пробурчал Марк. – Что тебе нужно?
– Прапра сказала мне, что вы негодяй. Это правда? – серьезно спросила девочка.
– Ну, с ее точки зрения – да.
– А на самом деле? – допытывалась Моника.
– А на самом деле мы с тобой даже не родственники, – хмыкнул Марк.
– Вы негодяй или нет? – Девочка впилась глазами в Кауфмана.
– Ну точно, знакомый взгляд… Нет, я не негодяй.
– Тогда почему вы бросили прапра? – Девочка суровела с каждым вопросом, обретая черты какой-то нибелунгской воительницы.
– Это сложно объяснить, – вздохнул Марк.
– Я подожду.
Кауфман задумался, подбирая выражения.
– Я ушел потому, что не хотел воевать.
– Вы трус? – серьезно спросила девочка. – Мужчины не должны прятаться от войны.
– Мужчины вообще ничего и никому не должны. Как, впрочем, и женщины, – заметил Марк.
– Вы трус? – повторила вопрос Моника.
Марк задумался, посмотрел на девчушку, в которой действительно угадывалась ее прародительница.
– Не в этом дело.
– Да или нет?
– Мир не делится на черное и белое, Моника, – скривился Кауфман.
– Так говорят, когда хотят запутать. Вы мужчина, ваш долг – защищать и служить. Почему вы не пошли на войну?
– А почему я, собственно, должен был пойти? – ответил Марк вопросом на вопрос.
– Потому что это долг любого мужчины.
– Убивать? – слово вырвалось до того, как Марк его осознал.
– Если потребуется, – не моргнув глазом кивнула Моника.
– Долг, говоришь. Кому же я так задолжал?
– Родине, – с интонацией своей прародительницы сообщила девочка.
– Да за что? Я у нее ничего не брал.
– Вы родились тут и, значит, должны любить свою родину!
– А как связаны долг и любовь?
– Долг – это проявление чувства любви и благодарности, – уверенно, будто заученно, выдала девочка.
– Это тебе твоя прапра сказала?
– Да!
– Ну, в общем, она сказала полную чушь. Возможно – это маразм, – пожал плечами Кауфман.
– Настоящий мужчина никогда не скажет так о даме, – заметила Моника.
– Видимо, я не настоящий. А еще, как мы выяснили, негодяй и трус. На сегодня допрос окончен?
Моника задумчиво посмотрела на Кауфмана, пытаясь понять, он действительно сознался во всех вышеперечисленных грехах или просто хочет отделаться от нее.
– Почему прапра влюбилась в вас? – все так же серьезно спросила девочка.
– Может, это надо у нее спросить? – усмехнулся Марк.
– Она не говорит, я спрашивала.
– Ну да, она такая же пробивная, как ты, только у нее опыта лет на девяносто больше, – улыбнулся Марк. – Особо не допросишь.
– Почему прапра в вас влюбилась? – повторила Моника. – Вы же негодяй, трус и даже не джентльмен.
– Может быть, именно поэтому. Девушки любят плохих парней, – хихикнул Марк.
– Отвечайте серьезно.
– Да-да, понимаю, орднунг. У любви нет причин, поэтому нет ответа на твой вопрос.
– Это неправда. Меня любят за то, что я послушная, умная и дисциплинированная, – уверенно сказала Моника.
– Очевидно, ты не всегда была такой. Думаю, что, когда ты родилась, ты больше походила на филе, чем на гордость нации. Хотя, конечно, допускаю, что именно ты появилась на свет, маршируя…
Девочка задумалась. Потом махнула рукой.
– Итак, прапра любила вас без причины, даже несмотря на то, что вы трус и негодяй. – Девочка будто протокол составляла.
– Клянусь, меня никто так не полоскал за последние лет восемьдесят.
Моника пропустила это мимо ушей.
– Сделайте ее снова молодой, – вдруг попросила девочка.
– Зачем? – удивился Марк.
– Чтобы она могла прийти сюда убедиться, что вы негодяй, трус и даже не красавец.
– А это-то мне зачем делать? – еще больше удивился Кауфман.
– Чтобы она вас разлюбила, – серьезно сказала Моника.
Марк смотрел на девочку, та угрюмо смотрела на него.
– Я не могу сделать твою прапра молодой, – развел руками Кауфман.
– Можете. Она сказала мне, что вы волшебник.
– Но это не значит, что я могу все, к сожалению.
– Даже волшебник из вас никудышный, – вздохнула Моника. – Но она все равно вас любит.
– А почему тебя это так беспокоит? – поинтересовался Марк.
– Потому, что она любит вас больше, чем меня, хотя я больше заслужила ее любовь! Вы трус, негодяй, хам и никудышный волшебник, а я умная, дисциплинированная и воспитанная!
Кауфман наконец понял, для чего нужен был допрос. Он покрутил в руке карандаш, подумал.
– Почему ты думаешь, что твоя прапра любит меня больше, чем тебя? – рисуя на газете треугольники, спросил Марк.
– Потому что она все время о вас говорит. Постоянно!
– Все немножко сложнее, чем тебе кажется, Моника.
– Нет тут ничего сложного! Сделайте так, чтобы она вас не любила! Вам все равно, а мне это нужно! – топнула ногой девочка.
– Я бы с удовольствием сделал так, чтобы твоя прапра меня вообще забыла, если бы мог. – Треугольники получались неровными и убогими. Марк отложил карандаш.
– Вы совсем никудышный волшебник, – сокрушенно покачала головой Моника. – Хоть что-то вы можете сделать?
– Могу поговорить с тобой, – пожал плечами Кауфман.
– Спасибо, с прапра вы уже поговорили в свое время, – отмахнулась Моника, – до сих пор забыть не может.
Кауфман улыбнулся и задумался. Моника, растерявшая весь свой пыл, как-то неловко мялась у прилавка.
– А почему ты просишь меня сделать так, чтобы твоя прапра разлюбила меня, а не полюбила тебя сильнее? – Кауфман откинулся в кресле и посмотрел в потолок на выключенный светильник.
– Потому что вы недостойны ее любви, – ответила Моника. – Она не понимает, какой вы на самом деле. Ей кажется, что вы хороший человек. Она, конечно, злится на вас за то, что вы ушли, но все равно любит.
– Таким она меня и запомнила. Не успела разочароваться. В некотором смысле ты права – твоя прапра не знает, какой я на самом деле, она любит не меня, а то, каким она меня придумала.
– От этого никому не легче, – посетовала Моника.
– Нет, пойми. Она любит того, кого придумала. А придумать можно что угодно, понимаешь?
– Я не ребенок, я все понимаю, – вздернула нос девочка.
– Очевидно, нет. Спрошу прямо – ты готова лишить ее такого воспоминания? Отнять у нее историю любви, в которой все выдумано? Все идеально и прекрасно.
– Не все идеально, – заметила девочка. – Вы ее бросили, одну, беременную, вы негодяй.
– Это тоже часть истории. Просто история стала немножко трагичной. Это же только лучше для хорошей истории. – Марк как-то криво улыбнулся.
– Может быть, – неуверенно протянула Моника.
– И ты пытаешься отнять у нее это? Ты соревнуешься с фантазией твоей прапра. Понимаешь? Ты никогда не будешь лучше, чем фантазия. У тебя нет шансов, ведь ты не выдуманная.
– Что-то мне не стало легче, – вздохнула Моника.
– Нет, остановись, осознай, что я сказал.
Настала тишина. Моника сделала серьезное лицо, очевидно, именно так в ее понимании выглядел процесс осознания.
– Вернемся к вопросу, – усмехнулся Кауфман. – Ты готова лишить ее такой истории? Такой любви?
– Зачем нужна любовь, если она не взаимна? Вы явно ее не любите, – надулась Моника.
– Но в истории-то люблю, – возразил Марк. – Итак, да или нет? Орднунг.
– Нет, – буркнула Моника.
– Хорошо. Тогда перейдем к твоему вопросу. Ты спросила, зачем нужна любовь, если она не взаимна? – уточнил Кауфман.
– Да.
– А зачем она вообще нужна? – Марк посмотрел на девочку. Та, очевидно растерялась, видимо, прапра не успела вбить в ее голову ответ на такой вопрос.
– Ну… Это хорошо. Так должно быть.
– Чего хорошего? Сплошное разочарование, – ухмыльнулся Марк.
– Ну не знаю. Любовь должна быть…
– Ну и зачем? – не отставал Марк.
– Да не знаю! Хватит из меня дуру делать, – буркнула девочка.
– Пойдем по-другому. Прапра тебя любит?
– Да, но меньше, чем вас. Ну, то есть не вас, а историю про вас.
– Отлично. И что? – хихикнул Марк.
– Что – что?
– Что тебе с этого? – пояснил Кауфман.
– Ну, мне приятно, – неопределенно пояснила Моника.
– Но недостаточно приятно, да?
– Почему же?
– Ведь ты же заслуживаешь большего, не так ли?
– Да! – тут же заявила девочка.
– А как ты поймешь, что она любит тебя уже достаточно?
– Не знаю… Перестанет говорить о вас.
– И что тогда?
– Ну все. Тогда будет хорошо, – неуверенно сказала Моника.
– Тебе никогда не будет достаточно. Чем больше тебя будут любить, тем больше ты будешь требовать. Но чем больше ты будешь требовать – тем меньше тебя будут любить. Это черная дыра, в глубине которой только боль.
Моника, раскрыв рот и вытаращив глаза, слушала. Кауфман мотнул головой, приходя в себя, осознавая, что снова переборщил.
– Итак, зачем нужна любовь? – менторским тоном спросил Кауфман.
– Уже не знаю.
– Ну, это тоже результат. Любовь нужна, чтобы любить, не находишь этот ответ простым и логичным?
– Нет, – ответила Моника.
– Ты любишь прапра?
– Да.
– Тебе нравится это чувство?
– Да.
– Вот и все. В этом вся суть. Это чувство дает силы. Причем в случае с твоей прапра – силы жить. – Марк посмотрел на Монику. Та не просто нахмурилась, а буквально скукожилась.
– Но ведь хочется, чтобы и она меня любила.
– Это тупик, я уже говорил. Ты можешь только любить. В этом вся ценность. Только так можно получить удовлетворение.
– Ладно, я верю, – сдалась девочка. То ли действительно приняв новую точку зрения, то ли просто устав сопротивляться. Так или иначе, она перестала быть похожей на старый сморщенный башмак.
– Теперь понимаешь, что ты хочешь у нее отнять?
– Да, – неохотно признала Моника. И вдруг добавила: – Вы не обижайтесь.
– На что? – теперь нахмурился Марк.
– Ну, на то, что я наговорила. Я просто… Ну, это, чтобы вас не любить и чтобы прапра не любила, – потупилась Моника.
– Ничего страшного, я понимаю.
– Вообще-то вы хороший. Кажется, вы теперь тоже мой прапра, – улыбнулась девочка.
– Увы, но это не так. Мы не родственники.
– Но вы же на том фото, у вас кисет, который сшила прапра!
– Это не значит, что мы родственники, – повторил Марк.
– Но она говорила, что родила после того, как вы ушли! – напирала Моника.
– Я же говорю, она все выдумала.
– Да почему?! – топнула ногой девочка. – Она не врет! Прабабушка родилась в тридцать девятом году! Если я все правильно поняла, то это случилось через восемь месяцев после того, как вы ушли!
– Возможно, – согласился Кауфман.
– Тогда вы мой прапра!
– Нет.
– Да почему?! – злилась Моника.
– Я не могу иметь детей, – пожал плечами Марк.
