Хошико

Я сижу в комнате совсем одна и жду. Сердце как будто готово выскочить из груди, с такой силой оно бьется о ребра. Нас обоих выпустят на арену. Так сказал Сильвио. Я не хочу, чтобы Бен видел, как я умру.

Дверная ручка поворачивается, и внутрь входит мужчина. Чистый, на вид лет пятидесяти. Я тотчас узнаю его, хотя до этого ни разу не видела. Это отец Бена. У него такие же светлые волосы, те же глаза.

— Спасибо, — шепчет он охраннику за своей спиной. — Я всего лишь на пять минут.

Он закрывает дверь.

— У меня мало времени, — торопливо говорит он. — Они не знают, что я здесь. Я лишь хочу спросить одну вещь. Ты любишь его? Любишь моего сына?

— Да, — говорю я. — Больше всего на свете.

Отец Бена хватается за стену.

— Он хороший, — говорю я ему. — Храбрый, добрый. Вы должны им гордиться. Вы тоже должны его любить. Не за то, кем он должен быть в ваших глазах, а за то, какой он есть.

Он смотрит на меня сквозь слезы. Его трясет.

— Я горжусь им, — говорит он. — И конечно же я его люблю. Как жаль, что я не могу ему это сказать. Я пытался остановить ее, но она отказалась меня выслушать!

— В таком случае заставьте ее! — говорю я.

Он делает несчастное лицо.

— Она никогда меня не слушает. Она вообще не слушает никого. Она делает лишь то, что хочется ей. Так было всегда.

Бен почти ничего не рассказывал мне про отца. Лишь то, что в детстве тот почти никогда не проводил с ним время. Из рассказов Бена у меня сложилось впечатление, что его отец подкаблучник, что он позволил жене принимать все решения и молча с ними соглашался. Судя по тому, что он говорит сейчас, я была права.

Странно, по идее, я должна его ненавидеть, но сейчас, глядя на этого сломленного человека, шмыгающего носом и заламывающего руки, я не чувствую к нему никакой ненависти. Для этого он слишком слаб и жалок.

Возможно, это не его вина. Он жил с этой стервой долгие годы. Возможно, это она сделала его таким. Не может же он быть от рождения таким бесхребетным. В конце концов, он отец Бена, а тот, похоже, не унаследовал материнской половины генов.

По его словам, он любит сына. Если прошедший год меня чему-то и научил, так это тому, что любовь может быть сильной. Она может быть в разы сильнее ненависти.

Я осторожно кладу поверх его руки мою руку. Он не отдергивает свою, и не стряхивает мою. Он опускает взгляд вниз, затем поднимает его на меня. Его глаза полны сожаления и душевной муки.

— Дайте ей отпор, — говорю я ему. — Защитите то, что считаете правильным. Защитите Бена. Еще не поздно, — говорю я. — Никогда не поздно.

Он издает какой-то странный звук, как будто подавился.

— Я должен поговорить с ней! — выкрикивает он, разрывает контакт наших рук и выбегает в дверь.

Через пару секунд появляется новый посетитель: в комнату с костюмом в руках входит охранница. Это белое платье, все в блестках, переливающееся и искрящееся, с крыльями на спине.

— Надевай! — приказывает она.

Я натягиваю на себя платье. Охранница нетерпеливо ждет, затем щелкает пальцами, и из-за ее спины появляется Минни. Как же я рада ее видеть после долгой разлуки! Мне хочется ее обнять. Она смотрит на меня, и по ее лицу видно, что она чувствует то же самое.

— Поторопитесь! — рявкает охранница. — Представление вот-вот начнется!

Минни быстро протирает мое лицо полотенцем, проходит по моим волосам щеткой и скручивает их в узел на затылке. Затем красит мне ресницы, накладывает на щеки перламутровую пудру, на губы — помаду.

— Живее! — снова рычит охранница и тянет меня по коридору. Впихнув меня в маленькую деревянную дверь, она толкает меня дальше вверх по узенькой лестнице. На самом верху она грубо усаживает меня на стул. Заведя руки мне за спину, она защелкивает на запястьях наручники. Затем то же самое проделывает с моими лодыжками. Прежде чем уйти, она фиксирует мое тело тугой железной скобой, которую пристегивает к сиденью стула.

До меня долетает эхо ее шагов, когда она торопится вниз по лестнице. Затем я слышу, как щелкает замок. Все понятно: она заперла дверь.

Я оглядываюсь по сторонам. Я сижу в крохотной круглой комнате. Из-под двери пробивается свет, слышен гул голосов. Голоса где-то рядом. Совсем близко.

Видимо, я высоко над сценой.

Играет музыка, гул голосов нарастает с каждым мгновением, делаясь все громче и громче. Зрители дружно скандируют:

— Кошка! Кошка! Кошка!

Представление началось.