Питер не вернулся ни на следующий день, ни на второй, ни на третий. На самом деле он исчез почти на неделю. Он никогда раньше так не делал, и я мог бы встревожиться – вот только у Сэл все-таки началась лихорадка.

Когда я проснулся на следующее утро, кожа у нее была как в огне. Рана перестала кровоточить, но она стонала, металась и ворочалась – и ее трудно было заставить глотать воду или отвар. На ней намокали все шкуры, которыми мы ее укрывали, но если мы их снимали, она жалобно кричала, что ей холодно.

Как это ни странно, Кивок и Грач оказались хорошими помощниками. Они по очереди следили за ней и заставляли глотать бульон – и даже стирали всю грязную одежду и шкуры, чтобы она могла спать на чистом. Чарли бегал туда-сюда, собирая воду и обтирая Сэлли лицо тряпицей.

Если бы пираты знали, где находится дерево, они подкрались бы к нам и всех нас поубивали, потому что мы все не обращали внимания ни на что, кроме Сэлли.

На четвертый день у нее наступил перелом.

Мы все радостно кричали – и, кажется я еще никогда так сильно не любил этих парней. Мы ее спасли. Мы все вместе это сделали.

«Вместе»… Питер не понимал, что это такое, на самом деле. Ему нравилось, чтобы все мальчишки ходили скопом, но он не любил делиться – и ему совершенно не нравилось, когда мальчишки объединялись, чтобы сделать что-то без него. Ему нравилось сеять раздоры, вызывать драки – и, как я вдруг понял, именно поэтому он сам никогда не играл в Битву. Ему гораздо больше нравилось смотреть, как мы носимся и раним друг друга. Если мы причиняли боль друг другу, даже в игре, тогда нам никто не мог нравиться больше других – только он сам.

На шестой день Сэлли села и нахмурилась, когда я начал менять ей компресс.

– Неужели нельзя не класть туда эту вонючую штуку? – проворчала она.

– Если тебе нравится жить, то нельзя, – ответил я. – Эта вонючая штука, похоже, спасла тебе жизнь.

– А Грач сказал, что это твой волшебный отвар меня спас, – возразила Сэлли, и глаза у нее заблестели.

Было приятно снова видеть этот блеск, знать, что Сэл почти в норме.

Кивок, умевший шить, сделал новые штаны из оленьей шкуры, доходившие до колен, и рубашку им в пару, отделанную по краям серебристым волчьим мехом. Это были самые удачные его вещи – и он утром преподнес их ей, с алеющими щеками.

Сэл очень мило его поблагодарила, тоже зарумянившись, а потом попросила, чтобы все ушли, чтобы ей можно было переодеться в подарок Кивка.

Она мылась и переодевалась, а мы вчетвером стояли перед деревом, смотрели в небо, и старались не задумываться о том, что происходит внутри.

Когда она крикнула нам, что уже можно заходить, на ней был ее новый костюм – и она сидела, привалившись к стене. В ней появилось что-то новое, как я заметил спустя несколько минут. Она перестала перетягивать грудь, и теперь стало отчаянно очевидно, что она на самом деле девочка.

Грач и Чарли вроде бы ничего не заметили, а вот Кивок изо всех сил старался не смотреть на Сэл, а я заставлял себя смотреть прямо ей в лицо.

– Что-то тебя спасло: отвар, или листья, или просто везенье, – сказал я, и посмотрев на ее грудь, почувствовал, что краснею.

Мне надо было прекратить эти глупости. Она просто Сэл, мой друг Сэл – да и на самом деле ее округлости были такие маленькие, что она мало чем отличалась от паренька.

Но они были. И она совершенно определенно была не парнем.

Кивок, Грач и Чарли ушли наружу – и мне было слышно, как они смеются, увлекшись какой-то игрой. Было приятно слышать, как Кивок смеется, хотя глаза у него не смеялись: в них задержался призрак Тумана.

– Джейми, а ты помнишь свою мать? – спросила Сэл.

Я изумленно на нее посмотрел.

– Мать? Нет.

– Иногда, когда ты чем-то занят, то напеваешь себе под нос песенку, как вот только что, – объяснила Сэл. – Я подумала, что ты мог ее услышать от матери.

Я даже не замечал, что пою – и мне стало интересно, бывает ли такое часто, а другим мальчишкам просто не пришло в голову мне об этом говорить.

– Я ведь говорил тебе, что появился здесь давно, Сэл, – сказал я, почему-то разозлившись. – Я не помню свою жизнь до острова.

– Уверен? – спросила она.

– Да, я же тебе сказал. Считаешь меня лжецом?

Она не дрогнула. Похоже, ее нисколько не пугал мой гнев.

– Я просто подумала, что ты можешь на самом деле помнить, но не говорить, чтобы Питер не злился.

Я начал было отвечать, что мне наплевать на то, что Питер об этом думает, что я делаю все, что захочу.

Но ведь на самом деле это было не так, верно? Я не делал все, что захочу. Я делал то, что считал правильным и старался, чтобы Питер был доволен, чтобы он все не разрушил.

Я на три недели стал его заложником, чтобы он не приволок на свой остров новых мальчишек, и чтобы защитить Чарли и Сэл от его ревности.

И я действительно помнил кое-что из Другого Места.

Песню.

Широко раскрытые остановившиеся голубые глаза и алый рот, разрезанный улыбкой там, где его не должно было быть.

– Я не люблю об этом говорить, – сказал я.

Я закончил ей перевязку и собрал грязное, чтобы вынести и постирать.

– Ты хороший отец этим мальчишкам, – сказала Сэл. – Я подумала, что ты научился у кого-то, кто заботился о тебе.

– Я им не отец, – возразил я резко. – Я так о себе не думаю. Мы тут на острове в счастливую семейку не играем. Мы просто вместе работаем.

– Ты за ними присматриваешь. Ты о них заботишься. Именно так делает отец – по крайней мере, это ему положено делать. Мой только бил меня и мою мать, пока я не сбежала. После этого у него для побоев осталась только моя мать, – сказала Сэл.

Кажется, ее это не печалило – и она не добивалась, чтобы я ее пожалел. Это была просто констатация фактов, но мой гнев схлынул.

– А ты свою мать любила? – полюбопытствовал я.

– Когда была маленькая – любила, – ответила она. – А когда стала старше, то стала ненавидеть за то, что она позволяет ему делать мне больно.

– Может, она боялась пытаться его остановить.

Почему-то мне захотелось защитить маму Сэл.

– Я не боялась, – возразила она. – Я на него кричала. Я ему перечила. Один раз ударила его разбитой бутылкой, так что он был весь в крови. Если маленький ребенок так может, почему моя мать не могла встать между нами?

Я не знал, что на это сказать. Я сразу себе это представил: малышку Сэл с темными кудряшками и синими глазами, разъяренную и щуплую, с синяком на скуле и горлышком от бутылки в руке.

– Ты это делаешь для мальчишек, – продолжила Сэл. – Встаешь между ними и Питером. Заботишься об их безопасности. Потому что он опасный, этот остров. Он вовсе не такой, какой обещал Питер – какой я ожидала.

– А что ты ожидала?

Она пожала плечами и беспокойно дернула лежащими на коленях руками.

– Вроде рая, наверное. Счастливое место – чистое, светлое, где все друг к другу добры, и еды вдосталь. Я три года ела крыс или плесневый хлеб, который удавалось стянуть с тележки. Если у меня что-то появлялось – пенни за начищенные башмаки или яблоко, которое сгнило меньше чем наполовину – какой-нибудь мальчишка побольше приходил и старался у меня это отнять. Мне все время приходилось драться, каждый день – просто чтобы не умереть. Я дралась, когда Питер меня нашел – била мальчишку постарше, который хотел забрать мою кепку.

– Вот почему он тебя выбрал, – понял я. – Он увидел тебя в драке, решил, что у тебя хорошо выходит, и захотел взять сюда.

– Я подумала, – сказала она и глубоко вздохнула, – подумала, что Питер зауважал меня, потому что я не дала тому мальчишке мной помыкать. Он сказал, что я похожа на мальчишку, который заслужил приключения. Только я поначалу не поверила ему насчет острова.

– Я тоже, – признался я. – По-моему, никто не верит. Это похоже на фантастическое вранье.

– Это и есть фантастическое вранье, – отозвалась Сэл очень серьезно. – Это вовсе не чудесное место, где мальчишки могут играть, находить приключения и всегда оставаться маленькими. Это место убийства, а мы все – просто солдаты в войне Питера.

Я зашаркал ногами, не зная, что на это сказать. Не то чтобы все это не приходило мне в голову раньше – я даже кое-что из этого говорил Питеру. Но я был его первым избранным, его любимцем, его правой рукой.

И я не мог – по крайней мере пока не мог – вслух сказать другим мальчишкам, что Питер – чудовище.

– Так было не всегда, – сказал я. – Я имею в виду – с пиратами. Мы совершали на них набеги, но они никогда потом нас не искали.

– А что изменилось? – спросила Сэл, пристально глядя на меня.

Ответ она знала не хуже меня.

– Разве здесь не лучше, чем есть крыс и каждый день быть битой? – крикнул я, внезапно снова разозлившись. – Хочешь вернуться к этому? Потому что Питер тебя туда отправит. Я собирался о тебе позаботиться и сказать, чтобы он разрешил тебе остаться, но если тебе здесь не нравится, тогда я не стану мешать тебе вернуться к той жизни!

Я утопал к дереву, не дожидаясь ее ответа. Да и вообще, что она знает об острове и Питере? Она тут совсем недавно, и она даже не мальчишка, хоть и прикидывалась им. Питер сказал, что девчонкам на острове не место. Правила устанавливает он, и мне следовало бы самому вернуть ее в Другое Место.

И если на то пошло, то и Чарли тоже. Ему начал нравиться остров – даже слишком. Он еще никогда не был таким довольным, как сейчас, когда мы оказались только впятером, без ворчания Питера и злобных взглядов Щипка. Его мать по нему тоскует. Наверняка плачет каждый вечер. Мне надо вернуть его домой.

Вот только он уже стал частью моего сердца, и мне не хотелось его отпускать. И Сэл тоже.

Значит, я эгоист? Я такой же, как Питер?

Может быть, немного.

Но мне необходимо было считать, что я лучше Питера. Я не готов жертвовать другими, чтобы развлечься. Я не забываю их, как только они уходят.

Значит я лучше, так? Я хочу, чтобы они были рядом, просто потому что их люблю.

Хотя, конечно, именно потому что я их любил, Питеру понадобилось их у меня отнять.

Через девять дней после пиратского нападения в горах Питер снова появился в лагере. Никто не подпрыгнул и не окружил его, когда он заявился, словно возвратившийся герой. Мы играли в игру с палочками, которую придумала Сэл, и сначала даже его не заметили.

Сэл сделала на земле коробочки из палок на разном расстоянии друг от друга – некоторые рядом, другие – далеко. Все мальчишки по очереди пытались пропрыгать по всем коробочкам, не пропустив ни одной и не сдвинув палки. Я был выше всех и ноги у меня были самые длинные, так что я легко выигрывал, хотя Грач вроде как обиделся, что он ниже, и пытался компенсировать это, прыгая выше.

Чарли приходилось труднее всего, как самому маленькому, и мы все одобрительно закричали, когда ему удалось пройти две коробочки подряд.

На костре на ужин жарились три кролика, и запах готовящегося мяса смешивался с общим смехом, так что мы словно дома были.

И тут появился Питер – и поляну словно тучей накрыло, и ощущение дома исчезло. Улыбки погасли – даже у Кивка, который прежде преклонялся перед Питером.

Но так было, когда Туман еще был жив – а Питер не помог Кивку похоронить брата. Похоже, ему не было дела до того, что брат-близнец Кивка умер, хотя они прожили на острове дольше всех, не считая меня. Из-за этого Кивок перестал восхищаться Питером, а Грач подражал Кивку почти во всем.

А Сэл и Чарли еще раньше перестали восхищаться Питером.

И вот, когда он обвел нас всех взглядом и сказал:

– Что это с вами со всеми? Разве вам не хочется узнать, где я был? – все смотрели на него молча.

– Я искал нам новый дом, – объявил Питер. – Нашел дерево намного лучше, ближе к прерии.

– С этим деревом все нормально, – сказал я. Мне не хотелось так резко ему возражать, но переселение ближе к прерии и Многоглазам не показалось мне хорошей мыслью. – Мы жили в этом дереве с тех пор, как сюда пришли.

– Но теперь нас так мало, – объяснил Питер. – И мне не позволено приводить новых мальчишек, потому что ты такой зануда, Джейми.

Тут остальные четверо вопросительно на меня посмотрели. Конечно, я никому не говорил, что спорил с Питером насчет новеньких. По возможности я скрывал наши с Питером разногласия.

На самом деле Питер мог отправиться за новыми мальчишками, пока столько дней отсутствовал. Я ничего не смог бы поделать, даже если мне это и не нравилось. Но он этого не сделал, а потом заявился и сразу же пожаловался, что я не даю ему собрать новых товарищей для игр. Я не понимал, зачем ему это.

Мне не нравились мои собственные мысли. Мне показалось, что Питеру захотелось начать заново и что он решил избавиться от всех мальчишек (и от никчемной девчонки заодно), скормив их Многоглазам. А потом сказать мне, что ему придется идти и искать новеньких, потому что всех остальных съели.

– Мы не станем перебираться ближе к прерии, – сказал я. – Это слишком близко от Многоглазов и слишком близко от пиратов.

– Ну, пираты уже показали, что готовы искать нас на острове повсюду, так что по-моему это не считается. Знаешь, Джейми, меня их храбрость удивила. Не думал, что их на такое хватит. Наверное, тот старый толстый капитан их удерживал. Когда они напали на горе, я был просто поражен. Хотя когда удивление прошло, было вроде даже здорово вести бой, который планировали не мы. Наши налеты стали какими-то предсказуемыми.

Кивок кинулся так быстро, что я ничего не успел сделать. Только что он стоял рядом со мной, а через миг – уже нет, и у Питера не было шансов защититься, ни одного.

Я всегда считал Питера сообразительным и умелым бойцом, но, теперь глядя, как Кивок его колотит, я не понимал, почему так думал. Он всегда побеждал пиратов – но почти всегда бился с пиратами, которые были старше и медлительнее, чем он. С молодыми и опасными сражался я.

Питер вообще никогда не дрался с мальчишками. Он наблюдал за Битвами, и никто из них не смел затеять с ним драку, потому что они все его обожали.

Так было раньше. Теперь большинство погибли, а оставшиеся больше его не обожали.

Кивок сшиб Питера с ног и колотил его по лицу. Кивок всегда так делал: наваливался на противника и бил, пока тот не переставал соображать. Кажется, Питер был так ошарашен, что даже не мог сопротивляться.

Я оттащил Кивка с Питера, хотя он продолжал махать кулаками и лягаться.

– Нет, Джейми! Нет! Я его убью! Убью!

У Питера пошла кровь из носа. Он осторожно потрогал свой нос, словно не веря, что его повредили.

По-моему, я еще ни разу не видел, чтобы с Питером что-то случалось. Почему-то на нем не было ни царапины, даже когда мы сражались с пиратами. У меня-то был целый набор шрамов на память о сражениях, а у него – нет.

Странно, что я раньше этого не замечал, ни разу за все эти годы. В свое оправдание могу только сказать, что обычно штопал кого-то из мальчишек или себя самого, и мне некогда было задумываться о травмах Питера или их отсутствии.

– Кивок, – сказал Питер так обиженно, что тот даже прекратил кричать и дергаться. – Почему ты это сделал?

Под печальным взглядом Питера Кивок сник, будто вспомнив, как они вместе веселились. Правда, я пока не решался его отпустить. Если Питер скажет что-то неразумное, то Кивок может завестись снова.

– Ты же не… ты сказал… пираты… – невнятно пробормотал Кивок.

– И при чем тут пираты? – переспросил Питер.

Я не мог понять: то ли ему действительно настолько все равно, что он искренне не понимает, или просто так хорошо изображает невинность.

– Пираты убили Тумана, а ты говорил так, словно это было весело! – сказал Кивок.

После этих слов он обмяк сильнее, словно ему было очень нелегко вслух признать, что Питер не чудесный и не безупречный.

Я знал, что он чувствует. Именно поэтому я всегда находил Питеру оправдания, защищал, даже когда он поступал отвратительно.

Эту власть он имел над всеми нами.

– Ну так это же весело, разве нет! Убивать пиратов – это чуть ли не самое лучшее в мире веселье! – ответил Питер.

– Когда мой брат умирает – нет! – завопил Кивок.

Хорошо, что я крепко держал Кивка – иначе он снова бросился бы на Питера. Я обхватил его за пояс, а он дергал руками и ногами, пытаясь добраться до Питера.

Питер пожал плечами.

– Масса мальчишек умирают, Кивок. Раньше это тебя не волновало.

– Это не был мой брат! – бросил Кивок и издал длинный и страшный вой.

И тут внезапно разразилась гроза. Он прекратил лягаться и махать кулаками и повис на моих руках. Я почувствовал, как сотрясается его грудь, мне на кожу полились его слезы.

Сэл моментально вскочила, оттеснив меня от Кивка и обхватив его за плечи. Кивок навалился на нее, с плачем уткнувшись в плечо.

Питер на такое только фыркнул. Он сам никогда не плакал и не понимал, с чего это могут делать другие.

– Раз никто из вас не хочет смотреть на отличное дерево, которое я нам нашел, я иду в русалочью лагуну! – объявил он.

– Питер, никто в то дерево перебираться не станет, – сказал я.

– А, я понял! – Питер прищурился на меня. – Меня слишком долго не было, да? Теперь тут мальчишки Джейми на острове Джейми.

– Нет, – возразил я, – все не так. Нет смысла бросать это дерево, здесь безопаснее.

– Ну-ну, – проговорил Питер мягко и угрожающе. – А выглядит именно так. Похоже, они все теперь тебя слушаются. И что мне помешает набрать в Другом Месте новую команду мальчишек, чтобы кто-то слушался меня?

– Ты обещал, Питер, – сказал я. – У нас уговор.

– Уговор о том, что ты будешь играть со мной, – напомнил Питер.

– А я так и делал. Много дней я был только с тобой, и мы вдвоем бродили по всему острову, – ответил я. – Я сдержал слово. Значит, и ты должен держать свое.

– Если ты не пойдешь со мной в русалочью лагуну, значит, ты не держишь слово, – сказал Питер. – Я хочу играть, и хочу, чтобы кто-то играл со мной. Если ты не станешь, мне надо будет найти другого мальчишку.

Сэл посмотрела на меня поверх плеча Кивка и еле заметно кивнула, показывая, что понимает.

– Присмотри за Чарли, – сказал я Грачу.

Грач кивнул. Он наблюдал за всем этим круглыми глазами. Хотел бы я знать, что он думает сейчас о Питере. Похоже, Питер не мог понять, что теряет их всех из-за того, что делает он, а не из-за того, что делаю я.

Питер захлопал в ладоши, когда я к нему подошел. Кровь у него под носом уже засохла. Ему повезло: нос совсем не распух. Он словно не замечал, что мне совершенно не хочется развлекаться. Он просто радовался, что я иду с ним, что он добился своего.

Я плелся рядом с ним по поляне, слушая, как он радостно болтает о том и о сем, и обо всем, чем занимался, пока его не было: как нашел это новое дерево и какие шутки устраивал пиратам, вернувшимся в лагерь, чтобы они считали, будто на острове есть привидения, как они уже думали когда-то давно.

– По-моему, тебе не стоит больше дразнить пиратов, Питер, – сказал я. – Разве ты их недостаточно сильно разозлил?

– Я вообще-то разозлил их из-за тебя, Джейми. Забыл? Ты убил Многоглаза, хотя не должен был этого делать, и захотел представить все так, будто это сделали пираты. Ты попросил меня выманить пиратов из лагеря, а я так и сделал. А теперь ты винишь меня в том, что пираты из-за этого в ярости. Это несправедливо.

– Я просил их выманить, а не все сжигать.

Я был готов взять на себя вину за Многоглаза, но и только. То решение принимал Питер.

А вот заплатили за него мальчишки. Как всегда.

– Этого не случилось бы, если бы не ты. Так что если все те мальчишки умерли, то это из-за тебя, Джейми.

Все те мальчишки. Билли, и Чуток, и Кит, и Джонатан, и Эд, и Терри, и Сэм, и Гарри, и Дел, и Туман, и Джек, и Щипок – и все, кто были до них, кого я похоронил на поляне. Так много, что их лица сливались в одно, и имена стали одним именем. Они все смотрели на меня и винили меня, но не потому, что они умерли по моей вине.

Потому, что я не остановил Питера, потому что позволил Питеру жить, потому что позволил Питеру лгать им и обещать то, чего быть не могло. Все дети вырастают, или умирают – или и то, и другое.

Все дети, кроме одного.