Глава 8
Сначала Лизон молчала. Потом открыла рот.
– Как тебе удалось втереться в доверие к моей мамаше?
– А что тут такого?
– Обычно она чужаков на дух не переносит. Она и родных-то не любит, но чужие – это отдельная песня. Почему она тебя не погнала, не побила, а приблизила? Кто ты такой?
– Человек. А матушка ваша меня не прогнала, потому что я ей понравился.
– Чудеса, – покачала головой Лизон. – Просто день чудес какой-то. И что скажешь про мою маменьку?
– Давно это с ней? Ну, царская кровь и все такое прочее?
– Сколько себя помню. А если точнее, то всю жизнь.
– Она всегда лишь воображала, что вы знатного рода? Или это правда?
– Да какой там знатный род! – отмахнулась Лизон. – Когда маменька заводила эту свою байду, я ей сначала верила. Потом бабушка по материнской линии мне объяснила, что у моей мамы с головой не все в порядке. Они с отцом были людьми зажиточными, дали за матерью хорошее приданое, чтобы мужа ей найти. Но папенька долго маменькины чудачества не выдержал. Сделал ей меня, потом Анастасию, а потом понял, что сладить с маменькой у него не получится, и слинял.
– Может, он был знатного рода?
– Да нет же! – воскликнула Лизон. – Вся знатность у мамы в голове. Бабушка говорит, что до пятнадцати лет мама была нормальной, а потом какой-то мужик ее испортил.
– В смысле испортил? Изнасиловал?
– Мозг он ей изнасиловал. Сказал, что она его дочь. Что он какой-то там князь или что-то в этом роде. А ее у него выкрали маленькой крошкой, подбросили в чужую семью, где она и выросла, не зная ни своего настоящего имени, ни родства. В общем, мужик этот, наверное, сам был больной на голову. Уж не знаю, вроде бы психические заболевания по воздуху не передаются, это ведь не ветрянка, но только своим безумием он и мою маму заразил. Бабушка говорит, что вернулась она в тот вечер домой сама не своя. И с тех пор сладу с нею не стало. Одела длинное платье, шляпку с вуалью, воротник из лисы себе приспособила и стала всем своим говорить, что она важная дама княжеских кровей, что она белая кость и голубая кровь, а они все быдло, смерды и недостойны пыль вытирать у нее под ногами.
– Не очень красиво с ее стороны.
– Больной человек, что с нее взять, – пожала плечами Лизон. – Так к ее чудачествам и нужно относиться.
Дима вспомнил семейную фотографию, где Лизон и ее сестре было лет десять. Вспомнил темноглазого китайчонка и спросил:
– А кроме вас и Анастасии в семье были другие дети?
– Конечно! Павлик, Тао и Андрей. Только мама со всеми перессорилась. Теперь они и со мной общаться не хотят.
– Какое странное имя у мальчика – Тао.
– Нормальное китайское имя. Тао мой дядя усыновил.
– Китайского мальчика?
– В то время было еще модно оказывать помощь братским странам. А Тао потерял родителей. Остался сиротой. И его усыновили по линии Коммунистической партии или что-то такое. Какая-то идеологическая шумиха на тему того, как все хорошо и прекрасно в Советском Союзе, что простые граждане даже могут позволить себе усыновлять детей из других стран. Только моя мама всегда говорила, что брат это все подстроил. И что он сначала просто нагулял этого малыша, а потом придумал хитрый ход, как ввести ребенка в семью. И что только такая клиническая идиотка, как его жена, могла поверить в то, что ребенок этот им совершенно чужой. И в чем-то мама была права. Не в том, что у дяди жена была идиотка, а в том, что и в самом деле странно, кому это придет в голову усыновить чужого китайского мальчика, когда дома подрастают двое собственных мальчишек. Но нам эта история вышла боком. Как водится у моей мамы, она сразу же высказала вслух все свои мысли на этот счет брату и его жене. Брат в ответ обозвал ее так, что мы с ними с тех пор особенно не общались. Но вся эта ссора была совершенно напрасна, потому что долго Тао у нас не прожил. Вскоре у Тао нашлись какие-то родственники в Китае, они и забрали мальчика к себе. Анастасия очень плакала, когда он уезжал. Из нас всех она была сильней всех привязана к мальчику. И даже после того, как Тао уехал, они еще много лет переписывались. А когда Анастасия подросла, помнится, она даже просила мать отправить ее в Китай на пару недель. Но мне кажется, что они все равно встречались. Анастасия что-то говорила о том, что Тао при поддержке своих родных открывает у нас в стране какой-то бизнес. Да, определенно, они встречались.
– Вот бы найти этого Тао!
– Зачем его искать?
– Если твоя сестра была так близка с ним, он может знать про ее ребенка.
– Мама дала адрес, по которому жила девочка. Чего уж больше? Сейчас я возьму карточку, на которой мы с сестрой снялись незадолго до ее гибе… до ее исчезновения. Если мама утверждает, что дочка Анастасии – это просто ее копия, нам будет легче искать след девочки.
– Странно, что Анастасия за все эти годы так и не дала о себе знать.
– Зная мою маму, я этому совсем не удивлена, – рассеянно ответила ему Лизон, перебирая старые фотографии в альбоме. – Сама много раз думала, как бы мне от нее смыться. Но жалко. После того, что случилось с Анастасией, мама очень сдала. Да еще я ее подвела, вышла замуж не за того, за кого бы она хотела. Но если бы я вообще исчезла, мама бы осталась совсем одна. Мне было ее жалко. Какая-никакая, но она моя мать.
К этому времени Лизон закончила рыться в альбоме, мимоходом удивившись отсутствию общей фотографии их семьи, от которой в альбоме осталась лишь пустая рамочка с датой и подписью. Дима знал, где находится эта фотография, но не стал рассказывать Лизон о том, что затеял ее муженек. Если правда откроется Лизон, сможет ли она дальше жить с нею? Пока что Лизон воображает, что мать просто наговаривает по привычке на ее мужа. Но если она узнает, что Витек и впрямь заказал убийство тещи, это все только испортит.
Дима присел рядом, разглядывая снимки. Чужие лица мелькали перед ним. Но внезапно один снимок привлек его внимание. Снимок был сделан на спортивных соревнованиях, две фигуры в белых костюмах с масками, фехтовали на рапирах.
– А это что за фотография? Кто на ней?
– Это мы с сестрой на первенстве по городу.
У Димы даже дыхание перехватило.
– Вы с сестрой занимались фехтованием?
– Мама считала, что нам следует заниматься не только танцами, пением, игрой на фортепиано и прочими изящными науками. Мы с сестрой еще занимались верховой ездой и фехтованием. Видимо, последнее отложилось у мамы в голове под влиянием книжек Александра Дюма, потому что я никогда не слышала, чтобы среди высшей знати в царской России девочек обучали бы драться на рапирах. Мальчиков – да, но никак не девочек. Но раз мама решила, что мы будем учиться фехтовать, мы учились.
– И как?
– Я побеждала на нескольких соревнованиях, и даже один раз на всесоюзных я заняла пусть и третье, но все же почетное призовое место.
– А твоя сестра?
– Анастасия не проявляла к этому виду спорта особого интереса, ей куда больше нравились занятия верховой ездой. Она всегда любила животных и с легкостью находила с ними общий язык. А мне верховая езда давалась с трудом. Лошадей я до сих пор побаиваюсь, и как от них пахнет, мне тоже не нравится. А вот сестра всегда мечтала жить в деревне.
– И кажется, у нее мечта сбылась.
– Думаешь, они жили все вместе? Ваня, Анастасия и их девочка?
– Разве не логично?
– Я тоже об этом подумала. Но, конечно, моей маме легче было представить свою дочь мертвой, чем ее же, но топящей печь или таскающей воду ведрами. Да где же эта карточка? Куда она запропастилась? Ах, наконец-то! Вот же куда она спряталась!
И Лизон отклеила одну фотографию от другой, к которой она случайно прилепилась.
– Вот мы с Анастасией! – с гордостью произнесла она. – Тут нам по восемнадцать лет. Мы с ней пошли получать паспорта и на обратном пути зашли в фотоателье. Я стою справа. Она слева. Правда, мы очень похожи?
Дима взглянул на фотографию и вздрогнул. Он понял, что ни в какую деревню им с Лизон ехать не придется. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо. Надобность в такой поездке отпала в ту же секунду, как Дима увидел Анастасию в молодости. Потому что со старой фотографии на него широко открытыми глазами смотрело милое личико Люсеньки. Той самой Люсеньки, которая сейчас боролась в больнице за свою молодую жизнь, которую едва не оборвал этой ночью удар шпагой.
И как тут не вспомнить про то, что родная тетя бедной Люсеньки как раз очень даже неплохо владеет именно этим оружием. И уж коли Люсенька стоит между своей теткой и наследством, то не могла ли Лизон и быть тем человеком, который едва не спровадил Люсеньку на тот свет?
Мысль была до того ошеломляющей, что Дима даже не сразу сумел ее осознать. Затем он опасливо отодвинулся от Лизон. Нет, ну и семейка! Муж заказывает тещу. Жена пытается проткнуть шпагой родную племянницу, словно цыпленка. И все ради денег. Ради квартиры и наследства… Кстати, а в чем это наследство исчисляется?
Видимо, последний вопрос Дима невольно произнес вслух. И заметил он это лишь после того, как встретился взглядом с изумленной и шокированной Лизон.
– Тебе-то какое дело? Ишь, какой любопытный! Не знаю, как ты очаровал мою маму, но со мной этот фокус не пройдет. Если думаешь, что тебе что-нибудь обломится, забудь! Квартира моя! Мама ее мне твердо пообещала.
– Не боишься, что обманет?
– Мама дала мне слово Армакеева.
– А кто это такой?
– Армакеев? Это наш предок. Мы же все княжеских кровей. Вот этот Армакеев и есть наш дальний предок, славе и доблести которого мама во что бы то ни стало хочет соответствовать. Для нее это идея фикс. Так прочно засела у нее в голове, что просто срослась с ней. Для мамы этот Армакеев как фетиш. Нет, даже больше, он для нее вроде божества. Она ему если и не поклоняется, то разочаровать его ни за что не захочет. Если дала слово Армакеева, значит, все. Можно считать, что дело в шляпе. Квартира уже моя. Нужно лишь разыскать девочку, которая так нужна маме.
Дима приглядывался к Лизон. Знает она или нет, где находится ее племянница? Знает, что в деревне Старые Серьги искать дочь Анастасии нету никакого смысла, поскольку девочка давно уже живет в Питере, работает и учится здесь? И хотя Лизон деловито собиралась в дорогу, это все могло быть всего лишь комедией, разыгрываемой Лизон с единственной целью – ввести Диму в заблуждение.
Ведь что получается? А получается, что Люсенька работает в двух шагах от дома своей тетки Лизон. Значит, могла Лизон, опережая свою мать, первой встретить дочь своей сестры? Могла. А могла она удивиться потрясающему сходству незнакомой девушки с покойницей сестрой? Конечно! Просто обязана была этому удивиться. А заинтересовавшись и удивившись, могла она вступить с Люсенькой в разговор? Да, обязательно! Это было бы первое, что сделала Лизон.
И Люсенька бы ей ответила. И тогда даже ежу понятно, что Лизон могла из рассказа Люсеньки сообразить, кто такая эта девочка на самом деле и откуда у нее такое потрясающее сходство с погибшей сестрой. А поняв, что видит перед собой ребенка Анастасии, принять жестокое решение и устранить племянницу, которую могла посчитать помехой между собой и наследством матери.
Потому что и без того напряженные отношения с матерью могли вовсе сойти на нет, появись в жизни старухи эта девочка. Ведь на юную внучку старуха могла возложить все те же надежды, которые когда-то возлагала на своих дочерей. Те ее надежд не оправдали, вышли замуж не пойми за кого, славу древнего рода Армакеевых притушили. Но теперь появлялась возможность взять реванш с помощью внучки. Конечно, энергичная старуха должна была уцепиться за такой шанс.
Старуху такой вариант продления их славного рода должен был сильно заинтересовать. Лизон хорошо знала свою мать, она могла предугадать заранее, как поступит женщина в случае появления внучки. И Лизон могла нанести упреждающий удар. Могла или не могла? Все-таки Лизон очень любила Анастасию. И сильно скорбела, когда та погибла.
Но вот что смущало Диму: если Анастасия и Лизон были так близки, почему Анастасия не открылась сестре? Матери – это понятно, от полусумасшедшей матери Анастасия и бежала. Но горячо любимая сестра? Ей-то почему Анастасия не открыла всей правды? Значит, одно из двух. Либо Лизон знала о том, что Анастасия жива, и, скорей всего, знала и о рождении у нее девочки. Либо Лизон и Анастасия вовсе были не так уж близки и дружны. Что же, случается в семьях и такое.
И все-таки Дима пытался обелить Лизон. Как ни крути, родная тетка. Неужели рука поднялась на племянницу?
Сомнений было много. А Лизон все собиралась в дорогу.
И наконец, стоя с небольшой дорожной сумкой в руках, возвестила:
– Ну все! Я готова! Можем ехать в эти Серьги!
Так знает или нет? И даже больше того, убивала или нет?
Диму сильно подмывало выяснить алиби тетеньки Лизон, но он не представлял себе, как это сделать. Спросить у Лизон прямо? Пожалуй, с этого и нужно начать.
– Лизон, присядь, – попросил он. – Не нужно нам никуда ехать.
– Как? Почему? Мама сказала…
– Я знаю, где находится твоя племянница.
– Знаешь? Откуда ты это знаешь? Ты кто вообще такой?
– Я это знаю, потому что был там, где она. Видел ее. И сейчас по фотографии узнал ее.
Лизон нахмурилась.
– То есть ты видел девицу, похожую на Анастасию в молодости. И на этом основании сделал вывод, что это та самая, которая нужна нам?
– Они не просто похожи, они одно лицо. И она работает тут же, на Петроградской. Вы обе с матерью запросто могли ее видеть.
– Ну и где же она сейчас?
– К сожалению, прошлой ночью на нее было совершено нападение.
– Что с ней?
Дима открыл рот, чтобы сказать правду, но передумал.
– Ее зарезали.
– Так она мертва?
Показалось или нет, что по лицу Лизон скользнуло выражение облегчения?
– Кто и почему напал на девушку, пока что неизвестно. Сейчас ведется расследование.
– Значит, нападавшего не видели?
– Это была молодая девушка, она вообразила, что Люся хочет отбить у нее богатого кавалера, и устранила соперницу.
– Вот как. Значит, девочку звали Люсей?
– Да.
– А где произошло несчастье?
– В загородном доме одного богатого мецената. На балу. Вернее, уже после бала.
– И Люся хотела заполучить себе хозяина дома?
– Нет, не его самого, а одного из его гостей. Но тоже весьма процветающего господина. А фамилия хозяина усадьбы Соколов, Юрий Степанович Соколов.
И вот тут Лизон изменилась в лице так явственно, что не заметить этого Дима просто не мог.
– Как? – прошептала она. – Повтори!
– Что именно?
– Как его зовут, – одними губами произнесла Лизон.
Дима повторил. И в свою очередь поинтересовался:
– А что такое?
– Ничего.
– Тебя прямо перекосило, как я произнес фамилию Соколова.
– Живот заболел.
Дима покивал для виду, но в глубине души не поверил. Как же! Живот у нее скрутило. Вот как губы кусает. Определенно имя Соколова Юрия Степановича этой женщине знакомо. И связанные с ним воспоминания далеки от приятных. Похоже, Лизон прямо крючит от едва сдерживаемых чувств. И она буквально засыпала Диму расспросами о Соколове.
Но что мог ей ответить на это Дима?
– Я лишь знаю, что он покровительствует студентам театральных и художественных учебных заведений. И еще у него есть коллекция старинного холодного оружия.
В лице у Лизон не осталось ни кровинки.
– Это он! – прошептала она одними губами.
Остановившимся взглядом она смотрела в одну точку. Но затем внезапно сделала над собой усилие, сбросила оцепенение и посмотрела на Диму с недоверием.
– А ты почему был там, где убили девочку? Ты за ней следил? Вы были знакомы? Состояли в отношениях?
Лизон окончательно пришла в себя и начала задавать один вопрос за другим:
– Она от тебя ушла к другому побогаче? И ты ее наказал?
Вот это хватка! Не успела прийти в себя, как сразу же кинулась в нападение. Того и гляди, прямо обвинит Диму в убийстве племянницы. Как известно, нападение лучший способ самозащиты. И Дима вновь вернулся к своим первоначальным подозрениям. Если Лизон проткнула племянницу шпагой, то ясно, почему она стремится обвинить в этом кого угодно, хотя бы того же Диму. Не хватает ей одной Аллы, которую уже обвиняют, хочет еще и Диму для верности к этому убийству притянуть.
– А чем ты занималась прошлой ночью?
– Я? Ты это зачем спрашиваешь?
– Ты ведь занималась фехтованием, умеешь обращаться со шпагой. А нападение на Люсю было совершено с помощью шпаги.
– Ну ты вообще даешь, парень!
И Лизон рассмеялась, как показалось Диме, насквозь фальшиво.
– Чтобы я убила дочку своей сестры? Да я обожала Анастасию! Души в ней не чаяла.
– Где ты была этой ночью?
Диме показалось, что Лизон на минуту смутилась.
Но затем она быстро ответила:
– Дома! Где же мне еще быть? Я порядочная женщина, замужем.
– И кто может подтвердить это?
– Муж! Кто же еще!
Муж, с которым Лизон может быть заодно. Так себе алиби.
– Кто-нибудь еще может?
– Не знаю. Я пришла с работы и сразу легла спать. Мне нездоровилось. Голова болела. В горле першило.
Ага, а теперь еще и живот схватило. Похоже, ты заболела, дорогая. Или, что более вероятно, нагло врешь. В целом Дима был доволен объяснениями Лизон. Получалось, что алиби у женщины как раз нету. И значит, она вполне может оказаться преступницей, пытавшейся прикончить Люсеньку минувшей ночью. Мотив имеет – это раз. Орудием нападения владеет в совершенстве – это два. А это второе в данном случае поважнее первого будет. Потому что, взять к примеру того же Диму, он понятия не имеет, как к этой рапире подступиться. Если кого и случится ему проткнуть, то уж точно не таким экзотическим оружием, которого сроду в руках не держал. А Лизон держала, и не один раз.
Правда, было одно «но». Как Лизон проникла в усадьбу господина Соколова? Но если Дима проник, то и Лизон могла как-то просочиться. То-то ее так перекосило, когда Дима упомянул имя Соколова. Вот только если Лизон вчера ночью присутствовала бы на балу в усадьбе господина Соколова, то Дима должен был ее видеть. Но, с другой стороны, опять же там было столько ряженых в маскарадных масках. Так и почему бы Лизон не оказаться одной из них? Она могла следить за Люсенькой, пользуясь тем, что в маскараде ее никто не узнает. А потом, выждав момент, когда Люсенька окажется одна, нанести ей удар, думая, что он смертельный.
И тут Дима вспомнил про еще одного участника тех событий. Официант! Жуликоватый шантажист, который видел женщину с рапирой и сегодня намеревается ее немножечко «пощипать». Сколько он там с нее надеялся поиметь? Миллион? Но у Лизон таких средств в наличии явно не имеется и, значит, запросто можно ждать следующей жертвы.
В это время в дверь заколотили.
– Лизон! Лизка! Открывай!
Голос был пьяный. Стоящий за дверью мужичок тоже едва держался на ногах. Это был тот самый, с помощью которого Дима проник в квартиру. Видимо, он где-то раздобыл денег на опохмелку, на старые дрожжи его быстро развезло, и сейчас он снова был сильно под градусом.
– Вы почему с Витькой нам ночью дверь не открывали? – воинственно поинтересовался он. – Не слышали, маме плохо было. Надо было врача вызвать.
– Мне самой было плохо, – огрызнулась Лизон. – Спала я, ничего не слышала.
– Мама едва не загнулась, так ее прихватило. Если бы Федор навстречу не пошел и врачей не вызвал, совсем хана бы ей была.
– Чего же сами врачей не вызвали своей матери?
– Да мы звонили. Только мы все пьяные были. Они там как слышат, что бухие звонят, сразу звонок в режим ожидания переводят. Пи-пи-пи, музычку включат. Тут человек загибается, а они нам музычку слушать дают.
И брат Витьки принялся описывать события прошлой ночи, которые едва не закончились для его семьи трагически. Описывал он эмоционально и живо, с применением массы идиоматических выражений, но основную мысль Дима уловил. Проблема заключалась в том, что семью эту врачи «неотложки» слишком хорошо знали. И адрес успели выучить наизусть даже самые неопытные стажеры. А потому приезжать на вызов никто из них не спешил, тянули, как могли, потому что никому из врачей не хотелось прорываться с боем к больному, к которому пьяные в дымину родственники не позволяли подойти, как только им начинало казаться что-то неладное в поведении докторов. А неладным они считали даже простой шприц.
В общем, семейка алкашей была у врачей на дурном счету. И если бы сосед не вызвал врачей как бы себе, а по факту к матери семейства, то пришлось бы бабе умирать.
– Врачи ее в последний момент откачали. То ли траванулась пойлом, то ли вовсе здоровье у ней уже не то. Врачи хотели ее даже в больницу, но мама отказалась. Ты зайди к ней, Лизон. Она уж про тебя спрашивала.
– Ладно. Зайду. А сейчас проваливай. Не видишь, у меня гость?
Но брат Витька не торопился удаляться.
– Это чего за хмырь такой к тебе приперся?
– Пошел вон! Не твое дело!
– Как это не мое? Я брат Витьки, а Витька твой муж. Значит, это мое дело, кто к тебе шастает, пока твой мужик на работе.
– Ах, как же вы мне все надоели! – воскликнула Лизон. – Вот, возьми, купи себе еще выпить.
Увидев деньги, алкоголик немедленно забыл про честь брата и больную мать и очень резво ускакал прочь, унося в кулаке добычу.
– Видел, с кем мне приходится жить?
В глазах Лизон стояли слезы. Но Дима хоть и кивал, всем своим видом выражая ей огромное сочувствие, в душе был доволен. Слова алкоголика о том, что прошлой ночью никто из комнаты Лизон и ее мужа не отзывался, невзирая на шум и переполох во всей квартире, лучше всего доказывали, что никакого алиби на время нападения на Люсеньку ее тетушка Лизон не имеет.
