Рейна

Осень заканчивалась. Была только ее середина, но на севере это время года осенью быть уже перестало. Облетели листья тополей, золото кленов каскадом обрушилось на землю и по утрам покрывалось тонкой корочкой льда. Небо стало высоким и прозрачным, а воздух морозным и колким. Скоро зима. Приближается холодное время с короткими днями и длинными мрачными ночами, когда вечерами хорошо сидеть у камина и прясть, слушая, как мурлыкает у ног приблудная кошка, а за окном завывает вьюга, злясь на тепло человечьих жилищ. Зима. Время для отдыха. Время для мыслей.

Но не для всех. Во дворе лязгало оружие, ржали возбужденные кони. Людям не было дела ни до осени, ни до зимы.

Многие служанки жаловались на хамоватых вояк, но Рейне набившиеся в замок мужчины ничуть не мешали. Их взгляды равнодушно скользили по закутанной в меха фигурке и устремлялись дальше. Разгоряченных в предвкушении резни и смерти, их больше волновали дешевые шлюхи, чем высокородные леди. Тем более такие, как она.

Женщины вели себя иначе. Леди Кадмэ, когда Рейна торопливо прошла мимо, подняла взгляд от тюков, укладываемых служанкой, и Рейну словно окатило ледяной водой. Столько презрения, столько ненависти… Рейна отвернулась и торопливо скользнула за калитку в сад. В данный момент ее больше тревожило пристальное внимание леди, чем неприязнь.

Замерзшие листья звонко хрустели под ногами, их уныло обвисшие собратья без движения торчали на полуоголившихся ветвях. В прозрачном до рези в глазах воздухе темные деревья казались иллюстрациями к сказке.

Рейна неосознанно ускорила шаг. Пар от дыхания облачком вился у лица и оседал на густом волчьем мехе накидки, на черных как смоль волосах девушки. Впереди замаячила калитка, и заиндевевший лес вставал за ней. Рейна бросилась бежать.

Он уже заждался ее – шерсть небрежно наброшенной на плечи шкуры успела смерзнуться в сосульки, словно мороз в этом зачарованном лесу был в разы сильнее мороза в замке. Не говоря ни слова, Рейна бросилась ему на шею, и спрятала лицо у него на груди.

Моэраль молча сгреб девушку в охапку и принялся укачивать, как ребенка. Через плотный мех он чувствовал, как Рейну бьет дрожь, и понимал – вовсе не холод тому виной.

Наконец, она подняла лицо с огромными потемневшими от избытка чувств глазами, и он приник к ее губам, поражаясь, как жил без этого все долгие часы, что они не виделись.

Эти встречи тайком, урывками, вдали от вездесущей челяди и еще более вездесущей Кадмэ порядком утомляли, с другой стороны, делая любимую женщину еще желанней. Каждый раз, держа ее в объятиях, он удивлялся силе своего влечения.

Они оба помнили их первую встречу, словно она состоялась вчера. Им нравилось обсуждать их знакомство, возвращаться к нему вновь и вновь. Обычно, лукаво сверкая глазами, Рейна спрашивала: «А что ты подумал, увидев меня в первый раз?», и он неизменно отвечал: «Я сразу решил, что боги создали тебя для меня».

Рейна обычно хихикала. Несмотря ни на что, она отказывалась верить в честность ответа Моэраля.

Кем она была тогда, восемь лет назад? Худышкой, жалкой соплюхой, взятой из родного дома едва ли не в королевский дворец, которым ей всегда казался Холдстейн. А кем был он? Пятнадцатилетним парнем, черноволосым синеглазым красавцем, на которого заглядывались женщины. Но нельзя отрицать, что в тот миг, когда он помогал ей открыть сундук с вещами, и их руки соприкоснулись, что-то произошло. «Укол судьбы» – часто говорил Моэраль.

Потом он уехал на долгие три года. Вернулся уже не юношей – мужчиной, опытным, много чего попробовавшим. Вернулся, и вновь встретился взглядом, но уже не с ребенком – с двенадцатилетней девушкой.

Поездки в Сильвхолл повторялись. Между Рейной Артейн и Моэралем Холдстейном было мало встречь, и еще меньше разговоров. Но оба жили предчувствием чего-то, что ждало впереди.

А потом умер Фрайвик Холдстейн, отец Моэраля и единственный человек, по-доброму относившийся к Рейне. Тогда Моэраль вернулся в Вантарру и сел в кресло лорда-наместника. Слуги говорили – теперь-то он женится. А пятнадцатилетней Рейне так не хотелось в это верить…

Все решилось в этом самом саду такой же золото-багряной холодной осенью. Рейна в задумчивости бродила среди деревьев, касаясь ладонями ледяной коры, разбрасывая вокруг опавшие листья. Бродила, стремясь слиться с природой, когда внезапно ощутила на себе чей-то взгляд.

Моэраль следил за ней, привалясь к стволу облетевшего тополя, и как в первый раз поражался чистоте ее профиля, гибкости стана, завораживающему блеску летящих по ветру волос. Словно юный лесной дух, а не девушка из плоти и крови, резвился в саду.

Спустя две недели он впервые поцеловал ее в том же саду. Он сделал бы это раньше, но останавливал испуг на дне огромных серых глаз. Рейна просто не могла поверить, что всерьез заинтересовала его.

Они тщательно скрывали отношения. Лишь однажды Моэраль с присущей ему твердостью сказал о свадьбе, как деле решенном, и больше этот разговор не поднимался. Они не шли дальше поцелуев украдкой в темных уголках замка, да сладостных, более долгих – в ставшем местом постоянных встреч саду. Впрочем, это не означало, что обоим не хотелось большего. Порой Рейна пугалась страсти своего избранника, уже несколько раз ей приходилось плавиться, как воск, когда его ладони проникали то в вырез платья, то под юбку. Рейна не раз уже был готова отдаться чужой воле, забыть про последствия и сломать последнюю преграду своей любви. Но Моэраль неизменно отстранялся.

Еще дважды молодой лорд уезжал в Сильвхолл. Король, привязавшийся к племяннику, желал видеть его при себе, и эти месяцы, омраченные отсутствием любимого, были самыми тяжелыми для Рейны. Она не жаловалась, но жизнь в Вантарре становилась невыносимой. Кадмэ, считавшая Рейну никчемной прихлебательницей, с чуткостью материнского сердца понимавшая отношение к девушке своего сына, делала все возможное, чтобы Рейна пожалела о появлении на свет.

Рейна с тоской думала, что именно эта неприязнь стала причиной охлаждения отношений сына и матери. Видят боги, девушка никогда не жаловалась Моэралю. Но он знал обо всем и без нее. От лорда сложно было скрыть творящиеся в замке безобразия.

Вот и теперь, прервав затянувшийся поцелуй, он с усмешкой спросил:

–Нервничаешь? Боишься Кадмэ?

Рейна на секунду прислушалась к себе и мотнула головой.

–Нет. Твоя мать – это твоя мать, и я принимаю ее такой, какая она есть. Просто не хочу, чтобы ты снова уезжал. Сам подумай, недавно вернулся из Сильвхолла, и теперь вновь оставишь меня.

–Теперь все по-другому, – Моэраль помрачнел, стиснул ее руку в ладони, и они бок о бок пошли по тропинке прочь от замка. – Ты же знаешь о воле Таера?

–Да. Скажи, ты ведь…горюешь о нем?

–Очень сильно. Было больнее, когда умер отец. Но сейчас тоже больно. Просто…понимаешь, столько всего случилось. Я поневоле отвлекаюсь от своих чувств. Я ведь не ждал такого, Рей. Если все у Ирвинделла сложится удачно, я стану королем.

Рейна с сомнением покачала головой:

–Ты сильно рискуешь. Тебе будет противостоять весь юг, весь запад и восток. Может быть, не все северяне последуют за тобой. Нет, ты не подумай, я понимаю, что иначе нельзя, но, Морри, разве нет иного выхода, кроме войны?

Моэраль остановился, ласково провел пальцами по щеке Рейны, на миг задержавшись на подбородке.

–Нет иного выхода, Рей, нет. Зато только вдумайся: ты будешь королевой!

Рейна горько усмехнулась:

–Пусть посмеются надо мной, мне не нужна корона. Мне нужен ты – живой и здоровый.

Моэраль шаловливо улыбнулся и склонился к Рейне, ловя ее губы. Но Рейна отстранилась.

–Морри! Не отвлекай меня! Слушай, – она отошла, приникла лбом к теряющему листву ясеню, и до Моэраля донесся ее тихий, вдруг осипший голос. – Я боюсь за тебя. Боюсь ночью и днем. Я знаю, что это неизбежно, но ни на миг не хочу тебя отпускать.

Мужчина подошел к Рейне сзади и крепко обнял.

–Но это моя корона, Рей…

–Я знаю! – Рейна стремительно обернулась. – Все я знаю! Но мне дурно становится от мысли, что ты идешь на войну, где тебя могут убить. Моэраль! Я не смогу жить без тебя! Ты – моя душа, ты вся моя жизнь, ты…

Моэраль не стал ждать окончания речи. Рывком прижав к себе Рейну, он закрыл ей рот поцелуем. Кровь вскипела, заставив прижать девушку телом к дереву, целовать вновь и вновь. Он тонул в ней, как в бушующей горной реке, тонул, и не чаял выплыть.

–Моя, – шептал он, приникая губами к белоснежной девичьей шее. – Только моя. Милая моя, любимая…

Рейна понимала – еще немного, и он вновь скажет, как хочет ее, но к чему слова, если тело красноречивей любых слов? А Моэраль шептал, осыпая ее поцелуями:

–Моя, вся моя… Ты ведь будешь моей? Ты выйдешь за меня, правда ведь? Выйдешь, как только я вернусь из Иэраля?

Рейна кивала. Сердце болело и рвалось – так тяготил страх. Ей казалось – боги и впрямь создали их друг для друга, но разве можно верить милосердию богов? Женской интуицией она ощущала что-то злое, тучей зависшее над головой, и ей хотелось намертво вцепиться в Моэраля, сделать что угодно, только удержать.

Одинокая слезинка бессилия скользнула по щеке, но тут же была подхвачена его языком.

–Не плачь, любимая, уже летом я сделаю тебя королевой… Только обещай, что будешь моей…

И снова поцелуи, на которые Рейна доверчиво отвечала, приникнув к широкой мужской груди. Ее подсознательный страх таял, смывался без остатка потоками страсти, горячее дыхание обжигало, по телу проходила сладкая яростная дрожь. Казалось, продлись подольше это мгновение, и ничего плохого уже не случится, печать ее любви защитит его от всего дурного, что может причинить зло…

Но Моэраль, издав невнятный рык, уже разжимал объятия, стремясь отстраниться, пока на то еще оставались силы… Рейна потянула его на груду палых листьев под корнями старого ясеня.

–Возьми меня, – прошептали губы, но слова были не нужны.

Моэраль сбросил с плеч плащ и уложил Рейну сверху. Происходящее казалось странно естественным. Холодный ветер на миг коснулся оголенной груди, но тут же сменился пламенем рук, и Рейна заливисто рассмеялась, глядя в высокое осеннее небо. А потом это небо отразилось в синеве любимых глаз, и губы вновь встретились с губами, но уже как-то по-новому. Рейна даже забыла, что в первый раз вообще-то должно быть больно…

Уже потом, лежа в объятиях Моэраля, с восхищением смотревшего на нее, впервые перед ним обнаженную, она почувствовала смущение, а где-то в душе уже появлялось возмущение необдуманным поступком… но все это было откинуто прочь, едва лишь Моэраль произнес:

–Я люблю тебя. О, духи предков, как сильно я люблю тебя…

И, счастливо рассмеявшись, прижал ее к себе.

И этот счастливый довольный смех Рейна стремилась сохранить в своей памяти и тогда, когда вечером возвращалась в замок, и на следующий день, когда со спокойствием на лице, но бурей в душе, смотрела из окна комнаты вслед отъезжающим.

Моэраль Холдстейн отправился в Ирвинделл.