Книга: Безлюдные земли
Назад: 2
Дальше: 4

3

Воскресенье 25 октября, 19:23

 

– Ловушка?
Комиссар уголовной полиции Аллан Гудмундссон явно решил разыграть недовольство. От этого представления Бергера подташнивало.
– Да, – невозмутимо ответил он, – этот дьявольский механизм, конечно, будет правильно назвать ловушкой.
– Но я спрашивал совсем не об этом, и ты это прекрасно знаешь.
– А о чем ты спрашивал?
– Почему, черт возьми, ты предупредил группу именно о ловушках?
– Как будто это помогло…
– Это к делу не относится. Так почему?
– Эта мразь ведь не оставила ни единого следа. Он умен, вот и все. Достаточно умен и опасен, чтобы устроить ловушку в проклятой дыре, откуда он уже сбежал.
– Этот адрес, черт побери, и был следом, – взревел Аллан. – Дом.
У Бергера вертелся на языке ответ, но он сдержался. Посмотрел в окно. Снова лил осенний дождь, вечерело. Большинство участников облавы уже покинуло здание Управления полиции. Ди осталась, и он мог различить ее освещенное монитором лицо через два поливаемых дождем окна, которые находились под прямым углом друг к другу. Их разделяла водная пелена.
– Вот что, Сэм, – неожиданно агрессивно повысил голос Аллан, – ты мне врешь.
Бергер вдруг осознал, что он мог бы сию секунду уснуть. Просто закрыл бы глаза и заснул под убаюкивающее рычание Аллана.
Но, пожалуй, лучше было этого не делать.
– Вру? – переспросил он, главным образом для того, чтобы скрыть невнимание.
– Я мог бы не обращать внимания, будь это просто недомолвки, – голос Аллана заметно смягчился, чувствовалось, что он готовит переход к крещендо. – Но раз ты лжешь своему начальнику прямо в лицо, это значит, что ты уже развиваешь свою теорию заговора на новом и опасном уровне.
– Ты слишком рано стал бюрократом, Аллан.
– Ты действуешь по своему усмотрению и, чтобы скрыть это, пытаешься врать начальству. Думаешь, тебе долго удастся этим заниматься?
– А что я должен был сделать? – спросил Бергер, пожимая плечами. – Не поехать по этому адресу? Не предупреждать группу о возможной ловушке?
– Меня больше интересует, что еще ты учинишь в будущем.
– Поймаю серийного убийцу?
Тщательно подготовленное Алланом крещендо вылилось в долгий выдох, который перешел во вздох, что свидетельствовало о впечатляющей силе легких, особенно если учесть немолодой возраст Аллана. Наверное, за всю жизнь он не выкурил ни одной сигареты.
Аллан продолжил преувеличенно медленно:
– Нет никакого убийцы, Сэм, в худшем случае мы имеем дело с похитителем. Каждый год в Швеции пропадает восемьсот человек, абсолютное большинство – совершенно добровольно. Это больше двух в день. Ты не можешь просто выхватить пару таких добровольно исчезнувших людей и заявить, что они убиты серийным убийцей, которого никто, кроме тебя, не видит. Ну нет, черт возьми, серийных убийц в этой стране. Только в головах коррумпированных прокуроров и сверхамбициозных полицейских. А сверхамбициозные полицейские – это даже хуже, чем коррумпированные прокуроры.
– Значит, нет убийцы? – с нажимом произнес Бергер.
– Нет жертв, Сэм.
– Ты не побывал в том подвале, Аллан. Уверяю тебя, жертвы есть.
– Я видел фотографии. И говорил с судмедэкспертом. Там несколько слоев свернувшейся крови, они попали на бетон в разное время. И кажется, что крови намного больше, чем есть на самом деле. А ее максимум три децилитра. От этого не умирают.
Бергер сидел, уставившись на стену за спиной у Аллана. Она была абсолютно пустой. Он заговорил:
– Возможно, Эллен была жива, когда ее оттуда забрали. Возможно, она жива и сейчас. Но она умрет.
Кислород замерзает при минус двухстах восемнадцати градусах Цельсия. Поскольку азот и аргон, две другие составные части воздуха, имеют более высокую температуру кристаллизации, воздух замерзает одновременно с кислородом. Из этого следует, что, пусть в виде исключения, но в кабинете комиссара Аллана Гудмундссона в здании Управления полиции Стокгольма было минус двести восемнадцать градусов, потому что находящихся в нем двоих полицейских несомненно разделяла стена из замерзшего воздуха.
Наконец, Аллан сказал:
– Третья группа крови, резус отрицательный. Предпоследняя по распространенности в Швеции. Два процента населения. Одна из них – Эллен Савингер. Но мы нашли не только эту кровь.
Между собеседниками по-прежнему висела глыба замерзшего воздуха.
Бергер молчал.
– Там обнаружилось довольно много крови второй группы с положительным резусом, что озадачило экспертов, – продолжил Аллан. – Может быть, это твоя группа крови, Сэм? На стене снаружи той тюремной камеры и на полу внутри. Еще и фрагмент кожи.
Взгляд Аллана скользнул вниз по правой руке Бергера. Кисть была скрыта краем стола. Аллан покачал головой и закончил:
– Мы ждем результатов анализа ДНК для обеих проб, но на самом деле они не нужны. Ни один из них.
– Ей пятнадцать лет, – сказал Бергер, пытаясь не повышать голоса. – Ей пятнадцать лет, и она просидела там три недели. В темной вонючей чертовой камере в подвале с ведром для дерьма, и никакой компании, кроме изредка появляющегося сумасшедшего. Она потеряла много крови. И действительно никому, за исключением меня, не мерещится дьявол? И этот дьявол, черт бы его побрал, нападал и раньше. Вероятно, не раз.
– Это не аргументы, Сэм. Доказательства – вот аргументы.
– Доказательства не валятся с неба, – ответил Бергер. – Доказательства собирают, не обращая внимания на косвенные улики, изучая недоказанные следы, полагаясь на интуицию, доверяя опыту. И наконец, из косвенных улик возникают доказательства. Аллан, мы что, должны просто сидеть и ждать доказательств? Ты так представляешь себе работу полицейских?
– Откуда у вас взялся план дома?
– Что?
– Ты знал, что в доме есть подвал. Откуда?
– Мы получили подсказку совершенно неожиданно, и ты это прекрасно знаешь. Я попросил тебя раздобыть для нас несколько полицейских. Эллен не должна была провести там ни одной лишней минуты.
– А представь, если бы она действительно сидела там, – сказал Аллан. – Имея план здания, вы могли бы сразу ворваться в подвал. И тогда бы вы ее спасли. Если бы она и преступник находились там сегодня, то вы бы скорее убили ее. С вашей-то медлительностью и отсутствием знаний. С вашим проклятым дилетантизмом.
Бергер в задумчивости смотрел на Аллана. Ему впервые пришла в голову мысль, что тот по-своему прав. Это его задело. Аллан определенно прав – в описанных им условиях. Тогда штурм был бы дилетантским.
– Он заманил нас, – пробормотал Бергер после недолгого молчания.
– Что ты несешь? – вздохнул Аллан.
– Взгляни на это дело с сегодняшних позиций. Внезапно появляется новый свидетель, спустя три недели. Дом, принадлежащий никому не известному холостяку, расположенный у леса на окраине Мерсты, – и там свидетель мельком увидел какую-то девушку. Тем из нас, кто дежурил в воскресенье, пришлось действовать очень быстро. Многие службы недоступны, потому что выходной. Например, муниципалитет Мерсты, несмотря на мои настойчивые напоминания, не достал никаких чертежей здания. Первое, что встречает нас при входе, – это механизм, да-да, ловушка, которая куда менее опасна, чем ты думал. Не так ли, Аллан?
– Ножевые лезвия в плечах. Я-то об этом думал.
– Два нюанса. Первый: ловушка предназначалась для полицейских, а именно для полицейских в бронежилетах, и метили в места, жилетом не защищенные. Второй: однако не на уровне головы. Не было цели убивать. Только поиздеваться. Крутые полицейские должны валяться и извиваться в смертельном страхе. И все очень точно рассчитано. Наш парень – перфекционист.
– Полагаю, ты не поинтересовался, что с Экманом.
– С Экманом? – воскликнул Бергер.
– С коллегой, который был ранен ножами.
– И что с ним?
– Не знаю. Продолжай.
– Ловушка – это такой бантик на чертовой посылке. Которая уложена в несколько коробок и завернута в несколько слоев бумаги. Коробка внутри коробки. Развязали бант – следом первый слой, тайный люк в кухонном полу. Потом этот проклятый подвал-лабиринт. Там еще один слой, который мы должны снять, – надо пробиться сквозь стену. И только после того как мы развязали ленточку и открыли две коробки, он впустил нас к себе в святую святых.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – кивнул Аллан. – Но это ты задним умом крепок. А тогда ты этого не знал. И тебе следовало бы иметь план дома, чтобы штурмовать его максимально эффективно.
– Я предполагал, что это будет посылка.
– Само собой. Полицейский-сверхчеловек Сэм Бергер. В таком случае к чему вся эта безумная спешка?
– Из-за микроскопического шанса, что сигнал был настоящим. Тогда мы могли бы спасти Эллен и схватить похитителя.
Комиссар Аллан Гудмундссон встал с кресла и подытожил:
– Последовательное мышление – не твоя сильная сторона, Сэм. Но на этот раз я закрою на это глаза. И я не могу повлиять на то, что ты думаешь и предполагаешь. Однако я могу дать тебе четкие директивы касательно направления, в котором надо вести расследование. И направление это заключается в том, что Эллен Савингер похитили около школы в Эстермальме в Стокгольме чуть больше двух недель назад. Это все. И ты, и вся твоя группа ничего кроме этого не выяснили. Не нашли ни единой приличной зацепки.
– И это явно намекает на то, что он делал это и раньше, Аллан.
– Нет даже косвенных улик, Сэм. Только безумные предположения, которые я строго запретил тебе излагать твоей группе. И с сегодняшнего дня этот запрет будет еще категоричнее. Благодаря этому так называемому штурму. Если же ты предпочтешь проигнорировать мои распоряжения и запреты, я тебя уволю.
– Я намерен исходить из того, что ты шутишь.
– Я сейчас похож на шутника?
Их взгляды встретились. Ни один не отвел глаз. Клинч. Если Аллан шутил, ему очень хорошо удалось это скрыть. Наконец, он отвел взгляд, глубоко вздохнул и покачал головой:
– И каким будет следующий шаг?
– Я как можно скорее изучу это дело с Ди, нам надо вернуться к началу.
– Что за странное прозвище, Сэм?
– Ее зовут Дезире Росенквист, ты ж пойми, полицейского не могут звать Дезире Росенквист, – пояснил Бергер. – Так что Ди – это просто сокращение.
– Ну да, так, конечно, намного лучше, – сказал Аллан, выпроваживая Бергера из кабинета.
Бергер вышел из задумчивости и обнаружил, что идет по темному коридору и улыбается. Он свернул у колонны, которая служила границей офисной зоны. Из всех рабочих столов был занят, разумеется, только стол Ди. Она оторвала взгляд от экрана и посмотрела на Бергера.
– Получил нагоняй?
– Еще какой, – подтвердил он. – Например, мне следует прекратить называть тебя Ди.
– Он мог бы спросить меня.
– Таким образом он, разумеется, проявил заботу о тебе.
Смех. Точнее, короткий смешок.
– Послушай это, – сказала Ди после небольшой паузы.
Она кликнула что-то на компьютере, и из него донесся довольно взволнованный женский голос: «В общем, я действительно уверена, что только что видела, ну, вы знаете, ее, ее, ту девушку, через окно. Хотя я все же не совсем уверена, что это была она, но на ней была эта, ну, не знаю, розовая лента на шее с тем греческим, неправильным таким, крестом, не знаю, может, это православный, но она же прям настоящая блондинка, у нее не может быть греческих корней».
Ди остановила запись и спросила:
– Какую роль здесь играет слово «розовая»?
Бергер пожал плечами и ответил:
– Решающую. Именно из-за него мы и поехали туда.
– Да, – задумчиво протянула Ди. – Крест был не греческий, а русский, но православный, и его она могла видеть в газетах. Но про цвет ленты она узнать не могла, этой информации мы не сообщали. Но меня главным образом волнует… как бы это сказать, расстояние. Как близко должен стоять человек, чтобы разглядеть, что шнурок на шее розовый?
– Она нигде не стояла, – сказал Бергер. – Потому что нет никакой «ее».
Ди внимательно посмотрела на него и через пару секунд снова включила прослушивание: «Ах да, адрес, да. Ну, это последний дом у опушки леса, у заброшенного участка, не помню название улицы, но там живет этот дурацкий чудак, его никогда не видно, а если кто его заметит, он сразу скрывается. Он запросто мог бы…»
Ди остановила запись и сказала:
– Потом она, разумеется, вспомнила, как называется улица, и дала нам точный адрес. Эксперты говорят, что подвал пуст минимум два дня, вероятно, даже больше. Эта свидетельница, позвонившая вчера, никак не могла только что видеть через окно Эллен. Свидетельница утверждает, что живет поблизости, и по соседству действительно нашлась некая Лина Викстрём, живущая по адресу, который дала звонившая. Нам не удалось связаться с Линой Викстрём, потому что она путешествует по Юго-Восточной Азии. В поисках себя и без мобильного телефона. Зато много йоги.
– Вот оно что. Не знал.
– То, что она назвалась Линой Викстрём, которую невозможно разыскать, указывает на хорошее знание соседей.
– И не только.
– Вопросов в связи с этим возникает, естественно, несколько. Есть ли у преступника сообщница? Или голос свидетельницы – это голос похитителя, обработанный программой? Или наш похититель – женщина?
– От специалистов по звуку ничего?
– Пока ничего. Но если на записи обработанный на компьютере голос, то сейчас существуют способы восстановить оригинал.
– К сожалению, особых надежд я не питаю, – сказал Бергер. – Если и удастся восстановить оригинальный голос, он тоже окажется фальшивкой. Тем или иным образом. Он оставляет следы, только если хочет оставить следы. Если это выполняет задачу.
– То есть никакие женщины в этом не участвуют?
– Таково мое предположение. Он действует в одиночку.
– И это не первое его похищение? Ты ведь опять опоздал?
Бергер прикусил язык. Он повернул настольную лампу Ди вверх, чтобы осветить висящую рядом маркерную доску. Там было зафиксировано все дело. Которое было не таким уж объемным. За три недели – ни одной приличной зацепки, в этом Аллан, во всяком случае, прав. Зато уйма тупиков.
И все из-за того, что люди отказываются думать ретроспективно.
Бергер скользнул лучом света по хаосу из стикеров, фотографий, счетов, документов, рисунков и стрелок. Все вручную, по старинке, ни намека на электронику. Наконец, он остановил «прожектор» на двух карандашных рисунках, закрепленных магнитами. Оставил лампу, подошел к доске и снял рисунки. Бергер положил их на клавиатуру Ди, и они оба принялись рассматривать два схематичных мужских лица. Ди указала на правый субъективный портрет и сказала:
– Вот этот у нас есть с самого первого дня. Мужчина в автофургоне, замеченный около школы в Эстермальме незадолго до окончания учебного дня у Эллен Савингер. Два независимых свидетеля сошлись во мнении относительно этой реконструкции. А это новое изображение, сделанное соседом в Мерсте, единственным, кто до настоящего момента хоть раз видел «чудака с лесной опушки».
– И какие выводы ты делаешь? – поинтересовался Бергер.
– Если это один и тот же человек, у него нет никаких отличительных черт лица. Перед нами просто стандартное изображение белого мужчины сорока с чем-то лет. С другой стороны, оно, по крайней мере, дает нам возраст и этническую принадлежность. Тут, надо сказать, ничего неожиданного.
– Что еще?
– Больше ничего, – сказала Ди, покачав головой.
– Он похож на новичка?
– Но об этом же ничего сказать невозможно.
– Если это тот человек, то он уже проделывал это раньше, и я знаю, что ты это тоже видишь, Ди. Это написано у него на лице.
– Ты и впрямь громоздишь непоколебимые улики, какие так любит Аллан. А теперь расскажи, чем ты занимался, пока проводил совершенно другое расследование.
И снова этот взгляд олененка.
Бергер прекрасно знал, что это отнюдь не признак слабости, а одно из самых больших достоинств Ди.
– Аллан безоговорочно это запретил, – сказал Бергер. – Ничего такого, что не имело бы отношения к нашему расследованию.
– С каких пор тебя волнуют запреты Аллана?
– Он пригрозил мне увольнением.
Они обменялись быстрыми взглядами, Ди состроила гримасу, Бергер повернул лампу вниз, направив свет на новый рисунок.
– Эрик Юханссон? – сказал он и закрепил портрет на доске. – Самое распространенное в Швеции имя?
– Именно это имя внесено в договор о найме дома в Мерсте, да, – подтвердила Ди. – Риелтор никогда не встречался со съемщиком. Владеют домом шведы, живущие в Аргентине.
– Риелтор… Как он объяснил, что никогда не видел нанимателя?
– Переписка по электронной почте. Посредник утверждает, что стер историю сообщений. Вполне может быть правдой, ведь преступник снимал дом более двух лет, а старые письма имеют привычку теряться. Хотя я предполагаю, что риелтор сознательно уничтожил потенциальные доказательства. Дело в том, что Самир сравнил исходное объявление с выплатами. Разница в три тысячи. Похоже, наш преступник накинул три тысячи, чтобы не показывать лица. Риелторская фирма без малейших угрызений совести удерживала разницу, прежде чем перечислить деньги в Аргентину.
– Удалось проверить адрес электронной почты?
– Самир копал как мог, – ответила Ди. – И, вероятно, добрался до самого дна.
Бергер прикрепил второй портрет «Эрика Юханссона» и сказал:
– Поставь еще раз запись.
Ди включила медиаплеер. Они внимательно слушали энергичный голос «Лины Викстрём». Когда запись закончилась, Бергер сказал:
– Я думаю, интереснее всего здесь драматизация.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду.
– Если это говорит сам Эрик Юханссон, – а я уверен, что у него нет сообщников, – простого звонка отлично бы хватило. Ему не надо было играть так сильно.
– О чем это говорит?
– Не знаю, – ответил Бергер и стукнул по рисунку. – Уж точно ни о чем хорошем.
– Комплекс «звезды», склонность к истерике?
– В лучшем случае да. В худшем он постоянно играет роли, разные роли, и делает это хорошо. Он настолько убедителен в роли многословной соседки из низов, что это не может быть его первым «выступлением».
– Ты смешиваешь две совершенно разные социальные группы, – рассмеялась Ди. – Она же занимается йогой, шатаясь по Юго-Восточной Азии. Ну конечно, низы общества только и делают, что мотаются на Восток упражняться в йоге.
– М-да, – хмыкнул Бергер. – Лина Викстрём живет в трехэтажной дизайнерской вилле и после развода с мужем-главврачом взяла длительный отпуск, оставив свой высокий пост в какой-нибудь фармкомпании.
– О как.
– Ага, – подтвердил Бергер. – Тут речь не о правдоподобии. Преступник создал свою собственную Лину Викстрём, ему плевать на то, кто она на самом деле. Он Бог. Он решает, кем ей быть. Это не имеет отношения к действительности. Он ее переделывает так, как ему удобно.
– И как это меняет наше представление о том, что сейчас с Эллен Савингер?
– Теперь понятно, что он не собирается никак себя ограничивать.
– Не слишком похоже на наших обычных грязных педофилов…
Бергер замер и уставился на Ди.
– Я не думаю, что он педофил, – сказал он.
Ди слушала, наблюдая за ним. Острый взгляд карих глаз в полутьме.
– Ладно, – сказала она наконец. – Именно в этот момент твое тайное расследование отклонилось от нашего.
Бергер встретил ее взгляд.
– Я не веду никакого тайного расследования.
– Ты же не веришь в наше расследование, – воскликнула Ди. – Мы же все время исходили из того, что негодяй, который сидит и караулит около школы, чтобы похитить ребенка, является чертовым педофилом.
– Пока эта предпосылка не уводила нас в сторону, это не играло роли. Но я больше не уверен, что это так.
– И что изменилось?
– Он чертовски прециозный тип.
Ди всегда была сдержанной и преданной, именно за это он ее и ценил. Однако взгляд, который она устремила на непогоду за окном, не выражал ни сдержанности, ни преданности.
– Я простой полицейский, – обратилась она к богам дождя. – У меня нет никакого образования, кроме Высшей школы полиции. Мои социал-демократически и социально-оптимистично настроенные родители наложили на меня проклятие, подарив мне аристократическое имя Дезире Росенквист. Тем не менее, я первой из своей родни получила высшее образование, и мне пришлось немало пахать, чтобы стать инспектором уголовной полиции. Не мог бы ты, полицейский-сверхчеловек Сэм Бергер, объяснить мне, что значит «прециозный»?
Бергер смотрел на ее исчерченное струями воды отражение.
– А ты, в свою очередь, поддерживаешь тайные контакты с Алланом?
– Ты о чем?
Бергер резко сменил тему.
– Он утонченный, жеманный, неестественный, аффектированный. Он заворачивает свой подарок полиции в красивую упаковку. Он жаждет похвал, хочет, чтобы мы им восхищались. Я готов согласиться с тем, что такое поведение возможно и в среде педофилов, но в этом случае речь идет о герметично закрытых кругах. Человек выходит за новые, все более дьявольские границы и хочет продемонстрировать это перед себе подобными, вызвать одобрение, похвалы, восхищение. Но я никогда не слышал о педофиле, который бы стремился похвастать своими злодеяниями перед общественностью, и уж точно не перед полицией. За пределами замкнутого круга господствует стыд.
Ди медленно повернулась к нему. Ее лицо больше не было разрисовано водными полосками.
– И еще насчет пятнадцати, – сказала она. – Эллен на момент исчезновения было пятнадцать лет и один месяц. В таком случае речь не может идти о сексуальном насилии в отношении ребенка, то есть о педофилии, если только он ей не родственник. А уж родню Савингеров мы прошерстили как следует. С этим-то мы справились.
– Мы ведь можем считать это альтернативной гипотезой? Что могут быть и другие мотивы, кроме двух само собой разумеющихся: выкуп и педофилия.
– Возможно, – согласилась Ди.
Пока Бергер собирал свои пожитки со своего стоящего рядом письменного стола, у Ди зазвонил телефон. Она мало что сказала, и весь разговор занял двадцать секунд.
– Эксперты закончили работать в доме, – подытожила она. – Никаких отпечатков пальцев, никаких образцов ДНК кроме двух пятен крови. По словам Робина, отвратительно чисто.
– Отдраено начисто, – кивнул Бергер и продолжил: – А тебе не пора быть дома с семьей?
– Йонни и Люкке в кино с бабушкой. Я свободна от домашних обязанностей. По пиву?
– Звучит очень заманчиво, – ответил Бергер. – Но я скорее думал о паре заданий.
– Разумеется, для меня, – Ди мягко улыбнулась. – Пока полицейский-сверхчеловек Сэм Бергер отправится на еще одно подозрительное свидание через сайт знакомств.
Бергер фыркнул. Он и сам не знал, было ли это смешком.
– Это было один раз, – сказал он. – Один-единственный. Первый неуверенный шаг. И да, это было подозрительно.
– Чего там, говоришь, хотела от тебя мадам Икс?
– Ты просто хочешь заставить меня произнести это вслух.
– Как ни странно, с каждым разом это становится все забавнее.
Бергер поборол улыбку и покачал головой. Он закрыл рюкзак с толстыми папками и повернулся к Ди. На лице не было и тени улыбки.
– Ты первой зашла в подвальную камеру. Сколько крови, по-твоему, там было?
Улыбка Ди погасла.
– Очень много, – ответила она. – Я сказала там, в доме, что верю, что Эллен жива. Но может быть, я просто пыталась утешить тебя, утешить нас обоих.
– А если интуитивно, навскидку?
– Не знаю. Два литра?
– По предварительному заключению судмедэкспертов, не более трех децилитров. Твое первое задание – домашнее. С какой целью можно было накачать Эллен Савингер разжижающими кровь препаратами?
Ди кивнула, нахмурила брови.
– А мое второе задание?
– Его ты можешь выполнить прямо сейчас, на компьютере. В какой больнице лежит Экман?
– Экман?
– Заодно было бы хорошо узнать и его имя.
Назад: 2
Дальше: 4