32
Пятница 30 октября, 01:29
Кровь стекала в ледяную воду. Она образовывала тонкие струйки, которые в итоге сливались во все более размытую дельту и поглощались мировым океаном. Или, по крайней мере, исчезали из виду, за границы света, который выхватывал круглый фрагмент из всей поверхности воды.
Бергер погасил фонарик и вытащил руку из Эдсвикена. Он почувствовал, что холод постепенно заставил открытые сосуды на костяшках руки закрыться.
Время шло. Они изучили каждый пиксель в записях камер слежения, прежде чем с огромной осторожностью приблизиться к лодочному домику. В нем никого не было.
Но они знали, что Вильям Ларссон придет.
Что он может прийти в любой момент.
Бергер тряхнул головой, словно хотел взбодрить малоподвижные клетки мозга, и посмотрел на залив, который очень узкой перемычкой был связан с мировым океаном.
Он зашел в дом. Блум стояла около открытой доски и рассматривала портреты семи жертв Вильяма Ларссона. Уже в который раз.
– Я почти уловила, – сказала Блум и покачала головой. – В этом скрыто озарение.
– А ты следишь за этим? – Бергер кивнул в сторону открытых ноутбуков и отошел к противоположному концу доски. На обоих мониторах были виды с камер слежения вокруг дома, среди них несколько новых.
– А ты? – спросила Блум.
– Не тогда, когда я был на улице, – ответил Бергер и показал на новое фото на доске. Оно висело между фотографией шестнадцатилетнего Вильяма Ларссона и двумя субъективными портретами Эрика Юханссона. – Фотография из водительских прав Улле Нильссона. Единственная, которую я смог найти. Он похож на твоего Улле из «Виборг Детальист АБ»?
Блум кивнула и сказала:
– К тому же он неприятно похож на оба субъективных портрета: из Эстермальма и Мерсты.
Бергер тоже кивнул и показал на деформированное лицо подростка.
– А с этим сходство есть?
Блум покачала головой.
– Может быть, разве что во взгляде, – помолчав, добавила она.
– Возможно, – сказал Бергер и попытался спроецировать оба портрета на сетчатку. – Во всяком случае, он владеет домом в Больсте сам, под своим именем в «Виборге» Улле Нильссон. Дом приобретен за полгода до того, как был снят дом в Мерсте. Все кажется тщательно и профессионально подготовленным, была возможность моментально перемещать девочек с места на место во взятом в долгосрочную аренду фургоне «Статойл» из Евле.
– Чтобы получить работу в «Виборг Детальист АБ», он должен был не просто быть высоко квалифицированным специалистом, но и пройти строжайший контроль СЭПО. И я по-прежнему считаю, что это странно. Немногое на свете сделать сложнее, чем внедрить агента в полицию. Я это говорю как специалист по внедрению.
– Он интересуется техникой по меньшей мере со времен коллекционирования часов, – сказал Бергер. – Улле Нильссон представляет собой очень умело разработанную роль, как минимум настолько же умело, как роль Натали Фреден. Он зарегистрирован как инженер, закончивший Технический университет Чалмерса, и у него, несомненно, непроверяемое резюме. Никаких признаков того, что он бывал где-то за пределами ЕС. И вообще никаких указаний на то, когда именно он начал играть роль Улле Нильссона.
– А также никаких указаний на то, когда он вернулся в Швецию. Я бы все же предположила, что пластическую операцию ему сделали в арабском мире, может быть, в Ливане, может быть, в Саудовской Аравии, как я думала изначально, и что его отец Нильс Гундерсен ввел его в местное общество и проследил за тем, чтобы он получил основательное техническое образование.
– Хотя не только, – добавил Бергер. – Думаю, все указывает на то, что Вильям пошел по стопам отца. Думаю, он стал военным, наемником, может быть, как раз разведчиком.
Блум кивнула.
– Согласна. И поэтому он вернулся в Швецию? В таком случае по чьему приказу?
– Да. Либо он вернулся в Швецию, просто потому что голоса в голове стали звучать слишком громко. Либо эти голоса зазвучали громко, когда он уже находился в Швеции. С другими целями. В любом случае какой-то психологический срыв имел место. И теперь он стопроцентный безумец.
– Сценарий первый: Гундерсен не только снабдил Вильяма безупречными фальшивыми документами, но и разжигал в нем жажду мести, пока не пришло время. Сценарий второй: Вильям был здесь на задании, но присутствие на родине заставило прошлое вернуться с непреодолимой силой.
– Спросим у него, – сказал Бергер, криво усмехнувшись.
– Но как он попал в «Виборг»? – повторила Блум.
– Важнее всего все же, что имеется третий дом. Мы должны найти этот третий дом. И мы должны сделать это сегодня ночью.
Они обменялись очень серьезными, мрачными взглядами. Вдруг в светлых глазах Блум что-то промелькнуло. Бергер заметил, что у нее будто пелена спала с глаз.
Молли переместилась в сторону и оказалась перед фотографиями семи жертв Вильяма.
– Это же мы, – благоговейно сказала она.
– Что?
– Ты недавно упоминал снежок.
– Снежок? О чем ты?
– Вы с Вильямом сидели на скамейке около школы. Мы думали, вы впервые в жизни пробуете сосательный табак. Линда бросила снежок, который попал в то, что вы держали. Это оказалась не коробочка со снюсом, а часы.
– Карманные часы американской марки Elgin, – кивнул Бергер и унесся мыслями в прошлое. – Это был первый раз, когда Вильям показал мне часовой механизм. Шестеренки упали в снег, утонули в нем.
– А мы сбежали оттуда, хихикая. Нас было семеро. Кроме Линды и меня еще Лейла, Мария, Альма, Сальма и Эва. Линда, я, Мария и Альма были обычными шведскими девочками. Лейла и Сальма были из семей иммигрантов, обе с Ближнего Востока. А Эва была удочеренной шведами кореянкой.
– Ого, – сказал Бергер. – Ты думаешь…
– Я думаю, он воссоздает нашу компанию, да. Он собрал нас. Мария и Альма были довольно обычными брюнетками, как Юлия Альмстрём и Эмма Брандт. Линда была темнее, с пирсингом и дерзкая, как Юнна Эрикссон. Лейла была арабкой, как Аиша Пачачи, и я бы не удивилась, если бы оказалось, что Сальма была курдкой, как Нефель Бервари. А у Эвы была азиатская внешность, как у Сунисы Петвисет. Остаюсь я, Молли.
– Черт побери. Единственная блондинка в компании.
– Да, – глухо сказала Блум. – Эллен Савингер – это я, Молли Блум.
– Венец всему делу. Точка над i.
Какое-то время они провели молча, мимоходом бросая взгляды на компьютеры. Потом Бергер сказал:
– Часы – это было святое. Первый раз кто-то покусился на его сокровища. Это глубоко запало ему в память. А потом, я думаю, большинство этих девочек также видели его унижение на футбольном поле. Однако тебя там не было, Молли.
– Я уже запала ему в память по другой причине. Он держал меня привязанной к своему механизму. Меня бы ему никогда не удалось вычеркнуть из памяти.
– И меня тоже. Особенно меня. Предателя.
– Вильям Ларссон воссоздает прошлое, – сказала Блум. – К этому моменту он собрал всех девочек, держал их напичканными лекарством в ожидании…
– …что сможет уничтожить меня, – продолжил Бергер и закрыл глаза. – После этого он убьет всех девочек одним махом.
– Другими словами, он не должен уничтожить тебя.
Они снова встретились взглядами. Заглянули друг в друга глубже, чем когда-либо. Потом снова разбрелись по компьютерам, как часто случалось по вечерам и по ночам.
Время обрело новую форму. Оно стало медлительнее, неповоротливее. Даже движения ощущались иначе.
Через какое-то время они снова посмотрели друг другу в глаза. Это был другой взгляд. Блум быстро нажала что-то на компьютере, глубоко вдохнула, кивнула и сказала:
– Все, больше не могу. Пойду прилягу на пару часов.
Бергер кивнул и сказал:
– А я немного подышу свежим воздухом. Потом подежурю первым.
Сэм видел, как Молли идет к спальному мешку со своей стороны верстака. Он подождал, поправил пару фотографий, встретился взглядом с Эллен Савингер, смотревшей на него с доски. В немного сдержанной улыбке, тем не менее, угадывалось будущее с безграничными возможностями.
Как когда-то у Молли Блум.
Потом он вышел. Открыл дверь на мостки и шагнул наружу. Вокруг было темным-темно. Дождь громко стучал по крыше, которая прикрывала мостки, и взбаламучивал поверхность воды.
Но не всю. Был небольшой участок, где поверхность воды выглядела совершенно неподвижной. Бергер подошел ближе и вгляделся в участок воды.
Это была не вода. Это была лодка.
Плоскодонка.
Рука Бергера машинально метнулась под пиджак. Кровоточащие костяшки задели кобуру. Она была пуста.
Он обернулся и бросил взгляд через маленькое оконце в двери. На ближайшем к нему столе лежал пистолет.
Он рванул дверь и вбежал в дом. В полумраке он разглядел руку, протянувшуюся к его собственному оружию. И прежде чем он успел остановиться, дуло его пистолета уже было направлено ему в лицо.
Так странно было видеть лицо Улле Нильссона в реальности.
Это был Вильям Ларссон. И все-таки не совсем.
Словно с очень большого расстояния Сэм увидел, как Вильям развернулся и направил пистолет на спальный мешок. Контуры тела спящей Молли проступали через пух, копна светлых волос рассыпалась по плечам.
И Вильям Ларссон выстрелил. Сэму показалось, что тело в спальном мешке вздрогнуло. Потом оно больше не шевелилось.
Вильям выстрелил в Молли еще трижды. Сэм набросился на него. Эхо выстрелов разнеслось по дому, оглушило Сэма настолько, что он даже не слышал собственного воя.
Удара, который лишил его сознания, он тоже не почувствовал.
Прежде чем появляется «я», появляется головокружение. Только головокружение. Верчение, которое предшествует всему остальному. Долгое время это все, что есть.
Потом пот. Выступает пот. Это не теплый пот, он ледяной. Он где-то течет. Пока еще нет пространства, нет тела; нет боли, нет чувств, нет «я». Есть головокружение. Есть пот. Больше ничего.
И пот холоднее смерти.
Прежде чем появляется «я», появляется страх. Это страх, который рождается из ничего и накатывает волнами. Это изначальный, темный страх, без причины, без направления, и он поглощает все. Он пожирает все на своем пути.
Наконец, оно появляется. Крепнет. Страх расширяет мозг, крепко вжимает его в череп. Появляется стесненность, растущая стесненность мозга в его маленьком жилище. Появляется боль, не имеющая отношения к боли. Появляется взрыв чувственных ощущений, которые в конце концов становятся «я». «Я», которое является всего лишь острием боли.
Появляется незыблемость. Тогда должно появиться тело. Закрепленное тело. Появляются ноги, которые не могут двинуться ни в одном направлении. Появляются руки, которые закреплены намертво. Появляются руки, которые торчат из тела и закреплены намертво.
И тут появляются чувства. Появляется комната, темное пространство. Появляется копна светлых волос в расстрелянном спальном мешке.
Появляется крик, вопль, вой.
Появляется ад. Он здесь, он сейчас.
И это «я» вдруг понимает, что его зовут Сэм. Но не более того. Остальное – чистая боль.
Появляются звуки. Гулкие звуки, глухие звуки, металлические звуки. Тяжелые звуки за спиной, царапающие звуки, бьющие звуки. Звуки металла, которым бьют по металлу. Вещи, которые возводятся, приводятся в порядок. Но пока никакого человеческого присутствия, никакого живого присутствия.
Сэм пытается повернуть голову, которая пульсирует от боли. Он чувствует теплую струйку, медленно стекающую по холодному поту на лбу. Он понимает, что это кровь.
Как будто это играет какую-то роль.
Он поворачивает голову, насколько у него получается. Угадывает движение в темноте позади себя, у пола, угадывает очертания какого-то механизма. Подняв взгляд и начав поворачивать голову назад, он различает цепи, которые тянутся от колец в стене. Взгляд останавливается на его собственной вытянутой руке. Запястье туго обхвачено кожаным ремнем, прикрепленным к толстой цепи, исчезающей в темноте. Вдалеке он угадывает большую шестеренку.
Он слышит стон, и у него уходит слишком много времени, чтобы понять, что стонет он сам.
Он дергает и тянет руки, но цепи держат их крепко, слишком крепко.
Снова повернув голову, он видит прямо перед собой лицо, сантиметрах в двадцати от его собственного лица. Ясные голубые глаза наблюдают за ним. И неизвестное лицо говорит с ним хорошо знакомым голосом из детства:
– Ты же знал, что в конце концов должен оказаться здесь, Сэм.
Он ощущает собственное дыхание, каждый вдох требует больших усилий. Было бы куда проще перестать дышать вовсе.
Лицо отдаляется, затягивается пустотой, из которой появилось. Сэм различает тело, видит бронежилет и гаечный ключ в руке.
– Идеально рассчитанное время, – продолжает говорить голос Вильяма с неизвестного лица. – Мне осталось закрутить всего пару болтов. Но я полагаю, что у тебя есть время, чтобы подождать.
Лицо снова исчезает. За спиной слышны новые звуки. Металлические звуки другого рода. И наконец, скрежет поворачиваемой рукоятки, а следом за ним выразительное тиканье.
Лицо возвращается и говорит голосом Вильяма:
– Извини, что пришлось воспользоваться такой банальной вещью, как рукоятка, но было необходимо собрать часовой механизм как можно скорее. И поскольку тебе интересно, отвечу: это заняло полчаса. Хотя по твоим часам этого не видно, они совершенно запотели. Как ты можешь так грубо обращаться со своими часами?
Вдруг тиканье прерывается щелчком. Сэм чувствует, как его руки растягиваются в стороны. Пока еще эта боль не может соперничать с остальной болью, охватившей его тело.
Вильям снова подается назад. Там уже не только темнота. Сэм видит, как он садится на один из верстаков. На нем лежит пистолет Сэма.
С другой стороны светлее. Там лежит Молли.
Мертвая.
Какое-то время Вильям сидит и ждет. Сэм понимает, что он ждет, когда механизм снова щелкнет. Но и сейчас он пока еще не чувствует всерьез, как его руки растягиваются еще немного.
Вильям видит, куда направлен взгляд Сэма. Он говорит:
– Она взрослая. Такие меня не интересуют. Не та высота голоса.
Вильям поворачивает ноутбук Молли в свою сторону. Смотрит на вид с камер слежения. Потом говорит:
– Было любопытно наблюдать, кто из вас выиграет. Когда я уходил из дома в Мерсте, я стоял и размышлял: на какой высоте установить ножи? Сэм или Молли? Молли или Сэм? У Молли за спиной стояло СЭПО, а ты, честно говоря, казался мне тугодумом, Сэм. Что с тобой случилось?
Благодаря чему-то голосовые связки Сэма приходят в норму, и он хрипло говорит:
– Они живы?
Вильям кивает с видом сожаления. Долго кивает. Потом отвечает:
– В третьем доме много смерти. Но мы должны поговорить не об этом. У нас восемь минут до того, как тебе оторвет первую руку. У правшей это обычно левая.
– Где находится третий дом, Вильям?
– И об этом тоже не стоит говорить. Мы должны поговорить о твоем предательстве. Ты должен умереть, стоя лицом к лицу со своим предательством.
– О каком предательстве ты говоришь? Я ведь не заявил на тебя в полицию.
– Ты просто был слишком труслив, – говорит Вильям и чуть-чуть улыбается. – Это было бы лучше. Тогда все вылезло бы на свет. А так все осталось в темноте и выросло.
– Твоя самокритичность впечатляет, мразь, – выдавливает из себя Сэм.
– Зато теперь ты очень смелый. Мразь. Ворота на футбольной площадке. Мразь Антон и эта проклятая компания девчонок. Член наружи. Девки дебильно хихикают. И тут подходит мой единственный друг за всю мою дерьмовую жизнь и хлещет меня по яйцам раз за разом мокрым полотенцем. It’s a wonderful life.
Сэм смотрит на Вильяма. Он должен узнать. Даже если это будет последнее, что он услышит.
– Где находится третий дом, Вильям?
Вдруг механизм снова щелкает. Теперь боль в плечах становится сильнее остальной боли.
– Почему ты убил свою тетю? – кричит Сэм.
Впервые на лице Вильяма появляется некоторое удивление.
– Мою кого?
– Свою тетю Алисию Ангер. Почему ты убил ее?
– Тетя Алисия, – мечтательно говорит Вильям. – Она была доброй. Я даже не знал, что она жива. Но я понимаю.
– Что ты понимаешь?
– Какие вы безнадежные тугодумы. Я реально подставился около школы в Эстермальме с этим фургоном. Я забрал ту блондинку при свете дня, на глазах толпы свидетелей. Пора было вам начать охотиться на меня, это обещало быть увлекательным. Но ничего не произошло. Тогда я подсунул фургон под нос старухе с собакой в Мерсте. Но и тогда ничего не произошло. Пока Молли не появилась в «Виборге» и не попросила сделать ей устройство, выводящее из строя оборудование для записи допросов. Обстоятельства были не совсем ясны, но раз она хотела что-то скрыть от СЭПО, то это, наверное, было не случайно.
Вильям махнул рукой в сторону, где лежала разбитая картина Молли. Черные силуэты альпинистов превратились в обломки, стикеры разлетелись по полу.
Вильям нагибается и изучает экраны компьютеров. За его спиной становится видно дальнее окно. Сэм видит через кровь, стекающую в глаз, что-то красное. Через пятно на стекле, где потная рука четверть века назад очистила глазок, видна пара глаз. Механизм снова щелкает, боль в плечах становится все сильнее. Но Сэм старается не кричать.
Вильям выпрямляется, окно исчезает, он говорит:
– Я понял, что Молли занимается чем-то не совсем уместным. И подсунул вирус в цикл, главным образом из вредности. Эффект оказался сильнее, чем я ожидал.
Вильям встает и подходит ближе.
– Скоро тебя разорвет, Сэм, – говорит он, и на лице у него появляется настоящая улыбка Вильяма. – Хочу посмотреть на это с близкого расстояния. Хочу видеть выражение твоего лица, когда ты поймешь, что умрешь не только ты, но и семь совершенно безвинных девочек, которых я хорошо узнал за эти годы. Их пронзительные голоса должны были привести меня к тебе. Но теперь я у цели. Они мне больше не нужны.
Он останавливается на абсолютно правильном расстоянии и ждет следующего щелчка часов.
На абсолютно правильном расстоянии.
Сэм делает глубокий вдох, глубже, чем когда-либо в жизни. И кричит изо всех сил:
– Давай!
Звуки звучат удивительно приглушенно. Мир движется как в замедленной съемке.
Он видит, как первая пуля пробивает левую ступню Вильяма, вторая и третья летят мимо, четвертая попадает в правую ступню, пятая исчезает в глубине тела Вильяма. Когда седьмая пуля вылетает вверх через деревянный пол, его там уже нет.
С воем Вильям бросается к спальному мешку. Он хватает Молли за светлые волосы и выдергивает расстрелянный манекен. Тогда он кидается к входной двери и исчезает в ночи.
Фигура, с которой льется вода, появляется через дверь, выходящую на мостки, как раз в тот момент, когда раздается следующий щелчок. Руки Сэма растягиваются еще сильнее, боль пронзает все его существо. Молли освобождает его из устройства несколькими быстрыми ударами ножа по кожаным ремням. Разрезая ремни, связывающие его ноги, она кричит:
– Я в него попала?
– Ранен, – отвечает Сэм и разминает плечи. Кажется, все на месте. Он хватает свой пистолет и бежит по кровавым следам, ведущим в кромешную тьму.
Дождь ревет, на деревьях не осталось ни одного листка. Тем не менее, он ясно слышит шелестящую песню осин. Он слышит ее, несмотря на то, что бежит, несмотря на то, что бежит так, как никогда раньше не бегал, через траву, которая достает ему до груди. Шум вдруг начинает звучать так назойливо, как будто кто-то пытается пробиться сквозь деревья из другого времени.
Ночь вокруг как вязкая текучая субстанция. Сэм чувствует, какие негибкие у него движения. Как будто время существует не по-настоящему.
Впереди он видит голову совсем не с золотистой копной волос, но она замедляет движение. Пока белая как мел голова поворачивается, Сэм понимает, что никогда не перестанет поражаться.
Он набрасывается на Вильяма. Вильям падает. Они лежат, вцепившись друг в друга. Это выглядит, почти как если бы они обнимались.
Такое впечатление, что кровь полностью отлила от лица Вильяма, и через усиливающуюся бледность становятся заметны шрамы, которые словно пульсируют по всему лицу. Сэм скатывается с Вильяма и видит, как огромное кровавое пятно расплывается у того на светлых брюках в районе промежности, вверх под бронежилет, вниз на штанину.
– Прямо по яйцам, Сэм, – хрипит Вильям. – Как тогда.
– Где находится третий дом? – кричит Сэм.
– Он полон смерти, Сэм. Не забудь шестеренки.
– Где он находится?
Вильям тяжело дышит. Дождь безжалостно хлещет его по белеющему лицу.
– Я присматривал за ними, – снова хрипит Вильям. – Я был связным. Это истощало. Я думал, после Антона это пройдет, но не хватило. Мой кулак был на двери.
– Ты же не хочешь, чтобы они умерли, – орет Сэм. – Ты не хочешь этого, Вильям. Они ни в чем не виноваты. Ты хорошо их узнал. Ты не хочешь убивать их. В глубине души – нет.
Вильям слабо улыбается. Потом свистящим голосом отвечает:
– Это не дом, Сэм. Это начало всего. Там у меня появился мой единственный друг.
Сэм слышит, что к ним приближается Молли, с поднятым оружием. Когда она видит Вильяма, она опускает пистолет и сипло говорит:
– Слишком много крови. Это были не те патроны.
Вильям показывает на свои ноги, которые становятся все краснее и краснее, и шепчет:
– Это все ты, Сэм. Ты так и не перестал хлестать меня.
А потом он умирает.
* * *
Вильям смотрим ему в глаза. Сэм никогда в жизни не видел такого черного взгляда. Тут начинается движение. Оно безумно медленное, Сэм видит его как будто кадр за кадром. Длинные светлые волосы поднимаются и отбрасываются назад. Из-под них появляются угловатые, бугристые черты, из которых выступают оскаленные зубы. Рот открывается шире. Приближается к плечу Сэма. Он так и не почувствовал, как зубы впились в его кожу и дальше в плоть. Он так и не услышал, как челюсть сомкнулась глубоко в руке. Он не слышит этого и не чувствует этого. И боль, которая пронзит его бицепс, появляется, только когда он видит кусок мяса, выпадающий у Вильяма изо рта, а за ним струйку крови. Искаженно-медленно кусок мяса падает на сухой грунт футбольного поля. С воем поднимает Сэм влажное полотенце и продолжает хлестать. У него темнеет в глазах, и он хлещет сильнее, бьет раз за разом, пока кровь не начинает течь все сильнее из израненного пениса Вильяма.
