20
Сэм собрал свои учебники, кинул их в рюкзак, подняв пыль с паласа. Он видел только затылки засевших на кухне перед телевизором родителей, которые, разинув рты, слушали новость, что кто-то по имени Билл Клинтон выиграл президентские выборы в США. На бегу прокричав «Пока!», он успел заметить, как они помахали ему, и через мгновение он уже захлопнул за собой входную дверь. На улице он обнаружил, что первый зимний снег присыпал велосипед. А у него на все про все только восемь минут. Вздохнув, он очистил, как сумел, велосипед и заскользил на нем по дорожке через сад. Снежинки таяли у него под ягодицами – в школе он будет выглядеть паршиво. На улице гололед оказался еще хуже, брошенные машины стояли на тротуарах. Когда Сэм проезжал под железнодорожным мостом, наверху загрохотал поезд; нехорошо-то как, теперь он опаздывал всерьез. Он выехал на Соллентунавеген и сделал последний рывок параллельно тротуару, потом свернул к школе, заехал на стоянку для велосипедов и наскоро запер велосипедный замок. Потом пробежал через пустующий холл и уже на лестнице, перепрыгивая через три ступени, услышал, как бьют часы. Дверь в кабинет химии уже закрывалась, но он успел просунуть окоченевшие пальцы в щель и одновременно заметил в нескольких метрах от кабинета силуэт, уставившийся в окно на соседний дом. Заскакивая в аудиторию, он успел разглядеть только копну длинных светлых волос. Он сел за парту рядом с Пией, которая улыбнулась ему так, что он пришел к выводу: день, несмотря ни на что, начинается неплохо. Молодой учитель химии, он же классный руководитель, откашлялся и сказал: «Сегодня к вам в класс придет новый ученик. Очень важно, чтобы вы были добры с ним». С задней парты раздался крик Антона: «Мы же всегда добрые, о чем вы говорите?», – сопровождаемый типичной для Антона улыбкой. Учитель наморщил лоб и сказал: «Сейчас особенно важно, чтобы вы вели себя по-доброму. У него есть… физический недостаток…». Не закончив фразу, он вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Класс загудел. О чем это он? Что значит физический недостаток? Что это такое? Тут вернулся учитель. С ним в класс зашел парень с длинными светлыми волосами. «Это Вильям», – громко сказал учитель. Класс внезапно замолчал. Стояла такая тишина, что тиканье часов звучало, как бой курантов. «Привет», – сказал Вильям.
* * *
У Молли была перемена. Она не особенно их любила. Если не считать тех-кто-не-со-всеми, все девочки делились на две группы. Молли предпочитала общаться с теми, кто ходил в курилку, но, если она придет домой и от нее будет хоть немного пахнуть дымом, ей влетит от мамы, а она не в силах это выслушивать еще раз. С теми-кто-не-со-всеми, то есть с зубрилами, отверженными или смельчаками, которым было плевать на социальные игры, она тоже не могла общаться, для этого она была недостаточно сильна. Поэтому она присоединилась к всегдашней группе тех, кто тусовался на скамейке прямо около двери школы. Хотя выпал первый снег, вся компания находилась на улице, без верхней одежды, как будто их организмы были умнее их самих и инстинктивно стремились насытиться кислородом, чтобы выдержать до конца учебного дня. И, возможно, остыть. Девочки на скамейке трепались, в шутку препирались и в целом вели бессмысленную болтовню. Линде ее богатый отец подарил мобильный телефон, и через какое-то время все собрались вокруг него. «Это Nokia 1011, с GSM», – гордо сказала Линда. Никто не понял, что она сказала, но все хотели подержать в руке эту удивительную темно-серую коробочку. Телефон передавали из рук в руки от Альмы Лейле, потом Эве и Сальме, а потом он вдруг оказался у Молли, и ей нужно было придумать что-нибудь крутое, чтобы не стоять в растерянности. Она подняла мобильник к уху и сказала: «Да, это Линда Бергтинг, я хочу заказать жиголо». Все засмеялись, Мария закричала: «Фу, Молли!». Линда выхватила телефон и взвизгнула: «Ну все, теперь он весь день будет вонять твоим похотливым дыханием». Все громко хохотали, но внезапно Молли заметила, что Альма перестала смеяться и выпучила глаза. «Вау», – сказала она так тихо, что об этом можно было догадаться только по движению губ. Вся компания смолкла, одна за другой головы повернулись к дверям. Парень с длинными светлыми волосами остановился и повернулся к ним лицом. Оно было невообразимо угловатое и бугристое. Совершенно кривой подбородок, на лбу с одной стороны торчала похожая на рог выпуклость, правая скула смотрела вверх, левая вниз. Тут он развернулся и пошел дальше. «Ни фига себе», – сказала Линда и уронила мобильный.
* * *
Когда ученики дико рано утром собрались в актовом зале, от самых крутых еще пахло спиртным. Ночь накануне дня святой Люсии была долгой. Но не для Сэма. Его приглашали праздновать, но он не нашел в себе сил пойти. Ему в последнее время на многое не хватало сил, и он на большую часть дел махнул рукой. Он бросил футбол, гитару и даже электронику. Все нагоняло тоску, включая учебу. У него не было сил даже на девчонок, он понял это, посмотрев на стоящий рядом стул Пии. А скоро Рождество, и мысль праздновать с бабушкой, дедушкой, отцом, матерью и братом, притворяясь, что всем хорошо вместе, его не грела. Девятиклассники сидели в зале впереди в ожидании процессии святой Люсии. Еще одно празднование со свечами, пением и всей этой фигней. Сэму хотелось только спать. Занавес начал раздвигаться, сейчас наверняка выйдет директор с его очередной бессмысленной речью. Но на сцену вышел не он, а Антон из класса Сэма, он схватил микрофон, и в то же самое мгновение Сэм увидел, что учитель химии встал с места в нескольких рядах от него. Антон расплылся в типичной для него широкой улыбке, и его голос прозвучал на весь актовый зал: «Вы ждете процессию святой Люсии, чертовы крестьяне, но вот она, настоящая Люсия». Двое друзей Антона, Микке и Фреддан, вытащили из-за занавеса Люсию. На ней было развевающееся белое платье, в короне горели свечи, из-под нее свисали длинные светлые волосы, причесанные так, что закрывали лицо. Учитель химии протискивался к сцене все настойчивее, а Антон громко расхохотался и отвел волосы с лица Люсии. Рот на угловатом и бугристом лице был заклеен серебристым скотчем. В этот момент стало заметно, что и руки у Вильяма связаны за спиной таким же скотчем. Антон снова улыбнулся и сказал в микрофон: «А теперь пой, черт возьми, не стесняйся». Пока учитель пытался вскарабкаться на сцену, Фреддан сорвал скотч с лица Вильяма, а Антон сунул ему под нос микрофон. По залу разнеслись только длинные всхлипывания. Учитель добрался до места, вытолкал со сцены Антона, Микке и Фреддана и попытался снять с Вильяма корону с горящими свечами, но она оказалась приклеенной к волосам. Учитель задул свечи и начал возиться с короной, но только дергал волосы, на которые стал стекать стеарин. Вильям громко кричал, прямо в микрофон. Глядя на Антона, Микке и Фреддана, которые хохоча убегали через боковой выход со сцены, Сэм почувствовал, что его тошнит.
* * *
Сэм сел на скамейку в глубине школьного двора, включил маленькое радио, полученное в подарок на Рождество, и попытался настроиться на новую станцию. Он-то, конечно, хотел, чтобы ему подарили cd-плеер, и мечтал, как будет круто носить с собой и слушать диски, но родители купили ему радио. Он притворился более обиженным, чем был на самом деле, втайне ему очень нравилось слушать радио. Он крутил ручку, найти волну не получалось, и он даже не заметил, что рядом с ним на скамейку кто-то сел. Он повернул голову, только когда услышал покашливанье. Хотя прошло уже два месяца, он застыл в удивлении. Он никогда не переставал поражаться, и ему никогда не удастся перестать поражаться. Да ему, кажется, и не доводилось еще видеть угловатое лицо Вильяма так близко. «Радио?» – спросил Вильям. «Сегодня P4 начинает вещание на всю страну, – выдавил из себя Сэм. – Я не знаю точно, на какой они волне». Вильям кивнул и сказал: «Ты любишь всякие технические штуки, да?» И он протянул что-то Сэму. Это был круглый предмет, диаметром почти дециметр, внутри у него двигалось множество шестеренок и колесиков, создавая причудливый узор. Сэм завороженно отложил радио на заснеженную скамью и пригляделся. У него возникло ощущение абсолютного волшебства, когда он наблюдал за маленькими колесиками, крутящимися с разной скоростью. «Что это?» – спросил он. «Карманные часы начала двадцатого века, – ответил Вильям. – Я снял заднюю крышку. Хочешь подержать?» Сэм кивнул, Вильям осторожно положил механизм в его окоченевшую руку. «Они американские, – пояснил он. – Марки Elgin. Но вообще лучшим производителем часов считается Швейцария». Сэм сидел, вытаращив глаза. Вильям добавил: «У меня их много». Сэм спросил: «Черт, откуда у тебя столько денег?» Вильям ответил: «Я покупаю сломанные и чиню. Надо просто сечь, как это работает». «Круто, – кивнул Сэм. – Но почему именно я?» Вильям пояснил: «Я слышал, ты интересуешься техникой, электроникой». «Я уже бросил», – угрюмо сказал Сэм. Вильям продолжал: «Это было до электроники. Эти часы надо заводить, типа подкручивать вот тут каждое утро. Но есть и механизмы с автоподзаводом». Сэм оторвал взгляд от гипнотически жужжащих шестеренок и впервые встретился глазами с Вильямом. «О’кей, – сказал Вильям и отпрянул. – Я не только поэтому хотел показать тебе их». Сэм спросил: «А почему?» «Потому что ты никогда не издеваешься надо мной». Сэм ничего не ответил. Вдруг что-то произошло, он не понял, что именно. Часы выбило у него из рук, и они отлетели в сторону. Вместо них у него в ладони оказался снег. Он услышал хихиканье и увидел, как несколько шестеренок покатились по снегу под ногами и исчезли в нем. Сэм поднял взгляд и увидел стайку девочек, бегущих врассыпную. Он узнал ту, что бежала впереди всех. Видимо, это она бросила в него снежком. Она была одной из самых крутых восьмиклассниц, вроде бы ее звали Линда. Убегая, она крикнула: «Может, еще и отсосешь у этого урода?» Сэм помотал головой и увидел, что Вильям опустился на колени и ищет в снегу рассыпавшиеся колесики. Их взгляды встретились. Сэм никогда в жизни не видел такого черного взгляда. Они стали вместе собирать завалившиеся в сугроб шестеренки.
* * *
Молли сидела одна на скамейке у дверей и судорожно пыталась читать учебник по географии. Она забыла, что у них будет контрольная. Она старалась разобраться в западном побережье Африки ниже непонятной Западной Сахары. Что там? Мавритания, Сенегал, Гамбия – она как будто воткнута в Сенегал, – потом Гвинея-Бисау, Гвинея, Сьерра-Леоне, Либерия? Дальше Кот-д’Ивуар, Гана… И тут на африканское побережье упал снежок и начал быстро таять, промочив всю страницу. Молли посмотрела вверх и увидела, что Линда быстро лепит еще один снежок. Она сунула книгу в сумку и тоже принялась как можно скорее лепить снежок. Она кинула его, промахнулась и вместо Линды попала в стоящую за ней Марию. Мария вскрикнула и побежала к Молли, чтобы натереть ей снегом щеки, но та уже спряталась за скамейкой вместе с Лейлой. Альма в свою очередь атаковала Марию сзади, пока Линда забрасывала Сальму очень жалкими комочками снега. В конце концов, все это перешло в общий смех. Тут Эва замерла и махнула рукой в сторону: «Смотрите вон туда, это не Самуэль из девятого класса? Красавчик Сэм?» Голоса девочек слились в общий гул, перебивая и подзадоривая друг друга: «Черт, неужели с ним рядом тот урод?», «Чем это они заняты?», «Он что, не понимает, что уродство заразно?», «Какая гадость сидеть так близко», «А прикинь, дотронуться до этого лица?», «Фу, мерзко-то как». Когда они подкрались к мальчикам, их было семеро. Молли шла позади, ей это все не особо нравилось. Но Сэм и Вильям ничего не заметили, они смотрели вниз на что-то, что выглядело как коробочка с сосательным табаком. Неужели они заняты именно этим: в первый раз пробуют снюс? Наконец, стайка девочек подошла достаточно близко, чтобы докинуть до них снежком. Все посмотрели на Линду, она все же была у них кем-то вроде заводилы. Линда медленно и тщательно слепила снежок, и Молли слышала из-за спин подруг их сдерживаемое хихиканье, да и сама не удержалась. Но когда Линдин снежок попал в цель и из рук Сэма выпало что-то, оказавшееся совсем не коробкой снюса, Молли, глядя на копающихся в снегу Вильяма и Сэма, вдруг вспомнила празднование дня святой Люсии. Она увидела, как учитель химии, стащивший Вильяма со сцены, с помощью школьной медсестры пытается освободить его от короны и им приходится срезать его длинные светлые волосы, его гордость, срезать их клоками с деформированной головы. Сейчас она, конечно, быстро убежала со школьного двора вместе с остальными девочками, но в отличие от них так и не смогла заставить себя засмеяться.
* * *
На смену зиме пришла весна, волосы у Вильяма начали снова отрастать. Сэм, разумеется, избегал его в школе, но, когда поблизости не было свидетелей, ему случалось провожать его домой. Они запирались в его комнате в квартире в центре Хеленелунда, где Вильям жил со своей вечно озабоченной матерью, от которой пахло чем-то сладким. Сэма поразили отметины на двери комнаты Вильяма, четыре углубления, как будто от удара кулаком, но он никогда о них не расспрашивал. Зато Вильям показывал ему свои часы. Он всегда хранил их по три штуки. Когда Сэм поинтересовался почему, ответил: «Рамане любую свою конструкцию повторяют трижды», и пояснил, что это из фантастического романа Артура Кларка «Свидание с Рамой». В его коллекции чего только не было – от больших настенных часов до часов-кольца, которые Сэму нравились больше всего. Это был микроскопический механизм, помещенный в ювелирное украшение, размером подходившее для женского пальца. А еще Вильям показывал рисунки и фотографии полной противоположности этих часов: гигантские башенные куранты с огромными цепями и тяжелыми шестернями, большими колесами и заводными пружинами, осями, штифтами, валами, балансирами, шпинделями, маятниками, рычагами и гирями. Когда Вильям достал фотографии, сделанные внутри башенных часов в Кремоне в Италии, его глаза засияли: «Самые большие в мире средневековые часы». Впрочем, глаза Сэма тоже, наверное, сияли. И Вильям сказал: «Снег уже растаял». Видимо, Сэм сделал какой-то жест, отразивший непонимание, потому что Вильям продолжил: «Хочешь пойти со мной посмотреть одну вещь, которую я сделал?» Сэм был не уверен, хочет ли он, чтобы его увидели вместе с Вильямом, и лицо выдало его. «Ты можешь следовать за мной на расстоянии», – сказал Вильям, понимая, что чувствует Сэм. Они поехали на велосипедах. Впереди Вильям на своей развалюхе с до смешного высоким рулем, в двухстах метрах позади него – Сэм на своем очень уж приличном Crescent, который он все больше ненавидел. И вот они добрались до места. Оставив велосипеды около автобусной остановки, до которой никому, казалось, не было дела, они побежали через луг, где высокая трава лежала прибитая к сырой земле. Шлепая по воде вдоль осиновой рощи, они дошли до места, откуда был виден небольшой дом у воды. Лодочный домик, скрытый на берегу среди деревьев, зелено-коричневый, уродливый и совершенно невероятный. Вильям подошел к нему и сказал: «Он заброшен». Сэм спросил: «Ты точно это знаешь?» Вильям кивнул и направился к двери у самой кромки воды. Две ступени вверх, и вот он уже перед висячим замком, от которого у него обнаружился ключ. Они вошли внутрь. Повсюду в беспорядке лежала древняя лодочная рухлядь: ржавые моторы и намертво засохшие спасательные жилеты, выброшенные на берег буи и покрытые патиной якоря, но в стороне от всего этого находилось нечто, выглядящее совершенно новым. Цепи, шестеренки, колеса, заводные пружины, оси, штифты, валы, балансиры, рычаги и гири. С них капало масло. Весь механизм крепился на двух массивных столбах, которые в свою очередь были закреплены в полу и доставали до самого потолка. Деревянные опоры. И где-то посреди этой путаницы располагался циферблат. Присмотревшись, Сэм увидел, что минутная стрелка все время медленно движется. Часы показывали без нескольких минут три. Вильям сказал: «Подожди». Сэм стал ждать. Они ждали, как казалось, долго, но на самом деле всего две минуты. Когда часы начали бить, большая гиря упала сверху и сделала круглое углубление в деревянном полу.
* * *
Молли думала об экзаменах. Она щурилась на яркое весеннее солнце и размышляла о том, что остался еще год. Еще год детства, а потом оно закончится, вот ровно здесь, на этом большом школьном дворе. Ей совсем недавно, в марте, исполнилось пятнадцать, и жизнь двигалась в правильном направлении. В сторону взросления. На данный момент Молли окончательно потеряла интерес к парням из школы. Поразмыслив какое-то время – честно говоря, довольно долгое время, – она пришла к выводу, что несмотря ни на что ее интересует все же противоположный пол. И в школе, конечно, по-прежнему были один-два парня, которые ей нравились: некий Микке, некий Алекс, некий Сэм, некий Сванте, но в целом она была настроена на будущее. Ее привлекали другие вещи. Ей, пожалуй, не хотелось называть это политикой, но по крайней мере социальные вопросы. Не так давно у нее случилось озарение: все люди очень разные, и эти различия не имеют особенного значения. Непохожесть – это хорошо, и именно интерес к тому, что нам неизвестно, и является предпосылкой человеческого развития. Говорили, что где-то в мире проводится масштабное изучение генетики человеческой расы, и до сих пор непонятно, можно ли говорить именно об одной человеческой расе, или скорее стоит говорить о многих расах, разных расах, как всегда утверждали расисты. Может быть, именно сейчас происходило нечто, новое научное исследование, которое сможет доказать, что все мы – все пять миллиардов – принадлежим к одной и той же человеческой расе, невзирая на небольшие отличия в цветах и культурах. Было так интересно узнать, что существовали человеческие расы, которые исчезли. Как бишь они назывались? Неандертальцы и явантропы? Когда-то и они пришли из Африки, у них были свои цивилизации, по крайней мере, племенные общины, а потом они исчезли. Они были уничтожены полностью, и от них не осталось никаких следов. Кроме костей. И важно то, что это значило, что мы, все, кто остался, объединены, независимо от различий. И вот как раз посреди таких ее раздумий большой пустой школьный двор перестал быть совершенно пустым, и перед Молли вдруг появилась фигура, и эта фигура очень мало была похожа на тех, кто входил в общую человеческую расу, о которой мечтала Молли. Вроде бы ей удалось выдавить из себя улыбку, когда Вильям сел рядом с ней на скамейку и сказал: «Привет! Хочешь пойти со мной посмотреть одну вещь?»
* * *
В тот год начало лета выдалось необычно беспощадным, в отсутствие ветра в воздухе висит пыль, солнце палит и обжигает. Сэм сидит на опустевшей спортивной площадке и в другом конце футбольного поля, у дальних ворот, замечает скопление народа. Он видит, что это девочки, много девочек, он слышит их громкие голоса, но не разбирает слов. Кажется, словно пустота над пылящим гравием фильтрует все, что походит на язык. Сэм стал другим, время стало другим. Такое ощущение, что он повзрослел на пару лет всего за несколько недель. Теперь он избегает таких сборищ. Он чувствует, что стал затворником. Но что-то в нечленораздельных криках привлекает его интерес. Вопреки всем инстинктам он плетется туда и начинает различать спины девочек одну за другой. На них летние наряды, платья, юбки, и под лучами безжалостного солнца их длинные волосы переливаются всеми мыслимыми цветами. Вокруг них вьется пыль, и когда они немного расступаются, Сэм видит, что они не одни. Над ними возвышается голова. Это Антон, он движется, исчезает за ширмой из девичьих спин, возвращается, не останавливается. И вот девочки расступаются еще немного, и становится видна привязанная к штанге ворот фигура. Длинные светлые волосы свисают на лицо. Брюки спущены, нижняя половина туловища обнажена, и Сэм резко разворачивается, пока Вильям не успел его заметить. Единственная мысль, которая снова и снова и снова крутится в голове у Сэма: скоро летние каникулы.
Скоро все это дерьмо закончится.
