10
Понедельник 26 октября, 22:06
Бергер вошел в комнату. Дверь за ним закрылась. Вокруг все было безлико, как в больнице. Обои на стенах не говорили совершенно ни о чем, как и пустой стол из березовой фанеры. На небольшом столике рядом стояло неопознаваемое электронное устройство. В комнате ни одного окна, зато два стула. Один из них пустовал.
На другом сидела Натали Фреден.
На ней была та же самая простая и немного похожая на спортивную одежда, что в квартире на Видаргатан, за вычетом грязно-белого плаща. Ее светло-голубые глаза следили за Бергером, пока он шел от двери ко второму стулу. Он сел и посмотрел на нее. Прошло всего несколько часов с того момента, как он видел ее в последний раз. С тех пор к делу подключился прокурор, начавший предварительное следствие.
Не произнося ни слова, Бергер достал из рюкзака несколько предметов. Три толстые папки, ноутбук и мобильный телефон. Он открыл одну из папок и сказал, перебирая бумаги:
– Я знаю, что вы представляете собой что-то вроде загадки, и в обычное время это, возможно, вызвало бы у меня интерес. Но сейчас мне на вас совершенно плевать. Важно только это.
И он положил перед ней фотографию. На ней пятнадцатилетняя Эллен Савингер смотрела в объектив с улыбкой, в которой угадывалось будущее с безграничными возможностями.
Бергер наблюдал за Натали Фреден. Когда она взглянула на снимок, выражение лица у нее не изменилось. В лице вообще не изменилось ничего, хотя раньше оно казалось очень выразительным.
– Только это, – пояснил он.
Она продолжала просто смотреть на фото.
– Я правильно вас понял? – продолжил он. – Вы отказались от адвоката?
– Я даже не знаю, почему я здесь, – ответила Фреден своим низким тягучим голосом. – Тем более, зачем мне нужен адвокат.
– Это значит «да»?
– Да.
Бергер глубоко вдохнул и повернулся к устройству на маленьком столике.
– Красная лампочка, – сказал и показал он. – Когда она зажигается, начинается аудио- и видеозапись. Тогда все становится официальным и сохраняется. Сейчас лампочка не горит. Хотите что-нибудь сказать мне и только мне, пока мы не перешли к формальному допросу? Тет-а-тет?
– Что ваш телефон все записывает, – ответила Натали Фреден.
Мобильный лежал на столе экраном вниз. В нем ничего не светилось, не издавало звуков. Бергер слабо улыбнулся и нажал на записывающем устройстве на кнопку записи. Зажглась красная лампочка.
Он назвал дату. Сказал, где они находятся. Перечислил присутствующих. Затем обратился к сидящей перед ним женщине:
– Вы, Натали Фреден, в первую очередь, подозреваетесь в сокрытии информации, касающейся похищения Эллен Савингер, пятнадцати лет. Сейчас я предъявил вам обвинение. Вы понимаете, в чем подозреваетесь?
– Да. Хотя понятия не имею, какое это имеет ко мне отношение.
Бергер разложил перед ней на столе три фотографии. Две представляли собой увеличенные и обработанные кадры с его собственного мобильного, сделанные с террасы в Мерсте. Третья была взята из материалов прессы, добытых Силь. На ней Натали Фреден было видно еще лучше. Даже марка велосипеда определялась без проблем. «Рекс».
– Это вы? – спросил Бергер.
– Похоже на то, – спокойно ответила Фреден.
– Вы знаете, где это?
– Не совсем. Я много путешествую на велосипеде. Кажется, идет дождь.
– Вы много путешествуете на велосипеде?
– Да. Мне нравится на нем ездить.
– Тридцать километров до Мерсты под дождем?
– Мерста? Да, о’кей, теперь я знаю, где это. Там была полиция. И пресса. Это ведь фото из СМИ?
– Что вы там делали?
– Каталась на велосипеде. Воскресная прогулка на север.
– И что произошло?
– Я увидела синие мигалки и поехала за ними.
– Это случалось и раньше?
– Что?
– Что вы видели синие мигалки и ехали за ними?
– Случается иногда, да. Если ездишь так часто, как я.
– Когда, например?
– Не могу сказать. Время от времени.
– Здесь, например?
Три фотографии из зимнего леса между Карлскугой и Кристинехамном, все с Натали Фреден и ее велосипедом в центре.
– Похоже, была зима, – спокойно прокомментировала она.
Бергер впервые всерьез в нее вгляделся. Если бы он питал иллюзии, что все пройдет легко, – а он, конечно, не мог такого себе позволить, – то в этот момент заблуждение рассеялось бы окончательно. Простого пути по поверхности не существовало, придется копать глубоко.
Бергер смотрел в ее голубые глаза и пытался уяснить, что же она такое. Либо она исключительно легко лжет, всегда имея под рукой хорошую отговорку, либо она наивна сверх всякой меры. Невероятно сложно решить, что из этого верно.
Решение подсказала интуиция. Прозрение посещало его и раньше, но только сейчас ему удалось сформулировать свои мысли. Уже почти два года назад она подготовилась к тому, чтобы оказаться здесь, именно здесь, когда она назвала свое имя телерепортеру. Интуиция подсказывала: она там, где хочет находиться. Но почему?
В другом мире он бы даже заметил, какая она красивая. Но теперь, когда он понял, насколько сложно всё будет и что ему придется копать очень глубоко, чтобы добраться до истины, он осознал также и необходимость узнать ее лучше. Это был единственный шанс.
– Да, – сказал Бергер. – Это зима.
– Я не знаю, где это. Случается много неожиданного, когда путешествуешь на велосипеде. В этом-то и очарование, так сказать.
– Дальних поездок на велосипеде?
– Да. Они могут длиться неделями. Я путешествую по всей Швеции.
– Без плана?
– В основном, да. Я пытаюсь быть свободным человеком.
– Свободным человеком.
– Да, именно. Я не думаю, что вы такой циник, каким кажетесь, когда произносите это.
– Почему нет?
– Это видно по вашим глазам.
– Стало быть, вы воспринимаете себя как свободного человека?
– Мы все подчиняемся множеству законов, не в последнюю очередь законам природы. Никто не может быть абсолютно свободен. Но можно искать свободы. Это намного сложнее, чем стать циником. Стать циником – это дешевый выход.
– Множеству законов… В том числе экономических?
– Да, и им тоже.
– У вас не было никаких заслуживающих упоминания доходов, нет счетов в шведских банках. Как вы оплачиваете свою свободную жизнь?
– Она не так много стоит. Иначе я не была бы свободна. А велосипед мне подарил мой бывший друг. Экс-бойфренд.
– Но квартира в Васастане стоит немало.
– Это наследство от дедушки.
– Как звали дедушку?
– Арвид Хаммарстрём.
– А родителей?
– Йон и Эрика Фреден.
– Эрика, урожденная Хаммарстрём?
– Да. Но…
– Где вы родились?
– В Умео.
– Где учились в начальной школе?
– В Марихемской школе, кажется. Но откуда этот интерес ко мне? Разве важно не только это?
Она показала на фотографию Эллен Савингер.
В ее жесте было что-то, что спровоцировало Бергера. Пренебрежение, безразличие, что бы то ни было. Он зажмурился на две секунды. Сдержался. Насколько это было возможно. Он все яснее чувствовал, как тикают часы. Как будто его запястье было охвачено огнем.
Он сказал как можно сдержаннее:
– Она не это. Она – девочка, у которой вся жизнь впереди. Она почти три недели просидела в том чертовом доме в Мерсте, запертая в адском подвале, подвергаясь черт знает чему. Я вышел из подвала, и снаружи стояли вы. И в Кристинехамне полгода назад, когда полиция подозревала, что другая пятнадцатилетняя девочка закопана в лесу, вы тоже стояли поблизости. И вы стояли вот здесь, около мотоклуба в Вестеросе годом раньше, когда полиция думала, что еще одна пятнадцатилетняя девочка находится в помещении как добыча хищников. Как, черт возьми, вы могли оказаться во всех этих трех местах?
Все фотографии были выложены. Все карты раскрыты. И все же была только одна, одна карта, на которую он поставил все. Что-то он должен из этого выудить, хотя бы реакцию. Надо пробиться сквозь стену. Нужна одна маленькая трещина.
Бергер наблюдал за Фреден, мобилизовав всю свою внимательность. Ее мимику было чрезвычайно трудно истолковать. Она держалась совершенно индифферентно, но что-то на ее лице все-таки происходило. Он видел это раньше, такой тип реакции. В допросной комнате такое нечасто встречалось, но все же иногда ему доводилось наблюдать подобное – несколько раз, не больше. Такая реакция занимала обособленное место в том реестре внешних проявлений человеческих эмоций, который Сэм Бергер приобрел с опытом. Он только не мог точно определить, что это.
Они далеко от Вестероса, далеко от телекамер, которые неумышленно поймали два ее решения. Тогда многое отражалось у нее на лбу. Два явных решения. Сначала решение в принципе поговорить с местным телевидением, потом решение назвать свое имя.
Если бы она не сделала этого полтора года назад, она бы сейчас не сидела здесь. Ни один из них.
Нет, нынешняя реакция была значительно слабее, и все же ее можно было заметить. Хотя не на лбу, скорее под глазами.
Лоб был абсолютно гладкий.
– Ботокс? – наугад спросил Бергер.
Натали Фреден посмотрела на него. В первый раз не последовало немедленного ответа. И никакой примечательной реакции.
– Лоб, – продолжил Бергер и дотронулся указательным пальцем до верхней части ее лица. – Он был очень выразительным в Вестеросе.
– В Вестеросе?
– Вы знаете, о чем я говорю. Интервью местному телевидению в Вестеросе. Когда вы приняли свое решение.
– Я действительно не знаю, о чем вы говорите.
– Ну, конечно, – сказал Бергер и откинулся на спинку стула. – Итак, ботокс? Зачем он вам понадобился? С чего бы вам хотеть сделать мимику менее выразительной?
В ответ она только покачала головой.
Бергер ждал и думал. Что за реакцию он видел? Он перелистывал свой внутренний реестр. Что из сказанного им вызвало эту реакцию? Масса информации. Когда проявилась та реакция? В какой в точности момент?
Он нашел то, что искал. Это был порыв, непроизвольное желание прокомментировать что-то, им сказанное. Ей пришлось сдержаться. Прокомментировать? Нет, не прокомментировать. Исправить. Да, именно так. Он сказал что-то, что она хотела поправить. Ему захотелось немедленно прерваться и пересмотреть видеозапись.
Беседа о ботоксе нужна была, только чтобы выиграть время и подумать. Все же Фреден ответила:
– Ботокс существует не для того, чтобы разглаживать лоб. Изначально не для этого.
– Это ведь нейротоксин? – спросил Бергер, безразличный к ответу.
– Вариант ботулотоксина с меньшей концентрацией, – сказала она. – Одно из самых ядовитых среди известных веществ. Около одного миллилитра хватило бы, чтобы убить всех людей во всей Швеции.
– И это с радостью впрыскивают себе в каком-то жалком сантиметре от глаз?
– Ботокс поначалу использовался для лечения спазмов, связанных с повреждениями мозга.
Она говорила. Говорила по собственной инициативе. Уже это само по себе было ново. Бергер не стал ее прерывать.
– И очень часто для лечения мигрени, – продолжала она.
Он посмотрел на ее изменившееся выражение лица и спросил:
– Следовательно, мигрень? Вы сделали инъекцию ботокса в лоб против мигрени?
– Да, – ответила она.
– Хм. Серьезная мигрень?
– Достаточно.
Бергер бросил многозначительный взгляд в сторону видеокамеры в левом углу на потолке. Ди, вероятно, уже уловила намек. Он опустил голову, взгляды вошли в клинч.
– Что было неточностью? – спросил, наконец, Бергер. – Из того, что я говорил.
– Что вы имеете в виду?
Он вздохнул и попытался еще раз, но уже чувствовал, что с него хватит.
– Я сказал массу разных вещей о трех местах, где вы стояли среди любопытствующих. Что-то из этого было неточно. Что именно?
Поскольку она только смотрела на него и лоб ее был все так же гладок, Бергер швырнул на стол еще фотографии.
– Март прошлого года, пятнадцатилетняя девочка пропала, полиция проводит операцию в Вестеросе – бац, там стоите вы. Февраль этого года, пятнадцатилетняя девочка пропала, полиция проводит операцию в Кристинехамне – бац, там стоите вы. Вчера утром, пятнадцатилетняя девочка пропала, полиция проводит операцию в Мерсте – бац, там стоите вы. Как вы могли оказаться во всех этих трех местах?
– Это случайность, – ответила Натали Фреден. – Я путешествую по всей Швеции. Я так живу. Месяц-другой мне приходится работать то здесь, то там, несложные офисные обязанности, но в остальное время я не сижу на месте. Иногда я наталкиваюсь на разные вещи. Ничего удивительного.
– Вы правда не понимаете, что это действительно удивительно? Что это по-настоящему удивительно? Вы умственно отсталая? Лежали в больнице?
– Фу, – произнесла она с отвращением и отодвинула от себя фотографии.
– Я серьезно, – сказал Бергер и схватил ее за запястья. Вас нет ни в каких реестрах, вы живете вне общества. Ваш социальный портрет соответствует преступнику, бомжу или психически больному человеку. Но это маска.
– Что это?
– Маска, роль. Вы притворяетесь кем-то, кем не являетесь.
– Вы не понимаете, – сказала она, освобождая руки. – Вы не можете уловить главное. Во мне нет ничего странного, просто я свободный человек. Я именно тем и занимаюсь, что езжу на велосипеде, пользуясь совершенной свободой. У меня нет кредитных карт, Интернета, мобильного телефона. Я попробовала один раз, попыталась завести мобильник, попыталась зарегистрироваться в Фейсбуке. Но я отказалась от этого, к чему оно мне?
Отвратительно было то, что ее рассказ постепенно становился все более достоверным. В первый раз в сопротивляющемся сознании Бергера зародилось сомнение. Тяжелая мигрень, постоянные поездки на велосипеде по Швеции, вероятное прошлое в разного рода клиниках для душевнобольных, никаких постоянных доходов, унаследованная квартира, возможно, обувная коробка, набитая доставшимися по наследству наличными, на которые она живет. И эта странноватая формулировка «это видно по вашим глазам». В целом асоциальное существование вне общества.
Идеальная ассистентка.
Покорная помощница.
Рабыня у хозяина.
– Кто он? – заорал Бергер и встал. – Кто, черт побери, эта мразь, которая держит вас в своей власти? Ради кого вы готовы громоздить ложь на ложь? Кто ваш господин и повелитель? Кто послал вас сюда ко мне?
Дверь за спиной у Бергера открылась. Вошла Ди и полушепотом сказала ему на ухо, очень убедительно:
– Сэм, тебе звонят по важному делу.
Она проводила его к выходу из допросной через одну из двух дверей и мягко и аккуратно закрыла ее за собой. В маленькой звукоизолированной комнатке она обернулась и рявкнула на Самира, сидящего за компьютером:
– Следи за всеми ее движениями. Если она попытается до чего-нибудь дотронуться, сразу же врывайся в ту комнату.
Тут она вперила в Бергера свой самый острый взгляд, покачала головой и отошла в сторону. За ней стоял Аллан. Было ощущение, что даже его кустистые брови говорили: «А ведь все выглядело так многообещающе».
Бергер прикрыл крышкой закипающий котел, мысленно сформулировал ответ и произнес:
– Ты и сам видел, к чему все шло, Аллан.
– Само собой. Но еще я видел, что все шло к срыву.
– Она марионетка, – сказал Бергер. – Она тщательно отобранный псих с измочаленными нервами, которым эта мразь управляет на расстоянии. Она – лишь оболочка вокруг воли другого человека. И ее сюда поместили намеренно. Он хочет, чтобы она была здесь. Она вообще проходила через металлоискатель? Да у нее в животе может быть целая бомба. Или по крайней мере передатчик, записывающее оборудование.
– Ты сам в это не веришь, – возразил Аллан.
– Отправьте ее на рентген, – принялся настаивать Бергер. – На всякий случай.
Аллан метнул быстрый взгляд в сторону Ди, которая сделала солидарную мину. Аллан кивнул и сказал:
– Проследи за этим, Дезире.
– Ты заметила три критических момента, Ди? – встрял Бергер.
– Я заметила лечение мигрени ботоксом, – ответила Ди, заглядывая в блокнот. – Я уже дала поручение. Это не может быть обычной процедурой, и ее должны были провести в течение последних восемнадцати месяцев. Еще я заметила ее реакцию, когда ты раскрыл наши три места преступления. Майя и Силь работают над этим, пытаются определить, в какой точно момент возникла эта реакция. Потому что она ведь хотела поправить тебя?
– Я хорошо тебя натренировал, Ди, – сказал Бергер.
– Черта с два ты меня тренировал. Но ты сказал три? Я не уверена насчет третьего критического момента. Арвид Хаммарстрём и наследство? В таком случае это уже тоже проверяется прямо сейчас, да. Но про Марихемскую школу ведь правда.
– Нет, – ответил Бергер. – Я имел в виду велосипед. Вы его нашли?
– Неясно. Мы конфисковали три женских велосипеда марки «Рекс» в окрестностях дома. У нее с собой не было ключа от велосипедного замка, а все три найденных велосипеда были с замками. Мы пытаемся получить отпечатки пальцев и одновременно сравниваем велосипеды с фотографиями.
– Хорошо, – кивнул Бергер. – Велосипед – подарок ее бывшего. Экс подарил «Рекс». Если повезет, вы найдете этого бывшего. Если повезет еще немного, то этот бывший – наш персонаж.
– Преступник? – воскликнула Ди.
– Проверьте номер на раме. При удачном раскладе можно определить, где и когда велосипед был куплен. И кем.
– Вы наболтались? – спросил Аллан чисто риторически. – Отведи Фреден к медикам, Дезире, пусть быстро сделают рентген всего тела и составят максимально подробное описание состояния здоровья. Анализ на наркотики, лекарства и тому подобное. И примите необходимые меры для защиты. И незамедлительно приведи ее снова сюда.
Ди кивнула.
– Только сначала мне надо спуститься и предупредить медиков.
И она исчезла за второй дверью.
Проводив ее взглядом, Аллан покачал головой.
– И что, черт возьми, происходит? – спросил он без обиняков.
Бергер в свою очередь следил за Алланом. Он выглядел действительно заинтересованным. Неужели хотя бы остатки полицейских инстинктов пробудились в старом бюрократе?
– Самир? – позвал Бергер.
Молодой бородач откликнулся, не отрывая взгляда от монитора:
– Что?
– Самые сильные впечатления от допроса?
Самир оторвался от монитора и сказал:
– Я смотрю на нее сейчас, смотрел на нее все это время. Если бы она действительно была душевнобольной, разве не должна она хоть немного страдать тиком?
– Если бы ты только знал, сколько разных видов отклонений существует, – ответил Бергер.
– Само собой, – сказал Самир и показал на экран. – Но ведь вообще ничего не заметно. Я не вижу никакого внутреннего беспокойства.
Они сгрудились вокруг монитора, наклонились к экрану. Натали Фреден сидела за столом совершенно неподвижно. Ни малейшего движения. С тем же успехом они могли смотреть на фото.
– Никакого любопытства по отношению к моим вещам? – спросил Бергер.
– Вообще никакого, – ответил Самир. – Ни единого движения.
– Уже одно это само по себе указывает на психическое заболевание, – сказал Аллан. – По-моему, она просто полная идиотка с тонким слоем социального глянца, который надо просто снять. Разве не этим ты и начал заниматься в допросной, Сэм, пока тебя не понесло в бой? Что до меня, то мочальте ее сколько угодно. Снимите слой за слоем и убедитесь, насколько пусто там внутри. Интересно, не ложный ли она вообще след. Может быть, она псих, который всегда толчется среди зевак во время крупных полицейских операций. Ездит на велосипеде по всей стране, таская наготове радио, настроенное на полицейскую волну, и немедленно направляется в места, где происходит что-то интересное, чтобы держать руку на пульсе. Сколько вообще существует полицейских фотографий, где она стоит в толпе? Вы проверяли?
Бергер выпрямился и уставился в потолок комнатенки.
– Сколько, – повторил он совсем другим тоном.
Аллан и Самир посмотрели на него со скепсисом, присущим двум разным поколениям. Вдруг зазвонил телефон Бергера. Сигнал напоминал визг недорезанной свиньи. Бергер нажал на кнопку ответа.
– Привет, – произнес насмешливый голос. – Это Сильвия.
– Силь, – ответил Бергер, – ну, что у вас?
– Мы с Майей внимательно изучили запись. Мы считаем, что нашли момент, когда Фреден хотела тебя исправить.
– Я тебя слушаю.
– В самом конце твоей длинной реплики. Ты начал фразу: «Она не это. Она – девочка, у которой вся жизнь впереди». Помнишь?
– Слабо. Продолжай.
– Потом ты выкладываешь все фото на стол и говоришь о первом случае, в Вестеросе.
– Но ведь это не тогда?
– Мы стояли перед дилеммой, – резко сказала Силь. – Какое-то время мы думали, что именно тогда, когда ты заговорил о мотоклубе в Вестеросе. Ты ведь раньше его не упоминал. Потом мы решили, что это скорее тогда, когда ты упомянул добычу для хищников. Помнишь эту формулировку?
– Смутно, но неважно. Это тогда она отреагировала?
– Как я уже сказал, некоторое время мы так и думали. Но потом прозвучала концовка фразы. Я цитирую: «Как, черт возьми, вы могли оказаться во всех этих трех местах?» И вот тут-то и проявилась та реакция.
– Сколько, – произнес Бергер и посмотрел на потолок.
– Да, когда мы внимательно посмотрели и сравнили записи всех четырех камер, то пришли к выводу, что это точно тот момент.
– А конкретнее?
– Когда ты говоришь: «…этих трех местах».
– И что это значит?
– Когда ты называешь число. Три.
– Йес, – сказал Бергер и сжал кулаки.
