Они решили устроить целый спектакль, почти что мистерию, чтобы показать, как должны страдать их враги. Однако прежде всего они хотели продемонстрировать поражение человека, который так долго вызывал у них страх.

– Я бы сразу с тобой покончил, убийца, но нужно еще вытащить из тебя кое-что, – улыбка цвела на устах Кунтца, как гниющая рана.

Гном искусал губы до крови, пытаясь взять себя в руки и не замучить пленника, прежде чем приведет его, связанного, к своим покровителям, в пародии древнего триумфа цезарей. Хотя ему и казалось, что после многонедельных допросов на Лубянке он уже никого и ничего не боялся, всё же Кунтц опасался Брыка, потому что не мог его понять. В человеке, который молниеносно поднимался по карьерной лестнице, скрывалась какая-то тайна и амбиции, недоступные умишке порабощенного слуги, в которого превратили когда-то потрясающего агента. Кунтц хоть и не отдавал себе в этом отчета, сжимался при одной только мысли о Брыке.

А ведь Брык не сделал ему ничего плохого. Он вытащил его из далеких холодных лагерей как раз в тот момент, когда надломленный дух гнома перестал поддерживать силы в измученном теле. От Кунтца уже оставались только самые ничтожные, бездумные инстинкты. Он вставал, потому что все вставали, ел, потому что все ели. А потом работал без отдыха на стройке огромной пирамиды, которая должна была послужить для создания нового могущественного бога. В его глазах не было огня, пока Брык не зажег их обещанием мести.

Кутшебу, которому хорошо досталось уже во время воздушного путешествия, привязали к столбу в одной из землянок. Одна слабая коптилка давала слишком мало света, чтобы Якубовский мог рассмотреть следы избиений на теле пленника, однако он и без того понимал, что Кутшеба сейчас в очень плохом состоянии.

Прежде всего потому, что из него изгнали мару.

Прежде чем сделать это, пленника привязали к колышкам в центре лагеря так, чтобы его разведенные руки и ноги вписывались в контуры нарисованной на земле звезды. В ее верхнем луче разместили голову узника, также обездвиженную благодаря хитрой комбинации кольев и ремней.

– Не бойся, – успел он прошептать своей демонице, а потом ему в рот сунули кол с вырезанными святыми символами Революции. Кунтц содрал с пленника остатки одежды, которая и так сильно пострадала во время предшествующих пыток, после чего педантично закрасил все татуировки, которые Кутшеба делал на протяжении долгих лет. Сперва он хотел выжечь их, но Якубовский и Брык единодушно запротестовали.

– Я отдам вам его целым, товарищ, – пообещал гному старший комиссар. – Но не замучайте его, пока он не скажет всё, что нужно, – и то, что знает, и то, что, как ему кажется, он не знает. Следите, чтобы не переборщить. Революция во второй раз не будет так милостива.

Остальных пленников лишили этого зрелища. Якубовского удивило такое милосердие Брыка, однако старший комиссар просто боялся, чтобы гнев не пробудил силы Шулера. Бога и его товарищей закрыли в землянке, разрисованной шестью магическими кругами и звездой Революции. Ни человек, ни демон не смогли бы их пересечь.

Когда Кунтц покрыл почти всё тело Кутшебы краской из человеческой, звериной и дьявольской крови, чародей Якубовского приступил к изгнанию мары из пленника. Он кружил над мужчиной, попеременно выкрикивая или произнося шепотом какие-то заклинания, а помогали ему два красных шамана, привезенные из приграничья Матушки Тайги. Они осторожно делали надрезы на теле Кутшебы в тех местах, которые считали кратчайшей дорогой к его душе. Мара злилась, сопротивлялась, но они ловко избегали ее ударов, в ответ нанося удары по ее рукам серебряными ножами, так что она аж выла от боли. Кричал и Кутшеба. Он не обещал себе, что не подарит им этого удовольствия, так как хорошо знал возможности опытных палачей. Однако он не думал, что вырвать из него мару будет настолько больно. Ведь она так часто выходила из него сама. Вроде бы – какая разница.

– Мы вытащим ее из тебя навсегда, – засипел ему прямо в ухо Кунтц, как будто читая его мысли. – Искореним и выжжем каждую нить, которой вы были связаны. Ты останешься один, сука!

Потом Кутшеба кричал. От боли и от гнева. И от скорби по потерянной спутнице. Ее тоже замучают в ходе ритуала? Он поклялся, что отомстит и за это, хотя сейчас чувствовал, что одной мести здесь недостаточно. Одно дело – умилостивить кровью память погибших, а другое – прощаться с живыми, не имея возможности им помочь. Он проклинал собственные планы, слишком несовершенные, если они привели ко всему этому, к такой смерти.

Однако нет. Когда они достали мару из Кутшебы и бросили на землю черное измученное тело, как будто она принимала на себя раны, наносимые ее носителю, Кунтц бросился к маре с ножом, но чародей остановил его.

– Ее мне тоже обещали! – прикрикнул на него Кунтц. – Зарежу суку у него на глазах.

– Позже. Сейчас это может убить его.

– Но их уже ничего не связывает, глупый раб! Пусти, говорю!

– Прикоснешься к ней – и я сожгу тебя живьем, гном!

Кунтц замер. Он минуту смотрел на чародея, а потом отвернулся, ища поддержки у своего командира.

– Прислушаемся к профессионалу, – разочаровал его Брык. – Я предупреждал вас, товарищ. Не переборщите.

Они связали мару серебряной нитью, выжгли на ее теле семь печатей с именами вождей и святых Революции, а потом втиснули в клетку из железа. К ней сразу же приставили четырех охранников, которых выбрали из числа комиссаров, хотя она и была не в состоянии сражаться.

Лишенный защиты мары, Кутшеба не мог залечить раны с помощью магии, равно как и не обладал теперь дополнительными силами. Глядя на него, Якубовский впервые за много лет почувствовал наконец, как его покидает страх, этот ужасный страх, подрезавший ему крылья и сковывавший сознание.

С тех пор, как они с сообщниками убедились, что по их следу идет мститель, кто-то, кто знает об их существовании и сговоре, все они жили как в тюрьме. Один по доброй воле закрылся в башне, другой отрекся от своей жизни и имени. Но всё это оказалось тщетно. Якубовский накормил своего покровителя новыми жертвами, а Брык убежал туда, где, как он думал, и сам дьявол не сможет отыскать его. Безуспешно. Кто-то постоянно шел по их следу, они чувствовали, как невидимая петля сжимается вокруг них, затапливает душу и не позволяет жить и действовать. Сколько бы они смогли достичь, если бы не боялись этого проклятого человека! Одного-единственного человека!

Якубовский хрипло засмеялся, но сразу отскочил подальше, потому что Кутшебе еще хватило сил, чтобы плюнуть. А кто знает, что могла содержать слюна такого сумасшедшего!

– Вы уже закончили, товарищ? – Кунтц определенно терял терпение. Он спешил приступить к следующим пыткам. Его абсолютно не интересовали секреты Кутшебы, он только жаждал причинить ему как можно больше боли. Когда его едва ли не силой удалось оторвать от узника, он пошел издеваться над марой, а потом рассказывал Кутшебе обо всём, что сделал с ней.

– Его нельзя убивать, – напомнил ему Якубовский. – Этот проклятый мститель еще не все рассказал нам.

Несмотря ни на что, он сейчас с облегчением покидал землянку, в которой допрашивали Кутшебу. Он не выносил вида пыток и того, что его люди иногда проделывали с пленными. Его тошнило от запаха паленого мяса, вони гниющей крови и смрада экскрементов. Издевательство над другими напоминало ему о собственной смертности. Этим он не отличался от остальных – если бы его отдали в руки Кунтца, он бы тоже превратился в кусок мяса, а его светлый разум наполняла бы только жажда конца. Он был рад кончине Кутшебы, но предпочитал, чтобы его убили быстро и чисто. Жаль, что нельзя было так сделать, пока из него не вырвали последнюю, самую важную тайну.

Кутшебу, как оказалось, не нужно было долго пытать. Он охотно рассказывал о том, как убивал их друзей, на самом деле он хвастался этим. И только под конец первого дня они поняли, что, хоть рассказал он и много, но не выдал никого, о ком бы они еще не знали. Они позволили обмануть себя из-за излишнего усердия Кунтца, который не прекращал пытать узника. В ходе допроса казалось, что Кутшеба действительно признается под действием боли, а не для того, чтобы посмеяться над ними.

– Три дня, – напомнил Якубовскому Новаковский, ожидая его перед местом обитания Кунтца. Постоянно сопровождавшие его «опекуны» – четыре обычных красноармейца – с интересом рассматривали чужака. Раньше они лишь слышали о марсианах, но ни одного не видели. Чужих не очень привлекала Революция, никто из них не проникся ее идеями. – Вы пытаете его уже три дня.

По неизвестным причинам Якубовскому было стыдно перед марсианином. Он чувствовал себя как варвар перед представителем высшей цивилизации. Обычно он считал себя равным пришельцам с другого конца космоса, но такое открытое, жестокое применение силы делало из него варвара даже в собственных глазах.

– Он сам виноват, – ответил он со злостью. – Вам его жаль? Вы тоже старались его использовать! В конце концов, что вы тут до сих пор делаете? Разве еще не закончили погрузку?

Тридцать телег должны были увезти ту часть сокровищ, которую отдали Новаковскому в обмен на то, что он примкнул к сговору. У Якубовского болело сердце при одной только мысли о тех богатствах, которые отдавали в руки марсианина. Одно его радовало – что самая ценная добыча досталась ему. Интересно, понимал ли марсианин, что в действительности они нашли настоящее сокровище? Что неповрежденную емкость с настоящей протобожественной эссенцией марсианской энергии, используемой для производства мифобомб или богов, они оставили себе.

Они отдали ему состояние, но эта емкость, использованная соответствующим образом, могла сделать из них богов.

– Подумай, – объясняя ему это, Брык говорил шепотом даже в магически защищенном помещении. – Вожди Революции испытали трансцендентность через смерть и веру десятков миллионов, создав нечто совершенно новое, государство, которое является живым организмом, а они – его мозгом и сердцем. Сколько труда они вложили в то, чтобы достичь бессмертия! А для нас эта возможность на расстоянии вытянутой руки… Достаточно только реализовать наши планы. И сейчас мы близки к этому как никогда.

Как ни парадоксально, но именно Кутшеба толкнул их на этот путь. Если бы не его гнев и упорство, они бы просто доживали свои жизни в богатстве. Возможно, обладали бы большой властью и влиянием, но только и всего. Однако, защищаясь от него, они прибегали ко всё более отчаянным методам, пока им в голову не пришел по-настоящему великий план. Прибрать к рукам власть над Революцией и отгородиться от неутомимого мстителя не какими-то там охранниками, а многомиллионной армией и самим государством-богом! По сравнению с этим их первоначальные планы казались детской игрушкой. А потом они получили неожиданную премию: сокровище марсианина.

– Почти закончено, – голос Новаковского вырвал его из задумчивости. – Но вы еще не согласились отдать мне остальных пленников.

– Мы не можем отпустить Шулера Судьбы. Он убьет нас. Даже если мы прикроемся его дочерью. Это сильнее его.

– Но цыганка и великан вам ничем не угрожают. И парень. И Грабинский.

Якубовский не был так в этом уверен. Марсианин не понимал, как сильно они были связаны с Кутшебой. В этом человеке, а может, во всей его миссии было что-то необычное. Он не мстил, как другие убийцы, но умудрялся использовать с этой целью всю основу нового мироздания, он сделал из своей мести целую историю, превратил ее почти в миф. Тех, кто пошёл за ним, он связал с собой узами, которых, возможно, сам не понимал. Они могли быть так же опасны, как и он.

Помимо всего прочего, они были свидетелями. А значит, представляли опасность.

А сейчас ничто не должно было встать на пути Якубовского и Брыка и помешать их планам. Ничто и никто.

Кунтц умер быстро, как будто над ним смилостивился какой-то бог или дьявол. Ни одно из проклятий, которые Кутшеба адресовал гному, уже не могло исполниться. Нож легко вошел между ребрами. Жертва почти не почувствовала, как лезвие проникает в тело, но дернулась под тяжелой ладонью, закрывающей рот, и застонала, когда острие прокрутилось в сердце.

«Как же так?» – еще удивился он и умер.

– Надеюсь, для тебя в аду уготовано специальное место, – прошептал Евгений и сплюнул на тело, которое продолжало биться в судорогах.

Он положил труп на землю. Не опоздал ли?

Кутшеба был еще жив. Матушка Тайга, после трех дней таких пыток?!

– Кто здесь? – простонал он. – Шулер, это ты?

– Т-твой большой друг заточен. Придется убегать без него.

– Евгений?

– Я не успел выдать тебя, брат. Хоть так спасу. Я приготовил лошадей. Мы убежим к Матушке Тайге. Да, у нас получится. А если нет, я сам тебя добью. Тебя больше не будут мучить!

Он отвязал Кутшебу от столба, стараясь делать это как можно аккуратнее.

– Подожди! – простонал Кутшеба. – Этот сукин сын прибил мне надрезанные куски кожи к дереву. Ты отдираешь меня живьем. Обрежь ее.

– Мамочка, что они хотели с тобой сделать!

Тихая улыбка Кутшебы удивила его. Он сошел с ума?

Евгений не отважился зажечь коптилку. Он на ощупь находил куски кожи и, не слушая Кутшебу, который требовал обрезать ее, осторожно вынимал гвозди.

– Как ты выжил, Стах?

– Мне придавали силы.

– Кто?

– Мои. Они здесь. Ходят за мной по пятам, а она не говорила мне, ведьма. А должна была знать.

Не понимая, о ком речь, всё более обеспокоенный Евгений помог Кутшебе сесть. Он глухо простонал, когда увидел, в каком состоянии его ноги.

– Ах да, сломаны. Не убежим мы сейчас, как ты хотел, Евгений. Мне нужна моя дорогая девочка. И друзья.

– Красных почти двести, Стах. А твою мару охраняют четверо комиссаров. Это чудо, что мы еще живы.

– Ты еще не видел настоящих чудес, друг. Только помоги мне, я сам могу держать нож.

– Мамочка, у тебя и пальцы поломаны!

– Этот засранец боялся рисковать. Ладно, здесь режь.

Кутшеба подставил левую ладонь под острие ножа.

– С ума сошел? Ты мало крови потерял?

– Режь, если хочешь, чтобы мы вышли отсюда живыми.

Жалея, что ввязался во всё это, Евгений надрезал кожу в единственном неокровавленном месте на теле Кутшебы.

На руке медленно проступило несколько капель, а следом за ними прямо на ладонь Кутшебы выплыл огонь.

– Это плата, – сообщил в конце их общей прогулки епископ Николай, надрезая свою ладонь. – Можешь использовать это сейчас, можешь когда-нибудь потом. Одна капля. Хватит на семь минут. Я не знаю точно, что она даст тебе. Вылечит, поможет. Возможно, ты станешь быстрее, а возможно, у тебя будут видения. Ты не станешь богом, и это не навредит твоей девочке. Но на семь минут ты станешь намного сильнее. Потом моя кровь сгорит, и ты вернешься в прежнее состояние.

– Не можешь дать мне больше? Хотя бы три?

– Не торгуйся, сын мой. Используй мудро то, что получил.

Кутшеба слизал каплю крови Николая и стиснул зубы, чтобы не закричать, потому что, как только он попробовал ее, жар овладел его телом, сжигая изнутри все раны. Евгений ойкнул и отшатнулся, заслоняя глаза, потому что на мгновение землянку залил яркий свет. Когда зрение вернулось к нему, Кутшеба стоял рядом целый и невредимый.

– У нас несколько минут, Евгений. Не будем заставлять их ждать.

Они не скрывались. Шли, как будто были красноармейцами и имели полное право бродить ночью по лагерю. Стражники, привыкшие, что бесцеремонность означает власть, не обращали на них внимания, тем более что в темноте никто не мог различить их лиц.

Иначе повели себя комиссары, охраняющие мару. Они насторожились при виде пришедших, выставили перед собой когти.

– Пароль! – произнес командир стражи.

– Шесть минут! – ответил Кутшеба и кинулся на демонов.

Командиру он разорвал горло голыми руками, второму комиссару ударом ноги сломал позвоночник. Остальные двое кинулись к нему, но Евгений в этот момент перерезал ближайшему из них горло и замер, когда демон как ни в чем не бывало повернулся к нему. Однако спустя миг кровь хлынула из раны и комиссар упал. Последний попытался убежать, но Кутшеба добрался и до него.

– Я вижу все их движения наперед! – Он вытер кровь со рта: последнему комиссару он перегрыз горло. – Вот это сила! Интересно, а Шулер постоянно это видит?

Он не терял времени на поиски ключей от клетки. Он разрушил ногой магические круги, вырвал железную дверь и вытащил мару наружу.

– Мирек? – она даже не пыталась встать. Евгений, который наблюдал за тем, что с ней делал Кунтц, не удивлялся, что она была так слаба. Скорее, удивлялся, что еще жива. – Ты светлеешь… ты умер? Я очень слабая… я ничего не почувствовала.

Она смогла только поднять руку, он схватил ее и прижал к себе.

– Жив, проклятие ты мое. Мы оба живы.

– У меня уже нет сил, Мирек. Прости меня.

Он поцеловал ее, впервые ничего не беря от нее, но вливая в нее силу епископской крови. На миг снова вспыхнул свет, но на этот раз он погас быстрее, хотя и не настолько быстро, чтобы скрыть блеск в глазах стражников на другом конце лагеря. Но этого было достаточно.

Кутшебу начала пожирать тьма, выплывающая из мары.

Тень вспыхнула от резкого света, набухла и приняла форму корней, которые вбивались в Мирослава, оплетали и врастали в него. Свет погас, и уже не было никакой черной женщины возле Кутшебы, потому что мара снова поселилась в его душе.

– У нас четыре минуты, – сообщил он изменившимся голосом.

– На твои фейерверки сбежится весь лагерь, – очнулся Евгений. – Двести сукиных сыновей. По сотне на каждого. Только у меня нет никакого фокуса-покуса, который бы меня спас!