Погода все сильнее портилась по мере приближения к границам Вечной Революции. Никого это не удивляло – на пограничье всегда стояла паскудная погода. Границы охраняли тяжелые грозовые тучи, созданные погодниками-рабами, и готовые в любой момент поразить путников молниями. Идеологически обработанные бури таились среди скелетов деревьев и людей, оставшихся после нескончаемых битв Пущи с Революцией.

Даже Ванда перестала рисковать и наблюдала за округой только из каюты. Хотя сонные атаки уже прекратились, члены экипажа ходили злые и раздражительные. Крушигор, опираясь на свой трехметровый авторитет, не замедлил объяснить всем, что именно Саре они обязаны спасением от кошмаров, потому цыганку никто и не трогал. Зато доставалось технике. На борту жаловались на канаты и крюки, в машинном отделении много нелестных слов звучало в адрес двигателя, который жрал слишком много топлива, на кухне свои самые тяжелые минуты переживали кастрюли и тарелки. Не помог даже Мочка, который быстро всем напомнил, что даже невинно брошенное в злом расположении духа ругательство может погубить весь корабль; если кто-то, к примеру, проклянет канат, плохая энергия впитается и испортит его. Ругательства поутихли, но злость, которую теперь никак нельзя было выплеснуть, только росла.

«Ягелло» все время следовал за ними – не приближался и не отставал. Хуже того, Мочка сообщил Новаковскому, что к ним направляется еще один дирижабль. Его еще не было видно, но капитан «Батория» сумел почувствовать его присутствие.

– Мы справимся с двумя кораблями, если возникнет необходимость? – как-то вечером спросил Кутшеба.

– Будет трудно, – признал Новаковский.

Они сидели вчетвером в его комнате. Кутшебу сопровождал Грабинский, а марсианина – Чус. Новаковский оказался фанатом бриджа. А в Грабинском он нашел такого же фаната этой игры. Вдвоем они научили Кутшебу ее основам и втянули его в регулярные вечерние партии, которые использовали также для обсуждения дел, к неудовольствию Чуса, который подходил к игре очень серьезно. Бридж, в котором игроки переговариваются не только для того, чтобы сделать ставки, был для слуги не настоящим бриджем, а карикатурой на благородную игру, богохульством и профанацией.

– Вы этого не предвидели? – спросил Кутшеба, забирая тузом короля. На миг показалось, что марсианин гадал, спрашивают его про игру или про поход.

– Не все можно предвидеть, – ответил он наконец. – Хотя этот туз… боюсь, вы немного отвлекаете благородного Чуса во время ставок, отсюда эти ошибки. Нет-нет, это очень хорошо, – Новаковский жестом сдержал извинения слуги. – Так игра становится интересней.

Чус недовольно покачал головой, но снова быстро взял себя в руки. Он сидел красный от стыда. Румянец, однако, придавал живость его обычно серьезному бледному лицу, а почувствовав это, он засмущался еще больше. Он терялся среди мужчин, которые весело поглядывали на него, собрал шестерки козырной десяткой и, осознав, что наделал, закрыл лицо картами, чтобы игроки не увидели паники в его глазах.

Как все эгоцентричные паникеры, он слишком нервничал по мелочам. Грабинский, притворяясь, что его не интересует разыгрываемая Кутшебой партия, вертел в руках рюмку. Его абсолютно не интересовал Чус с его проигрышем и унижением. Кутшеба, который очень не любил проигрывать, сосредоточился на игре и поэтому не обращал внимания на мучения слуги.

– Я бы советовал не пересекать границы Революции, – сказал Грабинский, и Чус воспылал к нему исключительной благодарностью за нарушение бриджевого этикета. – Они там слишком чувствительны к таким вещам. Науськают на нас все, что у них есть.

– Вы там были?

– Да вы что! Оттуда не возвращаются. В большинстве случаев, – он бросил взгляд на Кутшебу. – Так или иначе, на железных дорогах ходит много легенд. Мы когда-то пробовали открыть часть путей возле границы. Даже если заключался договор, всякое случалось. В итоге Железным дорогам пришлось отказаться от этой идеи.

– Мы должны атаковать первыми, – сообщил Кутшеба, беря следующую взятку.

– Вечную Революцию? – Новаковский поднял одну бровь, безусловно гордясь, что ему этот жест удался.

– «Ягелло». Мы должны атаковать «Ягелло», прежде чем к нему присоединится второй дирижабль.

– Без провокации? Они не предприняли против нас ни одного враждебного маневра.

– Не считая кошмаров, – напомнил Грабинский.

– Это правда, – марсианин кивнул. – Я забыл. Однако одно дело насылать сны, а другое – обстреливать корабль.

– Не соглашусь. – Кутшеба пересчитал взятки и наморщил брови. Ему все еще не хватало двух. – В нашем мире это одно и то же. Вы завербовали меня, чтобы я давал советы в непредвиденных ситуациях. Сейчас именно такая. Мы должны отойти от границы и атаковать «Ягелло», прежде чем к нему подойдет подкрепление. Может, удалось бы отойти к Диким Полям, чтобы не начинать сражение возле границ Революции? Нам известно, что их капитан настроен по отношению к нам не слишком дружелюбно. Если он получит поддержку, им даже не придется вступать в бой. Достаточно просто оттеснить нас к границам Революции. На пограничье мы используем на полную мощность возможности Мочки, потому как энергики, которые служат Революции, могут посчитать это провокацией. Мы оказались в скверной ситуации и должны ее изменить. Либо атакуем, либо сворачиваем.

– Вы перестали подбирать слова, господин Кутшеба?

– Вы наняли меня не за мои выдающиеся дипломатические таланты.

– Вы пробуждаете дорогие моему сердцу воспоминания, – даже потеря очередной взятки не нарушила спокойствия марсианина. – О тех временах, когда я командовал флотом. Тогда и я любил агрессивные методы. Хотя, признаюсь, мне никогда не приходилось сражаться с более сильным противником.

– Поэтому вам лучше прислушаться к совету поляка, – вмешался Грабинский. – У нас большой опыт сражений с превосходящим по силе противником.

– Это видно даже здесь, – сказал Кутшеба, забирая, наконец, последнюю взятку. – Пять червей!

– Новичкам везет, – все еще растерянный Чус отважился прокомментировать ситуацию и тут же извинился, засмущавшись еще больше. Он уткнулся в карты, полученные при новой раздаче, и делал вид, что не видит за ними мира.

– Я все вижу, – игривые нотки в голосе герра Кунтца раздражали Кутшебу. – Вы новичок в таких делах, вы едва оперились. И правильно делаете, что обращаетесь за помощью к профессионалам. Но почему сразу к десятерым? Половины бы хватило.

– Половины хватило бы для поражения, герр Кунтц. Я хочу сохранить голову на плечах и заработать.

Они уже в который раз приходили посмотреть на Вавель. Гном настаивал, что может разглядеть вещи, которых не видит никто, кроме него. Он имел в виду в первую очередь слабости дракона, время кормления которого как раз приближалось. С Кутшебой он поздоровался чрезмерно радостно, Шулеру едва кивнул, относясь к нему как к охраннику, а не сообщнику. Бог принял эту роль и помалкивал, как и пристало порядочному охраннику.

Когда одни стражники удерживали зевак на нужном расстоянии от Драконьей ямы, другие уже гнали к ней аккуратно стриженных овец и баранов, а также три свиньи. Одурманенные какими-то веществами, а может чарами, животные не выглядели обеспокоенными. Они покорно дали завести себя в яму и не испугались, даже когда из нее появилась морда дракона – длинная, зелено-коричневая, напоминающая голову крокодила, но намного больше. Светло-зеленые глаза были не лишены разума.

Толпа начала аплодировать хозяину ямы. Бестия повернула голову в их сторону и будто кивнула, что стоявшие вокруг, скорее всего, приняли за поклон, так как аплодисменты усилились. Не обращая больше на них внимания, дракон целиком выбрался из ямы. Он долго присматривался к животным, будто раздумывая, какое из них съесть первым. Наконец он потянулся огромной лапой к самой маленькой из овец, наколол ее на коготь, подкинул над головой и поймал в воздухе, раздавив одним щелчком большущей пасти.

К аплодисментам добавились крики «ура».

Герр Кунтц заметно позеленел.

– Выпендривается, – простонал он, закрывая рот надушенным платочком. – Это проклятое животное сделало из бойни спектакль!

– Людям нравится.

– Люди!.. – фыркнул гном, но не закончил мысль, подумав, что Кутшебе могут не понравиться его рассуждения о различиях между видами.

За дальнейшей трапезой дракона они наблюдали молча. Когда под аплодисменты дракон вернулся в свою берлогу, герр Кунтц вытер пот со лба и выразил надежду, что золота и серебра в Драконьей яме действительно очень много.

– Если там вообще что-то есть, – он окинул Кутшебу серьезным взглядом. – Мне все-таки кажется странным, что никто не нашел эти сокровища до нас.

– Да кто же их искал? Когда сплавщики их прятали, вокруг шла война, а город несколько раз переходил из рук в руки. Царил полный хаос. После войны было не лучше. Краков лежал в руинах, в нем стояли армии не одного, а сразу двух агрессоров. Умереть здесь было проще, чем выжить. Даже те, кто знал о сокровищах, боялись за ними вернуться.

– А после Предела? Почему ни один маг не нашел их? Почему дракон их не почувствовал?

– Может, из-за чакры? А может, потому, что холм полон забытых древних легенд, костей, руин, святых деревьев и фигурок запрещенных богов? Тут никто не копает, герр Кунтц, никто ничего не ищет. Считается, что все в этих скалах и в этой земле укрепляет могущество Вавеля. Раскопки здесь – это чистое святотатство.

– То есть нам еще и это придется взять на свою совесть?

– У вас есть совесть, герр Кунтц? Какая бесполезная вещь…

Гном неискренне рассмеялся.

– А вы? Господин Океанский, не буду скрывать, я старался кое-что о вас разузнать. Но никто никогда не слышал о господине Океанском. Это ничего, я понимаю, что вы представились нам фальшивой фамилией. Я спросил у предсказателей, а людям, чувствительным к энергикам, приказал следить за вами. И знаете что? Предсказатели не могут вас почувствовать, не могут увидеть ни вашего прошлого, ни будущего. А те, другие, могут только сказать, что вы находитесь под особой защитой, которой они не понимают, но которая, по их мнению, может быть каким-то видом проклятия. Вы думаете, такие вещи помогают вызвать доверие к вам?

– Пусть полтонны серебра помогут вам укрепить доверие, герр Кунтц. И еще четверть тонны золота. Столько там осталось.

– И вам это известно от духов? Ведь ни с одним из тех, кто мог бы хоть что-то знать, нельзя наладить связь?

– Тех, которых легко найти, я отсек.

– Кто вы такой, черт побери, что у вас такие возможности?

– Герр Кунтц, разве я спрашиваю, кто вы такой и как на самом деле ваша фамилия? Что вы делаете в Кракове, если вам не грозила никакая опасность в Берлине, откуда вы вернулись год назад. Нет, герр Кунтц, я вас об этом не спрашиваю. Я верю, что вы, как и я, хотите заработать. Полтонны серебра, герр Кунтц. Это не нападение на банк. Это проникновение в вавельское подземелье, одно из наиболее охраняемых мест в городе. Нам предстоит обмануть дракона и стражу, спрятаться от предсказателей и вывезти почти тонну драгоценностей за одну ночь. Такие вещи требуют приготовлений, а эти приготовления стоят денег. Я не какой-то воришка или бандит, герр Кунтц, я серьезный инвестор. Если бы я не купил страховку от предсказателей, мне пришлось бы опасаться лучших ясновидцев с вавельского холма, так как они знали бы об этом нападении еще до того, как я вам его предложил. А вы обеспокоены тем, что я принимаю меры? Радуйтесь этому, герр Кунтц. Лучше подумайте о том, что я оплатил страховку, которая защищает нас всех!

– Чрезмерная любезность, – проворчал гном, но тут же взял себя в руки. – То есть я вам, разумеется, очень благодарен. Но с меня можете эту защиту снять. У меня своя. И я боюсь, как бы ваша не нейтрализовала мою.

– Как хотите. Я могу считать, что мы партнеры?

Гном кивнул, без тени сомнения пожал протянутую ему руку и ушел.

– Думаешь, поверил? – спросил Шулер.

– Он так испугался этих моих страховок, что точно в них поверил.

– Ты же не делал этого. У тебя нет на это денег.

– А как он проверит? В конце концов, предсказатели за нами и так не следят. Об этом Корыцкий позаботился.

– Ты когда-нибудь заврешься, Мирек.

– Все вокруг вранье, друг мой. Наша жизнь – иллюзия. Если ты веришь, что всегда, да хотя бы завтра, все будет так же, как сейчас, то ты уже обманываешь себя. Этот гном делает вид, что не работает на Революцию, хотя голем, который следил за нами, побежал прямо к нему. Я вру ему. Корыцкий, скорее всего, врет мне. Выиграет тот, чья ложь окажется лучшей.

– Вы, кажется, обманули смерть? – Ванда отыскала Кутшебу, когда тот всматривался в Вековечную Пущу с носа корабля. Он оставил марсианина наедине с советниками, подумав, что будет лучше, если они вместе обдумают то, что он им сказал. От Мочки он избавился после прочтения одной главы романа. Хотя одержимый и просил почитать еще, Кутшеба демонстративно закрыл книжку и ушел.

– С тобой нет Яшека?

– Я хотела поговорить с вами наедине. Папа немного помог ему потеряться на нижней палубе.

– Похоже, я создал хранителя для нас обоих. Чего ты от меня хочешь, мелкая?

– Сначала ответьте на мой вопрос.

Она подошла к нему и тоже оперлась на балюстраду. В темноте почти не было видно деревьев, но можно было почувствовать их хищное присутствие. Они разорвали бы дирижабль на куски и поглотили его пассажиров, если бы могли. Они ненавидели людей так сильно, что готовы были пожертвовать целыми гектарами Вековечной, чтобы только выиграть битву и избавиться от людей. Кутшеба слышал когда-то о существовании племен, которые договорились с Пущей. Он не верил в это. Чтобы начать переговоры, нужно остаться в живых после первой стычки, но еще никто не пережил встречи с деревьями Вековечной, если не считать безумных ветеранов очередных войн. В других лесах людям удавалось выжить среди одержимых деревьев и зверей – Саре, например. Одержимые духами леса могли быть дикими и опасными, однако ни один из них не ненавидел людей так сильно, как Вековечная Пуща. Максимум, они охотились на них, как и на других зверей.

– Кто тебе это сказал? Шулер? С ним мы разных дел натворили.

– Нет, не папа. Господин Грабинский. Он сказал, что вас повесили в Кельце, но вы обманули смерть.

– Ах это. – Кутшеба затосковал по сигарете. Это был хороший момент, чтобы затянуться, хотя бы для того, чтобы задуматься над ответом. Мара подсказала ему несколько вариантов. К его удивлению, ни один из них не предполагал выбрасывание Ванды за борт. – Нельзя обмануть смерть, девочка. Можно заигрывать с демонами и богами, даже с налоговыми инспекторами. Но смерть неподкупна, она мстительна и проницательна. Если ты умер, то уже не живешь.

– То есть вас там не повесили?

Мара засмеялась. Кутшебу удивляло и даже беспокоило, что, подобно большинству известных ему живых существ, она тоже, кажется, испытывала слабость к Ванде. Даже Мочка начинал засматриваться на девушку, как влюбленный щенок. «К черту, она мне и самому нравится!» – осознал он. Однако мара, связанная только с ним, не должна питать теплых чувств еще к кому-то. А может, это его симпатия к девушке подействовала на нее?

– Повесили меня, – порой ничто так не остужает настойчивости, как искренность. – Я убил одного негодяя, из-за которого когда-то погибли моя жена и дети. Но все видели в нем только шефа одного из больших международных торговых сообществ, который обеспечивал работой как минимум половину из них, давал деньги на школы и больницы. Чуть ли не святой!

– Может, он хотел искупить вину?

– Тогда я выставил ему подобающий счет. Поверь мне, девочка, чтобы его оплатить, не хватило бы мелких добрых поступков. За кровь платят кровью. Смерть – единственная монета.

– Как вас поймали?

– Со мной не было Шулера. Его отсутствие приносит мне неудачу.

– Господин Грабинский говорил, что вы, вероятно, дали себя поймать. Чтобы все подумали, что вы погибли.

– Господин Грабинский иногда слишком все усложняет. Меня поймали, потому что я подвернул ногу, когда перескакивал через стену. Я потерял там чертовски хорошие пистолеты.

– Не морочьте мне голову! Я хочу знать, как вы выжили!

– Ты знаешь мою защитницу, правда же? В случае необходимости она может усилить мои возможности. Дольше, чем обычные люди, я могу обходиться без еды и питья, могу не спать неделю или две и почти не ощущать усталости. А порой даже мои мышцы и кости реагируют иначе. Например, мой позвоночник способен выдержать больше, чем у других, а петля на шее не удушит меня так быстро. Ну и сердце может замедлиться настолько, что плохой врач или, скажем, палач не услышит его биения. Если у тебя есть подружка, которая может обеспечить все это, нужно только хорошо сыграть – зрелищно дергаться на веревке, хрипеть и, наконец, остыть. Сброд тебе поверит, потому что увидит то, что хотел увидеть. Потом ты впадаешь в транс, потому что мозг не выдерживает замедленного ритма сердца, и все верят в то, что ты умер. Только смерть смотрит на тебя прищуренным взглядом и лукаво грозит пальчиком, потому что ее не обманешь. Я удовлетворил твое любопытство?

– Почти. А что потом?

– Потом человек просыпается на алтаре теней и ему нужны новые штаны, потому что организм тоже был обманут и отреагировал по-своему. Почему ты спрашиваешь об этом?

– Сара утверждает, что вы уже не человек, а живой труп. Я хотела убедиться. К тому же я еще никогда не встречала того, кто пережил смерть. Вы знаете, когда-нибудь я захочу поговорить с этой вашей подружкой.

Она повернулась к Кутшебе, но мужчина почувствовал, что она смотрела не на него, а на мару. Та странно отреагировала. Испугалась Ванду и одновременно обрадовалась обещанному разговору.

– Кто ты, девочка? – прошептал Кутшеба.

– Еще не знаю, господин, – весело ответила она, присела в реверансе и убежала. Может, потому, что исчерпала свое любопытство на этот вечер, а может, потому, что Яшек, в конце концов, нашел дорогу и уже приближался к ним.

– Господин марсианин везде вас ищет, – прокричал он, увидев Кутшебу и сделав вид, что вовсе не интересовался Вандой. Наверное, Сара подсказала ему новую стратегию. – Я встретил господина Грабинского, он тоже велел вас поискать.

– Господин Грабинский, – хмыкнул Кутшеба. Надо бы уточнить, откуда Грабинскому известно о событиях в Кельце. Как эти сведения могли дойти до пьяницы – станционного смотрителя в глухой деревне? – Ну, раз уж они оба меня так ищут…

– А как вы думаете, зачем ищут?

– Думаю, Яшек, что пора готовиться к сражению.