4
Дара

В бездонной тишине зимней ночи Дара пробирался по черному лесу.

Совершенно беззвучно, крадучись, он двигался вперед бок о бок с пятью молодыми Дэвами, которые вторили каждому его шагу. Они обмотали сапоги тряпками, чтобы приглушить звук шагов, и вымазали шерстяные кафтаны в пепле и грязи, подражая рисунку голых деревьев и каменистой почве. Были и магические, более действенные методы маскировки, но сегодня они не просто выполняли очередную миссию – это была проверка боем, и Дара хотел бросить вызов своим юным рекрутам.

У следующего дерева он остановился и рукой подал знак своим подчиненным последовать его примеру. Он прищурился и внимательно изучил мишени. Его дыхание паром собиралось под платком, закрывавшим нижнюю часть его лица.

Слухи оказались правдивы: два гезирских скаута из Королевской гвардии. Молва о них стремительно разлетелась по разоренной территории северного Дэвастана. Якобы они прибыли для надзора за пограничными землями. Осведомители доложили Даре, что такие визиты были в порядке вещей: дежурная проверка примерно раз в полвека, чтобы вытрясти из жителей долги по налогам и напомнить о всевидящем оке короля Гасана. Но момент казался Даре подозрительным, и поэтому он вздохнул спокойнее, когда бану Манижа велела ему привести скаутов к ней.

– Не проще ли будет убить их? – было единственным его возражением. Вопреки расхожему мнению, убийства не приносили Даре удовольствия. Но еще меньше удовольствия приносила мысль, что Гезири узнают об их с Манижей существовании. – Земли здесь полны опасностей. Я могу обставить все так, как будто их растерзали дикие звери.

Манижа отрицательно покачала головой.

– Они нужны мне живыми. – Она приняла строгий вид – похоже, за последние несколько лет бану Нахида успела чересчур хорошо его изучить. – Живыми, Дараявахауш. Это не обсуждается.

Что и привело их сюда. Две недели у них ушло на то, чтобы разыскать скаутов, и еще два дня – чтобы незаметно пустить их по ложному следу. Его подчиненные передвигали межевые камни, выкладывая их дугой, чтобы сбить Гезири с проторенного курса на деревню Сагдам и увести в самые дебри непроходимых лесов, опоясывающих здешние горы.

На скаутов было жалко смотреть: закутавшись в меха и войлочные одеяла, они жались друг к другу, ютясь под навесом наспех возведенного шалаша. Слабый костер постепенно угасал под напором густого снегопада. Старший скаут курил трубку, и в воздухе разливался приторно-сладкий запах дымящегося ката.

Но Дару интересовали не трубки и не ханджары, заткнутые у них за поясами. Он стал шарить по лагерю взглядом. Наконец он нашел то, что искал: зульфикары покоились на каменном возвышении аккурат за спинами скаутов. Кожаные ножны мечей были обернуты слоем войлока, чтобы защитить лезвия от снега, но Даре удалось заметить выглядывающую из-под ткани рукоятку.

Он мысленно выругался. Мастера владения зульфикарами ценились на вес золота, и Дара тешил себя надеждой, что король не отправит опытных фехтовальщиков на миссию, которая, по всем расчетам, не должна была быть ничем примечательной. Зульфикары, изобретенные во времена войны с Советом Нахид (или, как утверждают поклонники более возвышенной версии, украденные у ангелов, охранявших Райские Врата), на первый взгляд могли показаться обыкновенными скимитарами – да, лезвие из красной меди, раздвоенное на конце, выглядело непривычно, но в остальном внешне они мало чем отличались.

Но воины Гезири – и только Гезири – были обучены извлекать ядовитое пламя из смертоносного лезвия зульфикара. Малейшее соприкосновение с кожей означало верную смерть. Раны, нанесенные зульфикаром, не исцелялись даже прикосновением Нахид. Это оружие изменило ход войны и положило конец правлению благословенного Совета Нахид, погубив в процессе несметное число Дэвов.

Дара бросил взгляд на рекрута, стоявшего ближе к нему. Мардоний был самым молодым из них и входил в так называемую Бригаду Дэвов – немногочисленный коллектив воинов-Дэвов, некогда допущенных к службе в Королевской гвардии. После смерти Дары на корабле они были изгнаны из города. Командиры, которых Дэвы считали своими товарищами, вышвырнули их из казармы и оставили с пустыми руками посреди Большого базара. Там на них и напала толпа шафитов. Дэвы были безоружны, сильно уступали шафитам в числе, поэтому их жестоко избили, а некоторых даже убили. На лице и руках у Мардония до сих пор остались шрамы от «огня Руми», как вечная память о том побоище.

Дара подавил подступающий приступ тревоги. Он уже объяснил своим подопечным, что брать Гезири в плен им придется без его помощи. Что это редкая для них возможность применить освоенные навыки на практике. Однако выступать против зульфикара – совсем не то же самое, что против обычного солдата.

И все же… Им нужно на чем-то учиться. Рано или поздно, да поможет Создатель, им придется иметь дело и с зульфикарами. Они сойдутся в битве с самыми удалыми воинами Дэвабада, и должны одержать в этой битве решительную победу.

От одной мысли волна раскаленной лавы хлынула к его рукам. Дрожа всем телом, Дара сдержал прилив этой новой, необузданной силы, которую так до сих пор и не подчинил себе полностью. Огонь бурлил у него под кожей, так и норовя вырваться на волю. Когда он поддавался эмоциям, совладать с собой становилось особенно сложно… А от страха, что молодых Дэвов, которых он взял под свое крыло несколько лет назад, изрубят на куски какие-то пескоплавы, легко было им поддаться.

Ты всю жизнь занимался боевой подготовкой воинов. Ты знаешь, что это им необходимо. Дара отбросил сомнения прочь.

Он протяжно ухнул, подражая крику совы. Один джинн бросил взгляд в их сторону, но быстро отвернулся. Рекруты рассредоточились, то и дело оглядываясь на него горящими темными глазами. Дара проследил, как лучники заправили стрелы в луки.

Он цокнул языком, отдавая свой финальный приказ.

Наконечники стрел, облитые дегтем, вспыхнули заколдованным пламенем. У джиннов оставалось меньше секунды на то, чтобы заметить их, пока они не ударили по шалашу. В мгновение ока тот уже был охвачен огнем. Первый Гезири – более крепкий мужчина, уже в возрасте и с посеребренной сединой бородой – потянулся за зульфикарами.

Мардоний уже был тут как тут. Он отбросил мечи ударом ноги и бросился на скаута. Вцепившись друг в друга, они покатились по снегу.

– Абу Саиф!

Молодой скаут бросился к своему напарнику – неосмотрительный поступок, заставивший его повернуться спиной к врагу в тот момент, когда из леса вышли остальные воины Дары. Они набросили ему на голову тяжелую сеть, притянули к себе и опутали ему руки. В два счета ханджар вырвали у него из рук, а на запястья надели железные кандалы, заглушающие магические способности пленного.

Мардоний все еще боролся с Гезири, Абу Саифом. Тот наотмашь ударил его по лицу и ринулся к своему зульфикару. По лезвию меча заполыхало пламя. Гезири развернулся вокруг своей оси и встал лицом к лицу с Мардонием.

Дара не успел опомниться, как схватил лук, висевший у него на плече, и натянул тетиву. «Пусть сражается сам!» – скомандовал в нем Афшин. Он так и слышал голоса отца, дяди, свой собственный голос, твердящий эти слова. В пылу сражения нет времени на сострадание.

Но, видит Создатель, он не вынесет смерти еще одного Дэва у него на глазах. Дара прицелился – указательный палец на подрагивающем оперении, тетива едва заметно щекочет ему щеку.

Мардоний с криком бросился на Гезири, обхватил за колени и повалил в снег. Ему на помощь подоспел второй лучник и с размаху ударил своим луком, как дубинкой, скаута по руке. Гезири выронил зульфикар, и пламя потухло еще до того, как меч коснулся земли. Лучник ударил джинна по лицу, и тот упал наземь.

Все окончилось.

Скаутов связали, пока Дара утаптывал костер. Один из джиннов все еще был без сознания, и Дара быстро прощупал ему пульс.

– Жив, – подтвердил он, про себя испытав облегчение. Он кивнул в сторону небольшого лагеря. – Проверьте их вещи. Сожгите все документы, какие найдете.

Второй джинн, вне себя от негодования, пытался разорвать свои оковы.

– Не знаю, что вы себе позволяете, огнепоклонники, но мы – члены Королевской гвардии. Это государственная измена! Когда до сведения начальника гарнизона доведут, что вы помешали нашей миссии, вас прикажут казнить!

Мардоний пнул большой мешок – что-то звякнуло.

– Полагаю, это – деньги, украденные у нашего народа.

– Подати, – рявкнул Гезири. – Вы здесь, конечно, народ дикий, но должны же хотя бы в общих чертах представлять, как работает государство.

Мардоний нахмурился.

– Наш народ правил империями, когда твой – рылся в поисках объедков на человеческих помойках, пескоплав.

– Довольно. – Дара посмотрел на Мардония. – Оставьте деньги на месте. Оставьте все, кроме оружия, и отступайте. Уведите их шагов на двадцать отсюда, не меньше.

Упирающегося Гезири, который все еще надеялся высвободиться, поставили на ноги. Дара начал разматывать свой платок, не желая опалить его во время перехода. На миг платок зацепился за кольцо, снять которое у него до сих пор не хватало смелости.

– Вас всех за это повесят! – твердил джинн. – Вы, грязные кровосмесители, огнепоклонники, вы…

Глаза Мардония вспыхнули, но Дара остановил его, выставив вперед руку. Он слишком хорошо понимал, как быстро накаляются нервы, когда Дэвы и Гезири сталкиваются лбами. Он схватил Гезири за горло.

– До нашего лагеря – дорога долгая, – сказал он прямо. – Если ты не готов вести себя порядочно, я лишу тебя способности говорить вообще.

Взгляд джинна скользнул по лицу Дары, теперь уже не прикрытому платком, и остановился на его левой щеке. Этого оказалось достаточно, чтобы джинн побелел как полотно.

– Нет, – прошептал он. – Ты умер. Ты умер!

– Я умер, – согласился Дара хладнокровно. – Но это в прошлом, – добавил он, не скрыв горькой досады в голосе. Разозлившись, он оттолкнул Гезири, возвращая его своим рекрутам.

– Сейчас на ваш лагерь нападет птица Рух. Советую отойти подальше.

Джинн охнул и посмотрел в небо.

– Кто нападет?

Дара повернулся к ним спиной. Он дождался, пока не стихнут звуки их шагов. Это было нужно не только для их безопасности.

Дара не хотел, чтобы кто-то видел его во время перехода. Он снял кафтан, отложил его в сторону. Жар исходил от его татуированных рук полупрозрачными волнами, и снег таял в воздухе вокруг него прежде, чем снежинки успевали коснуться его кожи. Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох и приготовился. Он ненавидел то, что случалось дальше.

Из-под кожи вырвался огонь, раскаленный свет разлился по конечностям, заменяя собой его обычный бронзовый тон. Дара затрясся всем телом, пока сведенные судорогой ноги не подкосило и он не упал на колени. Потребовалось два года, чтобы научиться совершать переходы от своего естественного облика, типичного мужчины из племени Дэвов, разве что с глазами цвета изумрудов, к облику истинного дэва, как его упрямо называла Манижа. К облику, которым обладали их народы до вмешательства Сулеймана. К облику, которым до сих пор обладали ифриты.

Зрение обострилось, рот наполнился вкусом крови, когда зубы вытянулись и превратились в клыки. Он всегда забывал подготовиться к этому моменту.

Пальцы с длинными когтями впились в обледеневшую землю, пока он заново свыкался со своей необузданной, пульсирующей силой. Только в этом обличье он ощущал полное умиротворение, только становясь тем, что презирал. На выдохе у него изо рта вырвались последние горящие угольки, и только тогда он выпрямился во весь рост.

Он поднял руки. От них клубами повалил дым. Он полоснул когтями по запястью, и мерцающе-золотая кровь закапала вниз, смешиваясь и меняясь в размерах и формах вместе с дымом, из которого Дара прямо в воздухе лепил то, что ему было нужно: крылья и когти, сверкающие глаза и клюв. Магия отнимала столько сил, что он едва дышал.

– Аджанадивак, – шепнул он.

Заклинание до сих пор казалось чужеродным на слух. Оно произносилось на первородном языке Дэвов, забытом всеми, кроме некоторых ифритов. Ифриты были «союзниками» Манижи и потому были вынуждены обучить недовольного Афшина древней магии Дэвов, которую отобрал у них Сулейман.

Птица Рух заполыхала огнем и испустила вопль. Она взмыла высоко в воздух, повинуясь команде Дары, и за считаные минуты разгромила лагерь в пух и прах. Дара управлял птицей так, чтобы она пролетела сквозь кроны деревьев и исцарапала когтями стволы. Если сюда забредут несчастные гвардейцы, отправленные на поиски пропавших товарищей (хотя Дара сильно сомневался, что они пройдут так далеко в лес), все будет указывать на то, что скаутов съела птица, а мешок золота остался нетронут.

Он освободил Рух, и на землю просыпался дождь тлеющих угольков, когда мерцающий силуэт птицы растворился в воздухе. В последний раз выплеснув магию, Дара принял свой привычный облик, проглотив возглас боли. Каждый раз давался ему мучительно – как будто он засовывал свое тело в тесную клетку, увитую колючей проволокой.

Через несколько секунд рядом возник Мардоний. На него всегда можно было положиться.

– Твой кафтан, Афшин, – сказал он, протягивая ему одежду.

Дара взял кафтан с благодарностью.

– Спасибо, – процедил он сквозь стучащие зубы.

Юноша помедлил.

– Ты в порядке? Если нужна помощь…

– Не нужно, – заверил его Дара.

Это была ложь. Он уже начинал чувствовать черную воронку в желудке – побочный эффект от возвращения в смертное тело, когда в венах еще не перестала кипеть новая магия. Но он отказывался давать слабину перед своими подчиненными – не мог допустить, чтобы это дошло до Манижи. Если бану Нахида захочет, Дара навсегда останется в ненавистном ему облике.

– Ступайте. Я догоню.

Он проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду. Тогда он снова упал на колени, и его вырвало, пока руки и ноги продолжали трястись, а вокруг тихо падал снег.

От одного вида их лагеря у Дары каждый раз словно гора падала с плеч. Родной дым от костров сулил горячую пищу, а серые войлочные шатры, сливающиеся с горизонтом, – мягкую постель. Такая роскошь дорого ценилась воинами, проведшими последние три дня из последних сил сдерживаясь, чтобы не вырвать язык одному джинну, без конца действующему им на нервы. Здесь и там сновали Дэвы, занятые кто приготовлением ужина, кто – боевой подготовкой, кто – уборкой, а кто – ковкой оружия. Их тут было порядка восьмидесяти, потерянных душ, встреченных Манижей за годы ее странствий: редкие жертвы, уцелевшие после нападения заххака, и нежеланные дети; изгнанники, которых она спасла от верной смерти, и выжившие члены Бригады Дэвов. Все они присягнули ей в верности, произнеся клятву, при попытке нарушить которую у них отсохнут языки и руки.

Около сорока из них под руководствам Дары стали настоящими воинами, не исключая и нескольких женщин. Поначалу Дара воспротивился, находя мысль о женщине-воине неортодоксальной и неприличной. Но бану Манижа ему прямо заявила, что если он готов сражаться за женщину, то с тем же успехом сможет сражаться и бок о бок с женщиной. Даре пришлось признать ее правоту. Одна такая воительница, Иртемида, оказалась самой талантливой лучницей в их войске.

Но хорошее настроение улетучилось, когда в поле его зрения попал корраль. В загоне стояла новая лошадь, золотистая кобылица, а через изгородь было переброшено ее искусно тисненное седло.

У него упало сердце. Он узнал эту лошадь.

Каве э-Прамух прибыл раньше времени.

Его внимание отвлек возглас из-за спины.

– Это и есть ваш лагерь?

Говорил Абу Саиф, мечник, едва не убивший Мардония, который, как ни парадоксально, на пути сюда действовал на нервы в разы меньше своего младшего товарища. Вопрос он задал на чистейшем дивастийском. Даре он объяснил, что уже много десятилетий женат на Дэве. Он обвел серыми глазами аккуратный ряд шатров и повозок.

– Вы переезжаете, – заметил он. – Ну конечно. Так намного легче скрываться.

Дара посмотрел ему прямо в глаза.

– Советую держать свои наблюдения при себе.

Абу Саиф помрачнел.

– Что вы с нами сделаете?

Я не знаю. Более того, сейчас Дара не мог об этом думать, ведь от одного вида лошади Каве он так разнервничался, что его чуть не мутило.

Он бросил взгляд на Мардония.

– Поместите джиннов под стражу. Но принесите им воды, умыться, и горячей пищи. – Он остановился и посмотрел на свою усталую дружину. – И сами поешьте. Вы заслужили хороший отдых.

Дара повернулся к главному шатру. Его обуревали эмоции. Что сказать отцу джинна, которого ты едва не убил? Пусть даже Дара и сделал это бессознательно. Он ничего не помнил о сражении на корабле. Промежуток между странным желанием Нари и моментом, когда Ализейд свалился в озеро той злосчастной ночью, заволокло пеленой тумана. Зато он прекрасно помнил, что увидел после этого: тело добрейшего юноши, которого он, Дара, взял под опеку, распластанное по палубе, унизанное его стрелами.

Дрожа от волнения, Дара покашлял, остановившись снаружи шатра, оповещая тех, кто находился внутри, о своем присутствии, прежде чем подать голос.

– Бану Нахида?

– Входи, Дара.

Пригнув голову, он вошел внутрь и тут же закашлялся по-настоящему, с порога вдохнув облако едкого лилового дыма – очередной эксперимент Манижи. Ее опыты целиком занимали поверхность огромного стола в виде плиты, без которого она отказывалась переезжать, хотя ее оборудование и без того занимало отдельную повозку.

Он и сейчас застал ее за этим столом. Она сидела на подушке перед парящей в воздухе стеклянной колбой, держа в руках пару длинных щипцов. В колбе бурлила жидкость бледно-лилового оттенка, производя лиловый дым.

– Афшин, – сказала она приветливо, опуская маленький вертлявый предмет цвета серебра в кипящую жидкость. Послышался металлический писк, после чего она отошла от стола и сняла с лица защитную повязку. – Миссия увенчалась успехом?

– Гезирских скаутов как раз сейчас сажают под стражу, – ответил он, испытывая облегчение от того, что Каве нигде не было видно.

Манижа выгнула бровь дугой.

– Оба живы?

Дара нахмурился.

– Как и было приказано.

На ее губах заиграла легкая улыбка.

– Я очень благодарна тебе за это. Передай своим солдатам, пусть принесут мне реликт одного из них, и как можно скорее.

– Реликт?

Все джинны, не исключая и Дэвов, имели при себе реликты. Каплю крови, иногда – молочный зуб или прядь волос покрывали металлом, нередко закладывая в реликт и небольшие фрагменты из священных текстов, и носили не снимая. Они играли роль оберегов: если джинн окажется рабом у ифрита, реликт можно было использовать, чтобы вернуть его душу в заново созданное тело.

– Зачем тебе понадобились их…

Он умолк, не успев договорить до конца. Из внутренних покоев шатра к ним вышел Каве э-Прамух.

Дара едва сдержался, чтобы не разинуть рот от удивления. Он даже не знал, что смутило его больше: то, что Каве вышел из частной опочивальни самой Манижи, или то, что старший визирь выглядел ужасно. Будто он постарел не на пять лет, а на все пятнадцать. Морщины избороздили его лицо, а волосы и усы поседели практически полностью. Он исхудал, и темные мешки у него под глазами выдавали в нем того, кто слишком много повидал и слишком мало спал.

Но, сохрани его Создатель, эти усталые глаза сразу остановились на нем. И в этот момент переполнились гневом и разочарованием, которые наверняка копились в нем с той самой ночи на борту.

Манижа перехватила визиря за запястье.

– Каве, – мягко сказала она.

Заученные извинения вмиг были позабыты. Дара пересек комнату и опустился перед ним на колени.

– Мне ужасно жаль, Каве, – неуклюже сорвалось с его губ. – Я не желал ему зла. Да я бы скорее вонзил тот кинжал в себя, чем…

– Шестьдесят четыре, – ледяным тоном оборвал его Каве.

– Что? – растерялся Дара.

– Шестьдесят четыре. Именно столько Дэвов было убито в первые недели после твоей смерти. Одних безвинно пытали перед смертью, хотя они и не имели отношения к твоему побегу. Другие погибли, выражая недовольство безнаказанностью твоей смерти от руки принца Ализейда. Остальные пострадали потому, что Гасан дал шафитам добро третировать нас, намереваясь таким образом снова взять племя Дэвов в узду. – Каве поджал губы. – Если ты решил сорить никому не нужными словами сожаления, не забывай хотя бы о масштабе собственной вины. Мой сын выжил. Другие – нет.

Дара вспыхнул. Неужели Каве не понимал, что тот до глубины души раскаивался в своих действиях и сожалел о том, к чему они привели? Или что Дара мог забыть о собственных ошибках, ежедневно наблюдая перед собой последних уцелевших воинов из Бригады Дэвов, чьи судьбы были так искалечены?

Он заскрежетал зубами.

– По-твоему, мне нужно было молча наблюдать со стороны за тем, как бану Нари выдают замуж за этого развратного пескоплава?

– Да, – заявил Каве. – Именно так и нужно было поступить. Нужно было, черт подери, наступить гордости на горло и занять должность в Зариаспе. Руководил бы тихо-мирно военной подготовкой солдат в Дэвастане, пока бану Нари втиралась бы в доверие к Кахтани. Гасан уже не молод. Ей не составило бы особого труда настроить Ализейда и Мунтадира друг против друга, когда престол отойдет к Мунтадиру. Нам оставалось бы только ждать, пока Гезири не вырежут друг друга, а там уже подсуетиться и свергнуть их с минимальным кровопролитием. – В его глазах сверкнули молнии. – Я рассказал тебе, что у нас есть союзники и поддержка за пределами Дэвабада, потому что доверял тебе. Потому что не хотел, чтобы ты наломал дров, когда мы еще не будем к этому готовы. – В его голосе зазвенело презрение. – Никогда бы не подумал, что неглупый вроде бы Дараявахауш э-Афшин, мятежник, едва не одолевший самого Зейди аль-Кахтани, поставит под удар жизни всех нас только потому, что ему в голову взбрело сбежать!

Огонь у Манижи под склянкой полыхнул сильнее, и вместе с ним в Даре полыхнула ярость.

– Я не сбежал!..

– Довольно, – вмешалась Манижа, вперив в обоих испепеляющий взгляд. – Афшин, успокойся. Каве… – Она покачала головой. – Да, все обернулось страшной трагедией, но Дара действовал в интересах моей дочери. Он пытался спасти ее от участи, от которой я ограждала ее все эти годы. За это я не могу его винить. И ты, верно, плохо знаешь Гасана, если не понимаешь, что он дожидался любого повода, чтобы обрушить свой гнев на Дэвов, с того момента, как Нахида и Афшин появились в Дэвабаде. – Она наградила мужчин строгим взглядом. – Мы здесь не для того, чтобы грызть друг другу глотки. – Она указала на гору мягких подушек, разложенных вокруг огненной купели. – Сядьте.

Дара пристыженно повиновался, поднялся на ноги и направился к подушкам. Несколько мгновений спустя его примеру последовал и Каве, хотя сам все еще был мрачнее тучи.

Манижа встала между ними.

– Не наколдуешь нам вина? – попросила она Дару. – Вам двоим не мешало бы выпить.

Дара подозревал, что Каве если и хотел сейчас вина, то лишь для того, чтобы плеснуть ему в лицо, но просьбу исполнил. По щелчку пальцев перед ними появились три латунных кубка, полные темно-янтарного финикового вина.

Он сделал глоток, пытаясь успокоиться. Едва ли Каве изменит свое мнение о нем в лучшую сторону, если сейчас вокруг них начнут взрываться фейерверки.

– Как он? – осторожно спросил Дара. – Джамшид. Если можно поинтересоваться.

Каве не сводил глаз с купели.

– Целый год он не просыпался. Еще год прошел, пока он смог сидеть и пользоваться руками. Сейчас он ходит, опираясь на трость, но… – Голос Каве надломился, а рука так сильно задрожала, что он едва не расплескал вино. – Он тяжело перенес травму. Служба была его призванием… Он хотел стать как ты.

Слова пришлись как удар под дых. Дара потупил взгляд, полный раскаяния, краешком глаза успев заметить реакцию Манижи. Ее пальцы так крепко стиснули кубок, что побелели костяшки.

Она подала голос:

– С ним все будет хорошо, Каве. Обещаю тебе. Джамшид будет цел и невредим и получит все, чего прежде был лишен.

Эмоциональный надрыв в ее голосе удивил Дару. За те годы, что они были знакомы, Манижа ни разу не теряла хладнокровного спокойствия. Это всегда его успокаивало. Именно такая непоколебимая стойкость и отличает хорошего командира.

«Они друзья», – напомнил он себе. Ясное дело, почему она так трепетно относится к сыну Каве.

Решив, что продолжать разговор о Джамшиде может быть чревато, Дара сменил тему, попутно пытаясь усмирить магию, пульсирующую в его венах.

– Как дела у бану Нари? – фальшиво-отстраненно поинтересовался он.

– Справляется, – ответил Каве. – Гасан держит ее на коротком поводке. Как и всех нас. Она была повенчана с Мунтадиром менее чем через год после твоей смерти.

– Не сомневаюсь, что ее к этому принудили, – мрачно протянула Манижа. – Не зря я говорила, что Гасан и меня на протяжении десятилетий пытался склонить к браку. Он был зациклен на идее объединения наших родов.

– Однако он ее недооценивал. Она выдвинула ему столько условий во время брачных переговоров. – Каве отхлебнул вина. – На это было жутковато смотреть. Но, храни ее Создатель, в итоге ей удалось отписать часть приданого нашему храму. Все деньги пошли на благотворительность: на новую школу для девочек, сиротский приют, помощь семьям Дэвов, пострадавшим во время нападения на Большой базар…

– Это должно было расположить к ней наш народ. Разумный ход, – тихонько отметила Манижа и приняла суровый вид. – Но касательно другого аспекта их брака… Низрин приглядывает за ситуацией, ведь так?

Каве откашлялся.

– Детей у них не будет.

У Дары внутри все переворачивалось во время этого разговора, но осторожный ответ Каве вызвал в нем возмущение. Складывалось впечатление, что и в этом вопросе Нари была лишена какого-либо выбора.

Слова сорвались с его губ прежде, чем он успел их остановить.

– Мне кажется, нужно рассказать ей о наших планах. Твоей дочери, – выпалил он. – Она умна. Решительна. Она может помочь нам. – Дара прочистил горло. – Тем более что в прошлый раз она… не пришла в восторг от того, что от нее пытались скрыть правду.

Манижа замотала головой, даже не дослушав его.

– Неведение – залог ее безопасности. Ты хоть представляешь, что сделает с ней Гасан, если наш заговор будет раскрыт? Чем меньше ей известно, тем дольше ей ничего не будет грозить.

Каве ответил ей с меньшей уверенностью:

– Должен сказать, бану Нахида, что Низрин выдвигала такое же предложение. Она очень сблизилась с твоей дочерью и не хочет продолжать ее обманывать.

– Если ввести Нари в курс дела, она сможет лучше защитить себя, – не отступал Дара.

– Или же ненароком выдать нас, – парировала Манижа. – Она молода, а Гасан не спускает с нее пристального взгляда. И в прошлом за ней уже была замечена склонность к сообщничеству с джиннами. Мы не можем ей доверять.

Дара напрягся. Столь резкая оценка Нари пришлась ему не по душе, но он старался не выдать своей реакции.

– Бану Нахида…

Манижа подняла руку.

– Это не тема для дискуссий. Никто из вас не знает Гасана так, как знаю его я. Вы не знаете, на что он способен. Он всегда найдет, как причинить боль тем, кого ты любишь, – давняя горечь на мгновение омрачила ее взгляд. – Добиться того, чтобы он не смог вытворять того же с новым поколением Нахид, куда важнее, чем обиды моей дочери на то, что ее не посвятили в курс дела. Когда Гасан обратится в прах, я позволю ей покричать на меня.

Дара потупил взгляд и через силу кивнул.

– В таком случае, нужно обсудить, как проходят приготовления, – сказал Каве. – Навасатем уже не за горами, и это идеальное время для нападения. Город будет охвачен праздничной суматохой, и внимание властей будет сосредоточено на торжестве.

– Навасатем? – встрепенулся Дара. – До Навасатема меньше восьми месяцев. А у меня сорок воинов.

– И что? – спросил Каве с вызовом. – С тебя ведь снято проклятие Сулеймана. Разве тебе не подвластно голыми руками разворотить Цитадель или натравить своих кровавых зверей на город? Бану Манижа говорила, что теперь ты и на это способен. С этой целью тебя и вернули из мертвых.

Дара стиснул в ладони кубок. Он знал, что его воспринимают как оружие, однако слышать такие слова, сказанные без обиняков, все равно было неприятно.

– Все не так просто. Я только учусь управляться с новоприобретенными способностями. А мои воины пока не готовы.

Манижа взяла его за руку.

– Ты слишком строг к себе, Дараявахауш. Я уверена, и ты, и твоя армия более чем готовы.

Дара замотал головой. Он готов был уступить в каких-то личных вопросах, но только не в военных.

– Сорок воинов не смогут захватить Дэвабад. – Он в отчаянии переводил взгляд то на Каве, то на Манижу, как бы умоляя прислушаться к нему. – Пока ифрит не убил меня, я долгие годы провел, разрабатывая план осады. Этот город – настоящая крепость. Через его стены не перелезть, под ними не сделать подкопов. В Цитадели – тысячи солдат…

– Призывников, – поправил Каве. – Которым недоплачивают и среди которых день ото дня крепнут мятежные настроения. Не меньше дюжины офицеров Гезири дезертировали после ссылки Ализейда в Ам-Гезиру.

Любые мысли об осаде Дэвабада улетучились.

– Ализейд аль-Кахтани сейчас в Ам-Гезире?

Каве кивнул.

– Гасан отправил его восвояси через несколько дней после твоей смерти. Сначала я думал, что это временная мера, пока шум не уляжется, однако он так и не вернулся. Даже на свадьбу Мунтадира не приезжал. – На его лице промелькнуло довольное выражение. – Не скрою, меня обрадовало то, что он впал в немилость. Он – ревностный фанатик.

– Он не просто фанатик, – тихо возразил Дара.

В ушах загудело, а вокруг пальцев заклубился дымок. Ализейд аль-Кахтани, самоуверенный выскочка, нанесший ему роковой удар. Юный воин, в котором сошлись смертельная хватка и бескомпромиссная вера, слишком сильно напоминал Даре себя в юности.

И он слишком хорошо знал, чем это было чревато.

– С ним необходимо разобраться, – заявил он. – И поскорее. Прежде, чем мы нападем на Дэвабад.

Манижа посмотрела на него с сомнением.

– А ты не подумал, что Гасан заподозрит неладное, когда в Ам-Гезире найдут труп его сына? И вдобавок жестоко убитого, судя по тому, что ты себе замышляешь?

– Игра стоит свеч, – возразил Дара. – Я сам был молодым солдатом-изгнанником, когда Дэвабад пал и моя семья была истреблена. – Он подождал, пока до них дойдет истинный смысл его слов. – Если хотите знать мое мнение, нельзя дать такому сопернику шанса встать на ноги. И потом, его смерть не будет жестокой, – добавил он поспешно. – Впереди у нас полно времени. Мы успеем выследить его и убрать с дороги так, чтобы не вызвать у Гасана ни малейших подозрений.

Манижа покачала головой.

– Нет у нас времени. Если мы планируем осаждать город в Навасатем, тратить долгие недели, блуждая по пустошам Ам-Гезиры, для тебя непозволительная роскошь.

– Мы не сможем провести осаду в Навасатем, – повторил Дара, которого их несговорчивость начинала утомлять. – Я пока даже не в состоянии пройти завесу Дэвабада, не говоря уже о том, чтобы захватить его.

– Завеса – не единственный путь в Дэвабад, – невозмутимо ответила Манижа.

– Как? – в унисон воскликнули Дара и Каве.

Манижа сделала глоток вина, как будто наслаждаясь их изумлением.

– Ифриты считают, что есть и другой способ попасть в Дэвабад… За что нужно сказать спасибо Ализейду аль-Кахтани. Точнее, существу, дергавшему его за ниточки.

– Существу, дергавшему его за ниточки? – повторил Дара бесцветным голосом. Он рассказал Маниже о той ночи на корабле в мельчайших подробностях. О том, как магия захлестнула его и он потерял над собой контроль. О том, как принц выбрался из смертельного Дэвабадского озера, весь покрытый чешуей и щупальцами, и начал шептать на языке, которого Даре никогда не доводилось слышать, и как он занес сочащийся влагой кинжал. – Неужели ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что пришло время поговорить с маридами, – сказала Манижа слегка разгоряченно. – Пора нам расквитаться за то, что они сделали.