5
Али

– «Шин», – объявил Али, вычерчивая перед собой литеру на мокром песке.

Он поднял голову и строго покосился на двух мальчишек, безобразничающих на последнем ряду. Как только они прекратили, Али вернулся к уроку и дал ученикам знак скопировать букву. Те послушно вывели ее вслед за ним – тоже на песке, ведь грифельные доски и мел стоили денег, а лишних в Бир-Набате попросту не было. Вот поэтому он и вел свои уроки в тенистой рощице, где два канала сливались в общее русло и земля была неизменно влажной.

– Кто назовет мне слово, начинающееся на букву «шин»?

– «Шаб», – выкрикнула девочка в центре, и сидящий рядом с ней мальчишка вскинул руку.

– Я начинаюсь на «шин»! – воскликнул он. – Шаддад!

Али улыбнулся.

– Совершенно верно. А знаешь ли ты, кого еще так зовут?

Вместо него ответила его сестра:

– Шаддад Блаженный. Мне бабушка рассказывала.

– И кем же был Шаддад Блаженный? – спросил он, пощелкивая пальцами на мальчишек, которые снова начали драться. – Вы двое, знаете?

Мальчишка помладше втянул голову в плечи, а второй сделал круглые глаза.

– Ну… король?

Али кивнул.

– Второй король после Зейди Великого.

– Тот, что победил королеву маридов?

Все замерли в ожидании ответа. Ладонь Али застыла на влажном песке.

– Что?

– Королеву маридов, – с внимательным видом повторил свой вопрос самый младший из учеников по имени Файсал. – Отец говорит, кто-то из твоих предков победил королеву в битве, и поэтому ты смог найти у нас воду.

Простые слова, произнесенные без всякой задней мысли, пронзили его, точно отравленное лезвие кинжала, растекаясь по членам чувством липкого ужаса. Он давно подозревал, что весь Бир-Набат за его спиной втихую судачил о его необыкновенных взаимоотношениях с водной стихией, но только сейчас впервые услышал, чтобы кто-то вслух заговорил о его родстве с маридами. Впрочем, это все, возможно, пустое: полузабытая легенда, получившая второе рождение, когда Али открыл свежие родники.

Но подобные слухи нужно было пресекать на корню.

– Мои предки не имели с маридами ничего общего, – сказал он решительно, хотя внутри у него все переворачивалось. – Маридов больше нет. Их не видели уже много веков.

Однако в его учениках уже зажглось любопытство.

– А правду говорят, что, если засмотреться на свое отражение в воде, твою душу украдет марид? – спросила одна девочка.

– Нет, – ответила девочка постарше, прежде чем Али успел открыть рот. – Но я слышала, что давным-давно люди приносили им в жертву младенцев. – От полуиспуганного восторга она даже заговорила громче. – А если те отказывались, мариды насылали на их поселения потоп.

– Замолчи, – взмолился один из самых юных малышей. Он уже чуть не плакал. – Если будешь говорить о них, они придут за тобой во сне!

– Прекратите, – выпалил Али слишком резко, и дети испуганно отпрянули. – Чтобы я больше не слышал о маридах, пока вы не вызубрите алфавит…

Из-за деревьев показался Любайд. Друг Али подбежал к нему и, запыхавшийся, согнулся пополам, обхватив колени.

– Прости, что отрываю, брат. Но ты должен кое-что увидеть.

Длинный караван виднелся даже с большого расстояния. Стоя на вершине Бир-Набатских гор, Али наблюдал за его приближением. Он насчитал не менее двадцати верблюдов, стройной змейкой продвигающихся к деревне. Они вышли на солнце из тени, отбрасываемой гигантским барханом, и яркие лучи заискрили, отражаясь в жемчужно-белых пластинах, которыми были навьючены животные. Соль.

Сердце ухнуло вниз.

– Аяанле, – сорвал у него с языка Любайд, прикрывая ладонью глаза от яркого света. – Богато… Столько соли, что хватит на уплату годовой подати, – он опустил руку. – Но что они здесь-то делают?

Рядом с ним Акиса скрестила руки на груди.

– Вряд ли они сбились с курса. От главного торгового пути до нашей деревни несколько недель ходу. – Она взглянула на Али. – Думаешь, это родственники твоей матери?

Только не это. Его товарищи, конечно, этого не знали, но именно из-за родственников матери Али и оказался изгнан из Дэвабада. Их стараниями его завербовали в «Танзим». Похоже, они рассчитывали, что шафитские диссиденты рано или поздно подвигнут Али на дворцовый переворот.

План был совершенно безумный, однако вслед за смертью Афшина город захлестнул такой хаос, что Гасан решил не рисковать, пока кто-нибудь повлияет на неокрепший ум Али – особенно если это будут могущественные правители Та-Нтри. Вот только до самих Аяанле Гасану было не дотянуться – моря разделяли Дэвабад и богатый, космополитичный край Та-Нтри. Поэтому отдуваться пришлось Али – его вытурили из родного города и бросили на расправу наемникам.

Прекрати. Али усмирил разливающуюся в нем желчь, стыдясь того, с какой легкостью его охватила злоба. Племя Аяанле не несло ответственности за его судьбу – вина лежала на плечах лишь горстки коварных родичей его матери. Так, может, и путники, пересекавшие сейчас пустыню, были ни в чем не повинны.

Любайд настороженно наблюдал за ними.

– Надеюсь, у них достаточно своей провизии. У нас не хватит корма накормить столько верблюдов.

Али отвернулся и положил руку на зульфикар.

– Давайте расспросим их.

Когда они спустились к подножию горы, караван уже прибыл. Лавируя между кричащих верблюдов, Али убедился в правоте Любайда – караван действительно вез целое состояние. Такого количества соли за глаза хватило бы всему Дэвабаду на целый год. Вне всякого сомнения, это и впрямь была какая-то форма подати. Даже лоснящиеся темноглазые верблюды выглядели дорого, а искусные седла и упряжь, покоящаяся на золотистых шкурах, поражала своей роскошью, а не практичностью.

Али, ожидавший увидеть рядом с шейхом Джиядом и его сыном Табитом целую делегацию Аяанле, удивился, обнаружив, что побеседовать к ним вышел всего один джинн. Он был одет в традиционные для его племени бирюзовые, символизирующие воды Нила, одежды, в которые обычно облачались важные чиновники.

Путник обернулся, в лучах яркого солнца ослепительно сверкая золотыми украшениями в ушах и на шее. По его лицу расползлась широкая улыбка.

– Кузен! – воскликнул он и рассмеялся, разглядывая Али. – Но неужели под этим тряпьем в самом деле скрывается принц?

Мужчина направился прямо к нему, пока Али оторопело молчал, не находя ответа. Аяанле протянул к нему руки, словно собираясь заключить в объятия.

Али потянулся к ханджару и тут же сделал шаг назад.

– Я не люблю объятий.

Аяанле только шире заулыбался.

– Таким приветливым мне тебя и описывали. – Лучистые золотые глаза весело блестели. – Как бы то ни было, мир твоему дому, сын Хацет. – Он с ног до головы окинул Али взглядом. – Выглядишь скверно, – добавил он, переходя на нтарийский, родной язык племени его матери. – Чем тебя кормят? Камнями?

Али с оскорбленным видом приосанился, внимательно вглядываясь в собеседника, но не узнавая его.

– Кто ты такой? – запинаясь, спросил он на джиннском. Межплеменной язык казался чужим после долгого времени, проведенного в Ам-Гезире.

– Кто я такой? – переспросил собеседник. – Я – Муса, разумеется!

Когда в ответ Али только сузил глаза, тот сделал вид, что обижен.

– Племянник Шамы? Кузен Хазак-Расу со стороны дяди твоей матери по материнской линии?

Али помотал головой, запутавшись в хитросплетениях родственных связей.

– Где все остальные члены каравана?

– Никого не осталось. Да поможет им Бог. – Муса положил руку на сердце, и его взгляд преисполнился скорбью. – Мой караван словно преследуют болезни и все тридцать три несчастья. И вот, не далее как на прошлой неделе, моим двум последним оставшимся товарищам пришлось срочно возвращаться в Та-Нтри из-за неотложных семейных обстоятельств.

– Он лжет, брат, – предупредила Акиса по-гезирийски. – Никому не под силу в одиночку пригнать сюда такой огромный караван. Держу пари, его приятели выжидают в засаде где-то в песках.

Али вперил в Мусу подозрительный взгляд.

– Чего ты хочешь от нас?

Муса издал смешок.

– Вижу, ты у нас не любитель светских бесед.

Он извлек из-под полы своих одежд небольшой белый брусок и бросил Али.

Тот на лету схватил его, проводя пальцем по зернистой поверхности.

– Что прикажешь мне делать с куском соли?

– Это – зачарованная соль. Перед тем как ступить в пески Ам-Гезиры, мы заколдовали свой товар, и теперь никто, кроме нашего брата, не сможет прикоснуться к нему. И кажется, то, что ты сейчас сделал, доказывает, что ты действительно Аяанле. – Он усмехнулся, как будто только что выдал какую-то особенно удачную остроту.

Не скрывая недоверия, Любайд потянулся к Али, чтобы взять соль у него из рук, и вскрикнул. Он отдернул руку, а кожа на ладони и брусок соли продолжали шипеть от соприкосновения.

Длинной рукой Муса обхватил Али за плечи.

– Пойдем, кузен. Нам есть о чем поговорить.

– Это исключено, – заявил Али. – Не моя забота, доберется ли оброк Та-Нтри до Дэвабада.

– Но, кузен… прояви сострадание к родной крови.

Муса отхлебнул кофе, скривился и отставил чашку. Они находились в главном совещательном месте Бир-Набата – просторном зале из песчаника, обустроенного прямо в скалах, по углам которого торчали высокие колонны, увитые лентами вырезанных в камне змей.

Муса откинулся на потрепанные подушки, закончив свою горестную повесть. То и дело Али замечал любопытных детишек, подглядывающих у входа. Бир-Набат был так обособлен от остального мира, что прибытие такой фигуры, как Муса, в этом пышном халате и увесистых золотых украшениях так явно щеголявшего пресловутым богатством своего племени, стало в деревне самым знаменательным событием с момента появления здесь самого Али.

Муса развел руками, и золотые кольца подмигнули в свете огня.

– Тебе ведь все равно возвращаться на родину на Навасатем, не так ли? Не может быть, чтобы родной сын короля пропустил празднование нового поколения.

Навасатем. Слово эхом отдалось в голове Али. Изначально Навасатем отмечали только Дэвы, но уже с давних пор все шесть племен объединялись для того, чтобы отпраздновать рождение нового поколения. Постепенно годовщина их независимости, праздник в знак памяти об уроках, преподанных им Сулейманом, превратилась в бурное празднование жизни как она есть… А в старой шуточной присказке даже говорилось, что прилив жизни обычно приходился на десять месяцев спустя после Навасатема, когда начинали рождаться многочисленные дети, зачатые в ходе безудержных праздников. Как и у всех верующих джиннов, у Али были смешанные чувства по отношению к пирам, ярмаркам и гуляниям, растянувшимся на целый месяц. Священнослужители Дэвабада, от джиннов-имамов до Дэвов-жрецов, как правило, лишь качали головами, наблюдая за происходящим, да журили свои похмельные паствы.

И все же тогда, в прошлой жизни, Али годами дожидался этого праздника. О навасатемских состязаниях по рукопашному бою ходили легенды, и, невзирая на свой юный возраст, он мечтал участвовать в них, и победить в них, и заслужить уважение своего отца, и звание, которое и так полагалось ему по праву рождения – звание будущего каида эмира Мунтадира.

Али тяжело вздохнул.

– Я не еду на Навасатем.

– Но мне так нужна твоя помощь, – беспомощно взмолился Муса. – Я не доберусь до Дэвабада в одиночку – это безнадежно.

Али взглянул на него, словно не веря своим ушам.

– Потому что нечего было сворачивать с главной дороги! Необходимую помощь тебе оказали бы и в караван-сарае.

– Нужно убить его и забрать товар, – предложила Акиса по-гезирийски. – Аяанле решат, что он погиб в песках, а лжец и не заслуживает лучшей участи.

Любайд накрыл ее ладонь своей, разжав ее пальцы, сомкнувшиеся на рукояти зульфикара.

– Что о нас скажут, если мы начнем убивать каждого приезжего, который не говорит нам всей правды?

Муса переводил взгляд с одной на второго.

– Что-то не так?

– Они обсуждают, куда поселить тебя на ночлег, – беззаботным тоном ответил Али по-джиннски и сложил пальцы домиком. – Если я все правильно понял, ты свернул с торгового пути, чтобы приехать в эту глушь, в Бир-Набат, где, как тебе прекрасно известно, нет условий для содержания ни тебя, ни твоих верблюдов, чтобы переложить свои обязанности на мои плечи?

Муса пожал плечами.

– Приношу извинения за неудобство.

– Ясно. – Али откинулся назад и окинул собравшихся джиннов вежливой улыбкой. – Братья и сестры, – сказал он. – Если вам не составит особого труда, не оставите ли вы нас на несколько минут наедине с… кем, напомни, ты мне приходишься?

– Твоим кузеном.

– С моим кузеном.

Джинны встали со своих мест. Табит вперился в Али взглядом. Он успел достаточно хорошо узнать Али и потому прекрасно слышал зловещие нотки в его голосе, которые Муса пропустил мимо ушей.

– Не запачкай ковры кровью, – предупредил он по-гезирийски. – Они совсем новые.

Как только все ушли, Муса испустил протяжный вздох.

– Всевышний Боже, как ты продержался так долго в этом болоте? – Он содрогнулся, ковыряясь в приготовленной специально для него козлятине – этого козла откармливал к свадьбе дочери один из бир-набатян, но охотно уступил, узнав о прибытии нежданного гостя. – Я и не думал, что есть места, где джинны до сих пор живут как – ай! – вскрикнул он, когда Али схватил его за расшитый серебром шиворот и толкнул так, что тот упал на землю.

– Наш прием кажется тебе негостеприимным? – хладнокровно спросил Али, вынимая зульфикар из ножен.

– В данный момент… постой, не делай этого! – В золотых глазах Мусы вспыхнул ужас, когда языки пламени облизнули медное лезвие. – Умоляю!

– Какова истинная цель твоего визита? – требовательно спросил Али. – И не смей скармливать мне свои небылицы о тяготах пути.

– Я приехал, чтобы тебе помочь, кретин! Я даю тебе возможность вернуться в Дэвабад!

– Помочь мне? Да если бы не твои махинации, я бы здесь вообще не оказался!

Муса пораженчески вскинул руки.

– Справедливости ради… в этом виновата другая ветвь нашего рода… Остановись! – взвизгнул он, отползая назад, когда Али поднес меч вплотную к его горлу. – Совсем спятил? Я же родная кровь тебе! К тому же я твой гость!

– Ты не мой гость, – не согласился Али. – Бир-Набат – не мой дом. А Ам-Гезира кишит опасностями – как, как ты сказал, как болото? – процедил он брезгливо. – Торговцы нередко пропадают в этих песках без вести. Особенно беспечные глупцы, которым хватает ума отправиться в дальний путь с таким ценным грузом без сопровождения.

Муса встретился с Али взглядом. В его глазах за страхом читалась решительность.

– Я не скрывал того, куда я направляюсь. Если наш взнос на Навасатем не будет доставлен в Дэвабад в срок, король нагрянет к вам в поисках товара. – Он вздернул подбородок. – Ты же не хочешь навлечь такие неприятности на своих братьев и сестер?

Али сделал шаг назад, пламя на мече потухло.

– Я отказываюсь принимать участие в очередной вашей интриге. И я убью тебя своими руками, если ты еще раз посмеешь угрожать нам.

Муса закатил глаза.

– А меня ведь предупреждали, что ты норовистый. – Он выпрямился во весь рост, отряхивая песок с одежды. – И слишком легко хватаешься за оружие, это тревожит. – Он скрестил руки на груди. – Но без тебя я не уйду. Мне стоило немалых усилий и риска все это организовать. Кто другой на твоем месте мог бы даже сказать мне спасибо.

– Так и найди другого, – парировал Али.

– И дело с концом? А ты и дальше продолжишь рыться в человеческих отбросах и торговать финиками? Я предлагаю тебе вернуться в Дэвабад, пока город еще стоит на своем месте.

– Дэвабад всегда будет стоять на своем месте.

– Да ну? – Муса подошел к нему ближе. – Что, новости из столицы не доходят до этой богом забытой дыры? В городе царит разбой, экономика пришла в такой упадок, что Королевской гвардии едва хватает средств на прокорм солдат, не говоря уже о снабжении их приличной амуницией.

Али ответил ему невозмутимым взглядом.

– Но какую роль в этом упадке сыграли Аяанле?

Муса развел руками.

– А почему мы должны быть справедливы по отношению к королю, который отправил нашего принца в изгнание? К королю, который плюет на наследие предков и бездействует, когда шафитов продают с молотка?

– Это клевета, – ответил Али с презрением во взгляде. – К тому же вашему народу нет и не было дела ни до шафитов, ни до нашего города. Дэвабад – всего лишь забава для Аяанле. Вы просто играете с чужими жизнями, сидя в своем Та-Нтри и пересчитывая золото.

– Это касается нас больше, чем ты думаешь, – ответил, сверкнув глазами, Муса. – Зейди аль-Кахтани не захватил бы власть в Дэвабаде без помощи Аяанле. Твой род сейчас не был бы правящей династией без помощи Аяанле. – Уголки его губ тронула легкая усмешка. – Да и потом, чего греха таить… рост преступности и коррупции имеет обыкновение негативно сказываться на бизнесе.

– Ну наконец-то.

– Нет, дело не только в этом, – покачал головой Муса. – Я в растерянности. Думал, ты с радостью ухватишься за такой шанс. Лично я от горя с ума сошел бы, если бы мне запретили возвращаться на родину. Уверен, я бы сделал все возможное, чтобы вернуться к своей семье. А твоя семья… – Его тон смягчился. – Дела у них обстоят не лучшим образом.

Тревожное чувство пробежало по спине Али.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хоть представляешь, как твоя мать восприняла твою ссылку? Будь благодарен, что в ответ она решила развязать всего лишь торговую войну, а не настоящую. Говорят, сестра твоя несчастна, а твой брат твердо вознамерился утопить себя в бутылке, а твой отец… – Муса замолчал, и Али заметил, как тщательно он подбирал слова, когда продолжил. – Твой отец – злопамятный мужчина, и в этот раз гнев его пал непосредственно на шафитов, которые, по его мнению, и подстегнули тебя к мятежу.

Али поморщился – последние слова угодили в самое сердце.

– Я ничего не могу с этим поделать, – заверил он. – Я пытался, неоднократно, и всякий раз в результате страдали те, кто мне дорог. А теперь и подавно: я растерял всю власть, которой обладал когда-то.

– Растерял? Ты, Ализейд-победитель-Афшина? Одаренный принц, в чьих руках расцвела пустыня, и которого сопровождают наиотважнейшие воины Ам-Гезиры? – Муса смерил его взглядом. – Ты недооцениваешь притягательность этого образа.

– Конечно, я ведь знаю, что многое из этого полная чушь. Я не вернусь в Дэвабад. – Али направился ко входу, чтобы позвать товарищей обратно в зал. – Это мое окончательное решение.

– Ализейд, пожалуйста… – начал Муса, но вовремя замолчал, когда к ним присоединились остальные.

– Мой кузен приносит свои извинения за злоупотребление гостеприимством Бир-Набата, – объявил Али. – Он продолжит свой путь на рассвете и дарит нам пятую часть своего товара в качестве компенсации за наши затраты.

Муса резко повернулся к нему.

– Что? – горячо воскликнул он по-нтарански. – Ничего подобного!

– Я выпотрошу тебя, как рыбу, – пообещал Али на том же диалекте и снова перешел на джиннский. – …в качестве компенсации за наши затраты, – твердым голосом повторил он. – …чтобы накормить детей, которые остались без ужина в то время, как его верблюды наедались досыта. А заодно пусть кто-нибудь обменяет всю его провизию на сушеную саранчу и финики. – У него на глазах возмущение Мусы сменилось гневом. – Ты жаловался на слабость? Я рекомендую внести коррективы в свой рацион. Подобная пища сделала нас очень выносливыми. – Он щелкнул зубами. – А к хрусту быстро привыкаешь.

Во взгляде Мусы сквозило негодование, но он промолчал. Али встал и положил ладонь на сердце в традиционном приветственном жесте Гезири.

– А теперь прошу меня извинить. Меня ждут дела. На рассвете я тебя разбужу. Помолимся вместе.

– Разумеется, – отозвался Муса, уже обуздав свои эмоции. – Мы не вправе забывать о своих обязательствах.

Его взгляд Али не понравился, но он уже сказал все, что хотел, и потому повернулся к выходу.

– Мир твоему дому, кузен.

– И твоему, принц.

Али спал беспокойным сном. Здесь ему каждую ночь снились плохие сны. Сейчас снилось, что он снова был в Дэвабаде, в прекрасной беседке, откуда открывался вид на сады гарема, окруженный любимыми книгами. Дул свежий, влажный ветер, раскачивая его гамак. Вода промочила его одежды, и под тканью дишдаши он почувствовал холодные липкие пальцы на своей коже…

– Али!

Али открыл глаза. Он схватился за ханджар, лезвие блеснуло серебром в темном шатре. Разглядев Любайда, благоразумно решившего держаться поодаль, он выронил кинжал.

Тот плюхнулся в воду, уже доходившую почти до подушки, на которой он спал. Али встрепенулся, обводя взглядом затопленный шатер, вскочил с матраца и быстро подхватил свои книги и записи.

– Идем, – сказал Любайд, придерживая перед ним полог шатра. – Похоже, этот прорыв – самый сильный из всех, что у нас были.

Снаружи царил хаос. Водя стояла по пояс, и, судя по силе напора, продолжала выплескиваться из водохранилища. Каменных туров, которые Али использовал в качестве плотин на каналах, как не бывало – скорее всего, их попросту смыло водой.

Он выругался.

– Разбуди всех. Кто в состоянии работать, пусть займутся посевами в полях и садах. Нельзя допустить, чтобы там все затопило.

Любайд кивнул с нехарактерной для него серьезностью.

– Не утони.

Али стянул халат и пошел, разрезая ногами воду. Убедившись, что Любайд скрылся из виду, он нырнул, чтобы изучить состояние колодца. Утонуть он не боялся.

Он боялся того, что не может утонуть.

Солнце уже взошло высоко над промокшим Бир-Набатом, когда прорыв плотины наконец починили. Али так выбился из сил, что из водохранилища его пришлось вылавливать. Пальцы распухли от перетасканных камней, органы чувств притупились от ледяной воды.

Любайд всучил ему чашку обжигающего кофе.

– Мы спасли все, что можно было спасти. Посевы, кажется, сильно не пострадали, только несколько акведуков придется починить. И шпалерник в смоквичной роще поврежден во многих местах.

Али молча кивнул. Вода стекала с его конечностей, вторя ледяной ярости, омывающей его изнутри.

– Где он?

Упрямое молчание Любайда подтвердило опасения Али. Только нырнув под колодец, он сразу понял, что камни, удерживающие воду внутри, были сдвинуты с места намеренно. Но нырнуть на такую глубину не смог бы ни один Гезири, не говоря уже о том, что никто бы не посмел ломать их водохранилище. Но чужак, Аяанле, который с детства умел плавать и кто никогда не знал жажды? Он посмел бы.

– Пропал. Уехал в общей суматохе, – выдавил наконец Любайд и затем прочистил горло. – Он оставил караван.

Рядом с ними присела Акиса.

– Нужно бросить его в пустыне, пусть там и гниет, – сказала она с желчью в голосе. – Что сможем – оставим себе, что не сможем – продадим, а остальное – пусть занесет песками. К черту Аяанле. Пусть сами с королем объясняются.

– Они найдут способ обвинить во всем нас, – мягко возразил Али. Он уставился себе на руки. Они дрожали. – Кража казенных денег – преступление государственной важности.

Любайд опустился перед ним на колени.

– Тогда мы отвезем эту чертову соль, – сказал он решительно. – Я и Акиса. А ты останешься в Ам-Гезире.

Али тщетно попытался сглотнуть ком, образовавшийся в горле.

– Вы даже прикоснуться к ней не сможете.

К тому же эту кашу заварила его родня. Джинны, которые спасли ему жизнь, не должны ее расхлебывать.

Он встал, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– Мне… нужно только организовать ремонтные работы. – Его затошнило от собственных слов. Жизнь, которую он по кирпичику выстраивал для себя в Бир-Набате, в одночасье пошла под откос, так беспечно отброшенная в сторону чужаками в угоду их личным политическим мотивам. – Завтра мы отправляемся в Дэвабад.

Слова звучали странно и даже ему самому казались нереальными.

Любайд помедлил.

– А как же твой кузен?

Али сильно сомневался, что они разыщут Мусу, однако попытаться стоило.

– Тот, кто портит чужие колодцы, мне не родня. Отправь по его следам пару бойцов.

– Что делать, если они поймают его?

– Ведите сюда. А я разберусь с ним сам, по возвращении. – Али крепко обхватил чашку. – Потому что я еще вернусь.