29
Али

– Значит, ты так и не скажешь мне, где был прошлой ночью, – сказал Любайд, когда они шли к арене. – Мы с Акисой искали тебя на празднике.

– Я не ходил, – ответила Али. – Мне было не до этого.

Любайд остановился как вкопанный.

– Еще один кошмар?

– Нет, – быстро ответил Али, ненавидя страх на лице друга. – Никаких кошмаров. Но я был измотан и не доверял себе, боялся сказать отцу что-нибудь провоцирующее. Или брату. – Он сделал кислое лицо, когда они продолжили идти. – Никому, в общем.

– Ну, тогда я рад, что ты проспал и избежал ареста. Хотя ты пропустил вечеринку. – Он потянулся, хрустнув шеей. – Акиса встретит нас на арене?

– Позже. Я попросил ее охранять бану Нахиду во время утреннего парада.

– Это тот, который должен был воспроизвести прибытие Анахид в Дэвабад, верно? – Любайд фыркнул. – В таком случае, ты со своей целительницей будете сражаться насмерть, чтобы представить вторую половину нашей истории?

Али вздрогнул от шутки. Возвращайся в Ам-Гезиру, Али. Украсть немного счастья для себя. Али прокручивал в голове эти слова и воспоминание о руке Нари, сжимающей его челюсть прошлой ночью. Что, надо отдать ей должное, довольно эффективно прервало его зреющие мысли о восстании.

Он закрыл глаза. Боже, прости его, она была так прекрасна прошлой ночью. Не видя ее несколько недель, Али потерял дар речи, увидев, как она стоит в темноте безмолвной комнаты, одетая в одежды своих предков. Она выглядела как ожившая легенда, и впервые он нервничал, по-настоящему нервничал в ее присутствии, изо всех сил стараясь не смотреть, как она улыбается своей острой улыбкой и скользит пальцами под чадру. И когда она коснулась его лица…

Жена Мунтадира. Она жена Мунтадира.

Как будто его мысли обладали силой заклинания, впереди раздался знакомый смех, чья беззаботность пронзила Али, как нож.

– Я не смеюсь над тобой, – шутил Мунтадир. – Мне даже нравится этот образ: «Смотрите, Сулейман забросил меня на край света». Твои тряпки даже пахнут! – Мунтадир снова рассмеялся. – Все это очень правдоподобно.

– Да замолчи ты, – услышал он голос Джамшида. – Там, откуда взялись эти лохмотья, есть еще кое-что, и твой управляющий должен мне услугу. Я использую их для твоего модного тюрбана.

Али выглянул из-за угла. Мунтадир и Джамшид стояли по другую сторону коридора, под освещенной солнцем аркой. Он нахмурился, прикрывая глаза от яркого света. На полсекунды он готов был поклясться, что видел руки брата на воротнике Джамшида, его лицо склонилось к шее, как будто он в шутку обнюхал его, но затем Али моргнул, солнечные пятна расцвели перед его глазами, и двое мужчин были врозь, но оба выглядели не очень довольными, увидев его.

– Ализейд. – Презрительный взгляд его брата скользнул вверх и вниз помятой дишдаши Али. – Спать не пора?

Мунтадир всегда знал, как заставить его чувствовать себя маленьким. Его брат, как обычно, был безукоризненно одет в черное одеяние и сверкающий королевский тюрбан. Прошлой ночью он выглядел еще более стильно, одетый в пояс с рисунком икат и блестящую сапфировую тунику. Али видел его на вечеринке, наблюдал с верхнего балкона после ухода Нари, как его брат смеялся и веселился, словно сам построил больницу.

– Как всегда, – едко ответил Али.

Глаза Джамшида сверкнули в ответ на его тон. Дэв действительно был одет в лохмотья, его черная туника была разорвана и испачкана пеплом, а штаны покрыты необожженной кирпичной пылью – кивок в сторону человеческого храма, который Сулейман приказал построить их предкам.

Мунтадир откашлялся.

– Джамшид, почему бы тебе не присоединиться к процессии? Встретимся позже. – Он сжал плечо другого мужчины. – Я все еще хочу увидеть это седло.

Джамшид кивнул.

– До встречи, эмир-джан.

Он ушел, а Мунтадир, не обращая внимания на Али, прошел через вход, ведущий на королевскую смотровую площадку арены.

Любайд хихикнул.

– Полагаю, эмиры не любят, когда им мешают, как и все остальные.

Али был озадачен весельем в голосе друга.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, ты знаешь… – Любайд остановился и посмотрел на Али. – О… ты не знаешь. – На его щеках выступили красные пятна. – Забудь об этом, – сказал он, поворачиваясь вслед за Мунтадиром.

– Чего я не знаю? – спросил Али, но Любайд проигнорировал его, внезапно заинтересовавшись зрелищем внизу.

Честно говоря, зрелище было то еще: полдюжины лучников Дэвов соревновались, устраивая шоу, чтобы развлечь толпу, пока они ждали прибытия процессии.

Любайд присвистнул.

– Ух ты, – сказал он, наблюдая за всадником Дэвом. Лучник на серебряном жеребце мчался по песку, целясь пылающей стрелой в полую тыкву, установленную на высоком шесте. Тыква была набита растопкой и раскрашена смолой; она вспыхнула, и толпа радостно закричала. – Они действительно демоны с этими луками.

Али нахмурился.

– Мне ли не знать.

– Ализейд. – Голос Гасана раздался в павильоне как раз в тот момент, когда Али собирался сесть с несколькими офицерами Королевской гвардии. Отец, конечно, стоял впереди, прислонившись к обитой шелком подушке, с нефритовой чашей рубинового вина в руке. – Подойди сюда.

Любайд схватил его за запястье прежде, чем он успел пошевелиться.

– Осторожно, – предупредил он. – Сегодня утром ты выглядишь более угрюмо, чем обычно.

Али не ответил. Правда, он не доверял себе, не доверял отцу, но у него не было другого выбора, кроме как идти вперед. Мунтадир уже сидел, улыбаясь хорошенькой служанке, когда та проходила мимо. Она остановилась, покраснев и улыбнувшись, чтобы налить ему вина.

Он делает это так легко. Не то чтобы Али хотел соблазнять привлекательных женщин, наливающих ему вино, – все это было запрещено. Но он знал, что прошлой ночью Мунтадир не превратился бы в заику перед Нари. Наблюдая за братом, Али не мог отрицать, что ревность сжимает его грудь. Мунтадир наклонился, чтобы прошептать что-то на ухо виночерпийке, и она хихикнула, игриво толкнув его плечом.

У тебя есть жена. Красивая, умная жена. Хотя Али полагал, что когда все остальное предлагалось тебе на серебряном блюде, красивые, блестящие жены не казались даром, который нужно лелеять.

– С процессией все в порядке? – спросил Гасан Мунтадира, не обращая внимания на Али, когда тот сел на простой молитвенный коврик, проигнорировав мягкие подушки поближе к ним.

Мунтадир кивнул, делая глоток вина, когда девушка отошла.

– Жрецы и Нари проводили утренние церемонии на озере. Каве должен был убедиться, что все они сели в свои колесницы, и Джамшид отправился сопровождать их сюда с другой группой лучников. – Али заметил улыбку на его лице. – Он сегодня едет верхом.

– А безопасность процессии? – настаивал Гасан. – Вы говорили с Ваджедом?

– Я все сделал. Он заверил меня, что солдаты выстроились вдоль маршрута парада и что ни одному шафиту не будет позволено приблизиться.

Али изо всех сил старался не закатить глаза. Конечно, запрет на участие шафитов в празднествах будет своего рода охраной – дворца. Хотя Али полагал, что он должен быть счастлив, что его брат, а не его отец наблюдает за Навасатемом. Гасан, вероятно, предпочел бы казнить на месте любого шафита, оказавшегося в пяти кварталах от маршрута процессии.

Прекрасно понимая, что находится в том самом настроении, о котором предупреждал его Любайд, Али попытался привлечь его внимание к арене. Лучники Дэвы были одеты в стародавнем стиле своих предков, они носились так, словно сами были наполовину лошадьми, в полосатых войлочных штанах, ослепительных шафрановых плащах и рогатых серебряных шлемах. Они поднялись и встали в раскрашенных седлах, галопируя широкими дугами и замысловатыми построениями; украшения сверкали в гривах их лошадей, когда они натягивали стилизованные серебряные луки.

Беспокойство скопилось в животе Али. Хотя не сами Афшины – семья Дараявахауша была уничтожена на войне, – люди внизу были самыми ярыми поклонниками его наследия. Один из мужчин пустил стрелу в цель, и Али невольно съежился. Он не знал, какие стрелы Дараявахауш выпустил ему в горло, но готов был поспорить, что одна из них была внизу.

– Не по нраву, Зейди? – Мунтадир наблюдал за ним.

Сарказм, с которым брат произнес это прозвище, глубоко резанул его, а затем удар другой стрелы, пронзившей цель, заставил его желудок сжаться.

– Не совсем, – процедил он сквозь зубы.

– А еще говорят, ты лучший воин в Дэвабаде. – Тон Мунтадира был легок, но под ним скрывалась злоба. – Великий победитель Афшина.

– Я никогда особо не тренировался с луком. Ты же знаешь.

Али, конечно, умел им пользоваться, но он должен был стать каидом, а стрельба из лука требовала времени, которое Ваджед предпочитал тратить на зульфикары и стратегию. Дэвы, которые, вероятно, ездили верхом с пяти лет и первые игрушечные луки получали в том же возрасте.

Слуга принес кофе, и Али с благодарностью взял чашку.

– Похоже, тебе это нужно, – заметил Гасан. – Я был удивлен, не увидев тебя вчера на открытии больницы.

Али откашлялся.

– Я плохо себя чувствовал.

– Жаль, – сказал Гасан. – Должен сказать, что я был доволен; это впечатляющий комплекс. Несмотря на ваше недавнее поведение, вы с бану Нари проделали прекрасную работу.

Али сдержал растущее в нем негодование, зная, что будет умнее воспользоваться дружелюбным настроением отца.

– Рад это слышать. – Он сделал еще глоток кофе, смакуя горький, пахнущий кардамоном привкус. – Кстати, я хотел спросить, видел ли ты мое предложение.

– Будь более конкретным, – ответил Гасан. – У меня на столе пятьдесят твоих предложений.

– То, где мы официально признаем гильдию шафитов в рабочем лагере. Я хотел бы, чтобы они были способны конкурировать по государственному контракту…

– Мой Бог, ты когда-нибудь перестанешь? – вставил Мунтадир в грубой форме. – Неужели мы не можем хоть на день отвлечься от твоей болтовни об экономике и шафитах?

Гасан поднял руку, прежде чем Али успел заговорить.

– Оставь его в покое. А так он не ошибается, думая об экономике. – Он откашлялся, его взгляд стал немного отстраненным. – Я получил предложение руки Зейнаб.

Али мгновенно напрягся; ему не понравилось, как осторожно отец сообщил эту новость.

– От кого? – спросил он, не заботясь о том, что его голос прозвучал резко.

– Назир Исхак.

Али зажмурился.

– Кто?

– Назир Исхак. – Мунтадир побледнел, повторив имя. – Он торговец пряностями из Малакки.

– Он больше, чем торговец пряностями, – поправил Гасан. – Он король джиннов на этих островах во всех смыслах, кроме имени. Контроль Дэвабада там всегда был слабым.

Малакка. Али переводил взгляд с отца на брата. Они не могли говорить серьезно.

– Контроль Дэвабада там слабый, потому что она за океаном. Зейнаб повезет побывать здесь раз в столетие!

Ни один не отвечал ему. Мунтадир выглядел так, словно изо всех сил старался сохранить самообладание.

– Ты сказал мне, что отказался от его предложения, аба, – сказал он.

– Это было раньше… событий последнего времени. – Гасан недовольно поджал губы. – Нам нужно начать искать союзников и ресурсы за пределами страны. Назир – это возможность, которую мы не можем позволить себе упустить.

– А Зейнаб имеет право голоса? – Али слышал раздражение в его голосе, но это было уже слишком.

Была ли это еще одна причина, по которой его мать была изгнана? Чтобы она не могла протестовать против того, что ее дочь отправили за море, чтобы наполнить казну?

– Я говорил с Зейнаб об этой возможности, – коротко ответил Гасан. – Я бы никогда не стал ее принуждать. Мне бы никогда не пришлось. Она относится к своей верности и долгу перед нашей семьей гораздо серьезнее, чем ты, Ализейд. И, честно говоря, ваш трюк в лагере шафитов и твоей матери, забравшей половину делегации Аяанле обратно в Та-Нтри, вынудили меня. – Он повернулся к Мунтадиру. – На следующей неделе на каникулы приезжает Назир. Я хочу, чтобы ты провел с ним время и узнал, что он за человек, прежде чем я что-то решу.

Его брат уставился на свои руки, эмоции боролись на его лице. Али наблюдал за ним, молча умоляя: скажи что-нибудь. Что угодно. Подай какой-нибудь знак, что ты можешь противостоять ему, что ты не станешь таким, как он.

Мунтадир откашлялся.

– Я поговорю с ним.

– Трус.

Как только это слово сорвалось с его губ, Али понял, что это несправедливо. Но ему было все равно.

Мунтадир ошеломленно уставился на него.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что ты…

Снизу в цель попала еще одна стрела, с глухим стуком пронзив плоть тыквы. Али инстинктивно вздрогнул, не договорив.

Гасан остановился, глядя на Али с нескрываемым презрением.

– Ты потерял чувство чести? – прошипел он себе под нос. – Мне следовало бы высечь тебя за такие неуважительные слова.

– Нет, – резко ответил Мунтадир. – Я справлюсь, аба. Давно пора.

Не говоря больше ни слова, его брат поднялся на ноги и повернулся лицом к переполненному павильону. Он ослепительно улыбнулся толпе, и выражение его лица изменилось так внезапно, словно кто-то задул свечу.

– Друзья! – крикнул он. Кахтани тихо говорили по-гезирийски, но Мунтадир повысил голос, переходя на джиннский. – Великий победитель Афшина жаждет показать свое искусство, и я верю, что вы заслужили зрелища.

В толпе воцарилась выжидательная тишина, и Али вдруг понял, сколько людей наблюдает за ними: аристократы всегда жаждут увидеть драму от королевской семьи Дэвабада.

И Мунтадир знал, как привлечь их внимание.

– Я хотел бы бросить вызов моему младшему брату… – Он указал на лучников внизу. – Бейся со мной.

Али непонимающе уставился на него.

– Ты хочешь соревноваться со мной? На арене?

– Хочу. – Мунтадир с размаху поставил свою чашу с вином, в глазах его плясали веселые огоньки. – Давай, победитель Афшина, – подстрекал он, когда Али не двигался. – Ты ведь не боишься?

Не дожидаясь ответа, Мунтадир рассмеялся и направился к лестнице.

Остальная часть павильона выжидающе смотрела на Али. Мунтадир мог бы сделать это в шутку, но он бросил вызов, и Али потеряет лицо, если не ответит – особенно на такой невинный.

Али медленно поднялся на ноги.

Гасан бросил на него предостерегающий взгляд, но Али знал, что он не станет вмешиваться; люди Гезири не отказывались от такого публичного состязания, и принцы в линии наследования, конечно, не отступали.

– Помни о себе, – просто сказал он.

Помнить? Что я всегда должен быть ниже его? Или что я должен стать его оружием – тем, кто может победить любого человека?

Через секунду Любайд уже был рядом.

– Почему у тебя такой вид, будто ты только что проглотил саранчу? – прошептал он. – Ты стреляешь из лука лучше, чем этот дурак в золотом, не так ли?

Али сглотнул, не желая подтверждать свою слабость.

– Я… меня подстрелили, Любайд. Афшин, – пробормотал он, и воспоминания вернулись к нему резким ударом. – Это было ужасно. С тех пор я не прикасался к луку.

Любайд побелел, но не было времени ответить. Мунтадир уже присоединился к Дэвам всадникам. Они ухмыльнулись, когда он поприветствовал их на дивасти, на котором Али не мог говорить, и со смехом махнул в сторону Али. Одному Богу известно, что говорил им Мунтадир. Вероятно, это были его друзья, богатые аристократы, с которыми он любил пить вино и обедать в салонах, куртизанки и поэты. Мир, который не был дружелюбен к таким, как Али.

И хотя он знал, что спровоцировал своего брата, боль, которую Али редко признавал, дала о себе знать, узел негодования и ревности, который он так старался держать в кулаке, угрожал распутаться. Сколько раз он заставлял себя улыбаться, когда товарищи Мунтадира дразнили его, спрашивая, скольких людей он убил в Цитадели и правда ли, что он никогда не прикасался к женщине. Бесчисленные семейные торжества, которые заканчивались Мунтадиром, спящим в шелковой постели во дворце, и Али – на полу его казармы.

Стоп. Из-за этих казарм арена здесь – твой дом. Мунтадир и его друзья не могли этого у него отнять. Возможно, стрельба из лука не была специальностью Али, но, конечно, он мог победить своего избалованного, мягкого брата.

Один из всадников соскользнул с седла, и Мунтадир, не теряя ни секунды, занял его место. Али знал, что его брат был лучшим наездником. Али неплохо ездил верхом, но никогда не разделял любви Мунтадира к этому виду спорта. Его брат держал свою собственную конюшню и, вероятно, провел бесчисленные часы, мчась за городскими стенами, смеясь и пробуя трюки с Джамшидом, а он был еще более талантливым наездником, в то время как Али работал в Цитадели.

Лошадь Мунтадира взвилась на дыбы.

– Почему ты такой мрачный, Зейди? – Брат рассмеялся и развел руками. – Это твое любимое, не так ли? В детстве ты часто рассказывал об этих соревнованиях. Как ты выиграешь их и заработаешь свое место в качестве моего каида. Я думал, величайший воин в Дэвабаде должен улыбаться. – Мунтадир подошел ближе, его улыбка исчезла. – Или, может быть, ты так долго вторгался в мой мир, к моей жене, ставил меня в неловкое положение перед отцом, – что забыл свое место.

Последние слова он произнес на гезирийском, понизив голос.

– Возможно, тебе нужно напомнить.

Этого не стоило говорить. Али посмотрел на него в ответ, в то время как другой Дэв шутил на дивастийском, а их лошади кружили вокруг него, загребая песок.

– Я провел свое детство, готовясь служить тебе, – парировал он. – Я бы сказал, что хорошо знаю свое место; мне никогда не разрешали иметь другое. Я подозреваю, что Зейнаб тоже собирается это узнать.

Он готов был поклясться, что в глазах брата промелькнула неуверенность, но Мунтадир беспечно пожал плечами.

– Итак, начнем. – Он развернул коня и повысил голос, чтобы его услышала толпа. – Я как раз говорил своим товарищам, что, по-моему, пришло время нескольким пескоплавам попробовать свои силы в этом деле. – Его брат подмигнул, сверкнув завораживающей улыбкой, тысячам джиннов, выстроившимся на трибунах арены. Он снова был лихим эмиром, и Али слышал вздохи многих женщин. – Умоляю вас, подданные, постарайтесь сдержать смех.

Еще один Дэв выехал верхом, неся длинный сверток.

– Вот вы где, эмир.

– Превосходно, – ответил Мунтадир. Он снова обратился к толпе. – Я слышал, что у Дэвов есть оружие, которое, как я думал, понравится моему брату. Наш дорогой Зейди любит свою историю.

Он взял сверток, развернул ткань и протянул ее Али.

У Али перехватило горло. Это был лук из святилища Афшинов. Точная копия оружия, из которого Дараявахауш стрелял в него.

– Тебе нравится, ахи? – спросил Мунтадир с мягкой жестокостью в голосе. – Нужно немного привыкнуть, но…

Он резко поднял его, потянув тетиву обратно в направлении Али.

Али дернулся, движение отбросило его назад в ту ночь. Серебряный нос блестел в свете горящего корабля, холодные зеленые глаза Дараявахауша смотрели на него. Жгучая боль, кровь во рту, душащий крик, когда он попытался схватить Мунтадира за руку.

Теперь он смотрел на Мунтадира, видя перед собой не брата, а незнакомца.

– Могу я одолжить лошадь? – холодно спросил он.

Дэвы тут же привели ему одну, и Али вскочил в седло. Животное нервно пританцовывало под ним, и он прижал колени, когда оно встало на дыбы. Они, вероятно, дали ему самого своенравного коня на конюшне.

– Я думаю, он не любит крокодилов, – усмехнулся один из Дэвов.

Али знал, что в другой раз Мунтадир сурово упрекнул бы его за такие слова. Теперь его брат только посмеивался.

– Ах, дадим Зейди минутку, чтобы привык снова ездить верхом. Это вам не овцебыки в деревне. – Мунтадир вытащил стрелу. – Я хотел бы попробовать этот лук.

Его брат пулей вылетел из дома, песок за ним взметнулся. Приблизившись к цели, он поднял лук и слегка наклонился, чтобы направить стрелу вверх.

Он попал точно в центр мишени, зачарованная смола вспыхнула синим пламенем.

У Али отвисла челюсть. Это был не просто удачный выстрел. Аплодисменты публики были оглушительными, их удивленный восторг очевиден. Где, во имя Господа, Мунтадир научился этому?

Ответ пришел к нему так же быстро. Джамшид. Али выругался себе под нос. Конечно, Мунтадир умел стрелять. Его лучший друг был одним из лучших лучников в Дэвабаде – он тренировался у самого Афшина.

Мунтадир, должно быть, увидел потрясение на лице Али, потому что на его лице изобразился триумф.

– В конце концов, ты не все знаешь. – Он бросил Али лук. – Твоя очередь, братишка.

Али поймал лук, его сандалии скользнули в стремена. Но когда лошадь нервно зашагала вперед, Али понял, что не только сандалии соскальзывают, но и все седло. Оно было плохо затянуто.

Он прикусил губу. Если он спешится, то будет выглядеть либо параноиком, либо не доверяющим Дэвам, которые оседлали лошадь.

Просто покончи с этим. Али слегка прижал пятки к лошади. На мгновение показалось, что это сработало, лошадь перешла на медленный галоп. Но затем он набрал скорость, бешено галопируя к цели.

«Ты можешь сделать это», – сказал он себе в отчаянии. Он мог ездить верхом и сражаться мечом; лук был лишь немного сложнее.

Он снова поджал ноги. Руки Али были тверды, когда он натянул тетиву и поднял лук. Но его никогда не учили приспосабливаться к движению лошади, и стрела, к его смущению, не попала в цель.

Щеки Али вспыхнули, когда Дэвы рассмеялись. Настроение было явно враждебным; они явно наслаждались позором песчаной мухи, которая убила их любимого Афшина, униженного его собственным родом, с оружием, которое они лелеяли.

Мунтадир взял у него лук.

– Это была хорошая попытка, Зейди, – сказал он с насмешливой искренностью. Его глаза сверкнули. – Может, попробуем в обратном направлении?

– Как пожелаешь, эмир, – прошипел Али.

Мунтадир снова уехал. Даже Али должен был признать, что его брат был великолепен, его черная мантия развевалась позади него, как дымчатые крылья, яркие цвета королевского тюрбана мерцали в солнечном свете. Он выполнил это движение с той же легкостью, поднявшись в седле, словно сам был проклятым Афшином, повернулся назад и снова поразил цель. Арена взорвалась аплодисментами, несколько завываний исходило от группы Гезири, стоявших близко к земле. Среди них Али узнал Тарика, двоюродного брата Мунтадира.

Али взглянул на застекленный балкон над королевской платформой. Была ли там Зейнаб? Его сердце сжалось. Он мог только представить, что чувствовала его сестра, наблюдая за этим после того, как так старалась помирить своих братьев.

Мунтадир швырнул в него лук с большей силой, чем требовалось.

– Удачи.

– Пошел к черту.

Грубые слова сорвались с губ Али в вспышке гнева, и он увидел, как вздрогнул Мунтадир.

А потом снова улыбнулся, и в глазах брата сверкнула злоба.

– О, тебе не нравится смущаться, Зейди? Странно, что ты не возражаешь делать это со мной.

Али не клюнул на приманку и уехал, не сказав больше ни слова. Он знал, что не сможет ездить верхом так же хорошо, как Мунтадир. Но он мог обернуться и прицелиться в чертову мишень. Натянув лук, он повернулся лицом к мишени.

Он сделал это слишком быстро… и его седло соскользнуло.

Али упал вместе с ним, уронив лук и вытащив ноги из стремян. Испуганная лошадь отреагировала именно так, как, по его мнению, надеялись Дэвы, набирая скорость по мере того, как седло скользило дальше. Он увидел размытые копыта, земля была слишком близко к его лицу. Несколько человек закричали.

А потом все закончилось. Али тяжело приземлился на спину, перекатившись так, что его едва не затоптали, когда лошадь рванулась прочь. Он задохнулся, воздух вырвался из его легких.

Мунтадир легко спрыгнул с коня, чтобы поднять лук с того места, где его уронил Али.

– С тобой все в порядке? – протянул он.

Али поднялся на ноги, сдерживая шипение боли. Он чувствовал вкус крови во рту, там, где прикусил язык.

Он сплюнул его на землю.

– Я в порядке.

Он вырвал лук из рук брата и поднял стрелу с того места, где она упала в пыль. Он направился к цели.

Мунтадир последовал за ним, приобнимая его за плечи.

– Я удивлен, что ты не тренировался стрелять из лука. Ты же знаешь, как бану Нахида любит лучников.

Колкие слова ударили гораздо глубже, чем следовало бы.

– Это не имеет ко мне никакого отношения, – сказал он возбужденно.

– Нет? – мягко возразил Мунтадир на гезирийском. – Потому что я могу дать тебе несколько советов. Брат брату.

– Мне не нужны твои советы, как стрелять из лука.

– Кто сказал, что я говорил о стрельбе из лука? – продолжал Мунтадир, когда Али натянул тетиву. Его голос был смертельно тихим, его слова снова предназначались только Али. – Я говорил о Нари.

Али послал стрелу в стену. Волна смеха встретила его промах, но Али едва заметил. Его лицо горело от намеков, и он вихрем повернулся к своему брату. Но Мунтадир уже вскинул лук.

Он попал точно в цель, едва отводя взгляд от Али.

– Я верю, что выиграю. – Он пожал плечами. – Полагаю, это случайность, что ты все-таки не будешь моим каидом.

У Али не было слов. Ему было больнее, чем он предполагал, и даже чувствовал себя моложе и наивнее, чем на самом деле.

Мунтадир уже отвернулся, как бы собираясь вернуться на платформу.

Али последовал за ним, пораженчески не поднимая глаз, хотя гнев горел в его сердце. Мунтадир хотел увидеть его навыки из Цитадели?

Очень хорошо.

Они на секунду выпали из поля зрения в тени лестницы, но этого было достаточно. Али бросился на брата, зажав ему рот рукой, прежде чем тот успел закричать, и пинком распахнул дверь оружейного шкафа, который, как он знал, находился под лестницей. Он втолкнул Мунтадира внутрь и закрыл за ними дверь.

Мунтадир отшатнулся, сверкая глазами.

– О, ты хочешь мне что-то сказать, лицемер? Собираешься прочесть мне лекцию о праведности, пока ты…

Али ударил его по лицу.

Он не вложил в удар всего себя, но удара было достаточно, чтобы заставить Мунтадира пошатнуться. Брат выругался и потянулся за ханджаром.

Али выбил кинжал у него из рук, но даже не пошевелился, чтобы подобрать его. Вместо этого он сильно толкнул Мунтадира в противоположную стену.

– Это ведь я и есть? – прошипел он. – Твое оружие?

Но он недооценил гнева брата. Мунтадир вырвался и бросился на Али.

Они упали в грязь, и инстинкты бойца охватили Али; он провел слишком много лет, сражаясь за свою жизнь в Ам-Гезире, чтобы не отреагировать немедленно. Он перекатился, схватил ханджар и прижал Мунтадира к земле.

Он приставил клинок к горлу брата прежде, чем понял, что делает.

Мунтадир схватил его за запястье, когда Али дернулся назад. Его серые глаза были дикими.

– Продолжай, – подначивал он, поднося лезвие ближе к шее. – Сделай его. Отец будет так горд. – Его голос сорвался. – Он сделает тебя эмиром, он отдаст тебе Нари. Все, что ты притворяешься, что не хочешь.

Дрожа, Али искал ответ.

– Я…

Дверь распахнулась, и в пыльном свете появились Любайд и Зейнаб. Али тут же бросил ханджар, но было слишком поздно. Его сестра взглянула на них, распростертых на полу, и ее глаза вспыхнули смесью ярости и разочарования, да так, что могла бы гордиться их мать.

– Спасибо, что помог мне найти братьев, – коротко сказала она Любайду. – Если вы не возражаете, мы на минутку…

Любайд уже вышел наружу.

– Счастливо! – Он закрыл за собой дверь.

Зейнаб глубоко вздохнула.

– Немедленно оторвитесь друг от друга. – Когда оба принца быстро разошлись, она продолжила, ее голос кипел: – Теперь, пожалуйста, объясните, что, во имя Бога, только что произошло на арене?

Мунтадир уставился на него.

– Зейди узнал о Назире и сошел с ума.

– Кто-то должен был, – огрызнулся Али. – И не веди себя так невинно! Думаешь, я не знаю, что мое седло ослаблено? Ты мог убить меня!

– Я не трогал твое проклятое седло! – огрызнулся Мунтадир и поднялся на ноги. – Сделал врагами полгорода, а потом удивляется, когда его пытаются саботировать. – На его лице отразилось новое негодование. – И у тебя хватает наглости обвинять меня в чем-то. Я пытался сказать тебе дюжину раз, чтобы ты отступил, а потом ты назвал меня трусом перед лицом отца, когда все, что я делаю, это пытаюсь расхлебать заваренную тобой кашу!

– Я пытался заступиться за Зейнаб, и за это ты опозорил меня перед всей ареной! – В голосе Али зазвучала боль. – Ты оскорбил Нари и позволил своим друзьям называть меня крокодилом… – Даже сказать это было больно. – Боже мой. Так вот во что превратил тебя отец? Ты так долго подражал ему, что жестокость стала твоим инстинктом?

– Ализейд, хватит, – сказала Зейнаб, когда Мунтадир отпрянул, словно Али ударил его. – Я могу вставить слово, поскольку, очевидно, именно мое будущее спровоцировало эту последнюю драку?

– Прости, – пробормотал Али, замолкая.

– Большое спасибо, – едко сказала она. Она вздохнула, откидывая вуаль, которую носила перед Любайдом. Чувство вины поднялось в груди Али. Его сестра выглядела измученной больше, чем он когда-либо видел. – Я знаю о Назире, Али. Мне это не нравится, но я не хочу, чтобы ты болтал об этом, даже не поговорив со мной. Она взглянула на Мунтадира. – Что сказал отец?

– Что он приедет на этой неделе, – мрачно ответил Мунтадир. – Он велел мне провести с ним время и выяснить, что он за человек.

На щеке Зейнаб дернулся мускул.

– Может быть, вы дадите мне знать?

– И это все? – спросил Али. – Это все, что вы оба готовы сделать?

Мунтадир уставился на него.

– Вы простите меня за то, что я не прислушиваюсь к политическим советам человека, который живет в деревне уже пять лет и который двух слов иногда связать не может. – Он скорчил мину. – Ты думаешь, я хочу стать таким, как он, Зейди? Ты хоть представляешь, от чего мне пришлось отказаться? – Он заложил руки за голову и принялся расхаживать по комнате. – Дэвабад – пороховая бочка, и отец удерживает ее от взрыва крепким усилием воли. Все знают, что, если они рискуют своей безопасностью, они рискуют жизнью всех, кого они любят.

– Но ты не такой, Диру, – запротестовал Али. – И это не единственный способ управлять.

– Нет? Может, попробуем по-твоему? – Мунтадир обернулся, его взгляд пронзил Али насквозь. – Потому что я думаю, что ты больше похож на отца, чем хочешь признать. Но там, где отец хочет стабильности, ты хочешь справедливости. Твоей версии справедливости – даже если вам придется тащить нас туда ногами и криками. И позволь мне сказать тебе, братишка… У меня чертовски ясные глаза, когда дело касается тебя. Ты пользуешься благосклонностью многих обозленных джиннов с оружием и счетами в этом городе… и как удобно, что у вас есть Аяанле, готовая и желающая финансово поддержать вас.

– Аяанле, – сказала Зейнаб, ее голос был резок, – гораздо более тонки, чем вы думаете, и я вот, в частности, уже несколько месяцев пытаюсь заключить мир между вами, двумя идиотами. – Она закрыла глаза и потерла виски. – Но в Дэвабаде дела шли все хуже и хуже, пока не вернулся Али, Диру. Я знаю, ты не хочешь этого видеть, но так и было.

Мунтадир всплеснул руками.

– И что мне делать? Разрушить финансовый союз, в котором мы нуждаемся, потому что моя сестра будет одинока? Снова сделать Ализейда моим каидом и по праву потерять всех своих сторонников за то, что отдал мою армию фанатику? – В его словах звучало настоящее отчаяние. – Скажи мне, как уладить это между нами, потому что я не вижу способа.

Али откашлялся, чувствуя комок в горле.

– Проблема не в нас.

Он заколебался, его мысли лихорадочно метались. Холодное осознание того, что произошло с Фатумой после того, как он узнал, что сделал с ней его отец. Дети «Танзима». Его разговор с Нари прошлой ночью. Все обвинения Мунтадир аккуратно изложил. На самом деле это привело только к одному выводу, ясному, как стекло.

Он посмотрел в выжидающие глаза брата и сестры.

– Отец нуждается в замене.

Последовал момент молчаливого шока, а затем Зейнаб издала сдавленный, ошеломленный звук, которого он никогда раньше не слышал от своей утонченной сестры.

Мунтадир пристально посмотрел на него и уронил голову в ладони.

– Не могу поверить. Не могу поверить, что ты нашел способ сделать этот разговор еще хуже. – Его голос звучал приглушенно сквозь пальцы.

– Просто послушай меня, – поспешил продолжить Али. – Он уже много лет сбивается с пути. Я понимаю его озабоченность стабильностью Дэвабада, но только до тех пор, пока эта тактика попирания всего, что ему противостоит, может работать. На треснувшем фундаменте ничего не построишь.

– А теперь ты говоришь как поэт, – простонал Мунтадир. – Ты действительно сошел с ума.

– Я устал смотреть, как умирают невинные люди, – прямо сказал Али. – Я устал быть косвенно причастен к стольким страданиям. Дэвы, шафиты… вы знаете, что он сжег лодку, полную детей-беженцев, чтобы казнить нескольких боевиков «Танзима»? Что он проигнорировал угрозу, которую я передал относительно безопасности Нари, потому что, по его словам, она становится высокомерной? – Он взглянул на Зейнаб, зная, что его сестра разделяет по крайней мере некоторые из его взглядов. – Он перешел слишком много границ. Он не должен быть королем.

Лицо Зейнаб исказилось, но она глубоко вздохнула.

– Али не совсем ошибается, Диру.

Мунтадир застонал.

– О, Зейнаб, только не ты. – Он пересек комнату и начал рыться в одном из сундуков, вытащил маленькую серебряную бутылочку и открыл крышку. – Это алкоголь? Потому что я хочу быть в стельку, когда отец узнает, что его дети замышляют переворот в гребаном шкафу.

– Это для полировки оружия, – быстро сказал Али.

Зейнаб подошла к Мунтадиру и выбила бутылку из его рук, хотя тот, казалось, все еще оценивал ее.

– Остановись. Просто послушай минутку, – настаивала она. – Втроем мы можем заручиться поддержкой. Если бы мы выступили единым фронтом, папе было бы трудно противостоять нам. Нам нужно, чтобы большинство дворян и большая часть Цитадели были на нашей стороне, но и у тех, чьи сердца не поддаются, могут оказаться сговорчивые кошельки.

– Как ты думаешь, мы сможем это сделать? – спросил Али. – Мы уже потратили немало денег на больницу.

– Братец, ты удивишься, как далеко может завести тебя иллюзия богатства, даже если освобождение от такого обещания займет больше времени, – хитро сказала Зейнаб.

– Золото Аяанле, – саркастически вставил Мунтадир. – Ну, полагаю, я знаю, в какую сторону будет качаться трон.

– Не будет. – Пока Али говорил, в голове у него начали оформляться идеи. – Я не знаю, кто и как должен править, но кроме нас должны быть голоса, определяющие будущее Дэвабада. Может быть, не один голос. – Он помолчал, быстро соображая. – Нахиды… у них был совет. Возможно, мы могли бы попробовать нечто подобное.

Ответ Зейнаб был резким.

– В Дэвабаде много голосов, которые не слишком высокого мнения о нас, Али. Ты начнешь отдавать власть, и нас могут прогнать обратно в Ам-Гезиру.

– Достаточно. – Мунтадир шикнул на них, оглядываясь вокруг. – Хватит интриговать. Вас убьют, и ни за что. Не будет никакого свержения, если вы не можете взять кольцо печати Сулеймана от него. Ты хоть представляешь, как это сделать?

– Нет, – признался Али. Он не подумал о кольце с печатью. – Я в смысле, он не носит его на руке. Я решил, что он хранил его в сейфе…

– Печать в его сердце, – прямо сказал Мунтадир.

У Али отвисла челюсть. Такая возможность не приходила ему в голову.

Зейнаб пришла в себя первой.

– Прямо в сердце? Печать в его сердце?

– Да. – Мунтадир посмотрел на них с серьезным выражением лица. – Ты понимаешь? Печать Сулеймана нельзя взять, если только ты не готов убить за нее нашего отца. Это цена, которую ты заплатишь?

Али изо всех сил пытался отмахнуться от шокирующей информации.

– Печать Сулеймана не должна иметь значения. Не для этого. Лишение подданных магии – это не та сила, которой должен обладать политический лидер. Печать должна была помочь Нахидам исцелить свой народ и сразиться с ифритами. И когда придет время, чтобы это произошло снова… обладателя кольца нет в этой комнате, и вы оба это знаете.

Настала очередь Зейнаб застонать. Она раздраженно ущипнула себя за переносицу.

– Али…

Мунтадир грубо прожестикулировал.

– Теперь ты мне веришь? – Он спросил Зейнаб. – Я же говорил тебе, что он влюблен в нее.

– Я не влюблен в нее!

Раздался стук в дверь, и она резко распахнулась, снова открыв Любайда.

– Али, эмир Мунтадир! – Он задыхался, опираясь на колени и пытаясь отдышаться. – Идемте быстро.

Али вскочил на ноги.

– Что случилось?

– На процессию Дэвов совершено нападение.