19
Дара

– Город будем брать на вторую ночь Навасатема, – сказал Дара, пока они изучали наколдованную им карту: участок узкого побережья Дэвабада, городские стены и сразу за ними – грозная башня Цитадели. – Это новолуние, и ночь будет темная. Королевская гвардия не заметит нашего приближения, пока их же башня не рухнет в озеро.

– Это же ночь после парада? – уточнил Мардоний. – Вы уверены, что это мудрое решение?

Каве кивнул.

– Сам я не застал Навасатем в Дэвабаде, но наслышан о первых днях празднеств. Пить начинают на рассвете и не прекращают даже после состязаний на арене. К полуночи половина населения будет видеть седьмой сон. Мы застанем джиннов врасплох, а Дэвы в это время будут дома и в безопасности.

– А Нари – в лазарете, да? – спросил Дара. – Ты уверен, что Низрин никуда ее не отпустит?

– В двадцатый раз повторяю, да, Афшин, – вздохнул Каве. – Она забаррикадирует двери в лазарет, как только увидит твой… скажем так, изобретательный сигнал.

Дару все еще терзали сомнения.

– Нари не понравится, что ее заперли против ее воли.

Каве невозмутимо посмотрел на него.

– Низрин несколько лет проработала с ней бок о бок. Уверен, она как-нибудь справится.

А я уверен, Низрин даже не догадывается, что ее подопечная когда-то зарабатывала себе на жизнь, проникая в запертые дома и удирая оттуда незамеченной. Терзаясь предчувствиями, Дара взглянул на Мардония.

– Сходи посмотри, готова ли бану Манижа присоединиться к нам, – попросил он.

В последние дни Манижа практически не покидала шатер, лихорадочно работая над своими экспериментами.

Молодой солдат кивнул, поднялся на ноги и зашагал в другой конец лагеря. Сквозь темные деревья виднелось бледно-розовое небо. Снег наконец сошел, и влажная от росы земля блестела под первыми лучами солнца. Лучники, забрав с собой лошадей, уже спустились в долину, чтобы попрактиковаться в стрельбе; двое солдат вели зевающего Абу Саифа на тренировочную арену. Дара быстро взглянул на зульфикары и убедился, что они спрятаны в ножнах и лежат в дальнем углу арены. Он уже объяснил своим солдатам, что тренировки с Абу Саифом будут проходить строго под его присмотром.

Аэшма фыркнул, привлекая внимание Дары.

– Все еще не могу поверить, что они празднуют то, как Сулейман поступил с нами, – сказал он Визарешу.

Дара вмиг помрачнел. Ифриты вернулись в лагерь вчера, и с каждым часом находиться рядом с ними становилось все более тягостно.

– Мы празднуем свободу от его гнета, – возразил он. – Ну, знаешь… тот момент, когда наши предки стали его рабами, чтобы не лишиться магии навсегда. Наверняка ведь и ты когда-то отмечал хоть какие-нибудь праздники.

Вид у Аэшмы сделался мечтательным.

– Там, где я жил, люди время от времени приносили девственниц мне в жертву. Визжали они, конечно, ужасно, зато музыку играли приятную.

Дара на мгновение прикрыл глаза.

– Забудь, что я спросил. Но вернемся к разговору об осаде. У вас двоих все готово? С гулями проблем не возникнет?

Визареш склонил голову набок.

– Я свое дело знаю.

– Достаточно ли хорошо, чтобы удержать их от нападения на моих воинов?

Он кивнул.

– Я буду на берегу вместе с ними.

Это Дару ничуть не успокаивало. Ему претила сама мысль о том, чтобы разделить их сплоченный отряд и бросить не знавших боя солдат на противоположной стороне города. Но выбора у него не было.

Аэшма ухмыльнулся.

– Если ты так за них переживаешь, Афшин, Кандиша с радостью составит нам компанию. Она ужасно по тебе скучает.

Костер в ответ громко затрещал.

Каве бросил взгляд на Дару.

– Кто такая Кандиша?

Глядя на пламя костра, Дара сосредоточился на своем дыхании, пытаясь усмирить магию, приливавшую к рукам и ногам.

– Ифритка, которая меня поработила.

Визареш цокнул языком.

– А я ведь ревновал, – признался он. – Мне никогда не удавалось поработить столь могущественного дэва.

Дара громко хрустнул костяшками пальцев.

– Действительно, какая жалость.

Каве нахмурился.

– Эта Кандиша не работает с бану Манижей?

– Работала, пока он не уперся рогом. – Ифрит издевательски склонился к Даре. – Упал своей Нахиде в ноги и взмолился, чтобы та прогнала Кандишу. Говорил, мол, ни о чем больше не попросит. Ума не приложу почему. – Аэшма облизнул зубы. – Кандиша, как-никак, единственная помнит, что ты совершил, пока был рабом. Тебе ведь должно быть интересно. Это же воспоминания за четырнадцать столетий… – Он наклонился еще ближе. – Подумай, сколько сладостных желаний ты успел претворить в жизнь за этот срок.

Дара взялся за нож.

– Не нарывайся, Аэшма, – прорычал он.

В глазах Аэшмы плясали огоньки.

– Я же пошутил, Афшин, дорогой.

Ответить Дара не успел. Позади него раздался испуганный вскрик, глухой удар и характерный звук, произведенный столкновением двух тел.

А затем – с жутким шипением вспыхнул и ожил зульфикар.

Не тратя времени даже на то, чтобы сделать вдох, Дара развернулся, уже держа в руках только что наколдованный лук. Фрагменты представшей перед ним картины сложились вместе не сразу. Вот, устав, выходит из палатки Манижа. Вот два стража Абу Саифа распластались на земле, а пылающий зульфикар – уже в руках Гезири, вот он бросается на Манижу…

Дара пустил стрелу, но Абу Саиф оказался готов к этому и загородился деревянной доской так проворно и так мастерски, что Дара невольно изумился. Это не тот старик, который помогал солдатам Дары с боевой подготовкой. Из горла вырвался крик, и Дара выстрелил снова, в то время как Абу Саиф бежал вперед, не сбавляя шаг.

Мардоний выскочил между гезирским скаутом и Манижей, отбив своим мечом удар зульфикара. Железо зашипело, схлестнувшись с заколдованным огнем. Мардоний оттолкнул Абу Саифа, едва успев отразить новый удар, и, сам того не зная, заслонил мишень Дары.

Было очевидно, кто владеет мечом лучше… Следующую атаку Абу Саифа Мардоний отразить уже не смог.

Зульфикар вспорол ему живот.

В следующую секунду Дара уже мчался к ним, магия бушевала у него под кожей, лед и снег таяли под ногами. Абу Саиф выдернул зульфикар из тела Мардония, и Дэв упал наземь. Гезири занес его над Манижей…

Она щелкнула пальцами.

Дара с расстояния десяти шагов услышал, как захрустели кости в руке Абу Саифа. Тот закричал от боли и выронил зульфикар, пока Манижа смотрела на него сверху вниз с холодной ненавистью в темных глазах. К тому моменту, когда к ним подоспел Дара, солдаты уже повязали скаута. Его рука была жутко изувечена, а сломанные пальцы – растопырены и торчали в разные стороны.

Дара опустился на землю рядом с Мардонием. Глаза юноши затянуло поволокой, от лица уже отлила кровь. У него в животе зияла чудовищная дыра. Под ним растекалась лужа черной крови. По коже начали расползаться характерные зеленовато-черные змейки яда от зульфикара, но Дара понимал, что не яд унесет его жизнь.

Манижа, не теряя времени даром, разорвала шинель на юном воине. Прижала ладони к его животу и закрыла глаза.

Ничего не произошло. Ничего не могло произойти. Дара знал, что никто, даже Нахида, не спасет от ранения зульфикаром.

Манижа ахнула, задохнувшись недоуменным негодованием, и надавила сильнее.

Дара коснулся ее руки.

– Госпожа…

Она устремила на него обезумевший взгляд – Дара никогда не видел ее в таком состоянии. Он отрицательно покачал головой.

Мардоний вскрикнул от боли и вцепился Даре в руку.

– Больно, – прошептал он, и из глаз у него покатились слезы. – Молю тебя, о Создатель…

Дара бережно обхватил его руками.

– Закрой глаза, – успокаивал он. – Боль скоро пройдет, друг мой. Ты хорошо сражался…

У него перехватило горло. Слова срывались с губ машинально. Слишком часто ему приходилось выполнять эту нелегкую обязанность.

Кровь струйкой стекала изо рта Мардония.

– Моя мать…

– Твоя мать будет жить со мной во дворце. Она ни в чем не будет нуждаться. – Манижа протянула руку и коснулась брови Мардония, благословляя его. – Я лично приведу ее к твоему алтарю в храме. Ты спас мне жизнь, сын мой, и за это в следующий раз твои глаза откроются в раю.

Дара наклонился над самым ухом Мардония.

– Там красиво, – прошептал он. – Там сад, там тихая кедровая роща, где тебя будут ждать твои близкие…

Его голос сорвался, и на глаза навернулись слезы. Мардоний содрогнулся и затих. Мало-помалу одежда Дары пропитывалась горячей кровью юноши.

– Он мертв, – тихо произнесла Манижа.

Дара опустил Мардонию веки, бережно уложив его тело обратно на кровавый снег. Прости меня, друг.

Он поднялся на ноги и вытащил из-за пазухи нож. Когда он приблизился к Абу Саифу, пламя уже вовсю лизало ему руки и полыхало в глазах. У того был сломан нос. Окровавленного Гезири мертвой хваткой держали четверо Дариных воинов.

Дару охватила ярость.

Нож в его руке, задымившись, преобразился в плеть.

– Назови хоть одну причину, почему я не должен сейчас содрать с тебя кожу заживо, – прошипел Дара. – А потом сделать то же самое с твоим напарником, пока ты будешь слушать, как он молит о скорой смерти?

Абу Саиф посмотрел на него со смесью поражения и мрачной решимости во взгляде.

– Да потому, что на моем месте ты поступил бы точно так же. Думаешь, мы не знаем, кто ты? И зачем твоей Нахиде нужны наша кровь и наши реликты? Думаешь, мы не знаем о ваших планах по захвату Дэвабада?

– Дэвабад – не ваш город, – вспылил Дара. – Я обращался с тобой по-хорошему, и это твоя благодарность?

Абу Саиф уставился на него с сомнением.

– Ты не так наивен, Афшин. Ты угрожал пытками юному воину, за которого я в ответе, если я откажусь обучать твоих воинов убивать моих соплеменников. И ты думаешь, приглашение на обед и разговор по душам могут все исправить?

– Я думаю, что ты лжец и соплеменники твои – лжецы. – Дара все больше распалялся, понимая, что гнев его обращен не на одного Абу Саифа. – Орда пескоплавов, готовых лгать, манипулировать и притворяться друзьями, чтобы втереться в доверие. – Он взмахнул плетью. – Пожалуй, первым делом я отниму у тебя язык.

– Нет, – раздался голос Манижи.

Дара обернулся к ней.

– Он убил Мардония! Чуть не убил тебя!

Дара злился на себя не меньше, чем на Абу Саифа. Он должен был предотвратить это. Знал ведь, насколько опасны Гезири, и все же позволил им остаться в лагере, позволил Абу Саифу усыпить свою бдительность, находя утешение в беседах с товарищем по оружию, бегло владеющим его родным дивастийским. А в итоге – Мардоний погиб.

– Я должен убить его, бану Нахида, – заявил Дара, впервые не испугавшись бросить ей вызов. – На войне как на войне. Тебе этого не понять.

Манижа сверкнула глазами.

– Не смей говорить со мной таким снисходительным тоном, Дараявахауш. Опусти оружие. Я не стану повторять дважды. – Не дожидаясь ответа, она повернулась к Каве. – Возьми в моем шатре сыворотку, реликт и принеси сюда. И приведите ко мне второго Гезири.

Дара сразу устыдился своих слов.

– Бану Нахида, я имел в виду лишь то…

– Меня не волнует, что ты имел в виду. – Она вперила в него взгляд. – Я ценю тебя, Дараявахауш, но, в отличие от своей дочери, кое-что знаю о нашей истории. Ты будешь подчиняться моим приказам. Но, если тебе от этого легче… – она обогнула его и прошла мимо. – Я не собираюсь оставлять их в живых.

Вернулся Каве.

– Держи, госпожа, – сказал он, протягивая ей маленькую склянку, запечатанную красным воском.

Вскоре рекруты вернулись, волоча за собой второго скаута. Тот брыкался и чертыхался, но, завидев Абу Саифа, замер. Их серые глаза встретились. Они обменялись понимающими взглядами.

Какой же ты глупец. Разумеется, они давно это замышляли и только посмеивались за глаза над твоей наивностью. В очередной раз Дара готов был проклинать себя за то, что недооценивал их. Когда он был молод, не допустил бы такой ошибки. Когда он был молод, убил бы их еще в лесу.

Манижа передала реликт одному из рекрутов.

– Вдень реликт ему в ухо. А потом привяжи этих двоих… здесь и здесь, – приказала она, указывая на пару деревьев шагах в десяти друг от друга.

Юный скаут не мог побороть подступающей паники. Он вырывался, когда ему в ухо всунули его реликт, бешено вращая глазами.

– Хамза, – тихо окликнул его Абу Саиф. – Не доставляй им такого удовольствия.

По щеке юноши скатилась слеза, но он перестал сопротивляться.

«Мардоний», – напомнил себе Дара. Он отвернулся от перепуганного Гезири и обратился к Маниже.

– Что это? – спросил он, разглядывая склянку.

– Следующий этап нашего плана. Зелье, над которым я работала не один десяток лет. Зелье, способное убить даже того, кто находится под постоянной охраной. Зелье, чье действие столь молниеносно, что его невозможно обратить.

Дара насторожился.

– Зелье, способное убить Гасана?

Взгляд Манижи был обращен в пространство.

– Среди прочих. – Она сняла с пузырька восковую печать.

Из горлышка поднялось облачко пара медного цвета и, танцуя, заметалось в воздухе, как живое. Как будто выжидало, выискивало кого-то.

А затем, без предупреждения, облачко метнулось к Абу Саифу.

Гезири дернулся, когда оно пронеслось у него перед лицом и окутало медный реликт. Металл расплавился и в мгновение ока дымкой с медным отливом растворился у него в ухе.

В первую секунду на его лице отразилось испуганное удивление, а затем он взвыл, хватаясь за голову.

– Абу Саиф! – воскликнул второй джинн.

Абу Саиф не ответил. Из глаз, ушей и носа у него текла кровь, смешанная с медными испарениями.

Каве ахнул, прикрывая рот рукой.

– Это же… то самое, чем мой Джамшид…

– Думаю, он нашел один из более ранних моих черновиков, – отозвалась Манижа. – Этот рецепт куда как надежнее.

Абу Саиф застыл, устремив невидящие глаза в небо, и Дара услышал, как Манижа громко сглотнула.

– Он притягивается к реликвиям Гезири и растет, пожирая их, давя на мозг, пока не убьет своего носителя.

Дара смотрел на Абу Саифа, не в силах отвести взгляд. Его окровавленное тело было изогнуто в неестественной позе, лицо застыло в маске агонии. От разъяснений Манижи по телу прошел холодок, погасив кипучее пламя в мышцах.

Он попытался собраться с мыслями.

– Но это магия. Если испробовать это на Гасане, он просто использует печать.

– Яд прекрасно справляется и без магии. – Манижа достала скальпель. – Если убрать магию – кровью ли Нахид, или печатью Сулеймана… – она сделала надрез на большом пальце, капнув каплей черной крови в пар, струйкой поднимавшийся от трупа Абу Саифа, и на окровавленный снег упал медный осколок с рваными краями, – вот это окажется у тебя внутри черепа.

Второй скаут все еще пытался освободиться от пут, ругаясь по-гезирийски. А потом закричал.

Пар медленно подбирался к его ногам.

– Нет! – завопил он, когда ядовитые струи стали окутывать его тело, устремляясь к уху. – Нет!..

Крик оборвался, и на этот раз Дара отвел глаза. Взгляд его снова упал на тело Мардония, а скаут замолк навсегда.

– Что ж, – мрачно протянула Манижа, но в ее голосе не было ликования. – Похоже, работает.

Рядом с Дарой пошатывался на ногах Каве. Дара положил руку ему на плечо, не давая ему упасть.

– Ты хочешь, чтобы я отравил Гасана? – спросил визирь охрипшим голосом.

Манижа кивнула.

– Визареш переделал один из своих старых перстней так, чтобы выемку под фальшивым камнем можно было наполнить паром. Тебе лишь остается вскрыть перстень в присутствии Гасана. Этого хватит, чтобы убить всех Гезири в поле зрения.

Всех Гезири в поле зрения. Каве выглядел так, будто его вот-вот стошнит, и Дара прекрасно понимал его.

Тем не менее он решил вмешаться.

– Я могу это сделать. Старшему визирю незачем так рисковать.

– Причина есть, – возразила Манижа, хотя в ее голосе сквозило беспокойство. – Мы не знаем, сможет ли Гасан наложить печать Сулеймана на тебя, Дара. Здесь нельзя надеяться на счастливый случай. Гасан должен быть мертв до того, как вы окажетесь во дворце, а положение Каве обеспечивает ему легкий и относительно неподконтрольный доступ к королю.

– Но…

– Я сделаю это. – Голос Каве звучал все так же испуганно, но решительно. – За то, как он поступил с Джамшидом, я сделаю это.

Внутри у Дары все свернулось узлом. Он посмотрел на мертвых скаутов, на стылую землю, от которой шел пар, и лужей растекалась кровь с брызгами меди. Так вот над чем Манижа так усердно работала все эти месяцы.

А ты думал, все обойдется малой кровью? Дара знал, что такое война. Знал больше, чем кто-либо другой, на что могут быть способны Нахиды.

Но, видит Создатель, ему было отвратительно наблюдать, как стремительно ожесточается Манижа.

«Но та же участь постигла и Мардония, – напомнил он себе. – Постигла Нари и Джамшида». Гасан в течение многих лет третировал и убивал Дэвов. Если мучительная смерть короля и нескольких стражников была ценой победы для его народа, Дара ничего не имел против. Он положит конец этой войне и позаботится о том, чтобы Маниже никогда больше не пришлось опускаться до подобных мер.

Он откашлялся.

– Похоже, пора собираться в дорогу, Каве. Теперь попрошу меня извинить. – Он направился к телу Мардония. – Мне нужно предать огню прах этого воина.

Дара собственноручно сложил погребальный костер для Мардония и стоял там, пока костер не превратился в пепел, и только дотлевающая зола слабо освещала темную ночь. К тому времени Дара остался один. Манижа, проследив за церемонией прощания, ушла провожать Каве, а остальным солдатам Дара приказал возвращаться к исполнению своих обязанностей. Было видно, как они потрясены случившимся. При всей преданности делу и усердных тренировках, мало кому из них случалось видеть такую битву, которая заканчивалась истекающим кровью трупом на снегу. В глазах рекрутов читался немой вопрос: неужели та же участь постигнет и их в Дэвабаде?

Дара не мог ответить им «нет» и ненавидел себя за это.

Он вздрогнул, когда почувствовал прикосновение к своему плечу, и обернулся.

– Иртемида?

Лучница подошла к нему ближе.

– Мы подумали, что кто-то должен тебя проведать, – тихо сказала она. Ее взгляд упал на дымящееся пепелище. – Не могу поверить, что его больше нет. – Ее голос дрожал. – Нужно было всегда держать лук под рукой, как ты и учил…

– Здесь нет твоей вины, – твердо заверил Дара. – Этот пескоплав, должно быть, только и ждал удобного случая. – Он пожал ее плечо. – Кроме того, он отразил мои выстрелы. Ты же не думаешь, что превзошла бы своего учителя? – спросил он с оскорбленным видом.

Это вызвало у нее грустную улыбку.

– Лет десять видно будет. – Она перестала улыбаться. – Есть… кое-что еще. Нам показалось, ты должен это увидеть.

Услышав ее тон, Дара нахмурился.

– Показывай.

Земля хрустела у них под ногами, когда она повела его по темному лесу.

– Бахрам заметил это, когда водил лошадей в поле. Сказал, куда ни глянь – везде так.

Они вышли на опушку. Перед ними простиралась долина. Река сверкала серпантином лунного света и обычно была самым ярким пятном пейзажа.

Но весенняя трава не была темна. Она светилась теплым медным светом, как две капли воды похожим на ядовитый пар Манижи. Словно смертельный туман низко стелился по земле.

– Бахрам… он долго скакал, Афшин. И говорит, что это повсюду. – Она сглотнула. – Мы пока не говорили бану Нахиде. Мы сомневались, в наших ли это полномочиях. Но ведь… это же не значит… – Она осеклась, не в силах высказать то же жуткое предположение, что терзало сейчас и Дару.

– Этому должно быть объяснение, – решил он наконец. – Я поговорю с ней.

Он направился прямиком к шатру Манижи, не обращая внимания ни на взгляды своих воинов, ни на смешки ифритов у потрескивающего костра. Несмотря на поздний час, она не спала. Сквозь войлок пробивался свет масляных ламп, и Дара почувствовал в воздухе запах свежезаваренного чая.

– Бану Манижа, – позвал он. – С тобой можно поговорить?

Секунду спустя она вышла к нему. Привычную чадру сменила плотная шерстяная шаль. Она явно готовилась ко сну, уже распустив посеребренные сединой черные косы. Увидев Дару, она удивилась.

– Афшин? – Она обеспокоенно заглянула ему в лицо. – Что стряслось?

Дара покраснел, смутившись того, что нагрянул так бесцеремонно.

– Прости за вторжение. Но этот вопрос лучше обсудить без посторонних.

– Ну, так проходи. – Она приоткрыла полог шатра. – Выпей со мной чаю. И присядь. Сегодня был ужасный день.

Ее заботливый тон успокоил Дару, немного уняв страх, поселившийся в сердце. Он стянул сапоги и повесил плащ, после чего уселся на подушки. В дальней части шатра осталась отдернутой занавеска, отделявшая небольшое спальное пространство.

Там Дара заметил забытый головной убор Каве и отвернулся, чувствуя, как будто увидел что-то, не предназначенное для его глаз.

– Визирь благополучно отбыл?

– Сразу после похорон, – ответила Манижа, разливая чай. – Хотел пролететь как можно большее расстояние до захода солнца.

Дара взял предложенную ему чашку.

– Каве летает быстрее, чем я мог предполагать, – заметил он. – Видимо, есть доля правды в твоих рассказах о скачках наперегонки по Зариаспе.

Манижа села рядом.

– Ему не терпится вернуться в Дэвабад. Волнуется за Джамшида с тех самых пор, как мы получили письмо от Низрин. – Манижа отхлебнула свой чай. – Но что-то мне подсказывает, что ты здесь не из-за Каве.

– Нет. Вовсе нет. – Дара отставил чашку. – Госпожа, мои ребята доложили мне о ситуации, о которой ты тоже должна знать. Медный пар, которым были убиты скауты… Он, похоже, распространился по территории. На глаз кажется не таким густым, но он повсюду. Стелется прямо над землей до самой речной долины реки.

Ни один мускул не дрогнул в лице Манижи.

– И что?

Чеканный ответ заставил его сердце забиться чаще.

– Ты говорила, что пар притягивается на гезирские реликты и он набирает силу, поглощая их… – Его голос дрогнул. – Бану Нахида… когда это действие заканчивается?

Она ответила на его взгляд.

– Понятия не имею. Именно над этим я работала все последние месяцы, я искала способ сократить зону его поражения и время, в течение которого он набирает силу. – Ее глаза потускнели. – Но успеха в этом я так и не добилась, а лишнего времени у нас нет.

– Ты позволишь Каве рассеять яд во дворце, – прошептал Дара. Он хватался за последние капли самообладания, когда до него начало доходить, что все это значит. – Бану Манижа… Во дворце будут находиться сотни Гезири. Ученые в библиотеке, секретари, прислуга. Женщины и дети в гареме. Дочь Гасана. Все они носят реликты. Если выпустить пар посреди ночи… можно погубить всех Гезири.

Манижа беззвучно отставила чашку с чаем, и от ее молчания Дару начало потряхивать.

Нет. Создатель, нет.

– И не только во дворце, – с придыханием сорвалось с его губ. – Ты хочешь погубить всех Гезири в Дэвабаде.

Когда она ответила, в ее голосе были отчетливо слышны тихие безнадежные нотки.

– Это наиболее вероятно. – Но затем ее черные глаза ожесточились. – И что из этого? Сколько Дэвов погибло, когда Зейди аль-Кахтани захватил Дэвабад? Сколько из них были твоими друзьями и близкими, Афшин? – Ее голос стал желчным. – Да и пескоплавы не конченые идиоты. Кто-то из них успеет сообразить, что происходит, и вовремя снять реликты. Вот почему так важно правильно подгадать момент.

В голове кричали голоса, но Дара не чувствовал ни жара, ни магии, жаждущей вырваться из-под кожи. Ему было холодно как никогда.

– Не делай этого, – сказал он, дрожа всем телом. – Не начинай свое правление с таким количеством крови на руках.

– У меня нет выбора.

Но Дара только отвел взгляд, и Манижа продолжала, уже более твердо:

– Это наш путь к победе. А мы обязаны победить. Если Гасан выживет, если его поражение окажется чуть менее, чем абсолютным, он уничтожит нас. Он не успокоится, пока не сотрет все наше племя с лица земли. Скорбишь по Мардонию? Представь, сколько твоих воинов сохранят жизнь, если к тому моменту, как мы доберемся до дворца, им будет не с кем воевать.

– Ты сделаешь из нас чудовищ. – Лед, сковавший его сердце, треснул, и эмоции начали брать верх. – Вот в кого мы превратимся, если ты позволишь этому случиться… Бану Нахида, от такого пятна репутацию уже не отмыть. – Он умоляюще смотрел на нее. – Одумайся, госпожа. Среди них невинные джинны. Дети. Чужестранцы, приехавшие в город праздновать Навасатем…

На него нахлынули воспоминания. Все это было чересчур знакомо.

Купцы. Ремесленники. Ткачи, чьи искусно расшитые шелка заливало кровью непростительно алого оттенка. Дети, не понимающие, что их судьба была предопределена по-человечески карими глазами. Невозмутимые приказы и расчетливо-холодные доводы прежнего поколения Нахид.

Дымящиеся руины, оставшиеся от легендарного города Кви-Цзы. Крики и вязкий запах крови, который никогда не стирается из памяти.

– Тогда мы станем чудовищами, – заявила Манижа. – Если такой ценой мы окончим эту войну, я согласна.

– Так мы войну не окончим, – в отчаянии возразил Дара. – Все Гезири, способные держать оружие, будут дожидаться нас на берегах Гозана, когда узнают, что мы без предупреждения перебили их соплеменников. Эта война будет продолжаться до Судного…

– Тогда мы рассеем яд на их родной земле. – Дара отпрянул, но Манижа продолжала: – Пусть все племена знают, чем поплатятся за свою непокорность. Я не хочу брать на себя этот грех, но если таким образом мы усмирим мятежных сахрейнцев и коварных Аяанле, я готова. Пусть о судьбе Гезири сокрушаются тохаристанцы, проклинающие твое имя по сей день, и Агниванши, которые считают, что их широкие реки защитят их от всех невзгод.

– Говоришь как Гасан, – укорил Дара.

Глаза Манижи гневно вспыхнули.

– Что ж, возможно, он был прав в своих методах, – горько сказала она. – Но, во всяком случае, на этот раз не моя семья и не мое племя будут жить в страхе.

– До следующей войны, – уточнил Дара, не в силах сдержать закипающее негодование. – Ради которой меня, по-видимому, снова вытащат с того света, случись мне погибнуть сейчас. – Он поднялся на ноги. – Ты должна была быть выше этого. Выше, чем Кахтани. Выше, чем твои предки!

Он пересек шатер и потянулся за плащом.

– Куда ты собрался? – спросила Манижа резким тоном.

Дара натянул сапоги.

– Остановить Каве.

– И думать не смей. Ты под моим командованием, Дараявахауш.

– Я обещал помочь тебе захватить власть в Дэвабаде, а не устроить очередное Кви-Цзы.

Он потянулся к пологу шатра.

Ткань вспыхнула, и жгучая боль пронзила Даре руку. Он вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли, и обернулся.

Манижа щелкнула пальцами, и боль стихла.

– Разговор еще не окончен, – процедила она. – Я слишком многим рисковала и потеряла слишком многое, чтобы сейчас мои планы пошли прахом только потому, что воин, в одиночку проливший реки крови, на мгновение обрел совесть. – Она смотрела на него с холодом. – Если ты зовешь себя Афшином, то сейчас же сядь.

Дара уставился на нее, не веря своим ушам.

– Это не ты, бану Манижа.

– Ты ничего обо мне не знаешь, Дараявахауш. Ты не знаешь, во что ты мне уже обошелся.

– Во что я тебе обошелся? – Он едва не рассмеялся в ответ на такое обвинение. Дара ударил себя кулаком в грудь. – Ты думаешь, я хочу здесь находиться? – Ярость вихрем поднялась в его сердце и вырвалась на свободу – а ведь он поклялся никогда не переступать эту черту, не поддаваться гневу, вызревавшему в самом темном уголке его души. – Я ничего этого не хочу! Нахиды разрушили мою жизнь, втоптали в грязь мою честь, мою репутацию! Вы заставили меня совершить самое страшное преступление в нашей истории, вы заварили эту кашу, а когда пришло время ее расхлебывать, обвинили во всем меня!

Она сверкнула глазами.

– Не я вложила тебе в руку бич.

– Нет, ты вернула меня с того света. Дважды, – сказал он, не видя перед собой ничего от слез. – Я был там с сестрой. Я был спокоен.

Теперь ее глаза уже метали молнии.

– Не тебе жалеть об успокоении рядом со своей семьей после того, что ты сделал с моей.

– Твоя дочь ни за что бы не согласилась на этот план.

– Я говорю не о ней. – Манижа пригвоздила его взглядом. Дара готов был поклясться, что чувствует магию ее прикосновения, невесомые пальцы, сжавшие горло, колючую проволоку, больно сдавившую грудь. – Я говорю о своем сыне.

Дара был в замешательстве.

– Сын?

Не успело слово слететь с его губ, как взгляд Дары упал на забытый головной убор Каве, брошенный рядом с матрацем Манижи. Он вспомнил ее жаркое признание в том, как она старается скрывать своих любимых…

А потом ни с того ни с сего в памяти всплыл добродушный юноша, которого Дара изрешетил своими стрелами.

– Не может быть, – прошептал Дара. – Но… у него же нет способностей. – Дара даже имени его произнести не мог, чтобы не превращать страшное подозрение, возникшее у него в голове, в реальность. – Он говорил, что его мать была служанкой и умерла при родах…

– Его обманули, – коротко сказала Манижа. – У него нет матери, потому что Кахтани ничего не должны были знать. Иначе его поселили бы в такую же клетку, в которой пришлось жить мне. А способностей у него нет потому, что, когда ему не было еще и недели от роду, мне пришлось заклеймить родного ребенка меткой, которая подавляет их. Чтобы дать ему жизнь, мирное будущее в Зариаспе, которую я любила, мне пришлось лишить его дара, который был положен ему по праву рождения. – У Манижи дрожал голос. – Джамшид э-Прамух – мой сын.

Дара втянул носом воздух, забыв, как дышать, как говорить.

– Этого не может быть.

– Он мой сын, – повторила Манижа. – И твой бага Нахид, если эти слова для тебя еще что-то значат. – Негодование в ее голосе сменилось чем-то похожим на обиду. – И своим безрассудным поведением рядом с моей дочерью ты чуть не погубил его. Ты лишил его единственного шанса на будущее, о котором он мечтал, и обрек его на такие физические муки, что, если верить Каве, бывают дни, когда он не может встать с постели. – Гримаса исказила ее лицо. – Какое наказание причитается за это, Афшин? За то, что разрядил свой лук в Дэва, перед которым должен был падать ниц?

Дара вдруг обнаружил, что сидит, хотя не помнил, как это вышло. Колени подкашивались, голова отяжелела.

Манижа явно не закончила.

– Я ведь не собиралась тебе говорить. Разве что после нашей победы. Когда он будет в безопасности, и я наконец выжгу эту проклятую метку с его спины. Я решила, что ты достаточно настрадался. Боялась, что чувство вины сломит тебя.

Дара видел по глазам, что она говорит правду, и это действительно сломило его – это и осознание того, что Манижа провела последние годы, когда Джамшид больше всего нуждался в ней, рядом с виновником его бед.

– Прости, – прошелестел он.

– Мне не нужны твои извинения, – отрезала Манижа. – Я хочу увидеть своих детей. Я хочу увидеть свой город. Я хочу вернуть престол и печать, которую Зейди аль-Кахтани украл у моих предков. Я хочу, чтобы мое поколение Дэвов прекратило расплачиваться за грехи вашего. И, если хочешь знать правду, Афшин, мне плевать, одобряешь ты мои методы или нет.

Дара взъерошил волосы рукой.

– Должен быть какой-то другой выход, – протянул он жалобным голосом.

– Но его нет. Твои воины присягнули мне на верность. Если ты отправишься вдогонку за Каве, то не найдешь нас по возвращении. Я сама приведу их в Дэвабад, сама рассею яд и буду надеяться, что Гасан умрет прежде, чем сообразит, что происходит, и убьет Нари, Джамшида и всех Дэвов, какие попадутся ему под руку. – Манижа пристально посмотрела на Дару. – Или ты мне поможешь.

Дара сжал руки в кулаки. Впервые за многие годы он чувствовал себя в западне, словно сеть, в которую он, сам того не ведая, угодил, начала затягиваться. И, да простит его Создатель, он не понимал, как сбежать из этой западни, не убив своим решением еще больше Дэвов, которые были ему дороги.

Он опустил взгляд и прикрыл ненадолго глаза. «Тамима, прости меня», – молча взмолился он. Пожалуй, Манижа права. Одного сурового деяния может оказаться достаточно, чтобы навсегда отбить у других племен охоту сопротивляться.

Вот только Дара подозревал, что больше никогда не попадет в сад, где ждала его сестра, ведь когда Манижа совершит это деяние, он, Дара, будет помогать ей.

Дара открыл глаза. Его сердце отяжелело, стало как железное.

– Мои солдаты начали что-то подозревать, – начал он медленно. – И я не хочу, чтобы они терзались чувством вины. – Не сводя глаз с Нахиды, он в очередной раз поклонился. – Что мне им сказать?