11
Али

Али ударил своим зульфикаром по клинку Ваджеда, с разлету разворачиваясь, чтобы уклониться от меча Акисы, просвистевшего у него над головой.

Он вскинул меч, блокируя очередной выпад Ваджеда.

И все же не верится, что она считает меня их сообщником. В конце концов, не по доброй воле Али был похищен и застрелен ее ненаглядным Афшином. К тому же он ни за что не поверит, что за эти пять лет никто не открыл Нари всей правды о Кви-Цзы и многих других непростительных преступлениях Дараявахауша. Почему она до сих пор его защищает?

Он оттолкнул от себя зульфикар каида, в очередной раз разворачиваясь лицом к Акисе, в последний момент успевая отразить ее выпад.

Любовь – а даже такому несведущему в подобных вопросах юноше, как Али, было очевидно, что Нари с этим исчадием ада связывает нечто большее, нежели обычное преклонение Афшина перед своей Нахидой – до чего бессмысленное, слепое чувство. Какая глупость – от одного вида чьей-то улыбки терять всякий контроль…

Лезвие меча Акисы плашмя хватило его по лицу.

– Ай!

Али зашипел от боли и опустил зульфикар. Он провел ладонью по щеке – на пальцах остались следы крови.

Акиса хмыкнула.

– Не дело это – витать в облаках во время битвы на мечах.

– Нигде я не витал, – горячо возразил он.

Ваджед тоже опустил оружие.

– Еще как витал. Я учил тебя фехтовать с тех лет, когда ты доставал мне разве до пояса. Я знаю, какое выражение принимает твое лицо, когда ты отвлекаешься. А вот ты… – Он повернулся к Акисе и посмотрел на нее с одобрением. – Ты превосходно владеешь зульфикаром. Ты можешь вступить в Королевскую гвардию. Ты бы добилась больших высот.

Акиса снова хмыкнула.

– Не люблю, когда мной командуют.

Ваджед пожал плечами.

– Предложение остается в силе. – Он махнул рукой в противоположную сторону плаца Цитадели, где Любайд, окруженный стайкой восторженных молодых рекрутов, травил байки о приключениях троицы в Ам-Гезире, наверняка приукрашивая многие детали. – Почему бы нам вместе с вашим громкоголосым приятелем не сделать перерыв на чашку кофе?

Акиса усмехнулась, а Ваджед, когда она ушла, задержал Али.

– С тобой все в порядке? – спросил он, понизив голос. – Я хорошо тебя знаю, Али. Ты не просто витаешь в облаках, ты сдерживаешь себя. С таким же лицом ты смотришь на новобранцев, которых обучаешь бою.

Али поджал губы, недовольный тем, что слова Ваджеда были недалеки от истины. Он действительно старался сдерживать себя, хотя каид наверняка имел в виду несколько другое. Да и отвлекали его отнюдь не одни воспоминания о Нари.

Во всем было виновато озеро. Оно притягивало Али с того самого момента, как он объявился в Цитадели, заставляя его слишком часто подходить к городским стенам и прижиматься ладонями к холодным камням, ощущать воду по ту сторону стены. Когда Али закрывал глаза, он снова слышал шепот, как тогда, на пароме, это нечленораздельное жужжание, заставлявшее его сердце часто биться с совершенно ему самому непонятной энергией. Силы, полученные от маридов, казались доступнее и бурно рвались наружу, чего не случалось уже несколько лет. Али чувствовал, что способен одним щелчком пальцев погрузить всю Цитадель в непроглядный туман.

Но он не мог рассказать об этом – ни Ваджеду, ни кому бы то ни было.

– Ничего особенного, – заверил Али. – Я просто устал.

Ваджед окинул его внимательным взглядом.

– Это из-за родных? – Али в ответ скорчил недовольную мину, и во взгляде каида появилось сочувственное выражение. – Ты не пробыл во дворце и дня, Али. Возвращайся домой и попробуй поговорить с семьей.

– Я уже дома, – ответил Али. – В конце концов, я ведь по решению отца вырос в Цитадели.

В этот момент в поле его зрения попали двое гвардейцев, выходящих в патруль. На обоих были многократно перештопанные мундиры, и лишь один из напарников имел при себе зульфикар.

Али покачал головой, думая о драгоценных украшениях Мунтадира и горах сладких угощений. Разумеется, не он один замечал этот контраст – за время, проведенное в Цитадели, он успел сполна наслушаться недовольных разговоров на этот счет. Если подозрения Али были верны, то частичная вина за экономический кризис в Дэвабаде лежала на Аяанле с их хитроумными интригами – во всяком случае, именно на это намекал Муса. Однако вряд ли его братья по оружию, которые видели лишь жирующую знать и изнеженных придворных, зрили столь глубоко в корень. Но, во всяком случае, Али они не винили. Его приняли с распростертыми объятиями, отпустив лишь несколько шутливых ремарок о сократившемся рационе чечевицы и хлеба, которые теперь Али делил с ними.

Его внимание привлекла суматоха у ворот Цитадели. Обернувшись на шум, Али увидел, как сперва туда бросились солдаты, но тут же… попятились назад, сбившись в неуклюжую стайку, и уставились в пол, спотыкаясь на ровном месте.

В воротах появилась женщина. Она была одна. Али мгновенно узнал ее высокую и грациозную фигуру. Женщина была одета в абайю цвета полуночи, расшитую соцветиями алмазов, которые сверкали подобно звездам. Ее лицо покрывала длинная серебряная шейла, пряча от посторонних глаз все, кроме ее серо-золотых глаз.

Сердитых серо-золотых глаз. Они смотрели на Али в упор. Женщина, не церемонясь, подняла руку в призывном жесте, золотые браслеты и жемчужные кольца ярко сверкнули на солнце, резко развернулась и уверенным шагом вышла за ворота.

Ваджед взглянул на Али.

– Твоя сестра? – спросил он с беспокойством в голосе. – Надеюсь, ничего не случилось. Она ведь почти не выходит за пределы дворца.

Али прочистил горло.

– Возможно… дело в том, что я пришел в Цитадель, перед этим не повидавшись ни с ней, ни с матерью.

Али и не знал, что каид Дэвабада, сложенный как скала и с гордостью носивший шрамы, заработанные за два века службы, может так побледнеть.

– Ты не повидался с матерью? – Он отступил назад, словно желая физически отстраниться от Али и той участи, на которую он себя обрек. – Не вздумай говорить ей, что это я позволил тебе остаться в Цитадели.

– Предатель, – нахмурился Али, хотя и сам не мог стряхнуть с себя предательский страх, когда он последовал за своей сестрой.

Когда он забрался в паланкин, Зейнаб уже ждала его там. Он задернул занавеску.

– Ухти, не стоило…

Сестра Али влепила ему звонкую пощечину.

– Неблагодарная скотина, – процедила она, сорвав с лица шейлу. – Пять лет я из кожи вон лезу, чтобы спасти твою жизнь, а тебе лень даже зайти поздороваться? А когда я наконец нашла тебя, тебе хватает наглости приветствовать меня лекцией о приличиях? – Она снова замахнулась на него – на этот раз кулаком. – Ах ты, лицемерный…

Али увернулся от удара, после чего потянулся к сестре и обхватил ее за плечи.

– Дело не в этом, Зейнаб! Клянусь тебе! – с этими словами он разжал пальцы.

– Тогда в чем, братец? – Она посмотрела на него с обиженным прищуром. – Потому что мне сейчас очень хочется приказать своим носильщикам выкинуть тебя в ближайшую канаву.

– Я не хотел навлекать на тебя неприятности, – выпалил Али и взял ее за руки. – Я обязан тебе жизнью, Зейнаб. А Мунтадир сказал…

– Что сказал Мунтадир? – перебила Зейнаб. Выражение ее лица смягчилось, но в голосе по-прежнему сквозило негодование. – А моего мнения ты спросить не подумал? Тебе не пришло в голову, что я способна принимать решения самостоятельно, не полагаясь на разрешение старшего брата?

– Нет, – честно сказал Али. Он думал только о том, как бы побыстрее покинуть дворец, не причинив никому боли. Ясное дело, поступив так, он причинил бы кому-то боль. – Прости. Я запаниковал. Не подумал, я… – Зейнаб вскрикнула, и Али быстро выпустил ее руки из своих, только сейчас заметив, как сильно вцепился в нее. – Прости, – пробормотал он снова.

Зейнаб смотрела на него во все глаза, наконец обращая внимание на кровавую царапину на щеке и испачканную одежду. Гнев на ее лице сменился тревогой и беспокойством. Она сама взяла его за руку и провела подушечкой пальца по его искусанным ногтям.

Али зарделся, устыдившись их неопрятного вида.

– Это нервное. Но я пытаюсь перестать грызть ногти.

– Нервное, – эхом повторила она. Теперь ее голос дрожал. – Ты ужасно выглядишь, ахи.

Одной рукой она потянулась к его щеке и дотронулась до зарубцованной кожи в том месте, где раньше была печать Сулеймана. Али безуспешно попытался выдавить улыбку.

– Вопреки моим ожиданиям, Ам-Гезира не встретила меня с распростертыми объятиями.

Зейнаб вздрогнула.

– Я думала, что мы никогда больше не увидимся. Каждый раз, когда возвращался гонец, я боялась известия о том, что ты… что тебя… – закончить мысль оказалось выше ее сил.

В глазах Зейнаб стояли слезы.

Али притянул ее к себе и заключил в объятия. Зейнаб крепко прижала его к себе и сдавленно всхлипнула.

– Я так переживала, места себе не находила, – прорыдала она. – Прости, Али. Я молила отца, дня не проходило, чтобы я не молила его. Если бы только я смогла переубедить его…

– Что ты, Зейнаб, здесь нет ни капли твоей вины, – сказал Али, не выпуская ее из объятий. – Не смей так даже думать. Ты стала моей спасительницей. Твои письма и посылки… Ты даже не представляешь, как сильно я в этом нуждался. Так что я в порядке. – Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. – Дела уже шли на лад. А теперь я вернулся, живой и уже действую тебе на нервы. – На сей раз улыбнуться удалось.

Она покачала головой.

– Зато у нас не все в порядке, Али. Мама… Она вне себя от злости.

Али закатил глаза.

– Не так уж давно я и вернулся. Когда она успела так разозлиться?

– Так ведь она не на тебя злится, – объяснила Зейнаб. – То есть на тебя, конечно, тоже, но я не об этом. Она злится на отца. Когда мама узнала, как с тобой поступили, то сразу же вернулась в Дэвабад, кипя от негодования, и с порога сообщила отцу, что разорит его и вгонит в долги.

Али мог только вообразить, чем закончился этот разговор.

– Мы поговорим с ней, – пообещал он сестре. – Я придумаю, как все уладить. Давай пока не будем об этом думать. Лучше расскажи мне, как твои дела?

Али понимал, что все эти ссоры не могли не отразиться на Зейнаб, которая оставалась единственной из их семьи, кому удалось сохранить мирные отношения со всеми членами их далеко не дружной семьи.

На мгновение маска невозмутимости дала трещину, но потом лицо Зейнаб озарила безмятежная улыбка.

– Все прекрасно, – отмахнулась она. – Хвала Всевышнему.

Али не поверил ни единому слову.

– Зейнаб…

– Нет, правда, – заверила Зейнаб, хотя ее взгляд как будто потускнел. – Ты же меня знаешь… Избалованная принцесса, не ведающая горестей.

Али покачал головой.

– Ты не такая. Ну разве что самую малость избалованная, – усмехнулся он и пригнулся, когда сестра на него замахнулась.

– Постарайся хотя бы в мамином присутствии следить за своим языком, – предупредила Зейнаб. – Она и так не в восторге от твоего поспешного бегства в Цитадель, и я успела услышать много интересного о том, что случается с неблагодарными сыновьями.

Али прочистил горло.

– А… конкретнее? – спросил он, стараясь унять пробравшую его дрожь.

Зейнаб сладко улыбнулась.

– Надеюсь, ты успел помолиться, братец.

Просторные покои королевы Хацет раскинулись на одном из верхних ярусов зиккурата, и, поднимаясь по лестнице, Али невольно залюбовался открывающимся оттуда видом на россыпь крошечных зданий и снующих туда-сюда, как муравьи, жителей. Город отсюда казался игрушечным.

Они вошли в красивые резные двери тикового дерева, ведущие в персональный павильон его матери, и Али затаил дыхание. Павильон, стилизованный в подражание чарующим мотивам родной страны королевы, столь дорогой ее сердцу, сперва напоминал руины величественного, но заброшенного кораллового замка – точь-в-точь такого же, как замки, построенные людьми вдоль всего побережья Та-Нтри. Но затем, прямо на глазах, сквозь дразнящую пелену дыма и магии проступало истинное великолепие роскошной залы, коралловых арок, инкрустированных драгоценными камнями, декоративных горшков с буйно разросшейся спартиной, изумрудными пальмами и Ниловыми лилиями вдоль стен. Этот павильон Гасан подарил молодой невесте Аяанле на свадьбу в попытке залечить ее тоску по родине, и один этот жест говорил о том, что когда-то Гасан был добрее, чем сейчас. Али никогда не знал его таким. В воздухе разливался запах мирры, а из-за лилово-золотых льняных штор, которые слегка раздувались на ветру, доносились звуки лютни и смех.

Родной смех. Скрепя сердце Али последовал за сестрой и заглянул за штору… Однако он совсем не ожидал увидеть представшей перед ним картины.

Его мать сидела на тахте, слегка согнувшись над игорной доской из ляпис-лазури изящной резьбы, и смеялась какой-то шутке вместе с парой шафитов – мужчиной и женщиной. На коленях королевы сидела маленькая девочка и играла с украшениями у нее в волосах.

Али уставился на эту компанию в изумлении. Это были те самые шафиты с торгов – девочка и ее отец. А Али боялся, что своими действиями подписал им приговор. Они находились во дворце, одетые под стать представителям высшего сословия Аяанле, и они улыбались.

Хацет подняла на него взгляд. Облегчение, радость и что-то очень шаловливое загорелись в ее золотых глазах.

– Али! Какая долгожданная встреча. – Она потрепала малышку по щеке, после чего передала на руки шафитке – скорее всего, матери девочки, если судить по внешнему сходству. – А я тут учу твоих друзей игре в сенет. – Она грациозно поднялась на ноги и направилась к нему. – Пока я дожидалась твоего визита, у меня образовалось слишком много свободного времени.

Его мать пересекла павильон и остановилась перед ним, а Али так и не смог обрести дар речи.

– Я…

Хацет заключила его в крепкие объятия.

– Ах, сынок, – прошептала она, не отпуская от себя. Ее лицо было мокрым от слез. – Хвала Всевышнему за то, что он дал мне вновь на тебя наглядеться.

Мать не обнимала его уже много лет, и волна эмоций, захлестнувшая Али в эту минуту, чуть не сбила его с ног. Хацет. Эта женщина произвела его на свет. Это ее семья предала его, а затем хитрыми манипуляциями оторвала от жизни, которую он построил для себя в Бир-Набате. Али должен был быть в бешенстве, но, когда она отстранилась и накрыла своей ладонью его щеку, гнев, который он долго носил под сердцем, начал сам собой рассасываться. Боже, как часто, будучи ребенком, он заглядывал ей в лицо и, вцепившись в кайму ее шейлы, рассеянно следовал хвостиком по всему гарему и плакал, и звал ее по-нтарийски в самые первые, такие одинокие и пугающие ночи в Цитадели?

– Мир твоему дому, амма, – насилу выдавил он. Любопытные взгляды шафитов выдернули его из воспоминаний, и Али сделал шаг в сторону, пытаясь обуздать нахлынувшие эмоции. – Как тебе…

– До меня дошли слухи об их злоключениях, и я решила помочь. – Хацет с улыбкой оглянулась на семью шафитов. – Я предложила им не возвращаться назад, а поступить ко мне на службу и остаться во дворце. Здесь безопаснее.

Шафитка положила руку на сердце.

– Премного обязаны вашей милости, королева.

Хацет покачала головой, а затем решительно потащила Али за собой.

– Не стоит благодарности, сестра. Даже кратковременная разлука семьи – уже преступление.

Женщина зарделась и склонила голову.

– Мы оставим вас наедине с сыном.

– Благодарю. – Мать чрезмерно напористым толчком усадила его на тахту и обвела взглядом остальных присутствующих. – Девушки, будьте добры, загляните на кухню и организуйте лучших нтарийских кушаний на обед для моего сына. – Она ласково улыбнулась Али. – А то он похож на оголодавшего ястребенка.

– Будет исполнено, королева. – С этими словами они скрылись, оставляя Али наедине с матерью и сестрой.

В следующую секунду обе женщины набросились на него, нависая над тахтой, куда его так бесцеремонно определили. У обеих был недовольный вид.

Али сразу поднял руки в примирительном жесте.

– Я собирался вас навестить, честное слово.

– Да ну? Когда же? – перестав улыбаться, Хацет скрестила руки на груди. – После того, как обойдешь с визитами всех жителей города?

– Я всего два дня в Дэвабаде, – оправдывался он. – После долгого путешествия мне нужно было восстановить силы…

– Однако на встречу с женой брата у тебя нашлось время.

У Али отвисла челюсть. Как его мать прознала об этом?

– У тебя что, и среди птиц теперь есть свои шпионы?

– Если я живу под одной крышей с мстительной Нахидой, в чьем распоряжении целый ассортимент ядов, я хочу знать о всех ее передвижениях без исключения. – Ее лицо приняло грозовое выражение. – Тебе не стоило приходить к ней в одиночестве. Пойдут разговоры.

Али закусил губу, но промолчал. С этим он не мог поспорить.

Мать осмотрела его с ног до головы, задержав взгляд на шраме, красовавшемся у него на виске.

– Это что такое?

– Обычный шрам, – поспешно ответил Али. – Поранился, добывая камень для каналов в Бир-Набате.

Хацет по-прежнему не сводила с него изучающего взгляда.

– Ты сейчас похож на расхитителя караванов, – сказала она откровенно и скривила нос. – И пахнет от тебя соответственно. Почему ты не помылся в хаммаме и не переоделся в нормальную одежду, не перепачканную кровью бог весть каких существ?

Али нахмурился. У него была одна веская причина избегать хаммама: он не хотел, чтобы кто-то увидел шрамы, покрывающие его тело.

– Мне нравится мой халат, – сказал он упрямо.

Зейнаб изо всех сил сдерживала хохот. Она опустилась на тахту рядом с ним.

– Прости, – поспешила она объясниться, когда Хацет метнула в нее недовольный взгляд. – Но… неужели ты думала, что Ам-Гезира положительно скажется на его характере?

– Да, – отчеканила она. – Я надеялась, что, после того как его отправили туда на верную смерть, он научится думать головой. Твой внешний вид формирует общественное мнение о тебе, Ализейд. Расхаживая по Дэвабаду в окровавленном тряпье с видом заблудшей овечки, ты производишь не самое лучшее впечатление.

Али, задетый такими словами, ответил:

– Так вот зачем тебе понадобились эти шафиты, да? Хочешь нарядить их и выставить напоказ, чтобы произвести впечатление?

Глаза Хацет сузились в щелочки.

– Как их зовут?

– Что?

– Как их зовут? Как зовут шафитов, чьи жизни ты сам поставил под удар? – надавила она, когда Али растерялся. – Ах, ты не знаешь? Так я скажу тебе. Жену зовут Марьям, она – шафитка с Суматры. Ее муж – Ашок, а их дочка – Манат. Несмотря на финансовый кризис в городе, они крепко стояли на ногах. Да так крепко, что процветающая кулинарная лавка Ашока привлекла внимание соседей, которые и донесли на них работорговцам, этим грязным проходимцам. Но Ашок хорошо готовит, так что для него нашлась работенка при дворцовой кухне и жилье для семьи. Его жена будет служить мне в гареме, а дочка начнет ходить в школу с остальными детьми.

Али сразу присмирел, но не мог не заподозрить подвоха.

– Зачем тебе это?

– Кто-то же должен был исправить ошибки моего сына, – ответила она и, когда Али покраснел, продолжила: – К тому же я верующая женщина, и согласно нашей вере, притеснение шафитов – великий грех. Уж поверь мне, я нахожу все, творящееся сейчас в Дэвабаде, не менее возмутительным, чем ты.

– Муса, мой так называемый «кузен», говорил практически то же самое аккурат перед тем, как разрушить колодец в нашей деревне, вынуждая меня забрать его караван, – заметил Али. – Полагаю, это тоже твоя инициатива?

Последовала короткая пауза, женщины переглянулись, и Зейнаб, с несвойственным для себя смущением, ответила:

– Это… кажется, была моя идея. – Али уставился на нее, и она взглянула на него в ответ беспомощным взглядом. – Я боялась, что ты никогда не вернешься! Гонцы, все как один, сообщали, что ты окончательно там обосновался.

– Именно! И мне это нравилось. – Не веря собственным ушам, Али вжал ладони в колени, сдерживая злость. Может, этот ход и придумала Зейнаб, но игру начала его мать. – В таком случае, раз уж у нас тут откровенный разговор, вспомним о том, почему меня вообще выслали в Ам-Гезиру?

Его мать даже улыбнулась. Было немного жутко видеть на ее лице хитрую довольную ухмылку, которую, как ему не раз доводилось слышать, он унаследовал от нее. Годы пожалели Хацет больше, чем его отца. С поистине королевским видом она выпрямилась, словно принимая некий брошенный им вызов, и поправила шейлу на плечах, как будто боевые доспехи.

– Зейнаб, дорогая, – медленно проговорила она, не сводя глаз с Али, у которого на загривке забегали испуганные мурашки. – Ты нас не оставишь?

Сестра, встревожившись, перевела взгляд с матери на брата.

– Может, мне лучше остаться?

– Тебе лучше уйти, – расчетливая улыбка его матери не дрогнула, когда она присела на тахте напротив Али, но в голосе зазвучали властные нотки. – Твоему брату явно есть что мне сказать.

Вздохнув, Зейнаб поднялась с места.

– Удачи, ахи.

Пожав напоследок его плечо, она была такова.

– Али, – обратилась к нему Хацет таким тоном, после которого у Али почти не осталось сомнений, что сейчас ему влепят еще одну пощечину. – Ты ведь не намекаешь на то, что женщина, которая выносила тебя под сердцем и произвела на свет, с твоей-то огромной головой-картофелиной и прочими сложностями, была заговорщицей в этом идиотском «Танзиме»?

Али сглотнул.

– Отец говорил, что «Танзим» финансируют Аяанле, – сказал он в свою защиту. – Одним из спонсоров был твой кузен…

– В самом деле был. Был, – повторила его мать с мрачным нажимом на последнее слово. – Я не прощаю тех, кто подвергает опасности жизни моих близких. Еще и ради каких-то сомнительных интриг. – Она закатила глаза. – Революция. Одно только лишнее кровопролитие.

– Звучит так, будто их методы тебя возмущают больше, чем факт государственной измены.

– И что? – Хацет взяла с соседнего столика чашку и сделала глоток ароматного чая. – Если ты думал, что я поддержу политику твоего отца, то ты заблуждаешься. Он давным-давно свернул на кривую дорожку. Но ты, похоже, и сам пришел к такому выводу, если согласился примкнуть к «Танзиму».

Али вздрогнул – слова матери угодили точно в цель. Его действительно не устраивало, категорически не устраивало отношение короля к шафитам. Как тогда, так и сейчас.

– Я просто хотел помочь шафитам, – упрямился он. – Это никак не связано с политикой.

В ответ на это мать взглянула на него почти с жалостью.

– Все связано с политикой, когда ты носишь имя Зейди аль-Кахтани, особенно если ты пытаешься помогать шафитам.

Услышав это, Али потупил взгляд. Прошли те дни, когда это имя поднимало ему дух – теперь оно ощущалось тяжким бременем.

– У него получилось лучше, чем у меня.

Хацет вздохнула и пересела к нему на тахту.

– Ты все еще такой же мальчишка, каким я тебя помню, – мягко проронила она. – Едва научившись ходить, ты бегал за мной по всему гарему и без умолку трещал обо всем, что попадалось тебе на глаза. Любая мелочь вызывала восхищение и трепет… Все женщины в один голос признавали, что никогда не встречали такого любознательного ребенка. Такого доброго. – Ее взгляд наполнился болью былой обиды. – А потом Гасан отнял тебя у меня. Тебя заперли в Цитадели, вложили в руку зульфикар и научили тебя быть оружием. – Ее голос дрогнул. – Для старшего брата. Но я до сих пор вижу в тебе ту детскую чистоту. Твою доброту.

Али не знал, что на это ответить. Он провел пальцами по синей в полоску обивке тахты. На ощупь шелковая ткань была нежной, как розовые бутоны – в Ам-Гезире ему не приходилось отдыхать на такой изысканной мебели, однако именно туда стремилась его душа, забывая о каких-то наемных убийцах. Там помочь людям можно было, просто вырыв им колодец.

– В Дэвабаде от моей доброты одни неприятности. Я подвожу всех, кому хочу помочь.

– Нельзя признать поражение в войне только потому, что проиграл несколько битв, Ализейд. Нужно менять тактику. Тебя должны были обучать этому в твоей Цитадели.

Али покачал головой. Они слишком близко подобрались к теме, говорить на которую он не хотел.

– Это не та война, где я должен победить. Не моя война. Отец хотел преподать мне урок – я его усвоил. Я останусь в Цитадели с зульфикаром в руке и буду держать язык за зубами до самого Навасатема.

– В то время как за стенами Цитадели шафитов продают с молотка, как скотину? – возмутилась Хацет. – А твои братья по оружию, солдаты Королевской гвардии, вынуждены учиться фехтованию на тупых ножах и питаться гнилыми продуктами, чтобы богачи имели возможность пропировать и протанцевать все праздники?

– Но я ничего не могу для них сделать. В происходящем, кстати, есть и твоя вина, – обвинил Али. – Или ты думаешь, я не знаю, в какие игры играют Аяанле с дэвабадской экономикой?

Хацет ответила ему не менее сердитым взглядом.

– Ты не так глуп, чтобы поверить, что Аяанле – единственная причина наших финансовых затруднений. Нет, они – козлы отпущения. Небольшая недостача в податях не может произвести такого разрушительного эффекта, который ты наблюдал воочию. А вот то, что треть населения обречена на нищету и рабство – вполне. То, что еще одну треть так сильно притесняют, что они начинают задумываться о сопротивлении. – Ее голос зазвучал решительно. – Народы не процветают под гнетом тиранов, Ализейд. Они не делают прекрасных открытий, когда все их силы брошены на то, чтобы выжить, не придумывают ничего нового, когда ошибка карается копытами каркаданна.

Али поднялся на ноги, понимая, что не может опровергнуть этих слов, как бы ему ни хотелось.

– Расскажи это все Мунтадиру. Он ведь эмир.

– Мунтадир не способен на решительные действия, – ответила Хацет с неожиданной теплотой в голосе. – Мне нравится твой брат. В обаянии ему не отказать, да и сердце у него доброе, как у тебя. Но ваш отец вбил ему в голову свои идеалы крепче, чем ты думаешь. Он будет править так же, как Гасан, в таком страхе перед собственным народом, что скорее сам раздавит его.

Али шагал по комнате, сдерживая под кожей воду, которая так и рвалась выплеснуться из его ладоней.

– И что же ты предлагаешь сделать мне, амма?

– Помоги ему, – сказала Хацет твердо. – Чтобы прийти на выручку, не нужно быть оружием.

Но Али уже мотал головой.

– Мунтадир меня ненавидит, – сказал он с горечью. Простая констатация факта подействовала, как соль на рану, нанесенную братом в их первую по возвращении Али встречу. – Он не станет меня слушать.

– Он не ненавидит тебя. Он обижен, растерян и вымещает свои чувства на тебе. А это очень опасно, когда у тебя в руках столько власти, как у твоего брата. Он катится по наклонной, с которой рискует уже не выбраться, – добавила она мрачным тоном. – И если это произойдет, Али, перед тобой может встать проблема куда более страшная, чем нежелание просто поговорить с ним.

Али вдруг остро почувствовал воду в стоящем на столе кувшине, в фонтанах вокруг павильона и в трубах, проведенных под полом. Вода тянула его, насыщаясь его растущей тревогой.

– Я не могу продолжать сейчас этот разговор, амма. – Он провел рукой по лицу и потянул себя за бороду.

Хацет замерла.

– Что это у тебя на запястье?

Али посмотрел вниз. Его сердце на секунду перестало биться, когда он заметил, что рукав его злосчастного халата в очередной раз задрался. Мысленно он стукнул себя по лбу. Он ведь еще после встречи с Нари хотел переодеться во что-то другое. Но в Цитадели и так был дефицит униформы, а Али не хотелось доставлять неудобства и без того нуждающимся солдатам.

Хацет вскочила с дивана и подлетела к нему, прежде чем он успел придумать ответ. Он даже не думал, что его мать может быть такой проворной. Она ухватила его за руку. Али попытался вырваться, но, не желая причинить ей боль, недооценил ее силу и не успел перехватить руку, задравшую рукав до самого плеча.

Ахнув, она ощупала бугристые края шрама, окольцевавшего его запястье.

– Откуда у тебя это? – спросила она встревоженным голосом.

Али запаниковал.

– Из… Ам-Гезиры, – проблеял он. – Пустяки. Старая рана.

Мать снова окинула его взглядом с ног до головы.

– Ты не был в хаммаме, – повторила она свое раннее наблюдение. – Не снимал этот грязный халат… – Она заглянула ему в глаза. – Али… сколько еще шрамов на твоем теле?

У Али ухнуло в животе. Она задала этот вопрос, как будто заранее зная ответ.

– Снимай, – скомандовала она и стала стягивать халат с его плеч, пока Али не успел опомниться.

Под халатом на Али была туника без рукавов и набедренник, доходивший ему до лодыжек.

Хацет втянула носом воздух. Схватив его за обе руки, она принялась изучать шрамы, прочертившие его тело. Ее пальцы задержались на рваной линии чуть ниже ключиц, оставленной крокодиловыми зубами, потом легли на ладонь, дотрагиваясь до выжженной отметины от большого рыболовного крюка. Ее глаза наполнились ужасом.

– Ализейд, откуда у тебя эти шрамы?

Али трясло. Он разрывался между данным отцу обещанием никому не говорить о той ночи и невыносимым желанием понять, наконец, что же случилось с ним тогда, на дне черного озера. Гасан намекал, что Аяанле были связаны с маридами древними узами и использовали эту связь для покорения Дэвабада, и в минуты, когда Али приходилось особенно тяжело, он боролся с искушением разыскать кого-нибудь из соотечественников матери и выспросить у них все, что им известно.

Хацет, похоже, и сама заметила нерешительность, написанную у него на лице.

– Али, посмотри на меня. – Она обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. – Я понимаю, что ты меня опасаешься. Да, у нас бывают разногласия. Но это важнее любых разногласий. Ты обязан сказать мне все, как есть. Откуда у тебя эти шрамы?

Глядя в эти теплые золотые глаза, взгляд которых всегда успокаивал его в детстве, когда он обдирал себе локти, лазая по деревьям гарема, Али не мог ничего от нее утаить.

– Озеро, – проговорил он еле слышным шепотом. – Я упал в озеро.

– В озеро? – повторила она за ним. – В Дэвабадское озеро? – Глаза Хацет округлились. – Тот бой с Афшином. Мне говорили, якобы он столкнул тебя за борт, но ты успел ухватиться за что-то, не долетев до воды.

Али покачал головой.

– Это не совсем так, – ответил он сквозь ком в горле.

Хацет сделала глубокий вдох.

– Ох, сынок… А я все о политике да о политике, – добавила она, не выпуская его рук из своих. – Расскажи, что там произошло.

Али помотал головой.

– Я почти ничего не помню. Дараявахауш стрелял в меня. Я потерял равновесие и свалился в воду. Под водой я что-то почувствовал: как будто что-то живое вгрызалось в меня, в мои мысли, и когда оно увидело Афшина… – Али содрогнулся. – Тогда это… существо буквально рассвирепело, амма. И приказало мне назвать свое имя.

– Имя? – переспросила Хацет, повышая голос. – Ты назвал его?

Он кивнул пристыженно.

– Оно стало показывать мне страшные видения. В них Дэвабад был разрушен, а вы все – убиты… – Его голос надорвался. – Оно присосалось ко мне, кусая и разрывая кожу, а само снова и снова подбрасывало мне эти образы. Зейнаб и Мунтадир слезно звали меня на помощь, умоляли назвать свое имя, и в конце концов они… сломили меня. – Он едва смог выдавить из себя последние слова.

Хацет крепко обняла сына.

– Тебя не сломили, сынок, – уверяла она, поглаживая его по спине. – Ты никак не мог им противостоять.

По телу пробежала нервная дрожь.

– Значит, ты знаешь, что это такое?

Его мать кивнула, отстраняясь, чтобы прикоснуться к шраму от крюка на его ладони.

– Я – Аяанле. Я знаю, кто оставляет такие отметины.

Непроизнесенное слово повисло между ними, пока у Али не кончилось терпение.

– Это были мариды, да? Мариды сделали это со мной?

Он отметил, что его мать бегло окинула павильон взглядом, прежде чем ответить. То, что она сделала это сейчас, а не во время разговоров о правительственном заговоре, говорило само за себя. И заставляло нервничать не на шутку.

– Да. – Хацет выпустила его руки. – Что произошло после того, как ты назвал им свое имя?

Али сглотнул.

– Марид вселился в меня. Со слов Мунтадира, я был похож на одержимого и говорил на неизвестном языке. – Он закусил губу. – Марид убил Дараявахауша моими руками, но я ничего не помню в промежутке между тем, как назвал свое имя, и тем, как проснулся в лазарете.

– В лазарете? – переспросила Хацет, насторожившись. – А Нахида знает, что…

– Нет. – Опасный тон ее вопроса и отголоски былой привязанности подтолкнули Али на ложь. – Ее там не было. О случившемся известно только отцу и Мунтадиру.

Глаза Хацет сузились в щелочки.

– Твой отец знал обо всем, что сделал с тобой марид, и все равно отправил тебя в Ам-Гезиру?

Али поморщился, хотя по ощущениям у него словно камень с души свалился. Какое облегчение, откровенно говорить обо всем с той, кто поймет и поможет ему.

– Сомневаюсь, что выжил бы в Ам-Гезире, не будь я тогда одержим маридом.

Королева нахмурилась.

– Почему ты так говоришь?

Он удивленно посмотрел на мать.

– Мои способности, амма. Ты же понимаешь, что стоит за выкопкой новых колодцев.

Слишком поздно он заметил, как ее лицо исказила гримаса ужаса.

– Твои способности? – переспросила она.

Она была так изумлена, что его сердце невольно зашлось в бешеном ритме.

– То, что я… делаю с водой. Отец говорил мне, что Аяанле с маридами связывают особые узы. Ты и сама узнала их отметины… – вырвалось у него с отчаянием и надеждой. – Значит, и с джиннами в Та-Нтри происходит то же самое, так?

– Нет, сынок. – Хацет снова взяла его за руки. – Все не так. У нас находят… – она прочистила горло. – У нас находят мертвые тела, сынок. С такими же отметинами, как у тебя. Тела джиннов-рыбаков, решивших порыбачить после захода солнца, человеческих детей, которых выманили к берегу реки. Тела убитых, утопленников, иссушенные тела.

У Али голова пошла кругом. Мертвые?

– Но я думал… – начал он, но захлебнулся словами. – Ведь наши предки почитали маридов.

Хацет покачала головой.

– Не знаю, что было во времена наших предков, но мариды держат всех в страхе, сколько я себя помню. Мы стараемся не распространяться об этом – нам в Та-Нтри не нужны иноземные солдаты-освободители. Лучше мы сами разберемся со своими проблемами. К тому же нападения происходят редко. Мы научились сторониться излюбленных ими мест.

Али без особого успеха пытался осмыслить услышанное.

– Тогда почему я выжил?

Его мать, у которой на все находился ответ, пребывала в не меньшей растерянности.

– Понятия не имею.

Скрипнула дверная петля, и Али запахнул на себе халат таким резким движением, что даже пара швов разошлась. К тому моменту, когда в павильон вошли служанки, Хацет успела снова принять невозмутимый вид. Однако от Али не укрылось, с какой грустью она следила за всеми его движениями.

Служанки поставили перед ней поднос, заставленный закрытыми серебряными блюдами, и она улыбнулась им уголками губ.

– Спасибо.

Девушки сняли с блюд крышки, и у Али заурчало в животе от родных запахов нтарийских кушаний, которые он обожал в детстве. Жареные плантаны и ароматный рис с анисом, рыба в банановых листьях на пару с имбирем и тертым кокосом и клецки в сиропе.

– Я помню, что ты любишь, – ласково сказала Хацет, когда они вновь остались наедине. – Мать такое не забывает.

Али не ответил. Он просто не знал, что сказать. Ответы, которые он искал столько лет, вызывали только новые вопросы и плодили новые загадки. То, что случилось с ним, не случалось с другими Аяанле. Мариды держали в страхе всю Та-Нтри, их боялись как самых страшных чудовищ.

Но эти чудовища сохранили ему жизнь. Али поерзал на месте. Нервы были на пределе. Тогда, в озере, его тело подверглось суровым истязаниям, но впоследствии обретенные способности вселяли… покой. Он чувствовал умиротворение, опуская руки в воду канала, веселел на глазах, когда молодые родники начинали журчать у него под ногами. Что же все это могло значить?

Мать положила руку ему на запястье.

– Все хорошо, Али, – сказала она, нарушая молчание. – Ты жив. Сейчас это самое главное. Что бы ни сотворили с тобой мариды, все уже позади.

– В том-то и дело, амма… Ничего не позади, – тихо возразил Али. – Все становится только хуже. С тех пор как я вернулся в Дэвабад… У меня такое чувство, как будто эти твари пробрались внутрь меня, обволокли кожу, шепчут что-то в моей голове… И если я потеряю над ними контроль… – Он содрогнулся. – Раньше, если джиннов подозревали в связях с маридами, их убивали.

– Этого не случится, – твердо заявила Хацет. – Только не с тобой. Я все улажу.

Али закусил губу. Он и хотел бы поверить матери, но не видел выхода из положения, которого оба до конца не понимали.

– Каким образом?

– Для начала… разберемся с этим. – Взмахом руки она обвела его в полный рост. – Отныне ты будешь мыться в моем хаммаме. Служанок отошлешь восвояси, сославшись на правила приличия, тебе не впервой. Они с радостью предоставят тебя самому себе. Потом, я знаю портного Агниванши, ему я полностью доверяю. Скажем, что шрамы достались тебе от Афшина и ты хочешь скрыть их от посторонних глаз. Не сомневаюсь, он сумеет скроить такой наряд, в котором никто ничего не увидит.

– Ализейд-победитель-Афшина, – проговорил он мрачно. – Повезло, что меня все знают как убийцу Дэва, который имел обыкновение хлестать врагов плетью.

– Какая-никакая, а удача, – ответила Хацет. – Между тем мне нужно будет связаться с одним моим знакомым ученым. С ним могут возникнуть… сложности. Но есть вероятность, что ему известно о маридах больше, чем кому-либо из ныне живущих.

Али спросил с робкой надеждой в голосе:

– Думаешь, он сможет нам помочь?

– Стоит попробовать. А пока не забивай себе голову маридами и прочими проблемами. Поешь. – Хацет подвинула к нему блюда. – Хочу, чтобы к концу недели ты перестал походить на привидение.

Али взял кувшин с розовой водой и сполоснул руки.

– Почему именно к концу недели?

– На конец недели твой отец назначил пир по случаю твоего возвращения.

Нахмурившись, Али пальцами взял с тарелки немного риса и жаркого.

– Уж лучше бы устроил пир по случаю моей ссылки куда-нибудь подальше от этого острова, кишащего маридами и со всех сторон окруженного проклятым озером.

– Он не отправит тебя ни в какую ссылку – я не позволю. – Хацет налила чашку тамариндового сока и подвинула в его сторону. – Ты ведь только вернулся ко мне, сынок. И если, чтобы удержать тебя здесь, мне придется сражаться с маридами, – добавила она голосом, полным решимости, – значит, так тому и быть.