Книга: Незримый мост
Назад: Александр Житинский Эффект Брумма
Дальше: Александр Шалимов Неудачный эксперимент
Александр Хлебников
Невероятный выдумщик
В лицо мне ударил ветер. Свежий, несущий пыль с запахом морских водорослей. Я стоял на краю обрыва. Внизу расстилался песчаный пляж. А впереди простиралось море. Оно было ярко-зеленым с белыми барашками волн. Ровными линиями, не спеша, они скользили к берегу. Приближаясь, сталкивались выше и круче, и, изогнув пенный козырек, прозрачно-зеленая глыба обрушивалась вниз. Купальщицы стремительно бросались в растущую волну и с радостными криками возвращались на мелководье.
Я осмотрелся. Ближе других на красном надувном матраце лежала девочка.
— Маша! — крикнул я.
Девочка подняла голову и, увидев меня, отозвалась:
— Я здесь, дедушка!
— Немедленно выключи Готис, — распорядился я.
Маша послушно выполнила мое требование, и передача Голографического Телеимитатора Среды прекратилась. Конечно, я стоял не на краю обрыва, а на пороге просторной детской комнаты. Около двери действительно лежал красный надувной матрац. Маша подбежала ко мне и повисла у меня на шее:
— Ой, дедушка, заходи скорее! Я так по тебе соскучилась!
— Ну, ну, стрекоза, — растроганно сказал я. — Вижу, вижу, что рада увидеть меня. Но почему, Машенька, ты не в постели? В двадцать два ноль-ноль ты должна перед сном посмотреть «Всемирные новости» и тихо лежать, как подобает всем послушным детям, а ты вздумала развлекаться! Как я понимаю, ты смотрела «Историческую хронику». Скажи, пожалуйста, сможешь ли ты после этого сразу уснуть? Нет, конечно. А вставать тебе завтра рано. Если ты в пять лет позволяешь себе такое отступление от дисциплины, то что будет в десять?
— Дедушка, милый, не сердись, — затараторила Машенька. Нам много уроков задают. Завтра у нас астроботаника, космология, история Земли, математика и эстетика.
— Погоди-ка, а чем ты занималась?
— Делала домашнюю контрольную работу. Поэтому и задержалась. Она сразу по географии, истории, литературе, психологии и эстетике.
— Трудная?
— Да нет. Ролик голограммы попался простенький. По истории надо определить эпоху и государство. Затем требовалось указать, какое побережье и где именно… Я уже ответила на эти вопросы. Это — Черное море, социалистическое государство двадцатого века Болгария, место называется «Солнечный берег».
Лицо малышки сияло такой гордостью, что я решил немножко продлить ее триумф.
— Машенька, а может быть, ты ошиблась? — усомнился я.
— «Слынчев бряг», совершенно точно! — воскликнула она. Ты видел — слева в море вдается высокий мыс, зеленый и кудрявый? Справа, помнишь, стрелкой вытянулся полуостров, весь в белых домиках? Это знаменитый заповедник, город-музей… Такие великолепные ориентиры спутать невозможно. Молодец я, правда?
— Тогда почему, если контрольная такая простая, ты задержалась? — пряча улыбку, спросил я.
— Задание по литературе, психологии и эстетике не закончила, — сразу поскучнев, сказала Маша. — Нам задали написать сочинение на тему: «Море — источник положительных эмоций человека». Вот я и решила написать о том, почему человеку приятен шум моря.
— Человеку? — заинтересовался я. — Весьма любопытно. И ты, разумеется, не справилась с такой сложной темой?
— Напротив — справилась. Без единой запинки продиктовала сочинение на микромаг! — похвалилась Маша. — Но я его выполнила в прозе, а мне бы хотелось в стихах.
— Оставь сочинение в прозе, — авторитетно сказал я. — Поэтическая форма сделает его несколько легковесным, не столь убедительным.
— Пусть будет по-твоему, — повеселела Маша. — А раз так можно и спать… Ой, дедушка, прости меня, — спохватилась она, — ведь я не предложила тебе сесть!
Маша устремилась к стенному пульту, пробежала пальчиками по клавишам… В воздухе образовалось пульсирующее полупрозрачное облако. Переливаясь радужными красками, оно густело, темнело — и вот уже около меня стоит старомодное кресло с высокой спинкой и подлокотниками.
— Нравится или предложить что-нибудь посовременнее? — заботливо спросила Маша.
— Выбрала отлично, спасибо. Меблируешь умело, — усаживаясь в кресло, одобрил я.
— А ты, дедушка, в детстве тоже умел так меблировать?
— Увы, Машенька, я долгожитель, а в двадцатом веке, в годы моего детства, и не предполагали, что из силовых полей, вот так играючи, можно творить любую мебель. Да и такого изобилия энергии раньше не было.
Маша недоверчиво взглянула на меня и рассмеялась. Около кресла она создала кровать и вызвала с постельным бельем Уникуру. Так ласково звала она универсального робота — исполнителя домашних работ. Видимо, она его любила, если не желала заменить на новую, более современную модель.
Мне это понравилось.
Прихрамывая, вошел Уникура, застлал постель и вышел. Маша проводила его сочувственным взглядом:
— Жаль мне его, дедушка. Ему трудно ходить — смазка в колене загустела. И поясница не в порядке — сервомеханизмы разладились. А починить его нельзя — он модель одноразового использования: после первой поломки или неисправности подлежит замене. Но как же я расстанусь с моим милым хлопотушей? Он столько сделал мне добра!
Я закашлялся.
— Никак ты, дедушка, простыл? — забеспокоилась Маша. — Не вызвать ли опять Уникуру? Простейшую медицинскую помощь он оказывает.
— Не надо, — сказал я. — Подбери-ка мне Окружающую Среду получше.
— А какую ты хочешь? Желаешь, наберу индекс эс-бэдвадцать-зэ-ша.
— Напомни: что означает о-ка-эс этого индекса?
— Сосновый бор, плюс двадцать градусов, закат, штиль.
— Комбинацию ты предложила удачную. Но, пожалуй, подбери-ка другую. В старину так говорили: в березняке — веселиться, в сосновом бору — молиться, в еловом лесу — с горя удавиться… Сосновый бор — слишком торжественно, а у нас с тобой сегодня праздник — так долго не виделись! Вот и придумай что-нибудь получше.
Намеренно отклонив первый вариант, я с любопытством ждал: что предложит Маша?
Задача на комбинирование Окружающей Среды была достаточно сложной. Здесь требовались и умение работать с пультом, и воображение, и хороший эстетический вкус.
— Не знаю, подойдет ли? — сказала Маша.
Ее пальчики вновь запорхали по кнопкам и клавишам пульта.
Комната вдруг преобразилась! Мы оказались в цветущем яблоневом саду. Недвижим благоухающий воздух. Не шевельнутся, не дрогнут облитые лунным сиянием белоснежные ветви.
И тишина… Особая, весенняя… Слышно дыхание черной, и влажной земли, как проклевываются из нее упругие ростки травы.
— Теперь, дедушка, ты доволен? — лукаво спросила Маша.
— Лучше не придумать, — отвечаю. — Один лишь недостаток: чересчур красиво, и ты, ласточка, долго не уснешь из-за этого.
— А ты расскажи сказку, дедушка.
— Ай-ай-ай, не стыдно тебе? Такая большая, а просишь сказку. При неблагоприятных условиях ты уже должна уметь волевым усилием погружать себя в сон.
— Дедушка, ну пожалуйста! — просит Маша. — Мне надоели роботы — человеческого слова, не услышишь! А сказку роботы не способны сочинить, они могут одни воспитательно-информационные истории рассказывать. Я устала их слушать. Я хочу настоящую сказку — человеческую!
Мне стало как-то не по себе.
Маша права. Она очень редко видит своих родителей, работающих на Марсе. Девочку окружают самые совершенные роботы, но ей не хватает родительской ласки, особенно материнской, самого обыкновенного взгляда и слова, человеческого. Впрочем, теперь многие дети воспитываются вне семьи. Родители их, увлеченные преобразованием природы, освоением ближнего и дальнего космоса, полностью доверили воспитание и обучение своих детей роботам, специально подготовленным для столь ответственной деятельности.
— Дедушка, если ты со мной не поговоришь, — продолжала Маша, умоляюще глядя на меня, — я заплачу и буду плакать долго-долго.
— Ладно, — сдался я, — сказок я не знаю, а расскажу я тебе о своем детстве… Слушай… Было это давным-давно, задолго до Великой Отечественной войны. Жил я тогда вместе с родителями, — Маша горько вздохнула, — в деревянном двухэтажном доме.
— Ты жил в музейном объекте? — удивленно спросила Маша. И разве были всего лишь двухэтажные дома?
— Даже одноэтажные были. И жил я не в музейном объекте, а в обыкновенном жилом доме… Не перебивай, а то собьюсь… Зимой, ранним утром, первым просыпался папа. Он брал спички и зажигал лампу.
— Прости, дедушка, но я не понимаю. Что такое «лампа»?
— Это старинный прибор для освещения жилища. В лампе горел пропитанный жидкостью «керосин» матерчатый лоскут «фитиль».
— А что такое «спички»?
— Такое было приспособление для добывания огня: тонкие и короткие деревянные лапочки, с одного конца обмазанные веществом, которое при трении о коробочку, предназначенную для их хранения, вспыхивало.
— Как сложно и неудобно! — удивилась Маша. — А я думала, что газовые зажигалки — самые простейшие, которые только в музее можно увидеть, — давным-давно были в употреблении.
— Нет, зажигалок еще не было. А спички наносили огромный ущерб лесам. Их изготовляла целая спичечная промышленность, потребляя для этого только в нашей стране один миллион кубических метров древесины.
— Миллион? — изумлялась Маша. — Ты серьезно говоришь?
— Вполне серьезно.
— Ну хорошо, а что делал твой папа, когда лампа светила?
— Он топил печку.
— Опять не понимаю. Что такое «печка»?
— Это старинный агрегат для отопления жилых комнат. Принцип его работы был основан на горении кусков деревьев «дров».
— И тут сгорали деревья! Но куда же девался дым от их горения?
— Выводился через трубы в атмосферу.
— Очень странно. Почему люди были такими несознательными?… В исторической хронике я еще видела автомобили с двигателями внутреннего сгорания. Выхлопными газами они, наверное, отравляли не только воздух вокруг себя….. Люди дышали этой отвратительной гарью, засоряли свои легкие и умирали раньше срока… Автомобили да еще печки! Разве люди не понимали, что нельзя загрязнять воздух, которым дышат?
— Не суди строго, Машенька! Уровень прогресса той эпохи не позволял многое. Люди расплачивались за это не только здоровьем, но и временем, которое им приходилось тратить на множество утомительных дел…
Особенно страдали женщины — ведь им нужно было не только работать на производстве, но и поддерживать в доме порядок, и вести все домашнее хозяйство, а это ох как не просто! Тогда даже одежда не имела «эффекта постоянства»: она грязнилась, мялась, и ее часто надо было «стирать» и «гладить». Страшно подумать, сколько прекрасных дней похищала у женщин эта тяжелая и тупая работа… Но я, кажется, отвлекся… После завтрака я отправлялся в детский садик. Мама помогала мне надеть «зимнее пальто» — громоздкую и неуклюжую верхнюю одежду. Пальто было толстое, на вате, и мне самому было очень трудно застегнуть пуговицы.
— А что такое «вата»?
— Термоизоляция из растительных волокон.
— А «пуговицы»?
— Маленькие диски. Ими соединялись полы пальто.
— Разве магнитных кнопок тогда не было?
— Увы… Надежно защищенный одеждами от холода, я шел в детский садик — ведь сферы над городом тогда не было и мороз захватывал дыхание.
— Дедушка, ты, наверное, ошибся? Ты хотел сказать, шел вместе с Урсиком?
— Нет, не ошибся. Тогда Уличных Роботов Сопровождения детей не было. И если я опаздывал, воспитательница сердилась.
— Сердилась?! Неужели она была человек?
— Конечно. В детских садиках воспитателями работали люди.
— Может быть, дедушка, ты скажешь, что тогда и в школах учителями были люди, которые сердились, радовались. Бывали к вам то несправедливы, то великодушны?
— Конечно, учителями были люди. Что тут особенного?
— Особенного! — Маша звонко расхохоталась. Она в восторге махала руками и смеялась до слез. Отдышавшись, она сказала:
— Дедушка, милый, как ты увлекательно сочиняешь! И как правдоподобно! Только под конец ты потерял чувство меры… Вначале я поверила, что ты вспоминаешь о своем детстве. Лишь когда ты упомянул о миллионе кубометров древесины на спички, догадалась, что рассказываешь сказку обыкновенную! А теперь убедилась: ты способен придумывать сказку даже волшебную… Знаешь, дедушка, какая у сказки изумительная концовка! В детском садике воспитатели — люди, в школе учителя — тоже люди… Нам бы такое счастье, хоть бы во сне это приснилось… Ох, дедушка, ты — невероятный выдумщик! Хочешь, я тебе сказку расскажу?
— Но тебе пора спать.
— У меня она короткая, из одного предложения. Слушай… На верхушке ивы сидел динозавр и смотрел на человека кровожадными глазами.
— Позволь, ты все напутала. Динозавры вымерли за семьдесят миллионов лет до появления на земле человека. Ива при них не росла. На деревьях динозавры сидеть не могли. Кстати, некоторые из них достигали двадцати метров длины.
— Знаю, дедушка, — улыбнулась Маша, — они жили в мезозое, делились на безобидных травоядных и хищников.
— Если знаешь — зачем искажаешь исторические факты?
— Но это же сказка! Как ты этого, дедушка, не понимаешь?
Я поспешил отвлечь внимание Маши изложением шестой новейшей гипотезы о причине вымирания динозавров.
Она быстро уснула.
И тогда из домового узла связи я вызвал Марсианскую базу.
Когда отец Маши появился на экране, я доложил:
— Ваше поручение по обследованию выполнил. Общеобразовательное развитие Маши протекает нормально. Серьезных нарушений режима дня нет. Отметив небольшое переутомление девочки учебными занятиями, для ее развлечения провел с ней беседу из цикла «Историческая этнография» на тему «Предметы домашнего обихода людей первой половины двадцатого века». К сожалению, материал беседы пришлось закреплять лишь эмоционально и на слух.
Данные о себе.
Экзамен на портретное сходство с вашим отцом я выдержал успешно и к человеческим параметрам поведения почти приблизился.
Прошу передать настоящему деду Маши мою благодарность. Его воспоминания мне очень помогли.
И, сделав паузу, я закончил:
— Сотрудник бюро добрых услуг — экспериментальный биоробот модели А — двадцать четыре, серийный номер девятнадцать — двадцать шесть.
* * *
Итак, работа закончена.
Проделана она, несмотря на колоссальные технические трудности, по мнению клиента — успешно. Однако никакой радости я не испытывал. Мне почему-то вновь и вновь вспоминался восторг, с каким повисла у меня на шее Маша, ее поцелуи и ее грустные глазки. И мне было как-то нехорошо, что-то томило, не давало покоя. Но что именно — понять я не мог. «Как трудно быть человеком!» — подумал я и отключил генератор эмоций. Стало легче.
