16 сентября 2020 года
Стамбул, район Левент

Утро у криминального комиссара Хикмета не заладилось – в азиатской части города произошла серьезная перестрелка. Египетская банда делила территорию с чечено-узбекской. Четыре трупа – хорошее начало работы…

Было еще темно, когда он приехал на место. Скорые уже уехали, но полицейские машины остались, и их медленно вращающиеся мигалки синими всполохами высвечивали старые стены домов. Полицейские толпились у машин, кто-то расставлял на проезжей части цифры с номерами улик…

Комиссар Хикмет вышел из машины. Болела голова. К нему подошел комиссар Бюль из местного полицейского участка.

– Я слышал, тебя повысили? Поздравляю.

– Не с чем. Что тут произошло?

– Две местные банды. Кажется, забили стрелку друг другу. Кто видел, говорят, было пять машин. Почти сразу открыли огонь. Пять или шесть автоматов Калашникова, помповые ружья. Просто удивительно, что они полквартала не перестреляли.

– А что они делят?

– Крыши. Знаешь, криминальное прикрытие.

– Знаю. А что они тут крышуют?

– Всё. Они даже мидийщиков заставили платить.

Мидийщики – это было серьезно: торговцы жареными мидиями – это целый клан, просто так тебя никто в него не пустит. И платить просто так никому не будут.

– И никто не пишет заявление?

– На чеченцев никто писать не будет: сожгут. Кроме того, они тут по-хитрому делают. Организовали благотворительное общество. Принимают взносы. Говорят – закинь себе на ахират, получишь на том свете в семьдесят раз больше. Ну а кто не закидывает на ахират, с тем будет беда. Лавку сожгут, дочь изнасилуют.

Хикмет зло ударил кулаком одной руки о ладонь другой. В свое время Ататюрк под страхом тюрьмы запретил собирать пожертвования наличными. Это правило не позволяло муллам иметь постоянную и никем не контролируемую черную кассу. Но Эрдоган отменил это правило – и вот результат.

– А египтяне?

– А они недавно появились. Говорят, что ахират, заплаченный чеченцам, недействительный. А сами чеченцы бандиты.

– А они?

– А они в Сирии сражались. На джихаде. Им Аллах откупную на все грехи дал…

Бюль достал сигарету, прикурил. Предложил комиссару, тот кивком головы отказался.

– И вот я думаю, наши идиоты все кричат, что мы империя, что есть тюркоязычный мир. И для чего все это? Чтобы к нам со всего тюркоязычного мира ехали бандиты?

Сев в машину, комиссар снова достал документы, которые скопировала для него Альсия, и начал их перебирать. Комиссар Вермеер учил – если ты видишь документы или материалы и не можешь понять, к чему они и как их использовать, – отложи и вернись к ним через день или два. За это время ты все равно подсознательно будешь возвращаться к нерешенной задаче, и, возможно, подсознание справится с ней лучше, чем сознание.

Допустим, Осман брал взятки. Допустим. Первый вопрос – зачем он купил пять квартир и все в Стамбуле?

Не лучший способ помещения капитала, прямо скажем.

Даже если сдавать – все равно не лучший. В Стамбуле цены невысокие, и те, кто хочет вложить деньги, предпочитают Европу.

Может, у него и в Европе столько же?

Он перебирал ТАПУ, одно за другим, контракты на продажу жилья и вдруг заметил кое-что. Перебрал – да, все верно.

Осману все квартиры продало одно и то же риелторское агентство.

Риэлторское агентство, которое продало Осману все четыре квартиры, располагалось в районе Левента. Комиссар не любил этот район. Да и мало кто из турков его любил.

Это район скоробогачей, он довольно далеко от Босфора и начал застраиваться уже во времена Ататюрка, как другой Стамбул – европейский, без всех древностей и памяти об империи. При султанате тут были лишь холмы, которые ничего не стоили, а теперь тут самая дорогая земля в Стамбуле, а семья, которой повезло владеть этой никому не нужной в начале века землей, стала одной из богатейших в Турции.

Сейчас здесь небоскребы, в том числе самое высокое здание в Турции, соседствовали со старыми, времен диктатуры виллами, в которых находились фирмы, обслуживающие богачей. Там было тихо, чисто, машины не сигналили как сумасшедшие и всегда можно было припарковаться…

Комиссар Хикмет оставил свою машину, пошел по тротуару – они здесь были узкими, но они, по крайней мере, тут были, присматриваясь к номерам домов. Да… кажется, этот. Он пошел к калитке – но открыть ее не успел – изнутри ее открыла девица. Комиссар сразу оценил ее – вся в брендовом шмотье, сумка от Гуччи, причем, скорее всего, настоящая, волосы выпрямлены и покрашены в блондинку, а вот брови угольно-черные, натуральные.

Красивая.

– Извините.

Девица прошла мимо, не удостоив комиссара даже граммом своего драгоценного внимания. Комиссар проследил за ней взглядом – она села в «Мерседес»-купе лазурного цвета и рванула с места…

Та еще штучка.

Он прошел в калитку, аккуратно закрыв ее. Навстречу уже спешил менеджер.

– Добро пожаловать, эфенди. Вас интересует какой-то конкретный объект?

– Нет, я бы хотел переговорить с вашим хозяином.

Хозяевами этого места были бандиты – комиссар сразу это понял. Конечно, у бандита на лице не написано, что он бандит, но опытный полицейский без труда определяет бандита, точно так же как опытные бандиты без труда определяют следящего за ними легавого.

– Ваше имя? – Комиссар продемонстрировал свое удостоверение.

– Кямран Омар.

– Документы ваши можно посмотреть?

– Разумеется.

– И разрешение на работу.

Разрешение на работу было самым важным документом, важнее подчас, чем паспорт или виза. В Турции вы могли, к примеру, открыть фирму, но сами работать без специального разрешения в ней не могли – надо было нанимать турок. Многие из эмигрантов этого не знали или сознательно игнорировали правила, наживая себе проблемы. Турки же с удовольствием стучали на своих соседей и работодателей, нарушающих правила трудоустройства, потому что работы действительно не хватало, и за рабочие места всегда велась борьба.

– У меня гражданство.

Комиссар посмотрел документы. Действительно, гражданство есть, что бывает не у каждого. Успел получить – сейчас это намного сложнее, после наплыва беженцев из Сирии и прочих мест бывшей империи правила получения гражданства сильно усложнились.

– Действительно…

– Мне нужен адвокат?

Комиссар вернул документы.

– Пока нет. У меня один вопрос – вы продавали недвижимость некоему Осману Джаддиду?

Хозяин агентства включил компьютер, посмотрел информацию.

– Да… продавали. Есть такой клиент.

– Сколько квартир он купил?

– Пять… да, пять.

– У вас все клиенты покупают по пять квартир?

Кямран пожал плечами.

– Лира сейчас нестабильна, лучше в деньгах накопления не держать. Гораздо лучше купить недвижимость, она надежнее.

– И вы не задаете никаких вопросов, когда клиент за короткий срок покупает пять квартир?

– Задаем. Может ли он расплатиться.

…

– Нигде в законе не написано, что вы не можете купить пять квартир.

– Этот человек был комиссаром полиции. Он подозревается в коррупции.

– Мы не спрашиваем, где человек работает. Спрашивает банк, если нужно оформить ипотеку.

Комиссар понял, что он ничего так не добьется.

– Кто оформлял сделки? Я хочу с ним поговорить.

– Это клиент моего компаньона.

– Его имя?

– Александр Баширов. Но его сейчас нет.

– Где же он?

Кямран пожал плечами.

– У него доля. Он не обязан каждый день приходить на работу.

– Он русский? – поинтересовался комиссар.

– Нет, татарин. Они живут в России, на Волге. Они правоверные…

– И у него тоже есть разрешение на работу?

– У него есть гражданство. Как и у меня.

В агентстве ему дали номер телефона Баширова. Он, как и следовало ожидать, на звонок не ответил.

Комиссар сел в машину и глубоко задумался.

Его учитель, криминальный комиссар Вермеер, был типичным немцем. Он не верил ни в дедукцию, ни в озарения, но он верил, что всё и все оставляют свой след в этом мире. Если происходило какое-то преступление, Вермеер начинал неторопливо, но цепко отрабатывать все варианты того, как найти след, – он опрашивал соседей, забирал видео с камер наблюдения по всему району, запрашивал данные с камер контроля скорости, запрашивал данные у операторов сотовых телефонов… потом все это загружал в компьютер и сравнивал, сравнивал, сравнивал. Удивительно, но довольно часто так и удавалось раскрыть дело – просто очертить круг возможных подозреваемых или даже среду, откуда они могли появиться – а потом методично сравнивать их положение в пространстве и времени с положением в пространстве и времени потерпевшего. Однажды им так удалось раскрыть убийство преподавателя гамбургского университета, получившего крупное наследство, – и дело было вовсе не в наследстве. Комиссар отследил одного из его коллег неподалеку… там, где он не должен был находиться. Он и оказался убийцей. Шокирующая правда была в том, что профессор был его научным руководителем и присвоил некоторые из его наработок в области химии. Но так как ему никто бы не поверил, молодой аспирант решил просто убить своего наставника…

А вот у Хикмета было другое… странно, но он находил в себе какое-то чутье, которое безошибочно подсказывало – лжет человек или нет. Он видел это точно так же, как другие видят русые волосы или голубые глаза собеседника. И если человек лжет полицейскому – то надо думать, почему.

Вермееру он никогда не говорил об этом – тот посмеялся бы, Вермеер вообще не верил ни во что, что не укладывалось бы в его протестантскую логику. Но он умел прислушиваться к себе.

И в этом агентстве ему солгали и не раз…

Пока Хикмет думал, что делать, зазвонил телефон. Он посмотрел на номер – служебный.

Когда комиссар подъехал – тут были люди из его отдела. И пожарные. Огонь уже потушили…

– Что произошло?

Инспектор Гюле достал телефон, нашел галерею.

– Вот, посмотрите…

Комиссар Хикмет взял телефон, начал просматривать кадры, чувствуя, как сильнее бьется сердце и темнеет в глазах.

– Полицию вызвала уже пожарная охрана, никто из соседей не вызвал. Показания они давать отказываются, но то, что удалось установить, – подъехали две машины, вышли несколько человек в масках, жестоко избили владельца заведения, клиентов прогнали, само заведение подожгли. И вот… это на стене было написано. Напротив.

Черная краска. Баллончик.

– Где она?

– Она туда сразу поднялась. Эфенди комиссар…

– Спасибо, инспектор. Завтра продолжим.

– Да, эфенди…

Комиссар Хикмет зашагал к приемному покою, чувствуя, как давит на него небо…

Альсия сидела на стуле в коридоре больницы. Когда он приблизился, она предостерегающе подняла руку.

– Нет. Не надо.

Он остался стоять.

– Он жив?

– Сейчас делают операцию.

Хикмет хотел сказать банальное – иншалла, он поправится, но тут же вспомнил, что бойфренд Альсии еврей, а про еврея нельзя говорить иншалла – это харам. И Альсия это, видимо, заметила.

– Он… поправится.

Она нервно встала со своего стула. Достала сигареты, несмотря на то что тут нельзя курить.

– Господи… господи, зачем я сюда вернулась. Можно было бы остаться там, но я поверила… поверила.

– Разве ты вернулась не ради нас?

– Ради нас… ради вас… я вернулась ради страны, я верила, что вот-вот, совсем скоро – мы вступим в ЕС или начнем, по крайней мере, вступать. Какой же я была дурой…

– Зачем ты это здесь говоришь?

– Затем, что кто-то, когда-то должен это сказать! Нас не пригласили в ЕС, потому что нам нечего там делать! Мы остаемся такими же, какими были и сто, и двести, и триста лет тому назад. Мы можем носить костюмы британского кроя, но только свистни – и мы готовы бежать за коляской.

…

– Эти люди, которые избили Моше… которые подожгли ресторан, в который он столько вложил, – им разве место в Европе? Нет, нам место вне Европы, рядом с Путиным и этим… китайским лидером. Или даже северокорейским. Наш Султан если и мечтает на кого-то быть похожим – так это на них!

Хикмет машинально оглянулся – упоминать Султана в таком разговоре было опасно даже здесь. У стен были уши.

Но никого не было. Была медсестра, но она была далеко и наверняка не слышала.

– Боишься?

– Чего?

– Мы все боимся. Говорить, думать, жить…

– Что ты несешь?

– Я не несу. Я говорю правду. Нельзя освободить человека больше, чем он свободен внутри, в душе. Я говорю. А ты можешь и дальше молчать.

Комиссар посмотрел на свои руки.

– Я их найду. Клянусь, я их найду.

Альсия горько усмехнулась.

– Не старайся, братик. Это никому не нужно. Моше рассказывал, соседи бросали ему крыс, чтобы те забежали на кухню, и раз в неделю стучали в министерство труда, что у него работают нелегалы…