26–28 сентября 2020 года
Анкара, Турция

Поверил ли он, криминальный комиссар полиции Стамбула Назим Хикмет, русскому, которого он подозревал в мафиозной деятельности?

Да, поверил. Именно потому и поверил.

Он жил в Стамбуле не первый год и знал, какая долгая и лютая вражда разделяет русские и кавказские кланы криминалитета – воров в законе. Если убивали русского вора в законе, то это наверняка был кавказец. И если убивали кавказского, то это почти наверняка был русский. Стамбул был настоящим полем битвы между кланами воров много лет, и в этой кровавой игре не было правил, вообще никаких. Сдать конкурентов полиции? Запросто.

И Назим Хикмет ожидал, что рано или поздно что-то подобное случится в его родном городе. Потому что не бывает так, что все больные, а ты здоровый, – рано или поздно ты сам заразишься. Они много лет разжигали кровавый конфликт в соседней Сирии – теперь смерть пришла и за ними. В стране полно беженцев, экстремистов, преступников…

Криминальный комиссар уже не доверял своему начальнику Гулю. Потому он написал рапорт и с ним, не отпрашиваясь, сел на самолет до Анкары. Столицы страны, где находилось Министерство внутренних дел. Он направил запрос на личный прием к заместителю министра, занимающемуся вопросами терроризма.

В отличие от Стамбула Анкара была расположена в самой глубине Турции. Трудно было представить себе более турецкий город и вместе с тем город, более не похожий на Стамбул.

Анкара, население которой сейчас перевалило за шесть миллионов человек, сто лет назад была маленьким провинциальным центром в турецком захолустье. Она была не первым, не вторым и даже не третьим городом Османской империи – болталась в конце списка. Анкаре повезло во многом случайно – когда столица страны Стамбул была фактически оккупирована британским экспедиционным корпусом, именно в Анкару отправили в ссылку опасно популярного у турецкого простонародья генерала Кемаля Ататюрка, победителя союзных войск при Дарданеллах и вообще единственного турецкого военачальника, который мог похвастаться одержанными победами. Те, кто его выслал – а высшее османское офицерство уже вовсю сотрудничало с англичанами, – боялись, что Ататюрк устроит переворот в столице, но и думать не думали, что именно здесь, в Анкаре, Ататюрк найдет себе надежную опору в виде еще не разложившихся войск (в отличие от войск столичного гарнизона) и практически мононационального населения провинции. Тут жили только турки, потому что лучшие места были оккупированы греками, армянами и черт знает еще кем. Именно с Анкары Ататюрк начал строить Турцию как национальное государство турков, и именно сюда он перенес столицу, потому что в Стамбуле ничего, кроме империи, построить было нельзя.

А Ататюрк закрыл имперский проект на долгие десятилетия, хотя сейчас мало-мальски сметливому человеку уже понятно, что империи не умирают…

Потому Анкара отличается от Стамбула всем. Тут мало воды, практически нету исторических памятников, если не считать аляповатых скульптур середины двадцатого века. Анкара строилась централизованно, тут нет старого центра с узкими улочками, а есть бесчисленные ряды бетонных курятников, похожих на застройку комблока, если не считать того, что они стоят на крутых склонах холмов, что придает ландшафту города своеобразие. Зато тут есть хорошо развитое метро. И канатные дороги – местность настолько холмистая и гористая, что канатка является самым удобным и быстрым транспортом.

И еще. В отличие от узких, извилистых улочек Стамбула улицы Анкары широки и просторны, по крайней мере основные. Их не перекрыть баррикадами, но по ним легко пустить БТРы и танки. Это если армия решится на очередной переворот.

В отличие от Стамбула, который до сих пор сохраняет свой интернациональный характер, Анкара мононациональна, здесь почти нет беженцев. Здесь живут только турки, и только для них тут есть место.

Только для своих…

От аэропорта комиссар взял такси до бульвара Иноню, где располагалось главное здание турецкого МВД.

Его должен был принять помощник начальника турецкой национальной полиции в ранге заместителя генерального директора. У жандармерии было свое начальство. Начальника звали Хакан Телаи, он был помощником генерального директора Центральной организации турецкой полиции, суперинтендантом полиции второго ранга и отвечал за вопросы борьбы с терроризмом.

Он отдал свой доклад административному помощнику и сел в приемной ждать, пока вызовут. Народа в приемной было немного, не сравнить с тем, что делается у них в Стамбуле. Примерно через два часа появился административный помощник.

– Суперинтендант Телаи примет вас в другом месте. Прошу за мной.

Они вышли из приемной… шли достаточно долго, кажется, даже зашли в другое крыло. Комиссар отметил, что здание довольно потрепанное – как его построили, так и не ремонтировали… лет тридцать, а то и сорок. Впрочем, в Турции всегда больше заботились об армии.

Суперинтендант Телаи оказался неожиданно молодым, с короткими усиками на смуглом от загара лице. На нем были «диктаторские» черные очки, какие любил носить генерал Эврен. Их он не снимал даже в кабинете.

– Господин суперинтендант.

– Не трудитесь докладывать по форме.

Суперинтендант нажал кнопку селектора.

– Два чая… все то, что вы написали… вы готовы подтвердить это под присягой?

– Так точно.

– И у вас есть доказательства того, о чем вы пишете? Планируемый теракт… массовое убийство, которое покрывается высшими чинами.

– Со всем уважением, я не написал «покрывается». Я написал – высшие чины проявляют поразительную бездеятельность.

Комиссар задумался.

– Доказательств немного, но… мне не дают вести расследование. Суперинтендант Гуль… я ничего не хочу сказать, это уважаемый человек, но…

– А вы знаете, что у суперинтенданта Гуля дядя был арестован за антиправительственную деятельность?

– Нет.

– Давно. На это не обращали внимания, хотя… может, и стоило бы.

…

– Конкретно. Что вы можете доказать?

– У меня есть расшифровки звонков. Записи на телефон, подтверждающие нарушения закона при проведении облавы на чеченцев.

Внесли чай. Секретарша, расставляя армуды с чаем, коротко глянула на комиссара Хикмета, но ничего не сказала.

– Вы уверены в невиновности чеченцев? Почему?

– Это не совсем так, эфенди.

…

– Возможно, среди тех, кто устроил бойню в Проливах, были чеченцы. А были и не чеченцы. Ошибка в том, что мы обвиняем чеченцев как нацию. А виновата религия. Если среди убийц и были чеченцы, то они пошли на это, потому что их религиозные лидеры приказали им это сделать.

– Да, религия всегда виновата…

Комиссар коротко глянул на помощника генерального директора – тот сохранял невозмутимое выражение лица.

– Вы говорили про телефон.

– Да, эфенди, вот он.

– Давайте его сюда.

…

– Да вы пейте чай, пейте. Остынет.

– Благодарю.

Чай и в самом деле был терпким и вкусным. Скорее арабским.

– Возможно, нам потребуются еще свидетели.

– Для чего?

– Для внутреннего расследования. Кто собирал для вас информацию?

– В основном мой помощник, инспектор Адам. Но дело не в этом, эфенди. Дело еще в информации, которую я получил. В Стамбуле возможен теракт с применением ОМП. Это главное на сегодняшний день.

– Вот это я не понял. От кого вы получили эту информацию?

– От осведомителя, эфенди.

– Какого именно?

– Русского. Он, судя по всему, связан с мафией. Русской мафией. Та хочет отомстить за бойню в Проливах.

– И вы считаете, ему можно верить?

– Полагаю, что именно в этой ситуации – да, эфенди. Если мы хотим раскрыть массовое убийство в Проливах и защитить жителей Стамбула…

– Да, да…

– Можно использовать возможности…

– А вам, комиссар, – можно доверять?

И тут комиссар осознал кое-что, отчего его прошиб холодный пот. Суперинтендант Телаи свой чай не пил.

Он пил чай, а суперинтендант не пил.

И он даже не видел его удостоверения, чтобы…

– Простите…

Суперинтендант выдвинул ящик стола и смахнул туда его сотовый.

– Вот ваш брат думает, что вам можно доверять. А я вижу, что нет.

Комиссар попытался встать… но в глазах уже двоилось… а ноги не слушались.

Комиссар пришел в себя в машине… пришел в себя совершенно неожиданно, от сильного толчка на ухабе. Он и совсем мог не прийти в себя после того, что с ним сделали… но Аллах, видимо, решил, что ему еще надо пожить.

Во рту было полно блевотины… как только не задохнулся. Он с трудом вытолкнул ее изо рта языком…

Снова тряхнуло.

В машине было душно. Так душно, что голова, казалось, каждую секунду раскалывалась на миллион маленьких кусков, чтобы через секунду собраться вновь в единое целое и чтобы все повторилось. Каждый удар сердца словно удар тяжелого парового молота в висках… оглушительный шум крови…

Как же дешево он попался…

Он должен был предполагать, что и среди полицейских полно сторонников Серых волков. И в министерстве тоже!

Машина шла по какой-то ухабистой дороге, они свернули на нее только что. Двигатель шумел, но не настолько, чтобы не слышать разговоры. Говорили впереди, на переднем сиденье.

– Ты зачем сюда свернул? Я эту дорогу не знаю.

– Это дорога к старой каменоломне, где работал мой отец. Я эти места знаю.

– Каменоломне? Что мы там делать будем?

– Что и обычно.

– А закапывать как?

– Там есть места, можно гранатой породу обрушить. Никто не найдет.

– Еще гранаты не хватало!

– Не нервничай так, Мурат, все хорошо будет.

– Поехали бы как прошлый раз.

– Туда лучше не соваться. Мало ли…

Ухаб – их сильно швырнуло.

– Помнишь, тот фермер…

– Ему можно доверять.

– Да, но это сейчас. А завтра? Что, если он все же настучит? Он видел и меня и тебя!

– У тебя паранойя, брат.

– Да, потому-то я до сих пор жив…

Машину снова тряхнуло, потом еще раз.

– Ну вот. Видишь тот экскаватор? Почти приехали.

Двое – это были обычные парни, не слишком-то умные – были просто пушечным мясом в отрядах турецких неонацистов. Они родились недалеко отсюда, в нищей горной деревушке, где кое-какие семьи еще топили свои плиты дровами. А кто не дровами – тот дорогим привозным газом из баллона. Они не имели полного среднего образования, и слово «честь» для них было не пустым звуком.

Старшего звали Зеки. Когда ему было шесть лет, он видел, как его отец казнил старшую сестру. Ее вина была в том, что кто-то увидел ее с парнем, а деревенская молва доделала все остальное. Отец вывел ее на двор и повесил, а потом сказал, что она сама покончила с собой. Зеки все видел, но полиции ничего не сказал, а если бы и сказал, то это ничего бы не изменило, потому что полицейские из города были родом из этих же мест и считали убийства чести хорошим делом. В пятнадцать лет Зеки и сам совершил убийство по приказу главы клана – застрелил журналиста из Стамбула, который всюду совал свой нос и, как поговаривали, был еще и курд. Он считал, что поступил правильно и отец тоже поступил правильно. Как можно жить без чести? А курдов по-любому надо убивать.

Младшего звали Мурат. У него семья была побогаче, чем у Зеки, но все кончилось плохо. Его старший брат уехал в Германию и стал там гомосексуалистом. Отец покончил с собой от стыда, а Мурат пошел по плохой дороге, начал драться в школе, потом совершил первую кражу, потом еще одну. Полицейский инспектор, когда его поймали, завел в свой кабинет и спросил – хочешь в тюрьму? Мурат ответил «нет». Тогда полицейский сказал, что надо вступить в отряд Серых волков…

В Серых волках они нашли дисциплину, возможность стать кем-то, не имея денег. Им поручили выполнять мелкие поручения своих старших товарищей, потом – рекетировать торговцев. Потом узнали, что Зеки уже совершил убийство, и стали им поручать избавляться от неугодных. То есть убивать.

Так они познакомились с Мехметом, который служил в полиции, и еще кое с кем. Они пообещали, что если Мурат и Зеки будут делать то, что скажут, их потом возьмут на работу в полицию. Это была хорошая работа – твори что хочешь от имени государства, и никто тебе не указ.

В нужное время они заехали в здание министерства – там ремонт был, потом ремонтники то и дело ездили, а их машина как раз была одной из таких. Там им передали мешок и приказали вывезти за город и где-нибудь закопать, чтобы не нашли. Мурат и Зеки поняли, что в мешке человек, и испугались. Но перечить они не смели…

Теперь Зеки зарулил на каменоломню, где работал его отец, а потом камень кончился и отец потерял работу. Он тысячу раз ходил сюда с обедом для отца, и все здесь ему было знакомо.

– Помоги…

Вместе они вытащили мешок из машины, бросили на землю. Мешок шевелился. Зеки достал пистолет.

– Погоди, – сказал Мурат, который был поумнее.

– Чего?

– А если его потом найдут? В нем будет пуля из твоего пистолета.

Зеки подумал и сказал:

– Точно.

– Надо его зарезать.

– Точно. Пойди, принеси нож из машины.

Мурат принес нож.

– И сними с него мешок, иначе как его резать?

Мурат выполнил требуемое – и двое парней уставились на связанного мужчину лет сорока, может чуть меньше…

А мужчина сказал:

– Я комиссар полиции…

– Я комиссар полиции…

Комиссар понимал – это последняя его надежда. Призрачная. Эти двое – обоим хорошо если двадцать есть – исполнители, пушечное мясо. Он сам столько перевидал таких на допросах. Обычное дело – девушка приезжала в Стамбул из провинции, начинала жить жизнью европейки, постила фотки в соцсетях, не думая, что в ее родной деревне их тоже могут увидеть. Кто-то поехал в город, зашел в интернет, увидел фото… и вот, над семьей начинали смеяться, по деревне ползли слухи. И вот глава семейства снаряжал в город брата с приказом убить сестру.

Почти всегда такой мститель за честь семьи быстро попадался, на допросе в полиции, когда его спрашивали, зачем он это сделал, гордо смотрел на них и молчал. Потом отправлялся в тюрьму на пятнадцать-двадцать лет, твердо уверенный в том, что поступил правильно. В тюрьме такие были в авторитете…

Да чего говорить – его родной брат оказался ничем не лучше. Правда, у него рука не поднялась на сестру, и он решил наказать ее бойфренда.

Но только такие вот – они знают, что полиция не прощает убийства своих. И им совсем неохота погибнуть под пулями, или чтобы их избили до смерти в участке.

– Я… полицейский… меня… нельзя убивать.

Мурад и Зеки переглянулись.

– Если… отпустите меня… я вам помогу… клянусь.

…

– Вас убьют свои же… избавятся от свидетелей.

Мурад кивнул, они с Зеки отошли в сторону. Карьер поражал своими размерами и пустотой, ржавел брошенный экскаватор, ветер гонял пыль…

– Что делать будем?

– Надо выполнять приказы. Иначе нас убьют.

– Да, но он полицейский! Я не хочу убивать полицейского.

Если бы они были мусульмане, вопросов бы не возникло. Но Серые волки старались не идти на конфликт с государством.

– Мы дали клятву. Кто знает, кто он такой?

– Он полицейский.

– А если это не так?

– Это так, и ты это знаешь.

Вместо ответа бородатый Зеки вырвал нож из руки Мурата, сам при этом немного порезавшись.

– Ты трус, – сказал он.

В следующее мгновение прилетевшая откуда-то пуля ударила Зеки, и он упал, разбрызгивая вокруг свою кровь.

– Стреляют!

Хлопок выстрела. Мурад побежал к машине, но что-то ударило его, и он полетел на землю. Подумал, что надо ползти, но ноги уже не слушались…

Как я тут оказался? Да просто.

Я примерно представлял, что случится что-то подобное. Навел справки о комиссаре Хикмете – все, кто говорил о нем, сказали, что он честный и не лебезит перед начальством. А раз так – я подозревал, что переданная мной информация может послужить причиной того, что его решат убрать.

У меня была специальная программа на сканере. Сканере телефонов. Сканер мог не только дистанционно взломать чужой телефон, но и записать в него специальную программу – вирус, после чего телефон становился как бы маяком. Эта программа изначально была разработана для нужд ЦРУ, но потом ее аналоги появились на черном рынке.

Когда комиссар Хикмет вошел в здание МВД, я был рядом и включил телефон, чтобы прослушать, что они там говорят. А в нужный момент включил на запись. У них в здании была защита, но не слишком серьезная, а мой инструмент взлома делали лучшие русские программисты. Так что я сделал о‐очень интересные записи. Не знаю пока, кто на них, но сами по себе записи заставляют задуматься о том, что представляет из себя центральная организация турецкого МВД.

Проблема была только в том, что телефон отобрали.

Но я знал, что происходит, и примерно представлял, когда и как комиссара попытаются вывезти из здания. Как можно скорее. Мне удалось через тот телефон поймать обрывок разговора с какими-то бандитами насчет вывоза тела и определить номер телефона, на который был вызов. Дальше я просто дистанционно взломал его и запеленговал на карте.

Теперь мне надо было достать оружие. Причем быстро – его у меня не было, я вынужден был лететь на самолете следом за Хикметом, а в самолет с оружием не пройти.

Еще года два я не смог бы его достать, и мне пришлось бы анонимно звонить в полицию и сообщать о похищении полицейского комиссара – с далеко не очевидными результатами в итоге. Но сейчас… последние годы я отслеживал потоки поставок легкого оружия и боеприпасов через территорию Турции в Сирию различным организациям моджахедов. Оплачивала все это американская казна, а поставки шли через несколько частных компаний, таких как «Орбитал» и некоторые другие. Оружие шло румынское, украинское, болгарское и сербское, а количество было таким, что, например, болгарский завод в Вазове работал в три смены. Так что я теперь знал всех крупных торговцев Турции, которые принимали в черноморских портах набитые оружием сухогрузы и сушей перевозили все в Сирию, знал их склады и направления поставок. По крайней мере, часть оружия уходила налево и реализовывалась на местном черном рынке – так что «калашников» здесь был совсем не дефицитом. Так что мне за полчаса удалось обзавестись отличным новеньким болгарским «калашниковым» со всем, что к нему полагалось. Его мне передали рабочие с одного из складов, которые знали, что идет нелегальное оружие, и понемногу приторговывали им через свои странички в соцсетях. Как говорится, украдешь – все подешевле, чем купишь.

Отдал две с половиной штуки долларов, но хорошо вооружился.

И хорошо, что успел. Они ведь и в самом деле могли его прирезать… зверье местное, что с него возьмешь. Местные горы для стамбульцев – все одно, что для нас Кавказ.

Держа застреленных мною убийц на прицеле, я приблизился. Один был мертв, а другой – еще жив, но точно не жилец. Кстати, неплохо болгары оружие делают. Я купил «крынков» – так они на американском рынке называются. Наш «АКС‐74У», но приклад, как у «АК‐74М», пластиковый и калибр 7,62*39. К автомату мне додали китайский коллиматорный прицел, но сказали, что хороший, боевики Исламского государства не жаловались.

И я не жалуюсь…

И за тысячу – бешеная цена – еще взял «макаров», болгарский, с запасными магазинами и глушителем. Бешеная цена – но не поторгуешься, особенно когда видят, что тебе надо срочно, прямо сейчас.

Обыскал умирающего – ни пистолета, ни документов, оставил его в покое, пусть и дальше умирает. Подошел к комиссару.

– Как жизнь?

Комиссар Хикмет к шуткам не был расположен, потому я поднял его на ноги, прислонил к машине – он сам стоять не мог. Пошел искать ключ от наручников.

– Ты как… тут оказался?

– Стреляли…

С запозданием я подумал, что турецкий комиссар фильм «Белое солнце пустыни» не смотрел и шутку не поймет.

Печально.

Ключи я нашел у убитого, вернулся, расстегнул наручники.

– Пить дай…

– В машине посмотри, у меня нету.

С запозданием подумал, что я машину не посмотрел – вдруг там еще один ствол. А мало ли что этому турку в голову взбредет.

– Как ты меня нашел?

Фургон мы бросили, отъехав километров на сорок. Теперь ехали в моей прокатной машине.

– Я же говорю – стреляли.

Комиссар помолчал, потом сказал:

– Не знал, что у русской мафии такие возможности.

Я правил машиной. Мимо нас проносились деревеньки, которые отличались от наших зеленью и обязательной белой стелой минарета. Нутряная Турция, глубинная. Мы опять ехали в Стамбул.

– Ты бы, чем мафией меня называть, лучше бы поблагодарил. Они убить тебя хотели, я видел.

– Зачем ты меня спас?

– Зачем? Затем, что ты мне нравишься, комиссар. Я про тебя поспрашивал, все сказали – честный ты человек. А они – нет. Они убийцы. Негодяи.

Комиссар смотрел в окно, на проносящиеся мимо нас деревни и рощи фруктовых деревьев, потом сказал:

– С теми, кто убил ваших людей в Проливах, как-то связан Вахид Захар. Он радикальных взглядов, хотя у него хватает ума их не показывать. Он был на пристани Бостанджи, когда оттуда отправилась лодка с убийцами. Ему кто-то звонил с пристани Кабаташ, когда оттуда отправлялся зафрахтованный теплоход. Телефон потом выкинули в воду, нам не удалось установить звонившего.

– Я понял.

– Пока это все, что я могу сделать для тебя, русский. И я все равно у тебя в долгу.

– Давай я попробую кое-что для тебя сделать. Ты голоден? Есть хочешь?

Мы остановились в какой-то деревушке… до Стамбула было еще километров семьдесят. Местная сельская локанта – как кафе, но со своей спецификой. Простые, крестьянские блюда, сидящие весь день мужчины… это главы семейств. Они не работают, если есть такая возможность. Вообще, если нас Ленин и Сталин научили до пота лица вкалывать, то тут над турком надо с дрыном стоять. Только отвернулся – он тут же сядет, ляжет… здесь, как и во Франции, в Италии, работают, чтобы жить, а не живут, чтобы работать.

– Зачем ты пошел против своих? – спросил я, когда нам налили густого чечевичного супа. – Тебя же не просто так пытались убить?

Хикмет долго не отвечал, хлебал суп, и я думал, что он уже и не ответит. Но он вдруг оставил суп в покое…

– Свои? Я уже не знаю, кто мне свой. Вот тебе – кто свой?

Я пожал плечами:

– Друзья. Русские.

И тоже задумался – татар я почему-то не назвал. Хотя кто я – казанский татарин? Но как-то так получается, что казанский татарин я в Казани, в республике и не дальше, а за ее пределами – мы все русские. И кто как, а я в этом даже не сомневаюсь…

– А вот я… знаешь, я родился и вырос в обычной семье… у нас всего хватало, отец был чиновником, а чиновники всегда хорошо получали. У нас был дом, целый дом, понимаешь, была американская машина марки «Бьюик», на которой мы ездили на берег Босфора… и знаешь, у нас были слоники.

– Слоники?

– Да, слоники. Семь маленьких слоников, на комод поставить. У нас мама не работала, все время дому посвящала, семье. Эти слоники стояли на комоде, на чистой скатерти, а над ними были семейные фотографии. Мой отец дал нам всем хорошее образование… и знаешь что?

…

– Я подумал, что мы, наша семья – это и есть Турция. Это и есть турки. И то, что мы такие, – это хорошо.

– А на самом деле?

– А на самом деле я понял, что настоящая Турция – это вон те…

Комиссар показал на стариков, те подозрительно и неодобрительно смотрели на нас.

– Я прихожу к ним и говорю – произошло преступление, скажите, что вы видели, кто его совершил. А они молчат, потому что это их клан, их семья, их район – и в конечном итоге их правосудие. А я с законом, да плевать они на меня хотели!

– Тише!

Еще не хватало…

– А потом я узнал много нового и о моей семье. Мой отец, как оказалось, – приспособленец и лицемер. И взяточник. Мы всегда понимали, откуда в семье деньги, просто об этом не говорили. Есть деньги и есть. Моя сестра встречается с евреем, и, наверное, правильно делает, а мой брат стал бандитом…

– Может, не стоит так о родных?

– Стоит. Стоит! Ты такой же, как и они, получается. Семья превыше всего. Все в семью, верно?

Я кивнул.

– Ну вот.

Поговорили…

На въезде в Стамбул все было тихо. Я опасался постов, но их не было. Здесь вообще не стоят по дорогам, дань не взимают – не принято это.

– Куда тебя подвезти?

– Ближе к Таксиму, если не трудно.

– Не трудно…

Таксим – это европейская часть. Мы пересекали Босфор по громадному мосту, и я думал. Турки ведь многое сделали в двадцатом веке. Как и мы. Один этот мост… громадный, взметнувшийся над Стамбулом мост, который сейчас назван в честь жертв попытки последнего переворота, а ведь он не один, и метро под Босфором еще пустили, выполнили мечту еще последних османских султанов. Но сколько бы мы ни построили мостов, дорог и домов – общество остается тем же… мы не становимся другими. И это, наверное, плохо.

У Таксима я остановился, где можно было. Там пешеходная зона, нельзя дальше.

– Спасибо.

Комиссар открыл дверь машины.

– Это тебе спасибо…

Б…, а еще говорят – тринадцать войн.

Что дальше будет? А хрен его знает. Надо думать.

Мне пришло в голову – проследить комиссара до его дома. Не то чтобы… просто мало ли, как и когда понадобится. Я все-таки на работе – по-прежнему. И моя работа здесь. Я потерял источник в стамбульской полиции, и мне нужен новый. А комиссар Назим Хикмет перестал верить в то, что делает. И перестал верить в свой народ.

На Таксиме всегда толпа, потому мне удавалось идти почти вплотную, в нескольких шагах. Я следил за комиссаром, боясь, что потеряю его в толпе, – и не видел, что происходит вокруг…

Мы вышли к какой-то улице… а на площадь Таксим выходят главные улицы как относительно бедных, так и богатых районов… комиссар прошел несколько шагов, а я все еще был в толпе… и тут загремела автоматная очередь…

Стрелял какой-то молодой парень… у него был скутер, и он явно ждал свою жертву. Я навсегда его запомнил – патлатый, волосы почти как у бабы, черная куртка, безумные глаза. У него был автомат… «Узи», кажется.

Он уже отстрелялся и собрался бросить автомат и удирать на скутере, когда я толкнул какого-то мужика, мешавшего мне, и выхватил пистолет.

– Стой!

Парень посмотрел на меня… безумные глаза, то ли фанатик, то ли наркоман, а потом он повернул в мою сторону автомат, и выбора у меня не оставалось. Я выстрелил… парень повалился вместе со скутером как подкошенный, затих.

С улицы бежали полицейские, и я понял, что лучше и не пытаться уйти. Пристрелят. Потому я просто бросил пистолет и поднял руки.