24 сентября 2020 года
Стамбул, Турция
Проспект Истикляль
У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
Мгновенья раздают: кому – позор,
Кому – бесславье, а кому – бессмертие.
Из крохотных мгновений соткан дождь.
Течет с небес вода обыкновенная,
И ты порой почти полжи зни ждешь,
Когда оно придет, твое мгновение.
Придет оно, большое, как глоток,
Глоток воды во время зноя летнего.
А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего…
Роберт Рождественский
Много лет назад я впервые посмотрел «Семнадцать мгновений весны».
Это были девяностые… время развала всего и вся, время гнили, время безвременья. Совершенная противоположность началу семидесятых, когда был снят этот фильм. Штирлиц в нем выглядел не то что глупо… он выглядел в нем как-то неуместно со своим стоицизмом, долгом, своеобразной честью. Это было время других героев и других дел.
Тогда я и представить себе не мог, что однажды окажусь в ситуации, подобной ситуации Штирлица.
Правда, я был вне системы, не внутри ее. Единственный мой верный контакт в системе сгорел, и я точно знал, что его убили. Вместе со всей семьей. Если так – значит, кто-то идет и по моим следам. Они не успокоятся. То нападение – первое, но не последнее.
Это значило, что надо было идти ва-банк.
Если в сегодняшнем Стамбуле и было какое-то безопасное место, то это проспект Истикляль: власть дорожила туристическим потоком и никогда не санкционировала бы на нем никакую силовую акцию. Здесь вообще не любят публичности в таких делах… людей тихо убирают, и всё.
Я прибыл на место встречи первым, в том же самом месте, у того же самого торговца купил рыбу в булке – кота не было, и поделиться рыбой было не с кем. Пошел вниз по улице, под треньканье старого трамвая четвертого маршрута, который здесь за туристическую достопримечательность. Улица была узкой, мощеной, трамвай звонком разгонял со своего пути зевак, туристов и торговцев со своими тележками.
Я думал о том, что должен был передать.
Неонацистам в руки попало химическое оружие.
Еще десять лет назад это было бы скорее смешно. Теперь страшно.
Национализм в Турции был всегда, хотя родился он поздно, намного позднее, чем исламизм. Ярчайшим представителем национализма был Ататюрк – но он сочетал национализм с прозападной ориентацией и в целом – с разумностью. Он проводил чисто националистическую политику, не ударяясь при этом в крайности и конфликты с соседями. Но все, что есть, например, сейчас на Украине – преследования за язык, провозглашение турецкой нации единственным наследником славы османов, – все это было. Просто было давно, и уже никто не помнит. А турецкая нация осталась. Орхана Памука, лауреата Нобелевской премии по литературе, затравили за то, что он сказал, – рано или поздно нам придется признать геноцид в отношении армян и повиниться в нем. За это ему стали угрожать, попытались дом поджечь, и он был вынужден уехать. Это были националисты.
Но сейчас национализм среди молодежи вытесняется другой агрессией – радикальным исламом. Исламизированная молодежь обвиняет националистов в том, что задачу они не выполнили, страну великой не сделали. У турка-националиста не может быть ничего общего с греком, или болгарином, или сирийцем – кроме ненависти. А вот ислам – един, и он стирает границы, и он позволит восстановить славу Блистательной Порты. Националисты чувствуют, что проигрывают битву за умы и сердца, как они проиграли битву за армию, за государство, позволив взять их под контроль и не сумев совершить переворот, как бывало раньше. Теперь – они готовы на все…
Истикляль сверху похож на бумеранг, в изгибе его – старейший в городе Галатский лицей. Я шел как раз туда, мимо туристов и местных, мимо лавок и едален, оглядываясь по сторонам…
Черт, пистолет!
Он был направлен прямо на меня. И я не успевал…
Примерно в это же самое время Мустафа Хикмет остановил свой джип у деревушки Румели Фенери, это самая окраина страны. В этом месте заканчивается Черное море и начинается Босфор. Здесь же, по мнению многих, заканчиваются Балканы и начинается Азия…
Хотя на самом деле Азия начинается в головах некоторых идиотов, которые считают, что если по пять раз в день вставать на колени, стукаться головой об пол и произносить слова, которые ты не понимаешь, то из этого выйдет что-то хорошее…
Потомок имперских завоевателей, которые когда-то поставили на колени четверть Европы, кто брал Вену и угонял рабынь из-под Харькова, – он стоял на границе Балкан и смотрел. Смотрел на земли, которые когда-то принадлежали им – и может, еще будут…
Главное – убить всех сербов. Это они в свое время – единственные, кто не покорился. Остальные так или иначе примут власть новой империи… потурчатся. Но этих надо всех убить.
И что-то надо сделать с Россией. Пока есть Россия – новой Османской империи не будет.
– Аль-каид? – раздалось из-за спины.
– За тобой никто не следил? – не оборачиваясь, спросил Мустафа. – Иди, закажи что-нибудь в харчевне. Я скоро приду…
Когда Мустафа Хикмет зашел в харчевню, Вахид Захар уже сидел за столом, вместе с заказом.
– Что ты заказал?
– Рыбную похлебку. С лимонным соком.
– Это хорошо…
Мустафа Хикмет взял разрезанный пополам лимон и начал давить над тарелкой, смотря прямо в глаза Вахиду Захару. Мутный сок капал в тарелку, как кровь…
– Ты хорошо все сделал, молодец. Об исполнителях позаботился?
– Они кормят рыб.
– Это хорошо…
Мустафа Хикмет положил выдавленный лимон рядом с тарелкой, принялся с аппетитом есть.
– Исполнителей для нового амаля нашел?
– Нашел.
– Покажи…
Вахид Захар передал телефон, Мустафа Хикмет посмотрел, скривился:
– Ты с ума сошел? Как таким можно доверять?
– Они прошли подготовку. Только таким и можно доверять. В отличие от вас они чисты перед Аллахом…
Мустафа Хикмет среагировал мгновенно – тарелка с супом, к которому Вахид Захар не притронулся, полетела ему на колени, он вскочил, выругался:
– Шайтан!
К ним спешил хозяин харчевни, Мустафа Хикмет улыбнулся ему:
– Мой друг был неосторожен. Принесите ему еще порцию, я заплачу…
Когда хозяин харчевни поспешил на кухню, Мустафа Хикмет показал на стул.
– Сядь. Не смей мне дерзить. И всегда помни о том, кто хозяин. Если бы не я, тебя бы расстреляли. Я и сейчас могу тебя пристрелить прямо сейчас, и мне ничего не будет. Хочешь, проверим?
– Нет.
– Нет, хозяин.
– Нет, хозяин, – выдавил Вахид Захар.
– Сядь…
Хозяин харчевни принес новую тарелку супа. Мустафа Хикмет бросил на стол купюру не глядя, хозяин подхватил ее и попятился. Он уже понял, кто к нему забрел – мафия!
– Ешь…
– Эту рыбу нельзя… харам.
– Ешь… – повторил Мустафа Хикмет.
Вахид Захар начал хлебать горячий рыбный суп.
– Сейчас я прощаю твою дерзость. Но если ты еще раз поднимешь голову, я тебе ее отрежу. Ты знаешь, я это могу…
– Да, хозяин…
– Больше не высовывайся. Я скажу тебе, когда начнем. Вместо греков приедут русисты, но так даже лучше. Аль-Мохандес все еще не уехал?
– Нет, он здесь.
– Начинайте готовить заряды. Все должно сработать одновременно, секунда в секунду. Грузовик с оружием для вас я оставлю на проспекте Мерендеса, напротив кинотеатра.
– Но там же недалеко полиция, хозяин.
– Полиция никого не тронет. Если не будете мозолить ей глаза.
Мустафа Хикмет снова посмотрел в глаза Вахиду Захару.
– У тебя красивая сестра, Вахид. Я видел ее вчера. Мой брат комиссар полиции. Как думаешь, что с ней будет, если он посадит ее в тюрьму? А так и будет, если ты вздумаешь рыпнуться. И со всей твоей семьей произойдет то же самое. Мой брат очень жестокий. Намного более жестокий, чем я…
Мустафа Хикмет выложил на стол несколько крупных купюр и встал. Потом, подумав, забрал половину себе.
– Твое жалование. Минус штраф за дерзость. Следующий раз сообщишь о ком-нибудь из своих. Моему брату надо задержать кого-нибудь, чтобы его похвалили. Сдашь кого-то – получишь эти деньги себе.
Вахид Захар опустил взгляд.
– Вижу, ты кое-что понял. Бывай.
И хорошо, что не успел…
В последний момент я разглядел, что пистолет – у пацана, который катался на «колбасе» старого стамбульского трамвая, пугая окружающих пистолетом. Наверное, с уроков сбежал… лет десять ему.
Трамвай, тренькая, побежал дальше. Я только выдохнул и погрозил кулаком хулигану.
– Господин Баширов?
Комиссар стоял прямо за мной.
– Хорошо, что вы меня нашли…
– Вы что-то хотели сказать мне?
– Да. Есть где-то более тихое место?
Комиссар кивнул.
– Идемте.
Когда Вахид Захар несколько минут спустя вышел из харчевни, к нему подошел молодой человек, отделившийся от туристической группы, осматривавшей маяк. У него было бледное лицо островитянина и дорогой плащ.
– Это и есть ваш куратор?
– Да, это он, – в голосе Вахида Захара звучала нешуточная злоба, – за ним поехали?
– За ним проследят, – пообещал молодой человек, – а сейчас возвращайтесь…
Комиссар привел меня в местную локанту рядом с площадью Таксим, там был обычный набор турецких блюд и свежевыжатые соки. Учитывая то, что хозяин был одного возраста с комиссаром и называл его «аби-чим», скорее всего, он тут был не чужим.
Заказали по шаурме и по гранатовому соку. И то и другое здесь совершенно не похоже на то, что продают под видом этого, например, в Москве. Чудовищная конкуренция и то, что все друг друга знают, заставляют вертеться.
– Знакомое место? – спросил я.
– Я здесь вырос, на этих улицах, – сказал комиссар, – ходил в Галатский лицей, около которого мы встретились. Что вы хотели мне сказать?
– У меня есть информация, – сказал я, – не спрашивайте, откуда она. Все равно не скажу. Но она достоверная. По крайней мере, меня ничего не заставляет сомневаться в ней.
Комиссар выслушал меня со скептическим выражением лица, но, по крайней мере, ни разу не перебил. Все это было как-то… дико, что ли. Вот город, Таксим, кафе, хозяин разливает сок… и вот война, смерть, оружие массового поражения.
Мало кто задумывается о том, что между Алеппо и Стамбулом – тысяча километров по прямой, тысяча двести по дороге. От Алеппо до Анкары еще ближе. Смерть, война, ужас и кровь совсем рядом, они все ближе. И все эти люди, беззаботно гуляющие, обслуживающие клиентов, азартно торгующие, – просто не могут себе представить расхлестанную минометным огнем свою родную улицу и поставленные на попа автобусы – чтобы защитить жителей от работающих снайперов.
Но ведь когда-то и жители Алеппо не могли себе такого представить…
– Откуда вам это известно?
– Я же сказал, со всем уважением, но…
– Вы из русской мафии, так?
Ну, как сказать…
– Вы подкупили моего предшественника на посту, комиссара Османа, этими квартирами – и он закрывал глаза на ваш криминал. Имейте в виду, я закрывать глаза на криминал не буду.
– Откройте глаза, комиссар. То, что я говорю…
Комиссар предостерегающе поднял руку:
– Я прекрасно понимаю, почему вы это говорите. Бойня на свадьбе, так? Теперь вы хотите отомстить.
Я поднялся с места.
– Я сказал все, что должен был. Извините.
– Сядьте.
…
– Информация, которую вы мне передали, действительно достоверна?
– Да.
– У вас есть что-то еще? Конкретика – даты, имена, точки.
– Если будет, звонить вам?
– Да, мне.
Комиссар написал свой телефон на салфетке – визитку свою не дал. Осторожный. Нехорошо, когда у предполагаемого русского бандита найдут, к примеру, визитку полицейского комиссара, занимающегося борьбой с оргпреступностью. Могут не то подумать.
