Ночь на 19 сентября 2020 года
Стамбул
Управление криминальной полиции
– Значит, вы и есть Александр Баширов…
Комиссар криминальной полиции – он отрекомендовался как комиссар Хикмет – мне сразу не понравился. Объясню почему.
Турция, как и почти все южные страны, отличается от нас тем, что если у нас живут, чтобы работать, то у них работают, чтобы жить. Здесь очень мало людей, которые «горят на работе», зато полно тех, кому на работу наплевать и кто работает только для того, чтобы содержать семью. Трудоголизм тут есть, но он вынужденный – из-за маленьких зарплат и традиционно больших турецких семей. Но если турку дать выбор – больше времени проводить с семьей или зарабатывать очень много, больше, чем надо, но семью не видеть, – турок почти всегда выберет первое. Убиваться на работе тут никто не будет.
А вот этот комиссар, похоже, фанатик. Есть такие – обычно у них что-то произошло в детстве или напарника убили, и они клянутся мстить. И мстят. С ними не договориться, взятку не сунуть. Скорее они пойдут на нарушение закона ради того, чтобы правосудие в их понимании свершилось.
Плохо, что мной такой вот тип занялся. Очень плохо.
– Да, я и есть Александр Баширов, – сказал я, – только без шуток. В Солсбери я никогда не был, и фамилия у меня на одну букву отличается.
– А я вас искал. Вам не передали?
Я пожал плечами.
– На работе.
– Я несколько дней не был на работе.
– Почему?
Я снова пожал плечами:
– Устал, взял отпуск. Я работаю на себя, имею право.
– И что вы делали в отпуске?
– А вы не догадались? Отдыхал.
– С той женщиной.
– Значит, догадались.
– Вы христианин?
– Альхамдулиллах, я мусульманин.
Комиссар полиции недоверчиво смотрел на меня.
– Скажите девятую суру.
Нашел чем удивить. Я ведь и в самом деле мусульманин, с детства повторял ибадаты отца и деда. Что не помешало мне служить России, как служили дед и прадед. Прадед участвовал в ВОВ, брал Вену.
– Аллах и Его посланник отрекаются от тех язычников, с кем вы заключили союз.
О язычники! Странствуйте же по земле четыре месяца и знайте, что вы не ослабите тем самым Аллаха. Он опозорит безбожников и многобожников.
И объявит Аллах и Его посланник людям в день великого паломничества о том, что Он отрекается от многобожников, а также и Его посланник. Если вы покаетесь, то это – наилучшее для вас. Если же отвратитесь, то знайте, что вы не ослабите Его. О мусульмане! Обрадуйте же тех, которые не уверовали, мучительным наказанием.
Не трогайте только тех из многобожников, с которыми вы заключили союз, если они ни в чем пред вами его не нарушили и никому не помогали против вас. Доведите же до конца договор с ними, ибо Аллах любит богобоязненных.
А когда закончатся запретные месяцы, то убивайте многобожников и безбожников там, где их найдете, захватывайте их, осаждайте и ведите против них разведывательные маневры. А если покаются они, начнут совершать молитву и выплачивать закят, то оставьте их. Ведь Аллах – Всепрощающий, Всемилостивый.
– Достаточно…
Комиссар достал сигарету, но не закурил, просто сунул в рот.
– Где вы учили шариат? Вы читаете на арабском, не на нашем языке.
– В Казани. Там учат на арабском.
– Вы живете в Казани?
– Я там родился и вырос. Последние несколько лет я живу здесь. У меня гражданство. Право работы.
– Почему вы приехали в Стамбул?
– Чтобы делать бизнес.
– В Казани нельзя делать бизнес?
– Можно, но не так успешно. В Казани нет и двух миллионов жителей, а здесь – четырнадцать.
Комиссар сидел на столе, заставляя меня смотреть снизу вверх и пытаясь своей позой создать атмосферу психологического превосходства. Ну-ну… бача, там, где ты этому учился, там я преподавал.
– Вы уверены, что не было других причин переехать сюда?
– Каких, например?
– Например, желания скрыться от полиции. Мы сделали запрос.
Я в третий раз пожал плечами.
– Я ничего криминального не делал. Преступники те люди, что ворвались ко мне.
– И у вас под рукой оказался пистолет.
– Да. Законный, приобретенный легально.
– Сидите здесь.
Комиссар вышел из допросной, похожей на любую другую допросную в мире. Там его ждал инспектор Гюль с бумагами.
– Что накопал?
– Этот Баширов на самом деле легально здесь, получил гражданство. В качестве основания указал – желает изучать язык и не желает жить в куфарском государстве. Открыл здесь бизнес, как положено, нанял пять местных, деньги у него есть. Криминального рекорда нет, он ни по одному делу не проходил. Пистолет тоже легально купил сразу, как получил гражданство. По пистолету экспертизы пока нет, но ни по каким свежим делам он не проходит.
– Женщина?
– Марина Линько, гражданка Украины, здесь по годовой туристической визе, один раз продлевала. Права на работу у нее нет. Скорее всего, в клубе танцует и на панели подрабатывает. Обычная украинская проститутка.
– На вид на жительство подавала?
– Нет. Думаю, понимает, что ей не светит.
Комиссар закусил губу… все сходилось пока. Устроил себе отпуск с симпатичной и пока свежей проституткой за недорого. Вломились в квартиру, он открыл огонь. Имел право… у тех двоих ружье, автомат, три пистолета, холодное. Только не вяжутся три трупа – с виду обычный гражданский, а троих наглухо положил.
– У тех троих в морге пальцы откатали?
– Откатали. Это Ибрагим Ахмеди.
Инспектор присвистнул:
– Точно?
– Точнее некуда. Те двое – на них ничего нет, отпечатков в картотеке нет, скорее всего, из беженцев, нелегально тут.
А вот Ибрагим Ахмеди… это та еще птица. Из дурного района, пошел в армию, выгнали – ударил офицера. Собрал банду, якшался с националистами, занимался рэкетом. Прихватить его по-серьезному не удавалось, хитрый гад, с военным опытом. Последнее, что про него слышал комиссар, – Ахмеди, как и многие другие, вербанулся в Сирию, там можно грабить и убивать безнаказанно. Сейчас в сирийской пограничной зоне, незаконно оккупированной турецкой армией, полно таких, навербованных для боев с курдами. Но тут одни стоят других… и одному Аллаху известно, что произойдет, когда подпишут мирное урегулирование и все эти отморозки начнут возвращаться в города – уже со стволами и с боевым опытом. Наверное, Султан хотел, чтобы эти уголовники и курды, давние враги турецкой государственности, поубивали друг друга, но это еще как пойдет…
Интересно, почему Ахмеди возвратился в город? Там полно заработков – от нефти до мародерки. Что ему тут понадобилось?
– По русскому данные из полиции России пришли?
– Пока нет.
– Езжай в больницу, прижми эту Наташу. Пусть расскажет, как было на самом деле. Пригрози из страны выкинуть.
– Может, мне и в самом деле в эмиграцию позвонить?
– Не надо!
…
– Она еще пригодиться может против этого русского. Скажи в больнице, чтобы приглядывали за ней.
– Хорошо, эфенди комиссар.
Комиссар вернулся. Я пока не знаю, что он будет делать, и не могу даже предположить. Правовая система Турции списана с европейских: Гражданский кодекс – это переведенные швейцарский Гражданский и Обязательственный кодекс от 1911 года (с дополнениями, конечно), а Уголовный кодекс списан с французского. Но закон одно – а по факту совсем другое, и Европы тут – совсем немного…
– Какие отношения связывали вас и комиссара Османа Джаддида?
Решил в лоб, значит.
– Он был хорошим покупателем, даже очень хорошим. Очень уважаемый человек и покупал много. Его смерть – большая утрата.
– А вы никогда не спрашивали его, откуда у комиссара полиции такие деньги?
– Никогда. А разве должен был?
– Нет, не должны.
…
– Я подозреваю вас в связях с российской организованной преступностью.
Я пожал плечами.
– Я веду законопослушный образ жизни, у вас нет оснований меня в этом подозревать.
– И у меня есть основания подозревать вас в причастности к коррупции. На этих основаниях я вас задерживаю…
Вечером комиссару позвонил отец, попросил срочно приехать. Назим понимал, о чем пойдет разговор, и не хотел его, но и отказать отцу не мог. Для турка семья – святое.
Он думал, что дома будет Мустафа – он не хотел его видеть и вряд ли бы вынес разговор с ним, но Мустафы не было. Был его отец, уже постаревший, не похожий на того здоровяка, который возил их на Мраморное море, – но все же его отец. Была его мать. Она поставила на стол его любимое кушанье – фаршированные баклажаны и вышла. Женщина не должна вмешиваться в разговор мужчин.
В полном молчании они начали есть баклажаны, и в какой-то момент Назиму показалось, что в доме тоненько звенит комар. Хотя этого не могло быть.
– Ты поссорился с Мустафой, – прервал звон отец.
– Да.
– Но он твой брат.
– Да, он мой брат.
Комар продолжал звенеть.
– Ты не скажешь, что послужило причиной вашей ссоры?
– Спроси у него.
– Мустафа ничего не сказал.
– Значит, и я не буду.
Отец тяжело вздохнул и отложил вилку и нож. Аккуратно положил их по краям тарелки.
– Назим, послушай меня…
…
– Вам, вашему поколению жизнь кажется простой. В то время как она совсем не такова. И нашему поколению это известно лучше. Как ты думаешь, почему ты все еще комиссар?
– Я уже комиссар, отец. Это высокая должность.
– Да, но ты не замечал, что на тебя косятся, тебя избегают. Почему, как ты думаешь?
…
– Когда ты решил стать полицейским, я помог тебе, хотя мы с матерью не этого для тебя хотели…
– Отец…
– Не перебивай, дослушай до конца. Я обрадовался, когда ты поехал в Германию на стажировку. Но я так же обрадовался, когда Мустафа сказал мне, что он истинный мусульманин и имеет связи с очень большими людьми наверху. Он сказал, что может помочь и тебе, если ты этого захочешь. Если ты захочешь быть не просто комиссаром.
– Мне не нужна его помощь.
– Нужна. Ты и сам не понимаешь, как нужна. Когда я начинал в этом городе, я был совсем один. Кто я был такой? За мной не было влиятельных родственников, которые тебя не оставят в беде. У меня не было братьев. У меня никого не было. И я каждый день должен был делать выбор. Тебя пригласили на день рождения – а стоит ли принимать приглашение? Может, этот человек враг и, приняв приглашение, ты и сам попадешь под подозрение? А твой начальник? Может, он тайный коммунист или исламист и его распоряжения преступны. Но ты об этом не знаешь и не узнаешь, пока тебе об этом не скажет следователь.
…
– А вот у тебя есть брат. Родная кровь. Человек, который может тебе помочь. Почему ты не хочешь помириться с ним? Почему ты не хочешь принять его помощь? Если к власти придут сторонники европейского курса, ты поможешь ему. И он с благодарностью примет твою помощь. Почему вы ссоритесь?
Назим смотрел на отца и думал. Его отец был типичным турком, чье взросление пришлось на период диктатуры генерала Кенана Эврена. Восьмидесятые в Турции – это было время, когда надо было держать ухо востро, а язык за зубами. Это было время, когда надо было очень точно выдерживать дозировку. Надо было быть мусульманином, но не слишком. Если ты будешь ходить в мечеть слишком часто, заподозрят, что ты относишься к одной из радикальных мусульманских организаций, и тогда тебя схватит секретная полиция. Но если ты совсем не будешь ходить в мечеть, то кто-то может настучать на тебя, что ты коммунист. И тогда тебя тоже схватит секретная полиция. А стучали многие, потому что даже сейчас с работой плохо, а тогда и подавно было плохо.
Так, в страхе они учились верить. Верить, но не слишком…
И вот сейчас отец учит его быть таким же, как и он. Жить так же, как и он.
Бояться так же, как и он.
Он вдруг понял, почему ему так тягостен этот разговор. Потому что он не уважает своего отца. И раньше не особо уважал. А этот разговор лишил его последних остатков уважения.
Назим отодвинул тарелку и встал.
– Извини, отец. Но лучше мне уйти. Я полицейский и не могу говорить об этом. И Мустафе, чтоб ты знал, – помочь не смогу.
Бросив машину на одной из улиц, комиссар пошел на берег Босфора. Ему надо было подумать.
Ноги сами несли его к тому месту, где он был в последний раз с Али. Где он выпустил его руку и Али пропал навсегда…
Он часто спрашивал – Али, а как бы ты поступил? И не слышал ответа.
Стемнело. По берегам Босфора вспыхнули миллионы огней, красиво отражаясь в маслянистой воде пролива. Речные пароходики встали на прикол, потому что ночью они не ходят, ночью пролив открывают для больших судов. По обе стороны пролива – и на азиатском, и на европейском берегу – задорно веселилась молодежь, гуляли туристы, играла музыка. Чайки, успокоившись и наболтавшись за день, искали на крышах место для ночлега.
Вот и мост.
Вот я и здесь, Али.
Что скажешь?
Как мне жить? Как говорит отец – или?
Он уже плохо помнил Али. Но помнил, что тот никогда не оставался в стороне от драки, если дрались его друзья.
А он?
Это все… плохо. Очень плохо.
Так нельзя жить.
Но так живут.
Так живет его многострадальный народ. Есть и те, кто живет иначе. Но их мало.
Они такие несгибаемые перед врагами, потому что перед своими готовы согнуться…
– Комиссар…
Хикмет резко обернулся.
– Как вы сюда попали?
В сущности, если бы этот комиссар не был против меня, он бы мне даже нравился. Каждый должен делать свою работу с душой. Но…
Наверное, мне не надо было подходить. Но я подошел. Просто потому что увидел.
– Меня отпустили.
– Отпустили?
– Да, именно. Пришел адвокат, и меня отпустили.
– Какой адвокат?
– Арслан Бекбулла.
Комиссар криво усмехнулся, рука его вернулась на свое место. До того она была рядом с пистолетом.
– Конечно же. Дорого стоят его услуги.
– Немало, – согласился я, – можно подойти?
– Вы теперь свободный человек.
– Да, точно. Но я бы не хотел вам мешать.
Я подошел ближе, оперся на перила моста.
– Один из самых красивых видов Стамбула, что днем, что ночью, – сказал я.
– Зачем вы меня искали?
– Я вас не искал. Просто я люблю приходить на это место. У меня есть друг… точнее, был друг. Он очень любил ловить здесь рыбу. Здесь мы и встречались.
– И что с ним случилось?
– Он уехал.
– То есть мы с вами встретились здесь совершенно случайно?
– Именно. Но если хотите, я уйду.
– Да нет, оставайтесь. – Комиссар тоже повернулся к воде. Азиатский берег светился мириадами огней.
– Скажите, – вдруг сказал комиссар, – у вас есть отец?
– Был. Он умер.
– Сочувствую…
– Это было давно.
– А мать?
– Она жива. Осталась в России…
Комиссар замялся.
– Можно, я задам вам один личный вопрос?
– Задайте.
– Если бы кто-то из близких вам людей… родственников… скажем, совершил бы что-то плохое… вы бы ему помогли? Или отказали бы?
Я усмехнулся.
– Вопрос не такой простой.
– И все же?
– Знаете, в России в свое время миллионы людей вынуждены были решать такой же вопрос. Что важнее – родство или истина? Это было сто… уже сто с лишним лет назад. То, что получилось в итоге, называется гражданская война.
…
– Но Россия все-таки осталась европейской страной. Именно потому, что тогда большинство выбрало не родство, а истину. Мне кажется, здесь такой же выбор. Если ты европеец, ты выбираешь истину. Если ты азиат, ты выбираешь родство. Вопрос в том, кто ты. Вряд ли на этот вопрос так просто ответить.
Комиссар помолчал, потом кивнул головой, смотря на переливающуюся цветными огнями воду.
– Спасибо…
