Глава шестая,
в ходе которой события принимают все более опасный и непредсказуемый оборот
Перед сном пассажиры «Оушн Глори» собрались на верхней палубе, чтобы, как они говорили, подышать свежим воздухом и полюбоваться ночным небом с его великолепными россыпями звезд и туманностей. На самом деле, как подозревал Быков, никому не хотелось ложиться спать и пережить новые кошмары. За ужином все договорились наблюдать за соседями и оберегать их, но что, если помутнение рассудка произойдет одновременно, как это случилось у Дины Салливан и Морин Остин?
Кто-то даже предложил всем разойтись по отдельным каютам, чтобы спать поодиночке, но спальных мест на яхте было ограниченное количество.
— Можно лечь прямо на палубе, — пробормотал Джо Хилл, стоящий у поручней между Мартой и Быковым. — Взять подушку, плед.
Он был не вполне трезв, однако идея показалась Быкову привлекательной. Пока Марта не возразила:
— Одному спать опасно, тем более наверху. Я вчера чуть не выбросилась за борт. Если бы не Дима…
Джо Хилл постоял с ними еще немного. Выразил надежду, что сегодня все обойдется, и поплелся в бар.
— Я так не думаю, — сказала Марта нервно.
— Ты о чем? — спросил Быков.
— Что ночь будет спокойной. Давай попробуем совсем не спать.
— Давай. Только насколько нас хватит?
Марта лукаво посмотрела на него:
— Смотря чем заниматься.
Быков растянул губы в улыбке, хотя на самом деле ему вовсе не улыбалось провести ночь в эротических забавах. Американка все сильнее тяготила его. Совершенство ее фигуры нисколько не соответствовало ни ее интеллектуальному уровню, ни внутреннему содержанию.
Быков не стал делиться с подругой своими соображениями.
— Кажется, что мы стоим на месте, — сказал он, игнорируя ее последнюю реплику. — Это не так. Гольфстрим — очень быстрое течение. Местами до шести с половиной миль в час.
— А корабли с какой скоростью плывут? — поинтересовалась Марта.
— Десять-двадцать.
— Зачем тогда вообще двигатели? — удивилась Марта. — Можно просто пристроиться к течению и плыть вместе с ним.
— Другого такого течения, как Гольфстрим, нет, — разочаровал ее Быков. — И потом он пролегает по определенному маршруту. А что прикажешь делать тем, кому нужно в другую сторону или в другое место?
— Где он начинается? — спросила Марта, глядя в черную воду, где перемешались отражения звезд и праздничных гирлянд, развешенных на яхте.
— Гольфстрим выходит из Мексиканского залива, проносится мимо берегов Флориды, минует Северную Атлантику и достигает берегов Западной Европы.
— Неужели?
— В Британском Брайтоне растут пальмы, — напомнил Быков. — Благодаря Гольфстриму, между прочим. Миллиарды калорий тепла. — Он тоже посмотрел вниз. — Могу спорить, что температура воды на поверхности не ниже двадцати пяти.
— Что? — воскликнула Марта. — Это же очень холодно! Почему вода не замерзает?
— Я говорю о градусах Цельсия. По шкале Фаренгейта это… м-м, около восьмидесяти.
— А-а-а! Другое дело.
Видя заинтересованное выражение лица Марты, Быков стал объяснять, что в Атлантике Гольфстрим распадается на два рукава — один устремляется на север, вокруг Англии, навстречу холодному Лабрадорскому течению, тогда как второй, оттолкнувшись от побережья Франции, поворачивает на юг, к экватору, чтобы пересечь Атлантический океан в обратном направлении и вернуться на круги своя.
— Начинается новый цикл, — сказал он. — Все, как в природе. Или как все в природе. Знать бы, кто запустил этот механизм. Планеты, звезды, реки, течения, наше кровообращение… Везде тончайший расчет. Например, Гольфстрим движется с юга на север благодаря разнице в солености и температуре Северной Атлантики и Южной. Небольшое изменение в климате и химическом составе, и все, прощай течение. Но этого не происходит. Как будто естественный мотор работает, вращая ленту Гольфстрима. Конвейер. — Подумав, Быков кивнул. — Да, именно глобальный конвейер, разносящий тепло по всей планете. И если он даст сбой, если остановится, нашей планете конец. Нет, Земля, конечно, уцелеет, но половина человечества попросту не выживет, а остальным придется не о комфорте думать, а за выживание бороться. В первую очередь, вам, американцам.
— Почему это все так не любят американцев, хотела бы я знать? — прищурилась Марта. — Завидуете нам?
— С чего ты взяла? — опешил Быков.
— Сам сказал, что если Гольфстрим остановится, то Соединенным Штатам конец.
— Но это действительно так.
— И улыбнулся при этом, — не унималась Марта. — Гаденькой такой улыбочкой.
Она так и высказалась: «So nasty little grin».
— Неправда, — покачал головой Быков. — Я не улыбался. Почему я должен радоваться возможной беде?
— Потому что все заискивают перед Америкой, а на самом деле желают ей зла.
— Вздор!
— Почему ты кричишь? — процедила Марта. — Нервничаешь? Не нравится, когда правду в глаза говорят?
Эта неожиданная ссора на ровном месте наполнила Быкова чувством безысходности. Ты стоишь с женщиной под самыми яркими звездами мира, любуешься ночным океаном и делишься с ней какими-то познаниями, рассчитывая, что ей интересно. А она все время думает о чем-то своем и воспринимает твои слова искаженно. Шиворот-навыворот.
— В каком ты измерении, Марта? — спросил Быков.
— Что? Что это значит?
— Хорошо, задам вопрос иначе. У нас это прозвучало бы так: «Какая собака тебя укусила?» Что с тобой? Ты сама не своя, я же вижу. Нервничаешь, злишься, цепляешься к словам. Что происходит?
На протяжении нескольких долгих секунд казалось, что Марта Келли проигнорирует вопрос, но неожиданно она посмотрела на Быкова совсем другими глазами и прошептала:
— Я боюсь.
— Что? — Он решил, что ослышался.
— Я боюсь, — повторила американка чуть громче. Я жалею, что согласилась на эту авантюру. Мы находимся в страшном месте, Дима. Если тот кошмар повторится, я просто не переживу. У меня сердце не выдержит.
— Успокойся. — Он потянулся к ней, чтобы обнять. — Я с тобой, не бойся…
Она раздраженно отстранилась.
— Чем ты можешь мне помочь, Дима? — Отойдя на несколько шагов, она обернулась. — Я буду на нижней палубе. Там у нас состоится женская вечеринка. Попробуем не спать до рассвета.
«Можно подумать, на рассвете новое помешательство нам не грозит, — подумал Быков, оставшись один. — Хотя постой… Интересно получается. А ведь действительно днем ничего страшного не происходило. Если во всем повинно воздействие треугольника, то почему оно проявляется только ночью? Потому что в темноте человеческая психика работает как-то по-другому? В этом что-то есть. Люди боятся темноты, значит, заранее готовы пугаться. Или наоборот? Их страх привлекает всяких химер? Как бы то ни было, но кошмары возможны только ночью. Лишь употребление наркотических средств стирает границу между ночью и днем. Выходит, галлюциногены здесь ни при чем. Черт! Что же это было?»
Сколь напряженно ни рассуждал об этом Быков, очень скоро его мысли начали рассеиваться и перескакивать с одного на другое, с пятого на десятое, как говорится. Обычный человек не в состоянии думать о чем-либо постоянно и сосредоточенно. Кто не верит, может положить перед собой часы и проверить, как долго он способен помнить, например, о том, как его зовут или что за эксперимент он проводит. А еще можно считать шаги при ходьбе. Редко кто не собьется на первой же тысяче, обнаружив, что незаметно начал вспоминать сегодняшние дела или какую-нибудь ссору.
То же самое произошло с Быковым. Начав обдумывать положение экспедиции, он не отдавал себе отчета в том, что давно уже вертит головой и глядит на небосвод, такой странный и непривычный из-за отсутствия на нем Полярной звезды и Большой медведицы. Обнаружив далекие звездочки у самого горизонта, он принялся вглядываться в них. Крохотные огоньки мигали, по-видимому, то и дело скрываемые океанскими волнами. Это были какие-то корабли, пересекающие Бермудский треугольник. И сколько еще таких? Не далее как сегодня днем «Оушн Глори» прошла в двух морских милях от небольшого рыболовецкого суденышка, забравшегося в эти края в поисках богатого улова. Команду не пугала ни удаленность от суши, ни мрачная атмосфера этих краев. И что? Моряков поглотила пучина? Над ними разверзлось небо, их поразила молния, атаковала летающая тарелка? Вряд ли. По всей видимости они теперь преспокойно спят после тяжелого трудового дня. И не думают про треугольник и жуткие мифы, с ним связанные. Не в этом ли подсказка? Если заранее не бояться, то подсознание не нарисует никаких пугающих картин, в которые поверит заранее подготовленный мозг…
Быков машинально кивнул в знак одобрения собственным мыслям.
Перед ним раскинулось безбрежное черное пространство, свидетельствующее о том, что жизнь выходит далеко за рамки нашего понимания и воображения. Взять хотя бы океан, который не просто казался живым — он таковым был. Не зря же во все века художники одушевляли и море, и небо, и всю природу, которая то блаженно отдыхает, то гневно бушует, то грустит, то радуется.
Тревоги и страхи отступали при взгляде на могучую океанскую стихию, которая поражала своими размерами. Никогда еще Быков так остро не ощущал свое ничтожество. Бездонный, непостижимый океан раскинул пред ним свои необозримые просторы, в сравнении с которыми человек был всего-навсего маленькой мошкой со своими мизерными переживаниями.
Монотонный плеск волн о борта яхты действовал на Быкова усыпляюще, и, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, он принялся прохаживаться по опустевшей палубе. Прошел час, другой, время перевалило за полночь. Стало свежо. Не пора ли на боковую? Может быть, сегодня удастся поспать без всяких приключений?
Быков включил мобильник, чтобы в очередной раз посмотреть, который час. Экран мигнул и снова почернел. Разрядился? Не может быть. Вечером Быков снял телефон с подзарядки. Он сделал еще несколько попыток, но с тем же результатом… вернее без должного результата.
Быков повернулся в сторону человеческой фигуры, спустившейся с так называемого капитанского мостика, который на самом деле представлял собой застекленную кабину, возвышающуюся над палубой. Ярко освещенная, она была теперь пуста.
— Доброй ночи, — окликнул Быков моряка. — Подскажите, пожалуйста, который час?
Мужчина, услышав голос, остановился, как бы силясь понять, что от него требуется. Это было более чем странно, учитывая безукоризненное владение Быкова английским языком.
— Который час? — повторил он.
Мужчина продолжал стоять там, где его застиг вопрос. Несмотря на прекрасную погоду, он был одет в драйсьют — непромокаемый и непродуваемый комбинезон ярко-оранжевого цвета. Похожий на апельсин, он еще и капюшон нахлобучил на голову, что делало его наряд еще более нелепым. По угадывающимся очертаниям лица и фигуре Быков определил, что видит перед собой не капитана, а помощника, несущего вахту.
— Мистер Галлахер? — спросил он. — С вами все окей?
Вместо ответа помощник капитана включил фонарь и поводил перед собой красным лучом.
— Красный фильтр, — хрипло произнес он. — В таком освещении их видно лучше всего.
Быкову показалось, что его с головы до ног обдали ледяной водой.
— Кого? — спросил он, и услышал, что собственный голос тоже звучит простуженно.
— Их, — сказал Галлахер. — Ты разве не видишь?
Все еще ощущая озноб всей кожей, Быков быстро посмотрел по сторонам. Палуба была пуста. Если, конечно, не считать их двоих.
— Вы уверены, что вам не нужно вернуться к штурвалу, мистер Галлахер? — спросил он. — Я понимаю, что мы дрейфуем, но впереди может возникнуть какое-то препятствие.
Галлахер направил на него свой фонарь, почти исчезнув в алом сиянии.
— Неразумно одеваться подобным образом, — сказал он. — Один укус, и ты труп. Вся команда мертва. Уцелел только я. — Галлахер пошуршал своим комбинезоном. — Благодаря этому наряду.
«Кто из нас сошел с ума? — подумал Быков. — Я или он? Надеюсь, что он».
— Повторяется вчерашнее, — произнес он успокаивающим тоном. — Вчера всем мерещилась всякая чертовщина. Вам просто необходимо успокоиться, мистер Галлахер. Выключите фонарь, пожалуйста, чтобы не слепить меня. Здесь достаточно светло.
— Нет! — вскричал безумец, отпрыгнув. — Ты хочешь, чтобы они подкрались ко мне незаметно, да? Ты с ними заодно, Дима? Может быть, ты и развел их на корабле?
— Кого? — тупо спросил Быков.
— Скорпионов! Вот же они! Там! — Галлахер качнул лучом фонаря. — И там! Господи, их становится все больше. Миллионы чертовых скорпионов…
Пронзительно взвизгнув, Галлахер принялся подпрыгивать и топать, сражаясь с воображаемыми полчищами скорпионов, которых, естественно, на палубе не было. Фонарь выпал и покатился, беспорядочно освещая происходящее и усиливая сюрреализм происходящего. В красном мелькании Быков увидел, ка Галлахер повалился на палубу, отчаянно вопя и отряхиваясь. Это было уж чересчур.
Быков сорвался с места, пробежал несколько метров и с разбега навалился на беснующегося моряка, прижимая его всем немалым весом своего тела.
— Отпусти! Убирайся! Ты с ними!
Слюни летели изо рта Галлахера, пока он кричал, но продолжалось это недолго. Понимая, что беснующегося мужчину ему не удержать, Быков от души заехал ему в челюсть слева, а потом дал добавки тыльной стороной ладони. Боль удесятерила силы безумца. Вырвавшись, он резво вскочил на ноги и бросился к поручням.
Быков не ожидал такой прыти ни от помощника капитана, ни от самого себя. То ли бегом, то ли на четвереньках, он умудрился догнать беглеца и перехватить его в тот момент, когда одна нога уже болталась за бортом. Они снова упали и покатились по палубе. На этот раз Быков не церемонился совершенно. Он лупил Галлахера до тех пор, пока тот не прекратил сопротивление, весь обмякнув и тяжело дыша.
— В чем… дело? — спросил он срывающимся голосом.
Глаза его были полны недоумения и боли, но в общем-то прояснились и больше не полыхали безумными огоньками.
«Боль, — отметил про себя Быков. — Да, именно боль помогает прогнать наваждение. Нужно щипать себя, бить или колоть чем-нибудь. Или прижигать зажигалкой, если таковую удастся раздобыть».
— Отпусти меня, в конце концов, — потребовал Галлахер. — Какого дьявола?
— Все? — спросил Быков. — Нет больше скорпионов?
— Каких скор… О, проклятье! Вспомнил. — Помощник капитана витиевато выругался. — Значит, опять?
— Опять. Вставай… — Быков решил, что после того, как он набил Галлахеру морду, совсем не обязательно продолжать называть того «мистером». — Возвращайся на вахту. А я пройдусь по кораблю. Может, кто-то еще удирает от скорпионов.
— Моя челюсть, — невнятно пробормотал Галлахер и подвигал подбородком, обхватив его пальцами.
— Ты за борт собирался сигануть, — напомнил Быков.
— Я понимаю. Спасибо. Как думаешь, что это было?
— Разберемся, надеюсь. А сейчас полезай наверх.
— Конечно, конечно.
Отпустив окончательно оклемавшегося Галлахера, Быков принялся поочередно обходить все палубы и галереи, прислушиваясь, не зовет ли кто-нибудь на помощь, подвергшись нападению скорпионов, каракатиц, медуз или диких пчел.
Самый настоящий бред. Откуда пчелам взяться на корабле посреди океана? Вот осьминоги — другое дело. Им ничего не стоит забраться ночью на борт яхты и притаиться где-нибудь в укромном уголке, поджидая там жертву.
Стоп! Быков замер. Его быстрый взгляд успел заметить щупальце, втянувшееся в дверной проем при его появлении. Оно было покрыто светлыми присосками, алчно сокращающимися в предвкушении поживы. Сейчас осьминог прятался в ответвлении коридора. Тупая примитивная тварь, что бы там ни говорили о высоком интеллекте этих головоногих моллюсков. В его безмозглую башку не пришла мысль о том, что на полу остались красноречивые следы.
Предупрежден, значит, вооружен…
Нет, пока не вооружен, но за этим дело не станет. Быков попятился, вышел на палубу и вернулся с бильярдным кием, длинным, прочным и заостренным, как копье. Сейчас он неожиданно запрыгнет в закуток и проткнет чудище насквозь, выпустит из него холодную чернильную кровь.
— Остановись, — молвил осьминог человеческим голосом. — Опомнись, ладно? Посмотри на меня? Видишь меня?
— Я тебя убью, — произнес Быков, цедя слова.
Он собирался занести оружие, когда ощутил обжигающую боль сначала одной половиной лица, потом другой. Даже голова пошла кругом. Часто мигая, Быков увидел перед собой Роя Макфэлла.
— Пришлось отвесить тебе пару пощечин, — пояснил газетчик, ничуть не смущаясь от сделанного. — Ты был готов броситься на меня, Дима.
— На осьминога…
— Что?
Быков объяснил, что имеет в виду и вкратце рассказал о своей стычке с помощником капитана.
— Меня тоже чуть не накрыло, — признался Макфэлл, почесывая затылок. — Я убегал, когда налетел на опору. Вот. — Он показал бровь, заклеенную полоской пластыря. — И, знаешь, отпустило.
— Боль, — кивнул Быков. — Я уже догадался. Одна проблема, Рой.
— Какая, Дима?
— Во время бреда забываешь об этом. Я собирался сделать себе больно, но при виде осьминога отключился.
— Или включился, смотря как посмотреть.
Мужчины немного посмеялись — совсем не весело, а скорее лишь имитируя веселье, чтобы подбодрить друг друга.
А потом стало не до шуток совсем. До рассвета Быков, Макфэлл, а потом и другие присоединившиеся к ним мужчины обходили яхту, приводя в чувства тех, кого охватил приступ безумия.
Первый пострадавший был обнаружен в бассейне с выпущенной водой. Это был матрос с разбитым в кровь лицом. Придя в себя, он твердо заявил, что больше не поплывет в эти места ни за какие деньги. Только через мой труп, уточнил он. На вопрос, что его так напугало, он отвечать отказался. Дважды повторил лишь одно: нужно поскорее убираться отсюда.
Как выяснилось за завтраком, этого же мнения придерживалась добрая половина экспедиции.
— Пора звонить в береговую охрану или куда там еще, — мрачно констатировал Джо Хилл, волосы которого были уже не иссиня-черными, а серыми, поблекшими и утратившими блеск. — Я бы уже сделал это, но у меня не работает телефон.
— А я свой в море уронила, — пожаловалась Энджи. — Когда на меня матрос напал.
— У меня тоже проблемы с телефоном, — сказал Алан Фриман.
Под его красивыми серыми глазами набрякли темные мешки, похожие на синяки.
— И у меня, — подала голос Пруденс, на целую голову возвышающаяся над Астрид и Лиззи, между которыми сидела.
— Мой ноутбук вышел из строя, — сказал Стрейнджлав. — Еще вчера вечером. Хотел записать кое-что, но…
Он развел руками.
Через минуту выяснилось, что электронные приборы не работают ни у кого. Подзарядка ничего не дает.
— То же самое у команды, — проскрипела Дина Салливан. — Готова поспорить.
Пари не состоялось. В столовую вошел стюард, и Морин Остин поспешила задать ему вопрос, волнующий всех.
— Вы совершенно правы, мадам, — был ответ. — Мобильная связь отсутствует. Интернет тоже. Судно осталось без связи.
— Почему? — посыпались вопросы. — Как долго это продлится? Работает ли навигация «Глори»?
— Спросите об этом у капитана, господа, — предложил стюард и поспешил ретироваться с подносом грязной посуды.
Делегация, направленная к капитану, вернулась ни с чем. Он тоже не понимал, что происходит, и не имел представления, восстановится ли связь и когда это произойдет.
— Таким образом, мы полностью отрезаны от внешнего мира, — подытожил Николас. — Возможно, тому виной мое богатое писательское воображение, но я подозреваю диверсию. Мне кажется, что отключение связи и приборов произошло умышленно.
— Но каким образом? — спросил Быков. — Ума не приложу, как можно было проделать такое. Я только что проверил свои фотокамеры и гаджеты. Вся электроника умерла, вплоть до экспонометра. В порядке только пленочный фотоаппарат.
— Подобные симптомы свидетельствуют о магнитной аномалии, — взял слово Рой, ласково оглаживая свою заметно отросшую бороду. — Такое случается с альпинистами в горах и с мореплавателями…
— В Бермудском треугольнике, — вставила Марта Келли.
— Как правило, да, — согласился Рой. — Еще когда интернет работал, я прочел статью про здешнее дно. Оказывается, тут периодически расходятся тектонические плиты…
— Что это такое? — тревожно спросила Дина Салливан.
— Я не геолог, поэтому представляю их так же смутно, как и вы. Но дело не в самих плитах. Дело в том, что при их сдвиге возникают неустойчивые электрические поля и магнитные возмущения… — Словно защищаясь от возможных вопросов, Рой выставил перед собой обе пятерни. — Черт возьми, я просто запомнил пару терминов, вот и все. Не требуйте от меня слишком многого, друзья. Я лишь хочу сказать, что поломка приборов и отсутствие связи здесь — обычное явление.
— Но если электромагнитные волны столь сильны, то они не могут не воздействовать на человеческую психику, — заключил Алан.
— Отсюда и все наши кошмары, — понимающе кивнула Морин Остин. — Вот что, друзья, похоже, мы недооценили опасность. Нужно прекращать эксперимент, пока не случилась беда.
— Я сыта по горло всеми этими галлюцинациями, поддержала ее Марта. — К счастью, когда связь еще только начинала барахлить, я сумела связаться с… — Она замялась, бросив быстрый взгляд на Быкова. — Связаться с одним знакомым. Он полковник ВВС. Его самолеты дежурят на авианосце неподалеку… Не спрашивайте подробности, я подозреваю, что это военная тайна.
«Не такая уж тайна, — подумал Быков. — Он твой любовник, этот полковник. И сейчас все глядят на меня как на рогоносца, потому что считают твоим женихом. Дурацкая ситуация».
— За нами вышлют авианосец? — с надеждой спросила миссис Салливан.
— Нет, и «Харриеры» тоже не прилетят, — заверила ее Марта. — Но зато прилетит Майкл… Я хотела сказать, полковник. — Она снова взглянула на Быкова, чем-то напоминая при этом нашкодившую кошку, холеную, породистую, но с натурой, оставляющей желать лучшего. — Да, полковник. Он обещал лично прилететь на вертолете, чтобы забрать меня отсюда…
— Ты тоже отбываешь, Дима? — поинтересовался Рой, щуря свои ковбойские глаза.
Все взгляды скрестились на порозовевшем Быкове.
— Нет, — лаконично ответил он.
Не объяснять же собравшимся, что для него это такая же новость, как и для остальных.
— Военные вертолеты не бывают маленькими, — продолжала Марта, спеша опустить щекотливые подробности. — Так что, полагаю, яхту смогут покинуть все желающие.
В кают-компании поднялся шум, а Быков, чтобы не встречаться глазами с поглядывающей на него Лиззи, вышел и остановился возле поручней. Синие облака на горизонте возвышались, как горная гряда с вертикальными пиками и пологими холмами. Вода там была темно-синей, почти фиолетовой, а чем ближе к яхте, тем светлее и голубее, пока опять не становилась темной, но уже не синей, а зеленой. Ни птиц, ни рыб видно не было, только вода, вода и снова вода. Снимать было абсолютно нечего.
«Какого черта я здесь делаю?» — спросил себя Быков.
Вместо ответа перед его внутренним взором предстал образ Лиззи Шеннон.
