4

Гхарр шел по следу, и, чем дальше он заходил вглубь Трефовых земель, чем дальше уходил от битвы, тем громче становилось чувство предельной близости к пониманию своего родителя.

— Семя где-то рядом, — шептал он, проносясь над землей. Его тонкий слух уловил пение натянутой тетивы. Гхарр знал о лучнике все и знал самое главное: Трефы, а именно Янтарные Скорпионы, сожгли родную деревню стрелка, повесили на столбах всех её жителей.

— Ты пацана застрелить решил? — спросил лучника голова разъезда. — Не жалко?

— Эти уроды не испытывают жалости, — ответил стрелок. — Они — нас, мы — их.

Стрела вспорола воздух, но не попала в цель. За ней последовали другие, и в итоге стальной наконечник напился кровью.

Сын Рогатого Пса знал, что происходит, видел все глазами сынов войны, но того ему было мало. Он хотел видеть все своими собственными глазами, с жадностью разглядывать того, кто составляет часть замысла его отца. Он метался над полем, пролеском, над ручьями, прудами и хатами. Видел, как один из Врановых разъездов сжигает заживо людей, спрятавшихся в храме. Село Ручейное стало очередным паленом в очаге войны, и Гхарр был доволен.

Сталь ударила о сталь. Хозяин дорог Войны замер и безошибочно определил то место, где происходила битва, то место, где семя войны обагрилось кровью.

Предрассветным туманом он полз вдоль земли, мимо воткнутых в землю стрел, к полыхающей кузнице, к разбросанным на земле доспехам. Гхарр оставался незамеченным, ибо во всем, что происходит, был он и все происходящее было им. Храпел конь в сбруе о черно-синих цветах. На залитой кровью траве лежал околевший щенок, и в нескольких шагах от щенка в неестественной и убогой позе валялся человек, нагрудная пластина которого была вмята в грудь. Убитый был совсем молод, и в широко распахнутых глазах покойника читалась обида. Гхарр прикоснулся к щеке поверженного кавалериста и прочитал его смерть. Лихая, пьянящая охота. Крики братьев по оружию.

— Этот увалень даже не пытается убежать! Хах! — Стук сердца, взмах верного клинка. — За Вранов! — прокричал ездок, но увалень увернулся от удара и… «Это что, молот?!» — мысль, венчавшая короткую жизнь, вызвала улыбку на лице змея.

Гхарр был доволен.

— Это молот, — прошептал сын Рогатого Пса. — Молот. Уж ты, парень, не сомневайся.

Гхарру понравилось, как искусно кузнец выбил всадника из седла. Кузнецом Гхарр был доволен.

Следы копыт уводили за ручей.

— Они остались вдевятером, но Семени среди них не было, — прошептал змей и проплыл над водой, над утопленным в ручье молотом, над телом Юалда, кровь которого окрашивала стремительный бег ручья алым. Кузнеца вначале топили, а потом, проломив ему голову его же молотом, Враны двинулись дальше.

Кровь еще раз обагрила Семя войны.

— Сражайся! — прорычал Гхарр, и только сейчас он понял, Семя войны — ребенок и не в состоянии себя защитить. Сын Рогатого Пса не вмешивался в битвы, но Семенем он рисковать не мог, как не мог явиться в мир людей в своем истинном обличье, ибо смерть помешала бы ему воплотить в жизнь замысел отца. — Я должен защитить Семя… — прошептал он и, оглядевшись по сторонам, ухмыльнулся.

С плеча пугала, что сторожило от пернатых огород Юалда, вспорхнула жирная ворона. Златоглазый решил пойти на хитрость. На свой страх и риск.