Глава двадцатая
ЗОЛОТОЙ ДИСК
Северный ветер утих, подул восточный, и еще труднее стало жить в лагере на открытом песчаном берегу.
Ветер нанес тучи мелких москитов. Днем палило солнце, вечером и ночью заедали москиты. Ничего не спасало от них: ни циновки, ни окуривание шалашей. Москиты забирались всюду и не давали спать.
Индейцы расположились вокруг лагеря целым поселком из наскоро сколоченных шалашей. Окрестные индейцы относились к пришельцам дружелюбно, но были настороже. Они ждали, что будут дальше делать белые люди.
Теухтлитл приказал индейцам носить пищу в лагерь. Приносили мало, свежей живности и бананов хватало только для капитанов; солдатам доставались маисовые лепешки, да и тех было не вдоволь.
В лагере не хватало свежей пресной воды. Вода из судовых запасов приходила к концу. Она была горька и пахла плесенью. В тяжкую майскую жару в тропиках на голом песке это было невыносимо. Солдаты не мылись помногу дней. От жары, от жажды, от затхлой воды в лагере начинались болезни.
Первым заболел Эредия, сосед Лопе по шалашу. У баска двое суток горела кожа в мучительном зуде; на третий день вспухли под мышками твердые желваки. У Габриэля Новы такие же твердые желваки набухли в паху и под коленками. Габриэль не мог ходить.
— Что за болезнь!.. Хуже оспы! — стонал Эредия.
Свалились и в других шалашах. Четверо из солдат умерли.
— Надо искать других мест, — уже говорили солдаты.
— Зачем сеньор Кортес так долго держит нас здесь, среди песков, без воды? Лучше вернуться домой, чем терпеть такие мучения.
— Мы не вернемся домой и не пойдем искать других мест на берегу, — заявил Кортес. — Мы дождемся ответа Монтесумы и двинемся маршем к нему, в страну Мехико. Для того я прибыл сюда, для того я снарядил армаду.
На девятый день показалась вдали длинная процессия. Это пришли посланцы Монтесумы с подарками и ответом.
Сто рабов-носильщиков, тяжело нагруженные, спустились с пригорка. Впереди шли двое рослых людей с темными надменными лицами, в нарядных, разубранных многоцветными перьями одеждах.
Послы поклонились Кортесу, но в палатку не вошли. Внимательно и спокойно они осмотрели палатку, пушки, шалаши, оружие, суда на море. Все это они видели уже на рисунках.
Удивились ацтеки только Марине из страны Табаско. Они слыхали ее историю. В детстве Малинчин продали в рабство свои же родные; она выросла в чужой стране. Отец Малинчин был когда-то вождем Пайналы.
Марина вышла из палатки в европейском платье, с веером в руках.
С удивлением смотрели ацтеки на ее наряд, на волосы, собранные в узел на затылке, на шелковый веер. Кортес научил Марину носить европейское платье, — так удобнее было для верховой езды.
Старший посол отозвал Марину.
— Во дворце ты имеешь право на скамью у ног повелителя, — сказал посол. — Зачем ты служишь белым пришельцам?
Марина без страха поглядела послу в надменные глаза.
— Монтесума не вспомнил обо мне, когда я томилась в плену, в Табаско, — ответила Марина. — Пускай он забудет обо мне и сейчас.
Посол взял ее руку.
— Монтесума простит тебя, Малинчин, — сказал посол, — если, служа вождю белых, ты будешь служить и ему.
— Нет, — сказала Марина. — Белый вождь сильнее Монтесумы.
Она выдернула руку. Ацтек, ничем не показывая досады, снова подошел к палатке. У него было надменное неподвижное лицо, — лицо придворного.
— Мой великий государь велел прислать тебе вот эти дары, — сказал посол Кортесу.
Десяток циновок раскинули на песке, и носильщики сложили свою ношу. Начали вынимать подарки. И капитаны, и солдаты столпились вокруг. Никогда еще никто из этих людей не видел такого великолепия — ни в Старом, ни в Новом свете.
Цепи и браслеты из чистого золота. Покрывала тонкой работы с вышивкой из цветных перьев. На одном покрывале перьями выткано солнце, а от него во все стороны — золотые лучи; на другом — золотая паутина и в ней — огромный золотой паук. Еще покрывало шахматного рисунка из шелковистых белых и черных перьев. Покрывала из белого пуха, переплетенного перьями и тонкой хлопковой нитью. Ацтекские шлемы, бронзовые щиты с золотыми украшениями. Тридцать кип белоснежной хлопковой ткани. Зеленый камень чалчуй, более ценный в Мехико, чем золото и жемчуг. Испанский шлем, посланный Кортесом и сейчас наполненный до краев крупным золотым песком. Золотые фигурки зайцев, кроликов, птиц. Большой золотой лук с двенадцатью стрелами.
И, наконец, — четыре человека, с трудом подняв, положили перед Кортесом на циновке огромный золотой диск. Диск был не меньше колеса от арабской телеги и изображал солнце, а по краю его шел литой рисунок: растения, животные, цветы. Это был солнечный календарь ацтеков.
— На этом круге великий Монтесума ведет счет своим дням и своим завоеваниям, — высокомерно объяснил посол.
После золотого носильщики вынули серебряный диск, еще большего размера. Серебряный изображал луну.
Все стояли пораженные. Если такие дары шлет Монтесума, то каковы же его богатства!
— Здесь будет золота не меньше чем на сорок тысяч песо! — шепнул Лопе Санчес другу Торресу.
Кортес тоже был поражен. И покрывала, и золотые фигуры — все говорило не только о богатстве, но и о большом искусстве мастеров Мехико. Богатая и древняя страна лежала там далеко, за горами, не похожая на этот дикий берег, на котором он высадил своих людей.
Носильщики выложили все. Старший посол вышел вперед. Он сообщил ответ Монтесумы.
— Я рад приветствовать гостей на моем берегу, — просил передать Кортесу повелитель ацтеков. — Но ехать в мой город не советую. Горная дорога трудна, много опасностей ждет того, кто решится двинуться в горы и ущелья Мехико. Берите подарки, белые люди, и возвращайтесь к себе домой, к своему государю, в заокеанскую страну.
Так велел сказать повелитель Мехико.
Все смотрели на Кортеса. Он ничем не выдал гнева, ни словом, ни движением. Кортес спокойно выслушал посла.
— Я проплыл две тысячи лег океаном, — сказал Кортес, — чтобы посетить страну великого Монтесумы. Неужели я сейчас испугаюсь десятидневного перехода среди гор? Скажи Монтесуме, посол, чтобы он ждал меня в своем дворце.
Послы ушли. Они обещали передать ответ Кортеса. Простились послы очень холодно, очень неприветливо, без обычного поклона.
В лагере ждали ответа на дерзкие слова Кортеса. Настроение у солдат упало.
— Если так богат Монтесума, если так велика его страна, много же должно быть у него войска! — говорили солдаты. — Разве можно идти войной на него, брать крепости, укрепленные города в чужой стране, когда нас меньше пятисот человек!..
— Надо разделить золото, которое он прислал, и вернуться на Фернандину, — говорили другие. — На Фернандине или в Сан-Доминго, на Эспаньоле, можно снарядить другую армаду, в много раз больше нашей, и тогда приплыть сюда воевать с Монтесумой.
— Не взять нам сейчас его страны, с малой горстью людей!.. Только пропадем мы сами, и жены наши, и дети в Испании пропадут с голоду!..
Решили послать людей к Кортесу для переговоров. Выбрали Хуана де Торреса, — Кортес уважал старика как опытного и честного солдата.
Хуан де Торрес вошел в палатку к Кортесу, с ним еще несколько солдат.
— Мы надумали так, сеньор, ваша милость! — сказал Хуан де Торрес. — Мало у нас людей, а Монтесума силен, и страна у него не малая. Не лучше ли нам сейчас вернуться в Сант-Яго и там снарядить армаду побольше и посильнее нашей?.. В этом походе, сеньор, вы можете положить всех людей и все же не одолеть Монтесуму.
Кортес не прервал старика, пока тот не кончил. Потом встал и подошел к нему.
— Я думал, у меня солдаты храбрецы, — сказал Кортес. — Я думал, они за великую честь почитают первыми завоевателями войти в города индейской земли. Неужели я ошибся, де Торрес, и солдаты у меня трусы?
Лицо Кортеса исказилось, он побледнел. Нижняя губа, давно когда-то пробитая копьем в бою, выпятилась вперед и задрожала; только сейчас, в гневе, стало заметно, что губа срослась криво после ранения и уродует Кортесу лицо.
— Кто научил тебя, де Торрес? — медленно спросил Кортес. — Вернуться в Сант-Яго? Снарядить новую армаду? Все, что было у меня, я вложил в эту армаду. Вы хотите, чтобы новую снарядил губернатор Веласкес?.. Много ли друзей у губернатора среди моих солдат? Кто подсказал тебе эти слова, де Торрес?
Кортес отвернулся от старика.
Де Торрес ушел из палатки уничтоженный, бледный. Больше никто уже не смел в присутствии генерал-капитана говорить о возвращении на Фернандину.
Несогласие было и среди капитанов.
— Золота, присланного Монтесумой, достаточно для того, чтобы всех нас сделать богачами, — уверял Кристабаль де Алид. — Зачем же нам идти к нему в город?
— Золота-то много, но как его разделят? — сомневался шут. — Боюсь: кто пришел сюда голым, тот голый и уйдет.
Педро Альварадо с братьями стояли за поход.
— Монтесума прислал лишь малую часть, — уверял Педро. — В стране у него не только мечи и шлемы, — даже стены домов в Мехико сделаны из чистого золота!..
Так прошло еще одиннадцать дней. На двенадцатый послы ацтеков вернулись. Они сложили у палатки Кортеса новые дары, гораздо более бедные, чем первые, и передали ответ Монтесумы.
— Я запрещаю вам, пришельцы, приближаться к моему городу! — велел сказать Монтесума. — Покидайте мой берег и уходите в свою страну!
Послы ушли.
В ту же ночь все индейцы, поселившиеся возле лагеря, покинули свои шалаши и разбежались.
Испанцы остались одни на голом песчаном берегу, без припасов, без пресной воды.
