Глава шестнадцатая
ДЕРЕВЯННАЯ БОГИНЯ
Наутро девушек крестили. Патер Ольмедо окропил их водой из чаши и дал каждой христианское имя.
— Мою пленницу назовите Марией, — попросил патера старший Альварадо.
Но патер Ольмедо поднял руку.
— Недостойна! — сказал патер. — Недостойна вчерашняя язычница носить имя нашей святой девы Марии!.. Я нареку ее Мариной.
И пленнице Малинчин дали имя Марины.
Следующий день был днем вербного воскресенья. Накануне вечером Кортес призвал патера Ольмедо к себе.
— Отец, сможете ли вы в кратких словах убедительно изложить поганым язычникам существо нашей святой христианской веры?
Патер Ольмедо прикрыл веками черные тусклые, похожие на маслины, глаза.
— Да, — сказал патер. — Я крестил не одну сотню индейцев в Сан-Доминго.
— Табасканцы признали власть нашего великого короля. Я не буду считать свое дело завершенным, если они не признают также силы и святости нашей христианской веры, — заявил Кортес.
Патер Ольмедо поднял глаза-маслины к небу.
— Так поступали все великие полководцы! Верный слуга королю всегда будет ревностным служителем христианской веры.
Крещение табасканцев было назначено на день вербного воскресенья. Еще рано утром Кортес приказал солдатам пойти в рощу, наломать зеленых веток для торжественной процессии. С вечера два корабельных плотника сколотили большой деревянный алтарь и крест. К полудню Кортес согнал всех индейцев на храмовую площадь.
Индейцы пришли, испуганные, непонимающие. Кто упирался, того тащили силой. Площадь не вместила всех; стояли в тесных переходах, в переулках, среди соседних домов.
День был ясный, прозрачный, жаркий. Солдаты наломали для праздника много пальмовых ветвей и еще цветущих веток низенького раскидистого деревца, которое табасканцы называли «какао». Часть деревьев какао была в цвету, на других росли мелкие зеленоватые бобы, горькие на вкус. Из этих бобов по всему Юкатану варили очень полезный, подкрепляющий напиток, — так Агиляр объяснил солдатам.
В десять часов началась праздничная процессия. Собравшиеся на площади индейцы смотрели с удивлением: белые люди длинной вереницей, с ветвями в руках, с пением пошли вокруг большого храма. Впереди шел один, не похожий на остальных: в длинной темной, с серебряными полосами, одежде, с непокрытой головой. Должно быть, это был жрец белых людей. Человек в длинной одежде пел громче всех. Потом он остановился и остановились все. Человек поднял руку и начал делать ею над толпой знак креста.
Индейцы попятились: это было колдовство. Жрец белых хотел заколдовать их, наслать на них болезнь, несчастье. Женщины заплакали, толпа подалась, крайние начали разбегаться.
Белый жрец продолжал колдовать. Он вышел вперед и заговорил. Жрец говорил что-то на своем языке.
Патер Ольмедо сказал краткую проповедь.
— Братья! — сказал Ольмедо. — Спаситель наш Иисус Христос кровью своей искупил мир. Ключи от мира спаситель передал апостолу Петру. Его святейшество папа римский — наместник апостола Петра на земле. В руках своих он держит ключи истинной веры. Только наша католическая церковь свята, все остальное — язычество и заблуждение. Придите, заблудшие братья мои, под сень истинной веры, и благо будет вам!
Индейцы не поняли ни одного слова. Они с ужасом глядели на бледное одутловатое лицо патера, на его поднятые руки.
Но это еще было не все. Худшее началось потом. По приказу белого начальника несколько воинов поднялись по ступенькам большего из двух храмов. Они несли в руках деревянный ящик и какую-то фигуру, тоже из дерева. Жрец медленно пошел вслед за ними по ступенькам. За ним несли большую чашу. Жрец шел вверх по земляной лестнице и брызгал водой из чаши на ступеньки. Воины дошли уже до самого верха, до открытой площадки наверху храма. И тут белый жрец что-то крикнул, и самый главный бог индейцев — бог войны Вицлопучтли — полетел вниз головой с вышки.
Индейцы окаменели. Белые покушались на их богов. Они не боялись ни грома, ни молнии свыше.
Нет, белые ничего не боялись. За первым богом полетели другие. Они катились, подскакивая на ступеньках, обивая землю и мелкие камешки. Вой поднялся в толпе. Низвергать богов, которые давали им жизнь! Бога огня и бога грома и молнии, и бога счастливой охоты!.. Кто им пошлет теперь воду и пламя, и удачу в войне?..
— Аай-ай! — выли табасканцы. — Спаси нас, Вицлопучтли, спаси!
Но Вицлопучтли и не думал их спасать. Он лежал с отбитым носом у подножия храма. Рядом валялись другие боги. Глиняные разлетелись в черепки. У деревянных откололась у кого — нога, у кого — пальцы. Даже боги были бессильны перед колдовством белых людей.
Потом белые поставили свой деревянный ящик на верхней площадке храма, над ним — две палки, сколоченные накрест, а подле ящика — раскрашенную деревянную фигуру женщины с ребенком на руках.
— Помолимся святой деве!..
Все белые громко запели, а жрец спустился по лестнице вниз и начал обрызгивать водой из чаши землю вокруг себя и индейцев, стоявших ближе к нему.
Это было страшнее всего. Колдовская вода попадала в глаза, в лицо. Белые заколдуют их насмерть! Табасканцы побежали прочь в смятении.
Кортес велел солдатам охватить цепью площадь и близлежащие улицы. Но табасканцы прорывались сквозь цепь и убегали. Они не хотели колдовства белых людей. Они не хотели поклоняться чужой деревянной богине.
Началась ловля. Мужчин, детей, женщин ловили по одному и приводили к патеру Ольмедо для «обращения». Патер Ольмедо торопливо кропил испуганного человека водой из чаши и произносил краткую молитву. До полудня провозился патер, а еще не окрестил и половины. Наконец это ему надоело.
— Братья мои! — сказал патер солдатам. — Каждый из вас здесь, в дикой стране, — такой же посланец господе, как и я. Каждый из вас, если он добрый католик, может привести — к престолу Иисуса сотни заблудших душ. Обращайте неверных именем господним, и за каждого обращенного вам простится сорок грехов.
— Сорок грехов! — цифра произвела на солдат впечатление. Особенно взволновался Хуан де Торрес. Много грехов накопилось у де Торреса за всю его долгую солдатскую жизнь. Старик пошел искать Лопе.
— Даже если худо считать, земляк Санчес, на душе у меня грехов собралось сотни две с лишним, — сказал Хуан де Торрес. — Значит, если я обращу в христианство пять человек индейцев, — царство небесное будет мне открыто.
Они пошли с Лопе по окраинным домам, по дворам и пристройкам — искать индейцев. Но те не давались в руки. Они разбегались при одном виде белых.
У одного дома Хуан де Торрес поймал индейского мальчишку, лет тринадцати. Мальчишка забрыкался, с визгом завертелся у него в руках. Как ни бился де Торрес, не смог удержать мальчишку. Тот убежал, так и не дав обратить себя в христианство.
Пошли дальше. Близился вечер, а наутро было назначено отплытие флотилии. Хуан де Торрес спешил. На окраине города, в жалком полуразвалившемся глиняном доме они увидели индейскую женщину. Женщина сидела на полу. Какие-то обугленные головни, плошки валялись на земле подле нее. К ногам женщины жалась маленькая испуганная девочка.
— Вот эту заблудшую овцу я приведу к господу! — сказал Хуан де Торрес.
Он подошел к женщине. Она смотрела на него отупевшими, испуганными глазами. Плечи женщины были обмотаны серой тканью. Ее мужа убили в бою белые. Ее дом разнесли солдаты. Она смотрела на Хуана де Торреса раскрытыми непонимающими глазами.
Хуан де Торрес наклонился к ней.
— Христос, спаситель наш, смертью своей искупил мир, — сказал он тихим, вразумительным голосом.
Женщина не шевелилась. Она ничего не поняла.
— Ключи от мира сего переданы самому папе римскому на хранение, — продолжал де Торрес. — Только в римско-католической церкви истина. Кто верует в нее, тот спасется!
Хуан де Торрес наклонился еще ниже. Женщина отодвинулась слегка, но не уходила. Ей некуда было идти.
Хуан де Торрес перекрестил ее. Девочка испуганно заплакала.
— Веруй в Христа, покоряйся и терпи! Кто верует, тот спасется.
Хуан де Торрес вынул из поясного кармана оловянный крестик на тоненькой цепочке. Он надел крестик на шею женщины.
Женщина не шевельнулась, точно окаменела. Хуан де Торрес перекрестил ее еще раз и ушел, очень довольный.
Он не видел, что следом за ним идут еще люди. Из-за угла вышел солдат. Он был без шлема, без панциря, в серой куртке оружейника. Это был Андрес Морено.
Он вошел в тот же дом, из которого только что вышел Лопе с Хуаном де Торресом. Андрес бродил по домам. Он был неспокоен и зол.
Женщина все так же неподвижно сидела на земляном полу.
— Не покоряйся! — злым, сорвавшимся голосом сказал Андрес женщине. — Не покоряйся и не верь!
Он низко наклонился к ней.
— Твоего мужа убили, твой дом разорен, твои дети — сироты! — все тем же диким, сдавленным голосом произнес Андрес. — Не принимай их веры!.. Не покоряйся, мсти!
С недоброй усмешкой Андрес рванул крестик с шеи женщины и ногами втоптал его в землю.
— Не верь! Гони угнетателей из своей страны! — хрипло повторил Андрес.
Он пошел дальше. Женщина тихо всхлипнула. Она смотрела Андресу вслед большими открытыми жалобными глазами. Она не поняла его, как не поняла Хуана де Торреса.
