– Войти в Пытлинки можно по-разному, – терпеливо объяснял Ишка. – Но первый же патруль головорезов Трустино либо отмутузит по-черному, либо в лучшем случае вышвырнет нас оттуда. Поэтому на время мы должны прикинуться пыльниками цеха перемортов. Вот, одевайте балахоны. И пусть госпожа ваша надежно спрячет волосы, а то сверкают под луной, будто медяк натертый.

– Ты в своем уме, парень? – Джарах озадачено почесал переносицу. – Если узнает кто, что могильными еретиками прикинулись, до конца дней не отмоемся, последний побирушка чураться будет. Да за такое на человека вообще открывается свободная охота!

– Известно мне это, не вчера родился. Поэтому никто и не должен видеть наших лиц. Даже если толику заподозрят чего или фигуры смуту вызовут – ваш караван и так не сегодня завтра уйдет из Атрели. Да и кто там с пришлыми торговцами что свяжет… Вот мы с дядькой срисоваться можем знатно, прямо на костыль… Но вот побалакали намедни, что подзадержались мы тут на лесном хозяйстве. А благодаря оказии вашей, с трактирщиком Вессом дела закроем чин по чину, а значит – впереди дорога вольная, торная, не хуже вашей. Все к одному выходит, будто судьбинушка загодя прописала встречу нашу. Ну, будете одеваться или топтаться станем, как куры по навозу?

– Дерзок ты, Ишка, но слагаешь вроде верно. Ладно, если другого способа нет.

– Нет другого надежного, – отрицательно помотал головой Однорукий. – Малец все правильно сказал. Обряжаться надобно.

Делать нечего, караванщики принялись брезгливо разбирать дурно попахивающие одеяния, стараясь подобрать балахоны по размеру. Каждый думал о том, не подцепить бы вшей или другую заразу.

– А кто такие эти переморты? – робко поинтересовалась Лань, пряча волосы под грязной полоской ткани.

– Цех могильщиков под патронатом Единой Церкви, – отозвался негоциант, удобно подсовывая стилет в рукав балахона под кольца плети. – Туда ссылают провинившихся перед кардиналом церковников для пригляда и управления, а исполнителей набирают из приговоренных за тяжкие преступления и еретиков. Люди прозвали неприкасаемых пыльниками. Задача пыльников – искать на улицах городов ожидающих Мальку, чтобы те вновь не очнулись после ее милосердного поцелуя.

– В смысле «ожидающих»?!

– Могильщикам дано право ускорять эту встречу. Так сказать, в неизбежных случаях. А тела потом отвозят в цеховое горнило и там сжигают.

– Поэтому на улицах Атрели вы, госпожа, никогда не встретите совсем дряхлых и немощных, – прокряхтел Гузло. – А по наводке соседей перемортам и в дома без спроса заходить дозволительно. Ей-богу, сам слышал!

– Дикость какая… Но у нас в Заозерье вовсе нет этих ваших служителей!

– Они появляются в тех городах Континента, где Шуйтар уже дышит каждому в затылок, – мрачно объяснил джарах. – Не переживай, и у вас рано или поздно тоже появятся. Ну что? Все готовы?

Капюшоны, скрывающие лица до подбородка, синхронно качнулись вниз. Безликие люди, прячущие под одеждой страсти и помыслы. Глядя на них, Лаена будто пронзила молния – уж слишком происходящее напомнило ему былые времена, когда десятник джарахов точно так же собирал подчиненных перед началом операции. Последний раз подобное зрелище его глаза наблюдали в Триграде. Этому не было никаких подтверждений, но джарах был готов отдать голову на отсечение, что так оно и было. Но как он ни старался напрячь мозги – подробности остались укрыты пеленой беспамятства.

Закутанный в лохмотья Ишка, которого можно было принять за диковатого карлика из Мраморной пустоши, напутственно добавил:

– Не забывайте, что у низовых служителей монахи отрезают языки. Так сказать, первый шаг на пути к искуплению грехов. Так что, если рядом кто-то есть, объясняемся исключительно на пальцах. И сразу предупреждаю, не лезьте поперек меня и дядьки! Просто повторяйте за нами.

Негоциант, а вслед за ним и караванщики вновь качнули подбородками, принимая правила.

На территорию бывшей имперской тюрьмы, судя по всему занимающей не менее квадратной мили, попали обнадеживающе легко – через земляной лаз, спрятанный за раскидистыми кустами рябины. В каменных руинах отчего-то подвывал ветер, и мерзли кончики пальцев. Укрытая кронами деревьев местность, которую безуспешно пыталась подсвечивать яркая луна, напоминала пораженные чумой кварталы какого-нибудь третьесортного городишки. Полуобвалившиеся каменные бараки, расположенные шагах в пятидесяти от стены, зияли дырами и проломами. В некоторых строениях тускло горели костры, возле которых сновали сгорбленные тени.

Растянувшись гуськом, пошли за Ишкой. Пока была возможность, парень вел отряд вдоль стены, где развесистые кусты давали отличную защиту от случайного взгляда. Приходилось обходить зловонные кучи мусора и внимательно смотреть, куда ставить ногу, чтобы не вляпаться в человеческие испражнения. Вскоре стали попадаться заполненные водой темные провалы, возможно могилы, и Ишке пришлось повернуть к ближайшему бараку, возле стены которого, как назло, разлеглась в грязи какая-то парочка.

Стараясь не привлечь их внимания, караванщики ускорили шаг. Но не пройдя и половины пути до края барака, джарах внезапно заметил, как угол строения принялся наливаться багряным светом факела.

– Патруль! Люди Трустино! – выдохнул Ишка и, приложив палец к губам, призвал всех помалкивать.

Повертев головой, парень быстро сообразил, что к чему, и кинулся к ползающим в грязи телам. Остальные старались не отставать. В этот момент из-за угла показалась четверка вооруженных пиками ватажников.

Один из нищих, заслышав шорох, лениво повернул голову на звук, да так и замер, широко распахнув глаза, обозревая многочисленный отряд пыльников, несущихся к нему во весь опор. Его тощее горло уже было готово исторгнуть истошный вопль, но жилистая ладонь Рыбы не дала этому случиться.

Засучив рукава, Ишка с Крессом принялись создавать вид, что с усердием осматривают бедолагу. Второй оборванец, жалобно заскулив, хотел было уползти в нору прямо под стеной дома, но Гузло вовремя сориентировался и на корню пресек попытку к бегству, припечатав тело ногой к земле. Чтобы избежать недоразумений, Лань незаметно приставила к его горлу лезвие короткого серпа для срезки трав, пока негоциант с отвращением, но весьма старательно шарил по телу руками. Ишка толком не объяснил, как именно переморты определяют степень готовности «клиента», и приходилось импровизировать на месте.

Когда патруль подошел ближе, людям атамана Трустино уже было ясно, что им повстречались переморты, занятые обыденной рутиной. Парни оживились и принялись презрительно сплевывать в сторону цеховиков, однако сохраняя приличную дистанцию. Лишь один из ватажников вылез вперед и тонким голоском грозно поинтересовался:

– Старшой хто?

Дядька Ишки нехотя выпрямил спину и попытался сделать шаг к патрульному.

– Не думай даже! – Тонкоголосый нервно отмахнулся обратным концом пики, и Беспалый, не поднимая головы, покорно отступил назад.

– Че-то много вас к ночи повылазило. Зараза какая нешто пришла?

Продолжая сутулить спину, Однорукий сокрушенно развел руки в стороны, потыкал пальцем в небо, потом себе в кадык и покачал головой. К вящему удивлению Лаена, любопытный ватажник все прекрасно понял. Смачно сплюнув, он процедил:

– Пьют что ни попадя, а потом дохнут. Ножищу уже поставить в темноте страшно: не ровен час, отчекрыжат зубастые. Поскорее бы свалить отсюдова… Ладно, ковыряйтесь, но смотрите ужо мне! – Грозно помахав на прощанье кулаком, патрульный бросился догонять своих, которые уже успели отойти на приличное расстояние.

Караванщики с облегчением перевели дух. Дождавшись, когда люди Трустино отойдут подальше, Ишка знаками велел отпустить нищих. Почувствовав свободу, те, подвывая от страха, тут же уползли куда-то в глубины здания.

– Не нажалуются? – встревожилась Лань.

Впервые за все время знакомства однорукий позволил себе улыбнуться и помотал головой.

– Не принято здесь такое, – озвучил его знаки Ишка.

– Что-то не слишком твой дядька разговорчивый.

– В роль вошел просто. Без этого никак в нашем… ремесле.

Негоциант на это лишь одобрительно цокнул языком. Двинулись дальше. Теперь процессию возглавил молчаливый Беспалый. Среди руин продвигались нарочито медленно, позволяя местным разглядеть себя и вовремя убраться с дороги. Но не все могли это сделать, и тогда приходилось останавливаться и создавать видимость работы. К счастью, пока попадались лишь мертвецки пьяные или одурманенные. Пару раз мимо проходили вооруженные люди непонятной принадлежности, но отряд пыльников ни разу никого не заинтересовал.

Протиснувшись в очередную узкую щель и взобравшись вверх по усыпанной битым камнем насыпи, караванщики и их провожатые неожиданно оказались перед одинокой сторожкой, за которой высилось огромное, похожее на крепость здание тюрьмы. В оконце сторожки неспешно пританцовывало тусклое свечное пламя. Подкравшись ближе и заглянув в помещение через приоткрытую дверь, Лаен не поверил собственным глазам.

Махнув рукой, останавливая отряд, он подобрался вплотную к щелке и прислушался, силясь разобрать разговор двух людей.

– …знамо, жаль и мне, хороший был человек. Но на все воля Великого Отражения; значит, нужнее от там, – заключил морщинистый и седой тип, облаченный в одеяние переморта. На его шее висел вырезанный из дерева кулон, изображающий женское лицо с навсегда застывшим милосердным взглядом. Символ Мальки и наличие у незнакомца языка позволили Лаену сделать вывод, что перед ним один из старших служителей цеха, отвечающий за сношения с внешним миром и Единой Церковью. Но больше его сейчас интересовал расположившийся напротив собеседник переморта.

Им оказался монах Мэтью собственной персоной.

– Истина в том, уважаемый смотритель Клио, что со смертью негоцианта мои поиски грозят зайти в тупик, – мрачно возразил преподобный. – Ведь, как известно, без ключика замок не открыть, а покойный негоциант был вхож во многие двери, где еще может храниться память о вероломном графе. А простого монаха зачастую не привечают должным образом.

– Так и есть, мой старый друг, – покачал головой смотритель перемортов. – Влияние Единой Церкви на умы и сердца прихожан пугающе снижается. В Едином Отражении еретики видят демонов Шуйтара, а не благообразный лик нашего любимого императора Хелия. Может так статься, что я беспочвенно предполагаю, но… появилось некое… напряжение между нашим кардиналом Винзетто и вашим патриархом Есидой.

– Правду молвишь, все так и есть, – вздохнул Парва. – Глава Собора Воритара уже в третий раз отказывается посетить столицу, несмотря на настойчивые приглашения кардинала. Хотелось бы мне знать, в чем причина сего течения. Я много лет не посещал Собор, говорят, круг экзархов полностью обновился за это время… – Понизив голос, он наклонился к собеседнику: – Не приведут ли решения Совета к расколу?..

– Ш-ш-ш… – Старик вздрогнул и неосознанно обхватил пальцами свой кулон, будто спасительный талисман. – Не нашего это ума дело, уважаемый Мэтью. Не стоит говорить о том, чего не произошло, дабы не посеять в наших сердцах зерна сомнений. Скажи мне лучше: тебе удалось узнать что-то новое о беглом графе со времен нашей последней встречи?

– Граф Арский словно сквозь землю провалился.

Теперь пришел черед вздрогнуть Лаену. Его словно пронзила молния. Граф Арский являлся тем самым человеком, что провел магический Ритуал в Триграде и развернул историю империи вспять.

– Как я понял, – продолжил Мэтью, – в приграничном Хаске он никогда не появлялся. Считай, оборвалась последняя ниточка, через которую я еще мог исполнить данный патриарху обет. И эта досадная гибель Фекта перевернула все планы!

– Тяжела ноша твоя, – посочувствовал переморт собеседнику. – А кто сейчас стал главой каравана? Что за человек? Ты можешь рассчитывать на его помощь?

Лаен обратился в слух. Монах задумался на некоторое время, но все же ответил:

– Трудно сказать. Сначала я посчитал его тем, кто не создаст помех, но теперь уже… не уверен.

– Как это? – удивился смотритель. – Ты же, кажись, знаешь его не день и не два?

– То-то и оно! – Монах с досады сжал волосатые кулаки. – Как раз после смерти Фекта все и изменилось. После засады на рудниках, о которой я тебе давеча поведал. Нутром чую, как нечто колеблет душу нашего нового негоцианта! – Лаен похолодел, а монах в исступлении возвысил голос: – Будто туча грозовая валом накатывает, ветром рвет… и непонятно, то ли молнии ударят смертным боем, то ли стороной минует. Не встречался я, друг мой, с таким никогда.

– Шуйтар проник и в его душу?.. – тихо поинтересовался седой. – Ты уверен?

– В том-то и дело, что я не знаю! Помочь может истовый псарь Собора, желательно из круга экзархов, но где я его возьму в этом захолустье?!

– Я внял тебе, Мэтью. Воистину беда не приходит одна. Но свет Воритара разгонит любые тучи и развеет даже самую стылую тьму, тебе ли не знать этого?

– Истинно так, друг мой. Благодарю, что выслушал.

– И тебе поклон мой, что не забыл и проведал старого товарища. Ладно, Мэтью, пойду я. С рассветом гонца моего у восточных ворот найдешь. С ним записка будет с ответом на твою просьбу.

– Спасибо, Клио, и иди с миром, Воритаром и Единым Отражением, – напутствовал преподобный седого.

Старый переморт проследовал в угол сторожки, кряхтя откинул неприметный с виду деревянный люк и, нащупывая ногами ступени, через пару мгновений исчез из поля зрения негоцианта. Хлопнула крышка, и Мэтью остался в одиночестве.

Выждав некоторое время, монах встал с лавки и не торопясь осенил себя светлым знамением. Затем направился к выходу и в самых дверях нос к носу столкнулся с замотанным в обмотки странным пыльником, который и не подумал уступить дорогу.

– Ну, чего встал? – прорычал монах. – В сторону!

Но немой не сдвинулся с места, лишь глазом сверкнул.

– Глухой, что ли? А ну-ка пшел прочь! – Факельщик потянулся к висевшей на поясе жаровне, но так и не успел нащупать ее ребристую рукоять.

– Куда-то торопитесь, преподобный Мэтью? Да вы весь в делах, как я посмотрю!

– Ваша светлость?! – оторопел монах и качнулся на пятках назад, ловя равновесие. – Господин Лаен?! Что вы здесь делаете? Почему на вас обноски пыльников…

– Нет, Мэтью, – вытянув вперед ладонь, джарах остановил град вопросов, – это вы мне скажите, что здесь забыли. И именно в тот момент, когда мне и всей общине требуется ваша помощь!

– Что-то случилось? – Монах нахмурил кустистые брови.

– Да, представьте себе. У нас большие неприятности. А вы тем временем пытаетесь решать собственные.

Монах на секунду отвел взгляд, но тут же вновь решительно поднял его:

– Скажите мне прямо, ваша светлость, как перед ликом Воритара, вам многое удалось услышать из моего разговора со старым другом? – От джараха не укрылось, как мясистая ладонь факельщика вновь скользнула к оружию. – Давно здесь под дверью ожидаете?

И в этот самый момент, нарушая все неписаные правила, в голове пронзительно заверещала Марта:

«Скажи ему, что ничего не слышал! Немедленно! Солги! Умоляю тебя! Так будет лучше!»

– Я подошел, когда вы уже прощались. – Джарах сам не понял, почему ответил именно так. И дело было вовсе не в Марте и ее мольбах. Лаен видел, что факельщик Собора настроен очень решительно, и момент для выяснения отношений был явно неподходящий. Мэтью сам сильно рисковал, находясь так близко к джараху, но не мог этого знать по понятным причинам. Выяснение отношений здесь и сейчас грозило провалом всей миссии по возврату самострелов, которая и так была далека от завершения. – Не беспокойтесь, преподобный, – с каменным лицом повторил негоциант, – ваши секреты, если они у вас есть, остались с вами, хотя мне как главе общины хотелось бы знать немного больше о своих людях.

– Ну, какие секреты… – замешкался Мэтью и немного расслабил пальцы. – Дела мирские, ничего такого. Вот ходил узнавать у старого приятеля по поводу новых правил захоронения. Постойте-ка, ваша светлость, так что все-таки произошло? Почему вы нацепили эти обноски?

Лаен вкратце поведал преподобному, что случилось в его отсутствие, и о целях посещения Пытлинок. Монах и вовсе потерял дар речи, когда вокруг них собрался весь ведомый негоциантом отряд.

Переварив информацию, Мэтью высказал собственные соображения:

– Ведомо мне это место, о котором толкует ваш проводник. Гадкий притон, где собираются душегубы и позабывшие свет Воритара. Но как вы собираетесь попасть внутрь?

– Еще не думал об этом, – честно ответил негоциант. – На месте будем разбираться. Наверное, устроим засаду и, если ловчие появятся у кабака, возьмем их и спросим с пристрастием! Ну или проследим, когда те после переговоров отправятся к тайнику.

– Хм… – нахмурился монах. – Все развалины усеяны людьми атамана. Мне кажется, это не лучшая идея. Стоит наделать шума – и пиши пропало… – Он наморщил лоб, будто обдумывая внезапно пришедшую мысль. – Подождите меня здесь.

Мэтью протопал обратно в сторожку и принялся настойчиво долбить каблуком в подземный люк. Потом о чем-то долго беседовал с Клио, который то хватался за сердце, то возмущенно тряс губами, округляя глаза и склоняя голову к плечу. Но Мэтью оказался неумолим. Через некоторое время они вдвоем вышли к караванщикам.

– Идите за мной да помалкивайте! – недовольно пробурчал Клио, покосившись на преподобного.

Мэтью оказался прав. Им действительно вряд ли удалось бы самостоятельно попасть в самое сердце Пытлинок без помощи местного главы перемортов. Развалины главного корпуса тюрьмы буквально кишели народом: во тьме под стенами стонали нищие и бродяги, подозрительного вида компании жгли костры возле завешанных тряпками дыр, попадались пораженные проказой и увечные побирушки, терпеливо ожидающие у своих крысиных нор. И это не считая патрулей атамана Трустино. А главное – несколько раз на их пути встречались настоящие переморты, один раз даже тянущие по земле бездыханное тело.

Присутствие Клио решало все вопросы. Лишь единожды, в самом конце грязной затхлой лестницы, ведущей в чрево казематов, он о чем-то долго шептался с вынырнувшим из его недр патрулем, недовольно кривил лицо и в итоге сунул что-то увесистое в ладонь их старшего, после чего люди Трустино отправились восвояси.

– Ума не приложу, как мне выкручиваться из всего этого, если, не приведи Воритар, вы что-то натворите в питейной, – недовольно посетовал служитель перемортов, обернувшись к монаху.

– Не переживай, друг мой, – попытался уверить того Мэтью. – Ты же сам говорил, что устал подбирать за Малькой. Вот я тебе прощение и выхлопочу за помощь твою неоценимую делу богоугодному.

– Ох, добро бы вышло по-твоему… – вздохнул Клио и, пройдя в конец длинного коридора со скользким заплесневелым полом, остановился перед дубовой дверью, едва заметной в окружающем сумраке. – А теперь слушайте меня. За дверью подполье, где трактирщик «Дохлого Костееда» пойло свое хранит. Я сейчас наверх пойду, побалакаю с ним, а вы внутрь ныряйте и хоронитесь где найдете. Как атаман придет – я громко воды попрошу, смотрите не проспите сигнал. Больше ничем помочь не смогу, не обессудьте.

– Спасибо тебе, друг Клио! – поблагодарил переморта преподобный, и тот, торопясь и заметно нервничая, отправился по ступеням обратной дорогой.

Выждав немного времени, джарах попытался открыть дверь, но не тут-то было.

– Позвольте мне, – попросил Ишка и звякнул какими-то крючьями, подвешенными на кованом кольце. Не прошло и минуты, как замок сдался. – Прошу!

Внутри все так же пахло плесенью, а пространство оказалось изрезано полосами света, просачивающимися через половицы над головой. Сверху громко гоготали, шаркали ногами, зычно звали прислугу и злобно переругивались. В гомон вплетался фальшивый женский смех, шлепки карт о столешницу и робкий забитый голос лютни. Легкие облачка сизого тумана, проникающие через щели в досках, подсказывали, что завсегдатаи трактира активно раскуривали настурцию.

Миновав лабиринт из бочек и ящиков, отряд мнимых пыльников засел неподалеку от лестницы, ведущей наверх, и принялся совещаться.

– Что толку нам знать, когда появится атаман? – спросила Лань. – Ведь эти ваши ловчие неизвестно когда придут на встречу!

– Нет, – возразил Однорукий, – никто не будет заставлять Трустино ждать. Это как минимум невежливо, а как максимум – весьма опасно.

– Верно, – подтвердил его слова негоциант. – Скорее всего, двое уже в зале, а третий где-то в укромном месте на ящике с самострелами сидит и ждет, чем переговоры закончатся.

– И как мы поступим?

– Сначала затаимся, чтобы не подставить старца Клио, а потом тоже будем ожидать результата переговоров. Если стороны сойдутся в цене – воры укажут людям атамана на тайник. Вот тут-то мы и должны будем их опередить!

– А если Трустино заартачится и сделка сорвется?

– Это будет несколько хуже, но несмертельно. Придется проследить за ловчими.