ГЛАВА 27
Утро приходит рано вместе со стуком в дверь. Открываю глаза: Уэнди в комнате нет, у двери — Флоренс.
— Спать целый день не получится — пора дела делать. Я вернусь через десять минут.
Пробегаю по коридору в ванную, быстренько умываюсь, надеваю позаимствованные у Уэнди топ и джинсы. Размер примерно мой, только чуточку длинноваты — приходится подвернуть штанины.
Возвращается Флоренс. Входит, закрывает за собой дверь.
— Эйден сказал, ты пожелала присоединиться к ПБВ.
Слегка приподнятая бровь выражает, по-видимому, сомнение.
— Я хочу помогать. — Мне немножко не по себе: кто знает, что за этим может последовать, если к делу привлечена Флоренс.
— Что ж, ты свой шанс получишь. У нас есть несколько свидетелей, вытащить из которых показания мне никак не удается. Эйден предположил, что, может быть, ты сумеешь помочь. Похоже, мне недостает такта. Не получается найти нужный подход.
Изо всех сил сдерживаю ухмылку:
— Ты бываешь немножко агрессивной.
— Ну так что? Я же не нянька и не доктор! — Она усмехается. — Я покажу, где можно позавтракать, а потом разберемся с твоим удостоверением личности. Их делает колледж. Удостоверение носи постоянно с собой. Потом тебя займет Эйден, а позже, но тоже утром, Бен.
— Бен?
— Эйден рассчитывает, что благодаря вашему общению с ним он сможет добраться до его скрытых воспоминаний. — Она закатывает глаза, потом внимательно смотрит на меня. — Есть одно условие. Беном занимаешься ты, но если он сделает или скажет что-то такое, что тебя встревожит или может вызвать беспокойство у нас, ты должна рассказать об этом Эйдену или мне. Договорились?
— Договорились.
— Что мне нужно делать? — спрашивает Бен, пока я вожусь с камерой, переключая ее в режим записи.
— Все, что угодно. Я просто хочу убедиться, что знаю, как пользоваться этой штукой. Готов?
— Давай попробуем.
Нажимаю кнопку и смотрю через камеру на Бена.
Он сидит на софе, в другом ее конце, откинувшись на спинку, и улыбается немного сконфуженно, но в том, как он улыбается, есть, как и было когда-то, что-то такое, отчего мне трудно полностью сосредоточиться. Проверь звук.
— Скажи что-нибудь.
— Что-нибудь!
— Очень смешно. Расскажи, кто ты такой и о чем думаешь.
— Я — Бен. — Он подается вперед. — А думаю о том, какая ты замечательная и что у меня отличный вкус в том, что касается девчонок, хотя я и не помню ничего.
В животе у меня расправляет крылья бабочка. Бен глуповато ухмыляется:
— Постарайся держать камеру тверже.
— Извини. Знаешь, я была тогда блондинкой, а теперь выгляжу совсем по-другому.
Бен протягивает руку, касается моих волос, и я сдаюсь и опускаю камеру. Он придвигается ближе, заглядывает мне в глаза. К первой бабочке присоединяются ее подружки, и мне уже трудно дышать. Я хочу отодвинуться от незнакомца и в то же время придвинуться к тому Бену, которого знала и любила.
Дверь открывается, и мы только что не отскакиваем друг от друга.
— Готовы? — спрашивает Эйден.
Мы встаем и идем к двери.
— Есть предложение, — тихонько говорит Бен.
— Что такое?
— Когда закончишь, не забудь остановить запись.
Я поспешно нажимаю кнопку.
По дороге, в машине, проверяю отснятое. Получилось очень даже неплохо: автофокусировка сработала и голос слышен четко и ясно.
Эйден ведет нас к двери какого-то дома, представляет, говорит, что скоро вернется, и уходит.
Мы с Беном попадаем в переднюю. В доме живут Эди и ее мать. Эди пять лет. По словам Флоренс, девочка видела, как лордеры застрелили в парке ее брата. Ему было девять. Мать хочет, чтобы дочка дала показания, и говорит, что и Эди хочет того, но как только кто-то пытается записать ее или даже просто расспросить, она как будто прячется в раковину.
Задача мне непосильная; Бен тоже чувствует себя неловко и заводит разговор ни о чем с матерью девочки. Стараюсь придумать, что сказать, как подойти к тому, ради чего мы приехали. Эди, маленькая и молчаливая, ушла в себя, словно в комнате слишком много глаз, и она пытается спрятаться.
— Покажешь мне свою комнату? — обращаюсь я к ней.
Девочка смотрит на мать.
— Все хорошо, милая, — говорит женщина, и Эди берет меня за руку и тащит за собой к лестнице. Жестом показываю Бену, чтобы остался с матерью.
— Здесь. — Девочка толкает дверь, а когда я вхожу следом за ней, поворачивается ко мне. — Вы пришли расспрашивать?
— Вообще-то да. Но, может быть, и не стану. Знаешь, ты не обязана ничего говорить, если не хочешь.
— Не обязана? — Она смотрит на меня широко открытыми, удивленными глазами.
— Нет. Кто бы что ни говорил, решать тебе. Слушай меня, потому что я — главная.
— Мюррею это нравится, — с серьезным видом кивает Эди.
— А кто такой Мюррей?
Она идет к кровати и поднимает мягкого плюшевого медвежонка.
— Не похож на главного — сонный какой-то.
Девочка хихикает.
— Он бывает сердитым, когда его пытаются разбудить. И Джек тоже был такой.
— Твой брат?
— Да. — Улыбка тает. Эди крепко прижимает медвежонка к груди.
Я знаю, почему мы здесь. Маленькая девочка… печальная история… Как сказала Флоренс, интерес и сочувствие публики обеспечены. Но тащить Эди сюда против ее желания — определенно неправильно.
— Мы можем и не говорить о Джеке.
— О нем больше никто и не говорит. Только шепчутся. Но мама хочет, чтобы я вам рассказала. Говорит, это поможет остановить их, чтобы такого не случилось больше ни с чьим братом. Но раньше я ничего сказать не могла.
— Почему?
— Потому что мама слушала и сильно из-за этого расстраивалась.
— Понятно. А если нас только Мюррей будет слушать?
Эди задумчиво склоняет голову:
— Может, и ничего. Мюррею можно все рассказать.
— Ты точно этого хочешь?
Она вскидывает бровь и смотрит на меня совершенно не по-детски.
— Вы ведь не очень хорошо свое дело делаете?
После этого все идет как по маслу. Мюррей помогает держать камеру. Эди смотрит прямо на него и рассказывает, как ее брат ударил по мячу и попал в лордера. Как тот не отдал мяч, и Джек побежал за ним. Как лордер достал пистолет и выстрелил.
Не уверена, что смогла удержать камеру, чтобы та не дрожала.
После полудня, уже в колледже, просматриваем отснятое вместе с Флоренс.
— Уж и не знаю, как тебе удалось ее разговорить, — замечает она.
Я пожимаю плечами.
— Во-первых, я сказала, что она не обязана делать что-то, если не хочет этого. Во-вторых, она не могла говорить в присутствии матери, а вот рассказать плюшевому медвежонку согласилась.
— Вот ты и работу себе нашла, — говорит Флоренс.
— А что будет с Эди и ее матерью, когда люди увидят эту запись? Может быть, их нужно спрятать, предоставить им какое-то убежище, а не оставлять дома?
— Мы предлагали. Мать Эди хочет остаться пока с семьей. Когда все будет готово, мы предупредим ее и заберем в надежное место.
— А спрятать всех вам по силам? — упорствую я. Перед глазами стоит серьезное лицо Эди, рассказывающей свою печальную историю плюшевому медвежонку.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — коротко отвечает Флоренс, бросая взгляд на Бена. — Увидимся за обедом?
Свободны, так это нужно понимать.
Гуляем с Беном по одному из внутренних двориков Колледжа Всех Душ. Холодный серый день, серая, отжившая трава. Со всех сторон нас окружают старинные здания, их окна, словно глаза, и в какой-то момент я чувствую себя заключенной на прогулке. Мы в ловушке, и кто угодно может наблюдать за нами из этих окон.
— Поговорим? — спрашивает Бен, и я лишь теперь замечаю, как молчалив он в последний час, до встречи с Флоренс и после.
— Вон там? — Я киваю в сторону придвинутой к стене скамейки. Мы садимся. — В чем дело?
Бен проводит ладонью по волосам.
— Как ты можешь верить тому, что сказала та девчушка?
— Что ты имеешь в виду?
Он качает головой:
— Неправильно выразился. Я о том, что в такое трудно поверить. Чтобы лордер убил ребенка просто так, только за то… — Бен пожимает плечами.
— Только за то, что он ребенок? — фыркаю я. — Они и кое-что похуже делают.
— А как ты отличаешь тех, кто говорит правду, от тех, кто лжет?
В его глазах напряжение и тревога — это не знакомый мне Бен-шутник.
— Зачем девочке лгать?
— Ей могли подсказать.
— Нет. — Я качаю головой. — Я смотрела ей в глаза — она говорила правду.
— Пусть так, но за тем, что ты видишь, может стоять что-то другое, — не сдается Бен.
— Послушай, я тебе покажу. — Рассказываю о камбрийском приюте, зачищенных детях, а потом заставляю его посмотреть на фотографию трех улыбающихся мальчиков с неестественно застывшими лицами и серебристыми браслетами на запястьях.
— А ты уверена, что это «Лево»?
— Судя по тому, как они ведут себя, ребята — Зачищенные. Другого объяснения быть не может.
— Но ведь их могли научить так вести себя, разве нет?
— Четырехлетние дети — не великие актеры. Да и зачем это кому-то надо?
— Выставить лордеров и правительство в неприглядном свете.
— Ладно, а что насчет вот этого случая? — Я рассказываю ему о Феб, нашей общей школьной знакомой, которую забрали и зачистили без каких-либо обвинений, всего лишь за случайно брошенную реплику насчет того, что Зачищенные — шпионы. Рассказываю об учителе рисования, Джанелли, увезенном на глазах у всей школы за портрет Феб и импровизированную минуту молчания. О центре терминации, где лордеры убивали Зачищенных нарушителей контракта, делая им инъекции и закапывая потом в землю. Об Эмили, убитой ее «Лево» за рождение ребенка. Я умалчиваю о том, что и сама была с атаковавшими центр антиправительственными террористами.
Бен молчит.
— Есть еще одна история. Хочешь послушать или с тебя достаточно?
— Давай уж, рассказывай.
— В школе у тебя была подруга, тоже Зачищенная. Ее звали Тори. Мать устала заботиться о ней и вернула лордерам. Ничего плохого она никому не сделала. Ее забрали в тот самый центр терминации, о котором я упоминала, и она собственными глазами… — Я умолкаю. — Что такое? Ты помнишь Тори? — Вот так. Меня не помнит, но при упоминании ее имени по его лицу проносится тень. Он никогда не называл Тори своей подружкой, но она любила Бена и была одной из самых красивых девушек, каких я только видела. Даже не верится.
— Конечно, я ее не помню, — говорит он, но на лице настороженность и неуверенность. — Просто… Трудно слышать все эти печальные истории. Расскажи, что случилось с Тори.
— Она видела, как других Зачищенных убивали инъекцией и сбрасывали в ямы. А потом… — Я делаю паузу. На лице Бена ни замешательства, ни растерянности, но тень чего-то другого. Чего? — Послушай, это все, что я видела. Кое-что видел и ты. Или ты мне не веришь?
— Я только… — Внутри у него как будто щелкает переключатель. Бен улыбается и берет меня за руку. — Конечно, верю.
— Когда-нибудь я покажу тебе кольцо Эмили. Я спрятала его на дереве, в нескольких милях от дома. Оно настоящее. Неужели ты не понимаешь? Именно все эти рассказы придают значение тому, что мы делаем вместе с ПБВ. Они стоят того, чтобы рискнуть всем, чтобы люди услышали. Чтобы заставить лордеров остановиться.
После недолгого колебания он кладет руку мне на плечи, и я льну к нему. Его близость, его тепло… Мысли сбиваются с курса.
Бен показывает на башню, выступающую над крышами колледжа.
— Видишь? Это одно из самых высоких зданий в Оксфорде. Башня церкви Святой Марии.
Оттуда открываются восхитительные виды. Хочу подняться туда с тобой.
— Хорошо. Я спрошу…
— Нет. Пусть это будет наш секрет. Отложим до тех пор, когда мне разрешат выходить без «хвоста».
Позже я прокручиваю в голове наш разговор, вспоминаю, что сказал Бен, и то, что не сказал, но что промелькнуло в его глазах
И что же, я должна пересказывать всю эту ерунду Флоренс и Эйдену? Но это же несправедливо. У Бена отняли память, он лишь постигает мир: как это все работает, что в нем происходит. Вот почему ему приходится задавать вопросы, ведь так?
Но один пунктик все же вызывает беспокойство: Бен отреагировал на имя Тори. Это точно. Конечно, я рассказала ему не всю историю. Умолчала о том, что была в АПТ под именем Рейн, что Тори сбежала от лордеров и тоже присоединилась к АПТ и что потом пришел день, когда лордеры преследовали меня, и Тори схватили.
Меня бросает в дрожь. Никогда не забуду, какой ненавистью горели ее глаза, и дело было не только в том, что Тори думала, будто я предала АПТ. Просто ей стало известно от Нико, что Бен жив, а я, зная об этом, ничего ей не сказала. Те злобные слова, что она прокричала из фургона лордеров, до сих пор звенят в моих ушах: «Предательница! Кайла, или Рейн, или как тебя там, я доберусь до тебя! Я выслежу тебя и выпотрошу своим ножом!»
Часть меня испытывает облегчение от того, что лордеры схватили Тори и у нее уже не будет шанса отомстить. Но есть и другая часть, которой стыдно за такие мысли.
