ГЛАВА 10

После полудня я свободна — ехать назад в пансионат? Скорее всего девушки на работе, и мы со Стеллой сможем поговорить, а разве не для этого я приехала?

Но солнце светит так ярко. Сейчас время обеда, однако после обильного завтрака я не успела проголодаться, а сверкающие на солнце заснеженные вершины гор так и манят, заставляя ноги шагать без устали.

Для начала брожу по Кезику, не заботясь о том, куда иду, и вскоре оказываюсь возле начальной школы. Та учительница говорила, что в нее ходят все дети Кезика, значит, это и моя школа. Должно быть, сейчас перерыв на обед — дети бегают и играют на площадках вокруг школы. Все выглядят довольными, здесь нет подводных течений, с которыми совсем недавно я столкнулась в средней школе. Посещают ли их лордеры? Приходят ли на школьные собрания, чтобы схватить злоумышленников, которые исчезнут бесследно? Нет. Это было бы нелепо. Здесь начальная школа, в ней нет потенциально опасных подростков. Смотрю на белое здание, но не чувствую ничего знакомого.

А горы все манят. Я хочу вверх, хочу забраться на небо и коснуться солнца. Следуя указателю, иду по пешеходной дорожке, ведущей из города, выбираю направление вверх. Потом вижу путевой знак на Каменное кольцо в Каслригге. У меня перехватывает дыхание, когда читаю надпись: неужели это кольцо камней из моего сна, в котором я была с папой? Мы вместе пересчитывали камни — Детей Гор.

Иду все быстрей, но мне кажется, что недостаточно быстро, и я перехожу на бег. Бежать приходится в гору, по неровной поверхности, и от холодного воздуха сжимается горло, но мне хорошо. Сама уверяла представителя секции национальных парков, что бегунья, но сколько я бегала в последнее время? Даже трусцой не бегала — этот стиль напоминал мне о пробежках с Беном, больно вспоминать. Но сейчас я думаю только о Каслригге, о том, как добраться туда как можно быстрее.

Замедляю бег, перехожу на шаг и наконец вижу вдалеке ворота. Это те самые ворота, я уверена. Плотнее запахиваю пальто; несмотря на бег и солнце, температура, кажется, падает, и у меня появляется тревожное предчувствие. Снег? Вижу тучи, надвигающиеся издалека.

Наконец, добравшись до ворот, облокачиваюсь и смотрю. Широкое поле с Каменным кольцом в центре. Вокруг амфитеатром возвышаются горы, стерегущие это место. Открываю ворота, вхожу, останавливаюсь и смотрю; во мне что-то сдвигается и начинает шевелиться. Теперь я уверена — то был не просто сон. Я помню, и радость отзывается громким смехом. Я много раз бывала здесь раньше, в разную погоду — на пикниках в солнечные летние дни, на прогулках под дождем и ветром осенью, зимой, когда любовалась волшебными картинами заснеженных гор, и весной, собирая полевые цветы. Это наше место, мое и папино, особенное место, куда мы ходили снова и снова.

Иду к камням, но пока не считаю. Я должна начинать счет в правильном месте, там, где несколько камней вдаются внутрь кольца. Мы всегда считали отсюда, поэтому не сбивались со счета.

Вблизи некоторые камни огромные, но не настолько, как в моей памяти, — тогда они казались просто гигантскими; теперь некоторые даже ниже меня. Подхожу к первому, прижимаюсь ладонями, потом приникаю к холодной поверхности: руки раскинуты, голова повернута, щека прижата к камню. Закрываю глаза. Номер первый.

Кажется, все, чем я была, все, что со мной случилось за последние годы, уходит прочь; остается только Люси. Маленькая девочка со своим папой. Открываю глаза. Наверное, так действует это место с его древними камнями. Им тысячи лет, что им до времени, до каких-то семи лет, — они просто ничтожны. Как и тогда, я отступаю и бегу от камня к камню, касаясь каждого рукой и считая на ходу.

Темнеет, становится холодней, и вдруг вокруг камней появляются щупальца тумана. Солнце исчезает. «Погода в Озерном краю: не успеешь моргнуть, и переменилась». Слова появляются в голове, как незваные гости. Кто так говорил? Снова закрываю глаза, прислоняюсь к соседнему камню и чувствую, что словно погружаюсь в него, становлюсь холодней, но мне все равно: плыву назад к чему-то еще, но к чему, не знаю.

Какое-то тревожное предчувствие одерживает верх: это место не всегда было добрым. Пытаюсь прогнать эту мысль, хочу остаться Люси, но Люси убегает.

Сколько я уже здесь? Дрожу от холода; начинает смеркаться. Надо возвращаться, чтобы сесть на автобус вместе с Мэдисон, — в пять ее кафе закрывается. Смотрю на часы. Почти четыре. У меня достаточно времени, чтобы успеть, но тут я обнаруживаю, что потеряла ориентацию в пространстве. От какого камня я пришла, в какой стороне ворота? Не знаю. Всматриваюсь в туман. Но он хранит свои секреты: вижу промерзшее поле лишь на несколько метров перед собой. По спине пробегает озноб. Что, если последовать своему первому порыву и взбираться все выше и выше? Я содрогаюсь, представив себя в полной растерянности на горном хребте.

Отличный из меня вышел бы служитель парка.

Хорошенько обдумав направление, шагаю по замерзшей земле и надеюсь, что туман поднимется. Иду дальше, чем рассчитывала, и упираюсь в забор: ворот нет. Никаких проблем — пойду вдоль забора. Отправляюсь в путь, стараясь держаться возле него и не терять из вида; иду так долго, что начинаю понимать — пошла не в ту сторону. Разворачиваться? Нет. Продолжаю шагать, иначе просто буду метаться из стороны в сторону. Подхожу к воротам, но они отличаются от тех, через которые я входила. Ага. Я на противоположной стороне, за этими воротами парковка. Теперь до нужных ворот придется идти столько же.

Наконец добираюсь до тех самых, выхожу и спускаюсь по пешеходной дорожке. Сквозь туман уже виднеются городские огни; к тому времени, как я достигаю первых домов, он поднимается, и я со всех ног бегу по улицам назад, к центру.

Когда поворачиваю за последний угол, автобус отходит. Машу рукой, и он останавливается. Тяжело дыша, забираюсь в салон. От волнения не могу найти удостоверения и сразу впадаю в панику, но обнаруживаю его в другом кармане. Сканирую, двигаюсь по проходу. Кто-то машет мне — Мэдисон. Она сдвигается к окну, так что я сажусь рядом с ней на место возле прохода.

— Райли! Я думала, семинар для поступающих закончился несколько часов назад. Как прошло?

Мне кажется, с утра минула целая вечность.

— Вроде неплохо. Я подумываю о парках. Или о школе.

Она с любопытством смотрит на меня.

— Что с тобой происходит?

Пожимаю плечами:

— Ничего. Ходила на прогулку.

— Получишь нагоняй, когда вернемся.

— За что?

Мэдисон машет рукой:

— Не переживай, все нормально. Надо было оставить запись о прогулке в том дурацком журнале. Стелла, возможно, тебя отчитает, потому что не знала, где и в какое время ты находишься.

— В самом деле?

— Не волнуйся. Ты же не знала, правда?

Потому что так и не прочитала правила.

Стелла стоит возле своего бюро в приемной зоне; руки сложены на груди, лицо строгое, напряженное. Когда мы входим, она поворачивает голову, взгляд останавливается на мне. Что-то в ее лице меняется, когда мы встречаемся взглядами, — оно становится мягче. Я пытаюсь отделаться одним «извините» и больше ничего не говорить. Она улыбается, потом смотрит на Мэдисон, и улыбка исчезает.

— Привет, миссис Си, — говорит Мэдисон и, взяв меня под руку, пытается утащить за собой через вестибюль.

— Не так быстро, — останавливает ее Стелла. — Райли! Нам надо поговорить. Сюда.

Она поворачивается и идет к двери позади бюро.

— Ух ты, — вздыхает Мэдисон. — Беседа в личном кабинете. Удачи.

Следую за Стеллой, прохожу в дверь, и она закрывается за мной.

— Прости за запись в журнале, я не знала… — начинаю я, но Стелла делает шаг навстречу и порывисто, неумело обнимает меня, прижимает к себе; вся она состоит из выступающих углов, худая и беззащитная.

— Я очень волновалась. Не делай так больше! — бросает она, выпуская меня из объятий, и садится за свой стол; лицо у нее снова сердитое.

— Зачем ты заставляешь всех отчитываться за каждую минуту дня? Отмени это, и не надо будет волноваться, когда кто-то забывает сделать запись в журнале. Ты должна доверять нам. Разве мы не имеем права выходить из заведения в дневные часы? Нам всем за восемнадцать. Или около того, — добавляю я; мне восемнадцати нет, но остальным, я уверена, уже исполнилось.

Она качает головой:

— Я отвечаю за каждую девушку в этих стенах и отношусь к этому очень серьезно.

— Вот как? Ты должна это делать, потому что здесь не достигшие двадцати одного года и они находятся под наблюдением?

Стелла колеблется.

— Ты знаешь, что не должна. Просто ты заставляешь их так делать, заставляешь нас так поступать.

Она снова качает головой.

— Ты здесь единственная, кто нарушает правила, и не спорь. — Голос ее смягчается. — Я не могу устанавливать разные правила для тебя и для остальных девушек.

— Конечно, не можешь.

— Я так испугалась, что с тобой что-то произошло, вдруг они выяснили, что ты не Райли Кейн, и снова забрали тебя у меня, — говорит она, вздыхая.

Чувствую себя виноватой и каюсь.

— Мне на самом деле жаль. Я еще не прочитала правила, — признаюсь я. — Не знала, что следовало написать, чем планирую заняться после полудня.

Она выдвигает из стола ящик, передает мне копию списка правил.

— Тогда усаживайся здесь и прочти их до ужина, чтобы случайно больше не нарушать.

Оказывается, все не так уж плохо. Сажусь в кресло в углу кабинета; мне немного зябко, но вскоре откуда-то появляется Паунс и уютно сворачивается на моих коленях, как персональная грелка. Стелла приносит мне чашку чая, и я приступаю к чтению с самого начала. Первое правило уже знаю: не обижать Паунс. Я чешу ее за ушком, и она урчит. Остальные легкие и разумные: не ходить в уличной обуви по коврам, запирать на ночь двери и так далее.

Дойдя до середины, я делаю паузу и осматриваю комнату. Похожа на мамин кабинет из моего сна. Окна закрыты длинными занавесками, часть примыкающей к ним стены также скрыта портьерами. Я убираю Паунс с колен, подхожу к портьерам и сдвигаю на одну сторону: дверь! Как во сне. Не в силах остановиться, протягиваю руку, чтобы толкнуть ее, но тут слышу голоса, приближающиеся к кабинету.

Бросаюсь назад в кресло и хватаю в руки правила как раз за мгновение до возвращения Стеллы. Она берет что-то со стола и снова уходит.

Мне лучше осилить список до ужина. Командую себе: соберись. Дальше идут правила о комендантском часе, о внезапных проверках комнат, об отслеживании нашего местоположения и занятий.

— Она своего рода маньяк контроля, тебе не кажется? — тихонько обращаюсь к Паунс.

Внутри меня нарастает неприятное чувство. Она всегда была такой или мое похищение так ее изменило?

В тот вечер, вскоре после того, как гасят свет — я знаю, это делают в одиннадцать вечера, — доносится слабый стук в дверь, и она открывается. Заглядывает Стелла.

— Не спишь? — спрашивает она.

— Нет, — отвечаю я, но она, кажется, в замешательстве. — Заходи.

Стелла идет по комнате, берет стул и подтягивает поближе к кровати, как в прошлый вечер.

— Ты же знаешь, что свет уже выключен, — говорю я. — Предполагается, что я должна спать.

— Не вредничай. Знаю, что тебе завтра снова рано вставать, поэтому я ненадолго.

— Да ладно. Я не любительница поспать. — До ее прихода голова моя полнилась картинами гор, величественных хребтов и высоких пиков.

— И никогда ею не была. До четырех лет ты до полночи мне спать не давала. А потом появились кошмары.

— О чем они были?

— О чем угодно. Чудовища под кроватью. Что-то случилось с… — Она замолчала. — Обычные детские страхи, мне кажется.

Значит ли это, что я всегда была такой, видела яркие сны и кошмары? Раньше я считала, что фрагменты памяти вторгаются в мои сны.

— Мы можем еще посмотреть фотографии из альбомов? — прошу я.

— Не сегодня. Хочу поговорить с тобой кое о чем. Как прошло сегодня в КОСе?

Пожимаю плечами:

— Нормально.

— Ты знаешь, что если завтра поставишь подпись, то это обязательство на пять лет, а ты можешь и не получить того, чего хочешь?

— Они нам объяснили; я знаю. Но…

— У меня другая идея. Почему бы тебе вместо этого не работать здесь?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Здесь, в пансионате. Обычно я нанимаю двух девушек, но одной несколько месяцев назад исполнилось двадцать один, и она ушла.

— Что делать?

— Сама знаешь — смотреть за домом. Летом сад. Помогать по кухне. — Она смотрит мне в глаза. — Я понимаю, звучит не слишком увлекательно. Но мы могли бы проводить вместе больше времени, снова узнать друг друга. И это безопасней. Так меньше шансов, что кто-то узнает о твоей вымышленной биографии.

— Даже не знаю. Мне хотелось бы учиться в секции национальных парков.

— Может оказаться, что туда трудно попасть.

— Я любила ходить в горы?

— Как и бегать. Ты никогда минуты спокойно не сидела.

— Нет, я имела в виду по горам, по вершинам? На высокогорье?

Стелла колеблется:

— Мне всегда казалось, что ты родилась наполовину горной козой. Ты обожала это.

Читаю у нее на лице.

— А ты нет.

— Нет. — Она вздыхает. — Меня никогда не тянуло наверх. И я всегда боялась, что ты упадешь и повредишь что-нибудь.

— Если ты не любила высоту, с кем же я ходила? Со своим папой?

Она кивает, наконец, признавая, что он существовал.

— Еще одна причина, по которой мне это не нравилось.

— Что ты хочешь сказать? — Она снова не находит слов, и я вскакиваю. — У меня такое чувство, что вы не ладили. Но он — часть моего прошлого, часть той жизни, откуда я пришла. Мне нужно знать и о нем тоже.

Стелла отводит взгляд, с трудом кивает.

— Конечно. Прости. Да, твой папа брал тебя на прогулки в горы. — Она медлит, и я молчу, смотрю на нее и умоляю взглядом: «расскажи мне больше» — и вижу отклик в ее глазах. Она берет меня за руку. — Хорошо. Итак, твой папа. Что я могу тебе о нем сказать? Он всегда был мечтателем, мыслями уносился в какие-то дали. Имел обыкновение и тебя увлекать сказками о вымышленных странах, где возможно все, что угодно. И меня он этим привлекал, но мне этого было недостаточно. Несколько раз ты возвращалась с этих прогулок одна. Дэнни оказался не самым надежным человеком в этом мире, скорым и на гнев, и на улыбку, и очень легко раскаивался. Я всегда боялась, что он забудет тебя где-нибудь или потеряет по пути.

— Но этого не случилось, значит, ты ошибалась.

Лицо ее напрягается. Взгляд становится неприступным, и я жалею, что не могу забрать свои слова назад. Отпускает мою руку.

— На сегодня достаточно разговоров.

Встает, идет к двери. У выхода оборачивается, ее лицо снова смягчается:

— Пожалуйста, просто подумай о КОСе: ты действительно хочешь вычеркнуть пять лет из своей жизни? Закончится тем, что ты будешь заниматься чем угодно, только не любимым делом. Может, лучше работать здесь, чем оказаться в санитарии? Ты всегда можешь оставить работу в пансионате и через шесть месяцев подписать документы о приеме на обучение, если не передумаешь.

— Хорошо, я об этом подумаю.

— Спокойной ночи, Люси. Я хотела сказать, Райли.

Уже засыпая, размышляю. О пребывании в этом здании двадцать четыре часа в сутки, с единственной возможностью покинуть его при наличии серьезного дела, о котором придется написать в соответствующей колонке журнала. И о необходимости вернуться, как только с делом будет покончено.

А потом думаю о горах: гуляю по высокогорью, лазаю по склонам, карабкаюсь до небес. Вместе со своим папой, Дэнни-Мечтателем. Теперь у меня есть папино имя, и я повторяю его.

В ту ночь я вижу расплывчатые и неясные, но восхитительные сны.