Суд, день пятый.

Едва часы пробили девять, судья Френч стремительным шагом вошел в зал и сквозь зубы объявил, что ходатайство обвиняемого об аннулировании судебного процесса было отклонено. Он сказал – и стенографистка повторила его слова в конусообразный микрофон, который держала перед лицом, как будто это была кислородная маска: «Возражение обвиняемого против упоминания имени деда обвиняемого занесено в протокол и сохранено для апелляции. Присяжным даны инструкции не принимать высказывание обвинителя во внимание. Обвинителю предписано не затрагивать более этот вопрос, и это все, что мы об этом услышим. А теперь, если не будет каких-либо дальнейших возражений, пристав, введите присяжных, и давайте начнем».

Не могу сказать, что это стало для меня неожиданностью. Аннуляции случаются крайне редко. Судья не намерен был пускать насмарку все усилия, которые государственное обвинение приложило к тому, чтобы довести этот процесс до конца, если это было в его власти. К тому же аннуляция могла подмочить и его собственную репутацию. Это выглядело бы так, как будто он не удержал события контролем. Лоджудис, разумеется, все это прекрасно понимал. Возможно, он перешел грань сознательно, уповая на то, что, коль скоро ставки в этом деле настолько высоки, аннуляция весьма маловероятна. Впрочем, это я уже злобствую.

Суд продолжился.

– Назовите ваше имя, пожалуйста.

– Карен Раковски. Р-А-К-О-В-С-К-И.

– Кто вы по профессии и где в настоящий момент работаете?

– Я криминалист в полиции штата Массачусетс. В настоящее время работаю в криминалистической лаборатории полиции штата.

– В чем именно заключается работа криминалиста?

– Криминалист – это эксперт, который, основываясь на принципах естественных и технических наук, устанавливает, фиксирует и исследует вещественные доказательства, обнаруженные на месте преступления в рамках следственных действий. Впоследствии криминалист дает свидетельские показания на суде.

– Сколько вы уже работаете криминалистом в полиции штата?

– Одиннадцать лет.

– В расследовании приблизительно какого количества преступлений вы принимали участие за свою карьеру?

– Около пятисот.

– Вы состоите в каких-либо профессиональных организациях?

Раковски скороговоркой перечислила сначала полдюжины организаций, членом которых она являлась, затем свои научные степени и преподавательские позиции, а также впечатляющий перечень публикаций. Все это пронеслось мимо меня наподобие товарного поезда: смазанным пятном, в котором отдельные детали неразличимы и который тем не менее внушает почтение своей длиной. По правде говоря, никто к этому потоку информации толком не прислушивался, поскольку квалификация Раковски и так ни у кого не вызывала никаких сомнений. В своей области она была специалистом хорошо известным и уважаемым. Надо заметить, что с тех пор, как я начинал, профессия криминалиста стала куда более точной и требующей высокой квалификации. Она даже вошла в моду. Судебная медицина превратилась в сложную область, особенно в том, что касалось ДНК-улик. Без сомнения, привлекательности образа этой профессии в глазах широкой публики немало способствовали и телесериалы вроде «Места преступления». В общем, каковы бы ни были причины, в эту профессию сейчас идет больше кандидатов и они лучше подготовлены, и Карен Раковски была в числе первой волны криминалистов в нашем округе, которые были не просто полицейскими, на досуге по-любительски баловавшимися научными изысканиями. Она была настоящим профессионалом. Ее гораздо легче представить в белом лабораторном халате, нежели в полицейской форме. Я был рад, что заниматься нашим делом назначили именно ее. Знал, что ее мнение будет беспристрастным.

– Двенадцатого апреля две тысячи седьмого года, приблизительно в десять утра, вам позвонили по поводу убийства в парке Колд-Спринг в Ньютоне, так?

– Да, верно.

– Как вы отреагировали на звонок?

– Я выехала на место, где меня встретил лейтенант Даффи, который ввел в курс дела и очертил круг задач. Он проводил меня к месту преступления.

– Насколько вам известно, было ли тело перемещено?

– Мне сказали, что после прибытия полиции к телу никто не прикасался.

– Судебный медик к тому моменту уже приехал?

– Нет.

– Предпочтительнее, чтобы криминалист осмотрел место преступления до прибытия медика?

– Да. Полный осмотр тела невозможно произвести, не передвигая его. После того как тело передвинуто, никаких выводов из его положения, разумеется, сделать уже нельзя.

– Но в случае с рассматриваемым делом вам было известно, что тело уже передвинула бегунья, которая его обнаружила.

– Да, было.

– Удалось ли вам, несмотря на это, прийти к каким-либо заключениям на основании положения тела и окружающей обстановки, когда вы его увидели?

– Да, удалось. Было очевидно, что нападение произошло на вершине склона у пешеходной дорожки и что после этого тело скатилось по склону. Об этом свидетельствовал кровавый след, тянущийся вниз к месту обнаружения тела.

– Это и есть те самые мазки крови, о которых мы вчера слышали?

– Да. Когда я прибыла на место преступления, тело было перевернуто лицом вверх, и я могла видеть, что футболка убитого пропитана свежей на вид кровью.

– Какое значение вы придали, если придали какое-либо вообще, большому количеству крови на теле убитого?

– В то время – никакого. По всей видимости, раны были глубокими и несовместимыми с жизнью, но это я знала еще до того, как появилась на месте преступления.

– Но разве большое количество крови на месте преступления не свидетельствует об ожесточенной борьбе?

– Не обязательно. Кровь циркулирует по нашему телу постоянно. Это гидравлическая система. Сердце без остановки перекачивает ее по кругу. Она протекает по кровеносной системе, по венам под давлением. Когда человека убивают, сердце перестает качать кровь, и после этого ее движение происходит под влиянием обычных законов физики. Так что большое количество крови, которое мы наблюдали на месте преступления, как на теле самого убитого, так и на земле под ним и вокруг него, могло просто вытечь из него под воздействием гравитации, в силу положения тела: ноги выше головы, лицом вниз. Поэтому кровь на теле могла объясняться посмертным кровотечением. На тот момент у меня не было возможности сказать по этому поводу ничего определенного.

– Ну ладно, и что вы делали потом?

– Я осмотрела место преступления более внимательно и обнаружила некоторое количество брызг крови на вершине склона, там, где, по всей видимости, и случилось нападение. Их там было не очень много.

– Позвольте мне прервать вас. Существует ли в числе разделов судебной медицины дисциплина, которая занималась бы анализом брызг крови?

– Да, существует. Она так и называется «Анализ брызг крови» и позволяет получить полезную информацию.

– Удалось ли вам получить какую-либо полезную информацию при помощи изучения брызг крови в рассматриваемом деле?

– Да. Как я говорила, в месте нападения имелось небольшое количество очень мелких капель крови, меньше дюйма размером, и из их размера можно было сделать однозначный вывод, что они падали на землю более-менее вертикально, равномерно разбрызгиваясь по всем направлениям. Такие брызги называются брызгами от низкоскоростных воздействий или иногда еще «пассивным кровотечением».

– Вчера сторона защиты инициировала дискуссию о том, можно ли ожидать, что после подобного нападения кровь обнаружится на теле нападавшего или на его одежде. Основываясь на картине брызг крови, которую вы увидели, можете ли вы высказать какие-либо соображения по этому вопросу? – уточнил Лоджудис.

– Да. На нападавшем не обязательно будет кровь. Возвращаясь к кровеносной системе, которая перекачивает кровь по телу: необходимо помнить, что, как только кровь покидает тело, она в то же мгновение начинает подчиняться тем же самым обычным физическим законам, что и все остальное. Да, если повреждена артерия, то, в зависимости от места на теле, можно ожидать, что кровь будет бить струей. Это называется артериальным кровотечением. Более-менее то же самое относится и к вене. Но если речь идет о капилляре, то кровь будет просто капать. Я не обнаружила на месте преступления никаких следов крови, которая вытекала бы из раны с силой. В таком случае она падала бы на землю под углом и разбрызгивалась неравномерно, вот так. – Она провела по собственному предплечью кулаком, демонстрируя, каким образом капли крови распределились бы по поверхности при попадании на землю. – Возможно также, что нападавший в момент нанесения удара находился у жертвы за спиной, благодаря чему оказался в стороне от траектории разбрызгивания крови. И разумеется, возможно еще, что преступник переоделся после нападения. То есть, несмотря на большое количество крови на месте убийства, никоим образом нельзя автоматически сделать вывод, что нападавший обязательно будет покрыт кровью.

– Вы слышали когда-нибудь выражение «отсутствие доказательств не равно доказательству отсутствия»?

– Возражение. Наводящий вопрос.

– Пусть спрашивает. Вы можете ответить.

– Да.

– И что оно означает?

– Оно означает, что, если нет никаких улик, которые доказывали бы факт присутствия какого-либо лица в определенное время в определенном месте, из этого еще не следует, что его там не было. Возможно, будет понятнее, если я переформулирую это таким образом: человек может присутствовать при преступлении и не оставить при этом никаких улик.

Допрос Раковски растянулся на довольно долгое время. В тактике Лоджудиса ее показания играли ключевую роль, и он не торопился. Криминалист подробно рассказала о том, что вся кровь, обнаруженная на месте преступления, принадлежала исключительно убитому. В непосредственной близости от тела не было найдено никаких вещественных доказательств, которые могли бы принадлежать какому-либо иному лицу, – ни отпечатков пальцев, ни следов обуви, ни волосков или частиц кожи, ни крови или каких-либо других органических веществ, – за исключением лишь того одного-единственного злополучного отпечатка пальца.

– Где именно находился отпечаток пальца?

– На убитом была незастегнутая толстовка на молнии. С изнаночной стороны толстовки, примерно здесь, – она указала на подкладку своего жакета слева в том месте, где часто бывает расположен внутренний карман, – был вшит пластиковый ярлычок с названием фирмы-производителя. Отпечаток был найден на этом ярлычке.

– Влияет ли поверхность, на которой обнаруживается отпечаток пальца, на его ценность?

– Ну, на некоторых поверхностях отпечатки получаются более четкими. Это была плоская поверхность. Она была пропитана кровью, практически как штемпельная подушечка, и отпечаток пальца получился очень четкий.

– Значит, отпечаток был отчетливый?

– Да.

– И после того как вы изучили этот отпечаток пальца, кому, вы установили, он принадлежит?

– Обвиняемому, Джейкобу Барберу.

Джонатан поднялся и с выражением полного равнодушия произнес:

– Мы со своей стороны готовы засвидетельствовать, что это отпечаток пальца моего подзащитного.

– Не возражаю, – произнес судья и, обернувшись к присяжным, пояснил: – Засвидетельствование означает, что сторона защиты признает, что какой-то факт является истинным, не требуя от стороны обвинения доказать это. Обе стороны соглашаются с истинностью этого факта, следовательно, вы можете считать его истинным и доказанным. Мистер Лоджудис, давайте дальше.

– Какое значение вы придали, если придали, тому факту, что отпечаток пальца был в собственной крови убитого?

– Совершенно очевидно, что кровь должна была сначала оказаться на ярлыке, чтобы палец обвиняемого мог к ней прижаться. Так что значение этого факта таково, что отпечаток был оставлен там уже после того, как началось нападение. Ну или, по крайней мере, после того, как убитый получил хотя бы один удар ножом, но при этом достаточно вскоре после нападения, поскольку кровь на ярлыке еще не успела высохнуть, потому что на высохшей крови палец не отпечатался бы таким образом, если отпечатался бы вообще. Так что этот отпечаток был оставлен там либо в ходе нападения, либо в ближайшее время после него.

– Каков размер временного интервала, о котором идет речь? За сколько времени кровь на ярлыке высохла бы настолько, чтобы след пальца не смог на ней отпечататься?

– Это определяется множеством факторов. Но точно не более пятнадцати минут.

– А вероятно, и еще меньше?

– Невозможно сказать.

Умница, Карен. Не глотай наживку.

Единственная перепалка возникла, когда Лоджудис попытался признать вещественным доказательством и приобщить к делу нож, изогнутый и зазубренный «Спайдерко Сивилиан», – в своем рассказе-фантазии про убийство Рифкина Джейкоб упоминал именно его. Джонатан яростно возражал против того, чтобы этот нож демонстрировали присяжным, поскольку не было никаких доказательств того, что у Джейкоба когда-либо имелся такой нож. Нож Джейкоба я выбросил задолго до того, как полицейские обыскали его комнату, но при виде этого ножа я похолодел. Он был очень похож на тот самый нож. Я не отважился оглянуться на Лори, поэтому могу лишь повторить то, что она сказала мне позднее: «Я помертвела, когда его увидела». Судья Френч в итоге все-таки не позволил Лоджудису приобщить этот нож к делу. Его вид, сказал он, был «взрывоопасным», учитывая то, что никаких реальных оснований связывать нож с Джейкобом у обвинения не было. Таким образом, судья Френч давал понять, что не собирается позволять Лоджудису размахивать в зале суда смертоносного вида ножом с целью превратить присяжных в толпу разъяренных линчевателей – до тех пор, пока обвинение не предъявит суду свидетеля, который сможет подтвердить, что у Джейкоба был такой нож. Зато он позволил эксперту высказаться относительно этого ножа в общих словах.

– Раны убитого могли быть нанесены таким ножом?

– Да. Мы сопоставили размер и форму лезвия с характером ран и пришли к выводу, что они могли быть нанесены таким ножом. Полотнище этого ножа изогнуто и имеет зазубренное лезвие, что соотносится с рваными краями раны. Этот нож сконструирован для того, чтобы полосовать им противника, как в ножевой драке. Нож, предназначенный для аккуратной нарезки, обычно имеет ровный и очень острый режущий край, как у скальпеля.

– Значит, убийца мог использовать нож именно такого рода?

– Возражение.

– Отклоняется.

– Мог, да.

– На основании угла ран и дизайна ножа вы можете определить, каким образом убийца мог нанести смертельные раны, каким движением он мог это сделать?

– Основываясь на том факте, что раны нанесены практически под прямым углом, то есть в горизонтальной плоскости, можно утверждать, что нападавший, скорее всего, стоял прямо перед убитым, был с ним примерно одного роста и все три удара нанес прямым движением, держа руку более-менее ровно.

– Не могли бы вы продемонстрировать нам это движение?

– Возражение.

– Отклоняется.

Раковски поднялась и трижды выкинула вперед правую руку, после чего опустилась обратно на свое место.

В течение последующих нескольких секунд Лоджудис ничего не говорил. В зале было так тихо, что я услышал, что кто-то позади меня протяжно выдохнул: «ффууух».

На перекрестном допросе Джонатан был сама галантность. Он не стал нападать на Раковски напрямую. Она явно знала толк в своем деле и играла по правилам, и терзать ее нам никакой выгоды не было. Вместо этого он сосредоточился на уликах и на том, насколько они были хлипкими.

– Обвинитель упомянул фразу «Отсутствие доказательств не равно доказательству отсутствия». Помните это?

– Да.

– Но разве не справедливо и то, что отсутствие доказательств есть отсутствие доказательств?

– Верно.

Джонатан с иронической усмешкой обернулся к присяжным:

– В таком случае мы имеем дело с практически полным отсутствием доказательств, верно? Были ли на месте преступления обнаружены следы крови, указывающие на моего подзащитного?

– Нет.

– Генетические улики? ДНК?

– Нет.

– Волоски?

– Нет.

– Частицы кожи?

– Нет.

– Что-либо еще, что позволяло бы связать моего подзащитного с местом преступления, помимо того одного-единственного отпечатка пальца?

– Нет.

– Отпечатки рук? Других пальцев? Следы обуви? Ничего из перечисленного?

– Совершенно верно.

– Да уж! Вот это я и называю отсутствием доказательств!

Присяжные засмеялись. Мы с Джейкобом тоже, скорее от облегчения, нежели от чего-нибудь другого. Лоджудис вскочил, чтобы заявить возражение, которое было принято, но это уже не имело значения.

– Что же касается того одного-единственного отпечатка пальца, который был обнаружен, отпечатка Джейкоба на толстовке убитого. Верно ли, что у отпечатков пальцев с точки зрения использования их в качестве улик имеется один существенный недостаток: невозможность определить, когда именно они были оставлены?

– Это верно, но в данном случае мы можем сделать вывод о том, что кровь на ярлыке еще не успела высохнуть к тому моменту, когда обвиняемый прикоснулся к нему.

– Да, непросохшая кровь. Именно. Могу я задать вам гипотетический вопрос, миз Раковски? Допустим – гипотетически, – мой подзащитный Джейкоб наткнулся на убитого, своего товарища по школе, лежащего на земле в парке, по пути на занятия. Допустим, опять же в рамках нашего гипотетического предположения, это произошло всего через несколько минут после нападения. И наконец, допустим, что он схватил убитого за толстовку в попытке помочь ему или убедиться, что с ним все в порядке. Разве в такой сценарий не вписывается отпечаток пальца именно в том месте, где вы его обнаружили?

– Вписывается.

– И наконец, что касается ножа, о котором мы слышали ранее, этого – как же он называется? – «Спайдерко Сивилиан»? Разве не верно, что существует множество ножей, которыми возможно нанести подобные раны?

– Да. Полагаю, это так.

– Потому что все свои выводы вы можете сделать, исключительно основываясь на характеристиках этих ран, их размере и форме, глубине проникновения и так далее, верно?

– Да.

– И следовательно, все, что вам известно, – это то, что у орудия убийства было зазубренное лезвие и полотнище определенного размера, верно?

– Да.

– Вы предпринимали какие-либо попытки установить, какое количество ножей могут соответствовать этому описанию?

– Нет. Меня попросили только определить, могли ли раны быть нанесены данной конкретной моделью ножа. Других ножей для сравнения мне предоставлено не было.

– Что ж, это многое объясняет, верно?

– Возражение.

– Принимается.

– Следователи не предпринимали попыток установить, какими еще моделями ножей могли быть нанесены раны?

– Нет, про другие модели меня не спрашивали.

– А у вас самой есть какие-то мысли по этому поводу? Хотя бы приблизительно. Сколько еще моделей ножей могли оставить рану примерно двух дюймов в ширину и трех-четырех дюймов в глубину?

– Я не знаю. С моей стороны это было бы домысливанием.

– Тысяча? Ну же, их должно быть как минимум столько.

– Не могу сказать. Их действительно много. Не забывайте, маленький нож способен оставить отверстие большего размера, чем само лезвие, поскольку нападающий может воспользоваться им, чтобы расширить рану. Скальпель сам по себе имеет небольшие размеры, однако же, как мы все понимаем, разрез при помощи его можно сделать очень большой. Так что когда мы говорим о размере раны в сравнении с лезвием, речь идет о максимальном размере лезвия, верхней его границе, поскольку лезвие, очевидно, не может быть больше, чем оставленное им отверстие, по крайней мере, если мы говорим о проникающем ранении, как в данном случае. В рамках этого предельного значения по размеру раны самому по себе невозможно судить точно, насколько большим был нож. Так что я не могу ответить на ваш вопрос.

Джонатан вскинул голову. Он не намерен был сдаваться.

– Пятьсот?

– Я не знаю.

– Сотня?

– Возможно.

– Ага, возможно. Значит, наши шансы – один из ста?

– Возражение.

– Принимается.

– Почему следователей так интересовал данный конкретный нож, миз Раковски? Именно «Спайдерко Сивилиан»? Почему они попросили вас сравнить с ранами эту модель?

– Потому что в материалах дела было упомянуто, что обвиняемый написал…

– Если верить Дереку Ю.

– Верно. И тот же самый свидетель, по всей видимости, видел у обвиняемого похожий нож.

– Снова Дерек Ю?

– Полагаю, да.

– Значит, единственное связующее звено между этим ножом и Джейкобом – это один запутавшийся парнишка, Дерек Ю?

Раковски ничего не ответила. Слишком быстро Лоджудис заявил возражение. Впрочем, ее слова все равно ничего бы не изменили.

– У меня все, ваша честь.