Глава 17. Обвиняемая
Риверсенд пустынен. На улицах ни души, полная неподвижность. Мартин сверяется с часами: двадцать минут восьмого. Жалкая тень ночной прохлады уже развеялась, и мысль о скорой жаре гнетет почти так же, как и неизбежность встречи с реальностью. Краски рассвета поблекли под напором солнца, осталась лишь выбеленная летняя голубизна. Если какая-то облачность и есть, ее попросту не видно.
Мартин садится на скамью в тени магазинных навесов, бросая вызов городу самим фактом своего существования. Все, отсюда он не сдвинется, пока не убедится, что Риверсенд не вымер. Пусть проедет мимо машина или ребенок на велосипеде, или пройдет пешеход. Однако город лишь смотрит в ответ: кто кого. Ни бездомной собаки, ни птицы, ни ящерки, что поприветствовала в день приезда. Ничего. Наконец в вышине появляется серебряная вспышка, за которой по светящемуся голубому куполу тянется тающий облачный шлейф – самолет держит путь из Канберры или Сиднея в Аделаиду или Перт. Но городок все так же невозмутим, не уступает в гляделках ни на йоту.
Мартин размышляет, что его держит в этой выжженной пустыне. Нет ни работы, ни цели. Настроил против себя Мэнди Блонд, единственную, с кем сблизился. Правда, Джек Гофинг из АСБР ищет дружбы, и еще юный Робби Хаус-Джонс, осажденный такой сворой демонов, что хватило бы на весь городок, и Джейми Ландерс с Дедулей Харрисом – один молод, другой стар, и оба в трауре. Еще Фрэн Ландерс, после спасения сына она чувствует себя должницей, хотя предпочла бы, чтобы спаситель сгинул без следа, и Харли Снауч, требующий помощи в примирении с Мэнди. Примиришь их, как же! Все эти люди знакомы, но по большому счету чужие. Могут быть союзниками либо врагами, однако никто не разделит тягот, нет. Ни в этом городке, ни в этой жизни. Ни товарищей, ни друзей.
Мартин смотрит на свои руки: одна вяло и бесцельно лежит на подлокотнике скамейки, другая – на самой скамейке. Не напряженные, готовые в любую минуту к действию, а словно выключенные пультом дистанционного управления, в режиме ожидания новых инструкций. Он всегда был одиночкой, медленно сближался с людьми, неохотно заводил знакомства, избегал привязанностей – может, очень зря, и с ним что-то не так? Конечно, есть Макс, наставник и настоящий союзник, а то даже и друг. Макс разглядел в нем потенциал, сделал своим разъездным репортером, сначала посылая на задания вне столицы, а потом и за рубеж. Что именно увидел в нем Макс? Не только хорошего журналиста и хорошего писателя, но и автономную единицу, того, кто не нуждается в обычной поддержке окружающих и не хочет ее; репортера, который счастливей и продуктивней всего вдали от знакомых и готов десантироваться с парашютом в любые ситуации, заводить знакомства и вербовать осведомителей, а после того как работа закончена, уезжать без колебаний. Мартин безупречно подходил для этой роли. По крайней мере, так думал Макс, и сам он тоже. А теперь уже не уверен.
Наконец из Беллингтона на восток с грохотом проезжает грузовик, пробиваясь к цивилизации без остановок, едва оказав Риверсенду любезность снижением скорости. Вот он уже за Т-образным перекрестком наверху Хей-роуд. Довольно.
Мартин встает. Голова тяжелая, в желудке мутит от вчерашних питейных подвигов. Как ни мало ему известно, одно он знает точно: когда жара станет беспощадной, на открытом месте лучше не оказываться. Мелькает мысль купить воды и аспирина в универмаге; увы, тот пока заперт.
Перейдя дорогу, Мартин направляется к винному салуну. Возможно, Снауч там, отсыпается после собственных возлияний.
Однако в винном салуне безжизненно: отпечатки ног в пыли, засохшее вино на дне сколотых стаканов, пустая бутылка рядом со скомканным бумажным пакетом. Снауч мог уйти как пять минут назад, так и в воскресенье вечером, либо в промежутке. Кто его знает?
Мартин проходит вперед, к заколоченному окну, возле которого сумрак пронизан уличным светом. Здесь кресло. Он садится и через щель в ставнях смотрит через дорогу на «Оазис». Как часто Снауч шпионил отсюда за бывшей невестой и ее дочерью? Какие воспоминания оживали в нем, какие надежды он лелеял в сердце? Охватывал ли его трепет волнения, когда мать Мэнди выходила в конце дня, чтобы занести внутрь рекламный стенд. Вскидывала ли она взгляд, смотрела ли через дорогу, давала ли понять, что видит своего преследователя в его логове? И что происходило после того, как она исчезала внутри, дверь закрывалась на ночь и огни гасли? Наверное, именно тогда он возвращался за столик и искал утешения на дне бутылки, разговаривал с воображаемыми собеседниками, объяснял свои мотивы умершим ветеранам?
Мартин отходит от окна и садится за столик, где в последний раз беседовал со Снаучем. Мысли сворачивают к Мандалай Блонд, та сейчас в запертом книжном и недоступна точно так же, как в свое время для Снауча ее мать. Мэнди красивая, красивая до муки. Это даже не обсуждается. И умная, смышленая, независимая. А еще молодая и мятущаяся, хлебнула бед куда больше, чем заслуживает. С другой стороны, метания – удел молодых, старики попросту жалки. Поживешь, и острота ощущений уйдет: ум станет рациональнее, сердце откажется от борьбы, душа смирится. С возрастом все дряхлеют, как снаружи, так и внутри. Отклик на те или иные события становится инстинктивным, человек коснеет. Застарелые обиды, шоры на глазах, самооправдания. Начинаешь принимать все как должное. Когда мы молоды и честны, это волнует нас намного больше. Возможно, Кэтрин Блонд говорила дело, настоятельно советуя дочери разобраться с личными демонами прежде, чем исполнится тридцать.
При мысли о женщине, запертой за дверью книжного, Мартин чувствует укол вины. Подступают угрызения совести. Мэнди… зачата либо потому, что ее отец изнасиловал мать, либо потому, что та ему изменила. Выросла, нося позорное клеймо обвинений в изнасиловании, страдала от пренебрежения местных, единственной защитой от которых была непокорная Кэтрин Блонд, ведущая свою собственную молчаливую войну. В конце концов Мэнди бежала из Риверсенда, но так и не сумела сбежать из него по-настоящему и, растранжирив юность в Мельбурне, вернулась в городок ухаживать за больной матерью. И оказалась здесь добычей Байрона Свифта с его внешностью, харизмой и эгоистичными нуждами. Байрон Свифт проскальзывал к ней под одеяло и между ног, давал утешение и сбегал, получив ровно то, что хотел. Убийца из Афганистана, притворявшийся кем-то другим. Затем он погиб от пули, по сути покончил с собой, заставив бедного Робби Хаус-Джонса жить с грузом вины. А беременную любовницу бросил. Оставил совсем одну растить малютку-сына и ухаживать за умирающей матерью. И все же Мэнди до сих пор любит Свифта. Любит достаточно сильно, чтобы защищать в полицейском участке через год после смерти – глупое и бесполезное проявление верности, как ни крути. А что потом? Он, Мартин Скарсден, очередной вор в ночи, достойный кандидат на членство в клубе одиноких горемык, собирающихся в винном салуне. Что он ей дал? Немного компании, немного печали. Немного человеческого тепла в одинокие риверсендские ночи.
Взяв один из пустых стаканов, Мартин рассеянно подносит его к губам и, спохватившись, ставит обратно. Глупо… хотя чего стыдиться – ни свидетелей, ни даже призраков. При мысли о себе губы кривит саркастическая усмешка, в которой нет юмора и очень мало сочувствия.
Байрон, черт бы его побрал, Свифт! Священник с руками по локоть в крови, военный преступник, осеменитель одиноких женщин Риверайны – Фрэн Ландерс, Мэнди Блонд и только Богу известно, скольких еще в Беллингтоне, скольких до него. Экий захолустный Распутин!
Мэнди знает, что он застрелил у церкви пятерых. Зачем идти в полицию с дневником, чтобы очистить Свифта от обвинений в убийстве немок? Может, она считает это преступление более гнусным? А кровавую бойню у церкви Святого Иакова – чем-то вроде спонтанного эмоционального взрыва, тогда как похищение и возможное изнасилование немок – зло, умышленное и садистское? Что Мэнди защищает? Репутацию бывшего любовника или собственную пошатнувшуюся веру в него? А может, наследие, завещанное сыну, чтобы однажды, когда ему откроется правда, тот думал о своем отце чуточку лучше, чем она о своем? Боже!
Мартин оглядывается. Голова трещит, неплохо бы сейчас найти в этом пыльном сумраке непочатую бутылку.
Так что насчет аллегорической истории… той, в которой Мэнди забеременела после случайного секса в Мельбурне? Ясно как день: она не хотела говорить журналисту о своей любовной связи с убийцей. Ни ей самой, ни тем паче ее сыну не нужно грязи с газетных страниц. Зачем обрекать Лиама на то же детство, что у нее самой?.. Отпрыск скандала, вроде бы так она выразилась. Но зачем ей вообще понадобилось что-то рассказывать? Захотела исподволь выяснить, кем был Байрон Свифт на самом деле? Нарочно водила за нос, желая разузнать прошлое священника? Что Мэнди ищет? Некое оправдание для Свифта, который сделал ей ребенка и бросил, хладнокровно застрелил пятерых, оставил их сыну клеймо отцовского позора?
Сразу вспоминаются Уокер с его открытием о том, что священник был человеком без прошлого, собственная статья на страницах воскресных газет, откровения Гофинга о военных преступлениях Флинта. Не в этом ли все дело? Мэнди любила Байрона Свифта, однако не знала, кому именно подарила любовь? Захотела ради себя и сына выяснить истинную личность возлюбленного, его прошлое? Что ж, теперь известно, кем был Свифт, его позорная подноготная с военными преступлениями. Но стоит ли рассказывать Мэнди? И станет ли она слушать? Между тем Харли Снауч твердо уверен, что генетический тест восстановит его честь в глазах Мэнди, выставив мать мстительной лгуньей. Как вообще поднимать с Мэнди такие темы? Только выгонит и не захочет больше разговаривать.
В желудке муторно, голова гудит. Мартин понимает, что вот-вот потеряет Мэнди, и шанса на примирение почти нет – только не после того, как он с утра пораньше заявится к ней с обвинениями и вывалит информацию, которую носит с собой, точно тикающую бомбу. Где-нибудь, когда-нибудь он опубликует откровения Гофинга и расскажет миру, что на самом деле Свифт был Джулианом Флинтом, военным преступником, после чего, считай, умрет для Мэнди. И останется в сомнениях на ее счет. Брошенные Гофингом семена дали всходы: дневник Мэнди – подлинный или новая попытка манипуляции? Фальшивка, очередная аллегорическая история? Мартин сидит в винном салуне, погруженный в думы. Неужели его жизнь свелась к дурацкой телевикторине – что выберешь: деньги или вариант ответа, репортаж или девушку?
Внезапно комната озаряется. Луч пробивается в салун и рассеивает сумрак, заставляя плясать пылинки. Солнце едва вынырнуло из-за магазинов на той стороне улицы и заливает светом Хей-роуд, но еще не проникает под навес салуна.
Подойдя к щели в досках, Мартин меняет угол обзора, чтобы в глаза не било солнце. Без толку: «Оазис» исчез в стерильно-ярком рассвете. Проблеск красного, звук мотора – это Фрэн Ландерс возвращается из поездки в Беллингтон, везет молоко, хлеб и болотный горошек. И газеты. Жизнь на Марсе все же есть.
Фрэн не склонна к общению. Суетясь в магазине, она ограничивается вымученными любезностями, и Мартин, купив газеты, воду, кофе с молоком и льдом, слойку из Беллингтона и дешевое обезболивающее, выходит и усаживается на лавку перед магазином.
Потягивая кофе со льдом, он хмуро листает свежие газеты. Из «Эйдж» его изгнали, все следы его существования уничтожены, заретушированы. Современный Троцкий, да и только. Статья о местных событиях – на третьей странице, под ней значится «Дарси Дефо из Беллингтона», а внизу, будто запоздалая мысль, стоит: «С участием Беттани Гласс». Репортаж под заголовком «Речной город оплакивает утрату полицейского» типичен для Дефо: прекрасный слог, несмотря на краткость. Обстоятельства смерти Херба Уокера упомянуты только вскользь, никакой связи с убийством туристок, ни слова о Мартине Скарсдене, Дуге Танклтоне и тому подобном. Скорее это панегирик отличному человеку, трудная работа в отчаянные времена. Дефо изложил события, не излагая их вообще. Начальство будет довольно. История с убийством немок стала для газеты минным полем, и теперь, когда здесь Дефо, «Фэрфакс медиа» в надежных руках. Чего-чего, а одного у соперника не отнимешь: никогда не теряет объективности.
Мартин вздыхает. Пора убираться из города. Расправившись с кофе, он запивает водой таблетки, и тут из-за угла банка выныривает Робби Хаус-Джонс в компании Лучича, сиднейского копа из убойного отдела. Шаг уверенный, явно идут из полицейского участка. Вот пересекли улицу, движутся прямо навстречу, молча. Сердце вдруг пускается вскачь: неужели арестуют? За что?
Те и впрямь подходят, однако не для ареста.
– Доброе утро, Мартин, – здоровается Робби.
Лучич смотрит на Мартина с презрением, даже не кивнул.
– Доброе утро, Робби. Что случилось?
– Ничего, что касалось бы вас, – говорит Лучич.
Он остается возле Мартина, а Робби входит в магазин. Через минуты две констебль возвращается вместе с Фрэн Ландерс. Вид у нее встревоженный.
– Мартин, – говорит она, заметив его на скамье, – ты не мог бы оказать мне услугу? Присмотришь за магазином? Я на пару минут.
– Конечно, – отвечает Мартин.
Все равно больше нечем заняться.
Вскоре троица исчезает за углом отеля, направляясь не к полицейскому участку, а прочь от него. Мартин ждет на лавке у двери. Когда подъезжает фермер на видавшем виды пикапе, проходит за ним в магазин. Мужчина приобретает кило бекона, батон, два литра молока и табак в кисете. Касса заперта, и Мартин кладет деньги рядом. Продажа происходит почти без слов, лишь покупатель бурчит, называя марку табака. Потом садится в пикап и уезжает обратно.
Выйдя следом, Мартин видит, как из магазина в соседнем квартале появляются Робби и Лучич. Еще один приступ страха: это книжный. Так и есть, пока они ждут, к ним присоединяется Мэнди и, перейдя улицу, все трое заворачивают за угол перед зданием бывшего городского совета и скрываются за банком, двигаясь к полицейскому участку. Никто из них не смотрит на Мартина.
Он по-прежнему сидит под магазином, и тут с детской коляской возвращается Фрэн. Лиам беззаботно сосет бутылочку.
– Фрэн, что происходит?
– Полиция забрала Мэнди на допрос. Сказали, на несколько часов. Я присматриваю за Лиамом.
– Зачем ее опять допрашивать?
– Не знаю, Мартин.
– Как она?
– Вроде нормально. Смирившаяся, пожалуй, словно ждала.
– Ясно.
Мартин колеблется. С одной стороны, покинуть город – очевидный выбор. Но это невозможно: он в ответе за Мэнди. Спал с ней, сообщил о ее дневнике Уокеру, отплатил ей за привязанность тем, что, считай, обвинил в пособничестве убийце. И что теперь? Просто уехать, умыть руки? Оставить выпутываться в одиночку? Казнь от Дуга Танклтона в шестичасовом выпуске новостей, ловкая статейка-стилет от Дарси Дефо. Пускай станет козлом отпущения на радость публике, Монтифору и копам?
Дойдя до угла, Мартин смотрит на полицейский участок. Как и следовало ожидать, толпа телеоператоров и фотографов уже на месте, а еще и девяти нет. Либо былые коллеги, демонстрируя похвальное рвение, проделали сорокаминутный путь из Беллингтона и заблаговременно заняли позиции, либо от копов поступил сигнал, что подозреваемую сопроводят под взглядами камер в участок и обратно – пусть уважаемая австралийская публика знает: полиция делает успехи.
Сегодняшнее, несомненно, станет отличной летней историей в лучших традициях Линди Чемберлен-Крейтон и Шапелл Корби. Пьянящая смесь религии, секса и убийства. Да еще и роковая красотка на поживу камерам, как только просочится новость о дневнике Мэнди. Но главное, пожалуй, ощущение тайны. Почему Байрон Свифт открыл огонь? Кто на самом деле убил молодых туристок? Действительно ли девушек сначала изнасиловали и пытали, как намекают газетчики-конкуренты? По всей Австралии, на пикниках и в барах, в кафе и закусочных, парикмахерских и такси, все кому не лень примутся выдвигать собственные скороспелые теории о том, что случилось и кто виноват. Для «вопросов в прямом эфире» настанет великий день, Интернет породит дурацкие шутки вперемешку с теориями заговора, и во многих будет фигурировать он, Мартин Скарсден. И все же грех жаловаться: сам же и постарался, чтобы эта история попала на первые полосы и стала достоянием нации. Тошнотворная мысль, даже приходится сесть. Все, больше никакого виски.
Вернувшись к мотелю, Мартин чувствует себя еще хуже. Снаружи припаркован грузовик со спутниковой тарелкой на крыше. Телевизионщики вот-вот начнут круглосуточную трансляцию в прямом эфире. А раз тут одна вещательная компания, другие не отстанут. Твою мать! И ничего с этим не сделаешь.
Мартин идет к себе, размышляя о грядущей новостной буре, и вдруг из двери приемной высовывается уже знакомая администраторша.
– Мистер Скарсден? Можно вас на минутку?
К тому времени как Мартин заходит в приемную, женщина возвращается на рабочее место.
Она сделала стрижку и покрасилась под брюнетку, посеченные блондинистые кончики и мышино-серые корни сменил равномерный цвет – беллингтонский шик.
– Простите, мистер Скардсен, позвонил ваш работодатель. Бывший работодатель. С сегодняшнего дня ваша кредитка заблокирована. Ваша комната переходит другому джентльмену. Некому мистеру…
– Дефо.
– Так вот как это произносится. Мистер Дефо. Он с вами?
– Нет.
– Понятно. Не важно, если выселитесь, я подготовлю номер для него.
– Слушайте… простите, забыл, как вас зовут…
– Фелисити Кирби. «Черный пес» принадлежит мне и Джино, это мой муж.
– Ладно, миссис Кирби, я еще не виделся с мистером Дефо, но что-то мне подсказывает: он здесь не останется. Большинство наших коллег поселились в Беллингтоне. Похоже, им нравится там у реки.
– Только потому, что у нас все занято, мистер Скардсден.
– Вы, несомненно, правы, миссис Кирби. И все же мистер Дефо, скорее всего, предпочтет Беллингтон, разве что пентхаус предложите.
– Это шутка?
– Увы, да, миссис Кирби.
– Вот как? Забавный вы человек. А теперь верните ключ, и мы все от души посмеемся.
– Знаете что, миссис Кирби? Возможно, нам удастся прийти к более взаимовыгодному соглашению.
– Выкладывай, дорогуша. Не тяни резину.
– Я оставляю номер себе и плачу собственной кредиткой.
– Понятно. А как на это посмотрит тот, другой? Я обещала, что придержу комнату для него.
– Поверьте, у него более утонченные вкусы.
– Похоже, он неприятный тип, мистер Скарсден.
– Вы сами его так назвали, не я.
– Тогда ладно. Платите за неделю вперед, а потом поденно.
– За неделю вперед? Но я уже здесь целую неделю.
– Новая кредитка, новый счет.
Мартин пожимает плечами и уже готов на это подписаться, когда замечает, что оплата выросла на тридцать долларов за ночь.
– Что, миссис Кирби, в Риверсенде началась инфляция?
– Загляните в учебник по экономике, мистер Скарсден. Спрос превышает предложение. Плюс разгар школьных каникул.
Мартин предъявляет ей кредитку и начинает заполнять новую регистрационную форму.
– О, чуть не забыла. Вчера… нет, точнее, позавчера вечером звонил ваш редактор.
– Спасибо. Скорее всего, теперь это не важно.
– Он оставил сообщение. – Порывшись в столе, администраторша протягивает Мартину листок. Там записан номер телефона, стационарный. – Ваш редактор сказал, это новый номер.
Вот те на! Бедный Макс. Даже номер телефона не позволили сохранить.
Мартин с улыбкой передает ей заполненный бланк.
– Отличная прическа, миссис Кирби!
– Что ж, мистер Скарсден, спасибо на добром слове.
В комнате Мартина поджидает нерешительность, сгребает его сразу за дверью в охапку и бросает на неприбранную постель. Неужели он только что действительно подписался на еще одну неделю в этой адской дыре? И главное: что теперь? Он до сих пор здесь потому, что не хочет бросать Мандалай Блонд на произвол судьбы. С другой стороны, он окажет ей плохую услугу, если станет лагерем у входа в полицейский участок, тем самым подкинув нового зерна на мельницу неуемной прессы. Более того, с сегодняшнего утра Мэнди его на дух не переносит.
Интересно, что ей нужно, какие у нее цели? Она переспала с ним, верно, только всего раз, так что вряд ли по нему сохнет. Почему тем вечером Мэнди отвела его к себе? Из благодарности, что Снауч выжил? Из благодарности, что он, Мартин, тоже избежал смерти? Из вины, что манипулировала? Или от одиночества? Или от скуки? Или просто решила разделить всеобщее приподнятое настроение? На мужчин она явно не охотилась, тут сомнений нет. Мэнди захотела покинуть город со Свифтом, только узнав, что беременна, а до этого спокойно делилась им с Фрэн, хоть и уверяет в своей любви к нему. О самом Мартине она ничего такого даже близко не говорила. И вряд ли скажет, особенно после его клеветнических статей и гадких намеков. Как там Мэнди выразилась? «Вон, и никогда больше не возвращайся».
Мартин смотрит на свои руки. До чего же жалкие! Ведь это он жаждет эмоциональной близости, а не Мэнди. Это ему нужно ей помочь, потому что сама она его помощи не попросит.
Так что делать? Вернуться в универмаг и ждать там вместе с Фрэн и Лиамом? Из полиции Мэнди первым делом отправится туда. Это шанс поговорить, предложить помощь, попрощаться по-человечески и свалить с чистой совестью. Но что-то удерживает. Не хочется торчать под универмагом часами напролет, как зеленый мальчишка. Не с такой головной болью и не на такой жаре. Стоило бы не сохнуть по недоступной молодой женщине, а подумать о будущем, решить, что делать с жизнью, с работой, как-никак «Геральд», обрубив канат, отправила его в свободное плавание. Открыто ли ему еще журналистское будущее в индустрии, которая сужается, переживая собственную финансовую засуху? Нет бы сесть за телефон и найти того, кто согласится опубликовать материал о Джулиане Флинте. Вот записка с новым номером Макса. Возможно, бывший редактор кого-то предложит?
Мартин звонит, однако на том конце линии никто не отвечает. «Набранный вами номер больше не существует», – говорит автоответчик.
Супер!
Он вынимает мобильник. Из-за отсутствия сотовой связи в Риверсенде тот по сути превратился всего лишь в электронную картотеку. Отыскав мобильный номер Макса, Мартин набирает его с телефона в отеле.
– Алло, Макс Фуллер слушает.
– Макс, это Мартин.
– Мартин, дружище. Ты где?
– Все еще в Риверсенде. Решил кое-что закончить.
– Ясно. Могу я чем-то помочь?
– Ты звонил мне вчера в мотель? Оставлял номер своего телефона?
– Не я, бездельник. А что это был за номер?
Мартин называет.
– Вот те раз! Это даже не в Сиднее, а там, где ты. У тебя сейчас похожий номер, первые четыре цифры одинаковые.
Мартин смотрит на прикроватный столик. И точно: вон меню из закусочной Томми с номером телефона. Первые четыре цифры совпадают. Что-то не так.
– Макс, я идиот. Прости, что потревожил. Меня переклинило.
– Мартин, у тебя там все хорошо?
– Лучше некуда. Вернусь в Сидней, звякну.
– Гляди не забудь.
Мартин еще долго, оторопев, смотрит на трубку. Может, Фелисити Кирби ошиблась? Кто бы мог ему звонить из Риверсенда или окрестностей, притворяясь Максом? Чья-то попытка замести следы? И зачем оставлять отключенный номер? Разве что… Офигеть! Уокер! Это номер из церкви Святого Иакова.
Мартин еще смотрит на телефонную трубку, как вдруг раздается стук в дверь. Испугавшись, он не знает, что ответить.
В дверь снова стучат.
– Мартин? Ты здесь?
Джек Гофинг.
Мартин открывает, впуская агента АСБР.
– Дерьмово выглядишь, – вместо приветствия говорит он. – Приятно видеть, что не один я чувствую себя этим утром неважно.
Впрочем, по лицу агента и не скажешь, что он страдает от каких-то последствий вчерашнего. Глаза ясные и проницательные, как всегда.
Мартин садится на кровать. Гофинг закрывает дверь и остается на ногах. От него тянет табачным дымом.
– В курсе, что случилось?
– Нет. А в чем дело?
– Ты вообще как?
– Не очень, я с бодуна. Все благодаря тебе.
– Мандалай Блонд арестовали. Ей предъявлено обвинение.
– Какое?
– Попытка помешать следствию.
– Из-за дневника, что ли?
– Да.
– Твою мать! – Мартин замолкает. – Черт знает, зачем ей вообще понадобилось это затевать.
– Соображения есть?
– У меня? Нет. А у тебя?
– У меня тоже.
– Так что с дневником не так? – спрашивает Мартин. – Сфальсифицирован?
– Не уверен. Ты ведь понимаешь, что этот разговор ни в коем случае не под запись?
– Как я уже говорил, твое требование оторвано от жизни. Мне по-прежнему негде публиковаться.
– Просто не хочу, чтобы ты отфутболил это своим собратьям. Так что никаких наводок для Дарси Дефо.
– Даю слово.
– Отлично. Что ж, насколько я понимаю, основная проблема с дневником не в том, что в него добавлено, хотя по меньшей мере одна запись сделана после трагедии. Проблема в том, что в нем отсутствуют некоторые страницы. Мэнди Блонд их вырвала.
– Вероятно, просто попытка защитить личную жизнь.
– Если так, она не знает копов. Теперь полиция набросится на нее, будто голодная собака на косточку. Ты представить себе не можешь, как на них давят, требуя предъявить хоть какой-то результат. А твоя приятельница сама подносит себя на блюдечке.
– Но это же глупо. Если Мэнди причастна к убийствам, зачем ей добровольно показывать дневник? Ее же раньше не подозревали.
– Насколько я знаю, нет.
– Так что им придется попотеть, чтобы доказать свои обвинения.
– Я бы не был в этом настолько уверен. Связь с убийством они не докажут, по крайней мере без улик. Однако обвинить ее в попытке помешать правосудию было умно. Дневник содержит детали о поступках главного подозреваемого, Байрона Свифта, в тот промежуток времени, когда пропали немки, а также накануне стрельбы у церкви Святого Иакова. Так что твоя приятельница, возможно, уничтожила жизненно важные улики. Она глубоко в дерьме.
– Твою мать! И что теперь?
– Собственно, поэтому я тебя и разыскивал. Мэнди Блонд просит освободить ее под залог, говорит, что некому присматривать за ребенком. Копы упираются. Ее планируют отвезти в Беллингтон, где она предстанет перед мировым судьей.
– В Беллингтоне есть суд?
– Не совсем. Если нужно, приглашают одного малого из Дениликуина.
– Почему бы не пригласить его сюда?
– Хочешь мою версию? Потому что все газетчики обосновались в Беллингтоне.
– Черт! Ты, верно, шутишь?
– Нисколько.
– Зачем ты мне все это рассказал?
– Подумал, вдруг ты решишь поехать к Мэнди. Ей может понадобиться моральная поддержка.
– От меня?
– От кого угодно.
До чего длинный и странный караван устремился из Риверсенда к Беллингтону через прожаренную равнину: в этом конвое смешались опасения и страхи, честолюбивые помыслы и отчаяние, каждой машиной движет своя цель, каждая везет свои эмоции. Во главе – полиция: Робби Хаус-Джонс на внедорожнике Херба Уокера, Морри Монтифор и Гофинг на арендованной легковушке, Мандалай Блонд с Иваном Лучичем на броско размалеванном патрульном автомобиле. Далее – СМИ: 3AW на расфуфыренном грузовике даже более кричащих цветов, чем у патрульных; горстка белых машин из проката; несколько личных авто; телесети на трейлерах и джипах. Колонна выдерживает ровно сто десять километров в час, полиция следит, чтобы скоростное ограничение неукоснительно соблюдалось. Не осмеливаясь ехать ни быстрее, ни медленнее, журналисты следуют сзади безупречно ровным строем, ремни безопасности пристегнуты, желание обойти друг друга замаскировано одинаковой скоростью – и все они мчат к Беллингону, реке и следующему эпизоду драмы, завладевшей вниманием страны. На полпути через равнину конвой проносится мимо грохочущего грузовика со спутниковой тарелкой на крыше, не замедляется, почти не уступает дорогу, не волнуется о встречном трафике; каждый водитель, по очереди объезжая тарелку, прилежно мигает поворотными огнями.
Мартин в машине, замыкающей колонну. Больше не в авангарде истории, а в тормозном вагоне, не в заголовке, а в сноске. Вдавить бы педаль газа до упора, перешагнуть границы дозволенного, промчаться на арендованной легковушке мимо бывших коллег и полиции в последнем жесте неповиновения, помигать копам аварийной сигнализацией, бросая вызов. Увы, на это просто нет сил, так что приходится мириться со своим незавидным местом в хвосте. Интересно, почему Джек Гофинг разыскал его дважды за сутки, хотя весь остальной мир не желает с ним знаться? Явно ради сведений, чтобы обработать источник и выудить факты. Как он там говорил? «У нас здесь не обмен информацией». По сути, он самый и есть: Гофинг рассказал, что Байрон Свифт в действительности Джулиан Флинт, бывший солдат и военный преступник. А еще агент АСБР добровольно сообщил о том, что в дневнике Мэнди не хватает страниц и, возможно, добавлена пара строк. И высказал свое мнение о мотивах полиции. Зачем? Не затем же, чтобы Мартин опубликовал! Мандалай Блонд? Хм, в этом что-то есть. Гофинг уже знает, что ее связывали со Свифтом близкие отношения, и рассчитывает через него, Мартина, втереться к ней в доверие. Ну-ну. Гофинг и Снауч оба видят в нем посредника с Мэнди. А она, скорее всего, разговаривать теперь с ним не захочет.
Может, стоит сказать Гофингу о телефонном номере? Риверсендском номере. Вдруг есть какой-нибудь сайт, где можно узнать, кому тот принадлежал? Не исключено, что Беттани сумеет помочь. Или просто довериться Гофингу? У этого человека есть возможность выяснить владельца, узнать, кому Свифт звонил из церкви Святого Иакова перед кровавой бойней. Но поделится ли Гофинг тем, что разузнает? Впрочем, выбирать не приходится. Если Гофинг сумеет сдвинуть одно из двух расследований с мертвой точки, это сбережет Мэнди много нервов. Либо выявятся улики, которые позволят преследовать ее в уголовном порядке. Боже!
От этих перетасовок головная боль Мартина вспыхивает с новой силой, и он вздыхает с облегчением, увидев на горизонте зеленые сады Беллингтона. В конвое, будто при цепной реакции, один за другим начинают вспыхивать красным тормозные огни: водители, все законопослушные граждане, сбрасывают скорость до положенных шестидесяти километров в час. К тому времени, как Мартин въезжает на главную улицу, в его уме созревает решение рассказать Гофингу о телефонном номере.
Слушание об освобождении под залог проходит за закрытыми дверьми. Судья забаррикадировался в полицейском участке и приказал не пропускать прессу. И вот журналисты ждут, переполняясь предвкушением и домыслами. «Полиция арестовала местную жительницу, Мандалай Блонд», – нетерпеливо докладывают они в микрофоны, серьезно понизив голос. Роковая женщина, говорят одни, Бонни и Клайд, говорят другие, преступление века, говорят третьи. Вскоре о ней болтают уже все. Дуг Танклтон авторитетно грохочет в глаз телекамеры, подогревая старые факты и высасывая из пальца новые. История вот-вот прокатится по Австралии, как цунами: полиция добилась успехов, мы ждем новостей, что бы вы ни делали, оставайтесь с нами, не пропустите сенсационный материал, не переключайтесь, вернемся после перерыва. И все же, когда Мартин входит в полицейский участок, толпа, несмотря на возбуждение, мгновенно затихает и снова с пылом принимается за свое, но жужжит теперь о «Мартине Скарсдене, дискредитированном экс-журналисте» – фраза разносится по толпе и на всю нацию.
Сегодня Мартин не удостаивается привилегий, и его просят подождать снаружи вместе с остальными. Подчинившись, он возвращается на сцену вчерашней катастрофы. Бывшие коллеги либо потрясены, либо смущены его присутствием. Либо и то, и другое. Такери смятенно качает головой, но из вежливости здоровается и выражает сочувствие. Журналист с Эй-би-си требует интервью, напоминая, что его канал вчера выступил в защиту Мартина. Мартин отказывается. Дуг Танклтон, временно закончив вещать в прямом эфире, упорно отводит взгляд, хотя его кинооператор нахально снимает каждое движение Мартина.
– Мартин, – раздается низкий, самодовольный голос. Дарси Дефо. – Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть. Как ты? Держишься?
– Добро пожаловать в цирк, Дарси. У меня все не так уж плохо. Что говорит полиция?
– Почти ничего. Арестовали владелицу книжного магазина. Судя по всему, та знала священника Байрона Свифта.
– Да.
– Твой приятель Танклтон набирает рейтинги. По его словам, полиция подозревает, что эта женщина и священник вместе убили немок.
– Слушай, Дарси, лучше не пиши этого. Я серьезно. Подожди, что скажет полиция.
– Значит, тебе известно другое?
– Ну, известно, сильно сказано. Просто я вышел с этой историей за рамки дозволенного, и глянь, в какое дерьмо угодил. Даже я бы не стал такое писать. Еще не время.
Дарси переваривает информацию, и тут из полицейского участка выходит худой, чуть небритый мужчина в сером костюме.
– АСБР, – облетает толпу шепот.
Заметив Мартина, Гофинг подзывает его к себе. Оба заходят в полицейский участок, причем взгляды камер буквально буравят спину Мартина.
– Надеюсь, твои карманы набиты деньгами, – говорит Гофинг.
– Зачем тебе?
– Возможно, придется внести залог.
Мировой судья восседает за внушительным столом. Лицо у него багровое, вид несколько взъерошенный и отнюдь не счастливый. Как и у всех остальных. Монтифор смотрит на судью волком, Лучич взглядом пытается прожечь в Робби Хаус-Джонсе дырку, а тот прячет глаза от обоих сиднейских детективов. Мэнди сидит в белой рубашке, синих джинсах и наручниках и кажется очень маленькой. Заметив Мартина, она улыбается, в глазах вспыхивает надежда. Его сердце пускается вскачь. Может, простила за утренние обвинения?
– Мартин Скарсден? – Глаза судьи налиты кровью, дыхание отдает алкоголем.
– Точно.
– Мне сообщили, что вы готовы поручиться за мисс Мандалай Блонд. Это верно?
– Да, ваша честь.
Судья фыркает и со вздохом качает головой.
– Я всего лишь мировой судья, мистер Скарсден. Не «ваша честь». – И завершает фразу отрыжкой. – Извините.
Мартин кивает. Никто не смеется, никто не улыбается. Судья пьян, но вокруг каменные лица.
Судья продолжает довольно ровным голосом, хотя его жесты чересчур экспрессивны:
– Ясно. Передо мной, мистер Скарсден, дилемма. Дилемма. И тут требуется мудрость Соломона. С одной стороны, инспектор Монти против освобождения под залог и утверждает, что обвинение слишком серьезно. С другой стороны, юный констебль говорит, что мисс Блонд одна воспитывает ребенка в возрасте до года. Я не ошибся?
– Нет, сэр.
– Отлично. Страдали когда-нибудь от подагры?
– Нет, сэр.
– Отлично. Постарайтесь ее избежать, если удастся.
Еще одна отрыжка. Лица полицейских непрошибаемо серьезны, хотя Монтифор прикрыл глаза.
– Итак, вот что я предлагаю, – продолжает судья. – Мандалай Блонд выйдет под залог, если вы внесете, скажем, пятнадцать тысяч долларов. Да, звучит неплохо. Пятнадцать тысяч. Сможете получить такую сумму? И готовы ли вы стать поручителем?
При взгляде на Мэнди все сомнения Мартина развеиваются. Ее лицо обращено к нему и выражает тревогу о Лиаме. Разве можно ей отказать?
– Хорошо, сэр. Я посещу беллингтонское отделение своего банка.
– Отлично. Вот условия. Мисс Блонд, вы должны ежедневно до двенадцати отмечаться в полиции Риверсенда. Вы не вправе удаляться от города более чем на пять километров. Для этого надо будет заблаговременно уведомить полицию и получить ее разрешение. И дайте подумать… вы не вправе обсуждать вопросы, связанные с обвинением, с мистером Скарсденом и другими газетчиками. Тем не менее я советую вам обсудить их с адвокатом. Эти условия останутся в силе до предварительного слушания, либо пока с вас не снимут обвинения, либо пока я не вынесу другое решение. Либо пока не случится что-то еще. Понятно?
– Да, сэр, – тихо отвечает Мэнди.
– Мистер Скарсден, меня тревожит, что обвиняемую передают на попечение репортера. Честно говоря, я не очень высокого мнения о вас. Как бы то ни было, вы не должны обсуждать с Мандалай Блонд ее обвинение и дневник. И вы не должны писать репортажи по вопросам, связанным с обвинением. Ясно?
Мартин от неожиданности моргает. Ему затыкают рот. Однако еще один взгляд на Мэнди решает все.
– Согласен.
– Не передумали насчет залога?
– Нет.
– Отлично. Мисс Блонд до возвращения в Риверсенд останется под стражей. Мистер Скарсден, пожалуйста, возьмите в банке чек и отправляйтесь в полицейский участок Риверсенда. И еще…
– Да, сэр?
– По возможности избегайте жирной еды. Она источник всех зол. А теперь всем хорошего дня.
На этих словах у судьи вырывается очередная отрыжка – внушительнее, громче и дольше предыдущих.
