Глава 12. Аллегорическая история
Совершенно расстроенный, Мартин Скарсден тихим воскресным утром шагает по Хей-роуд. Он направляется к универмагу и проходит мимо бронзового солдата, что стоит на часах перед пустой гостиницей «Коммерсант».
От вчерашнего прилива сил не осталось ничего, как и от уверенности, переполнявшей его накануне, когда история казалась очевиднее некуда, а перспективы такими ясными. Теперь Мартин идет не по середине улицы, а, наоборот, преследуемый сомнениями, держится в тени навесов над магазинами.
Две мертвые туристки. Погибли еще год назад. Найдены Харли Снаучем в «Истоках». Городской священник и его пять жертв тоже мертвы. Мертвы и похоронены год назад. Остальное туманно. Все недоумевают, почему Свифт застрелил Крейга Ландерса и его приятелей из «Беллингтонского клуба рыболовов», кто и почему лишил жизни немецких туристок и связаны ли убийства между собой. Восемь человек застрелено, а ответов никаких. Может, они и существуют, но неизвестны, несмотря на сенсационные статьи на главных страницах. Вероятно, вместо того чтобы искать самому, стоит сосредоточиться на тех, кто знает больше.
С Робби Хаус-Джонсом и Хербом Уокером, бесспорно, повезло, думает Мартин. Оба доверили информацию, которой не должны делиться с журналистами. Тут есть о чем поразмыслить. С Робби он сблизился: сначала спас Джейми Ландерса, а потом вместе пережил огненную бурю в «Истоках». Хотя, возможно, доверительным отношениям способствовало и другое. Робби дружил с Байроном Свифтом и наверняка до сих пор мучается тем, что застрелил его на ступенях церкви, а заодно пытается понять для себя, почему его друг устроил кровавую бойню. К тому же всего несколько недель назад Херб Уокер поделился с Робби догадкой, что Свифт был самозванцем. По словам Уокера, констебля новость огорошила.
Так кому доверяет Робби? У кого ищет поддержки и утешения? Не у беллингтонского сержанта, очевидно. Как справляется с такой ношей в этом городе, совсем один? Насколько можно судить, у парня нет ни пассии, ни семьи, ни близких друзей. Настоящий одиночка. Возможно, почуял в Мартине родственную душу. Или надеется, что он поймет истинные мотивы Свифта и установит его настоящую личность. Любопытно, как констебль воспримет утренние газеты и большую статью о священнике без прошлого?
Мартин добирается до универмага. Пока закрыто, хотя уже давно девять. Часы работы: с восьми утра в понедельник-пятницу и с половины десятого по воскресеньям. Что ж, разумно. Он садится на скамейку в тени и ждет.
Мотивы Херба Уокера угадать проще. Год назад сержант был полноправным хозяином поднадзорной территории, большой рыбой в маленьком пруду. Но в его расследование о совращении несовершеннолетних вмешались большие рыбины из пруда покрупнее. После кровавой бойни, которую устроил у Святого Иакова священник, Уокера оттеснили на второй план в расследовании. Вот он и поговорил с Дефо, позаботился, чтобы обвинения в педофилии стали достоянием общественности. Отличный шаг. Но этим сержант не ограничился, а начал раскапывать прошлое Свифта и в конце концов обнаружил, что тот никакой не Свифт, однако предложение эксгумировать тело наткнулось на глухую стену. И вот теперь происходит нечто похожее. Вряд ли Уокер вправе жаловаться на сиднейцев из убойного отдела, в конце концов, он обычный деревенский коп. А вот из-за спецагента АСБР Джека Гофинга он наверняка чувствует себя так, словно остался не у дел, особенно, если этот Гофинг не говорит, что именно вынюхивает на его участке. Уокер защищает свою сферу влияния, вот почему он делится информацией.
Итак – снова Джек Гофинг. Что здесь делает агент АСБР? Уокер не в курсе. По словам беллингтонского копа, в расследовании Гофинг активного участия не принимает, а лишь мониторит работу полиции. Интересно, как ладят Гофинг и Монтифор? Сидят ночами над записями и стратегиями, либо Монтифор такой же обидчивый, как Уокер? Возможно, сиднейский инспектор согласится поговорить, пусть не о расследовании, так хотя бы об участии АСБР. Или копы и впрямь позвали АСБР для поддержки? Вряд ли: спецагенты мало чем могут помочь расследованию убийства, по крайней мере такого. В любом случае Гофинг прибыл в Риверсенд еще двое суток назад, в тот же день, что и вертолет с сиднейцами из убойного отдела. Скорее всего, им же и прилетел. В первую встречу на стоянке у «Черного пса» ботинки спецагента покрывала грязь, а рубашка была испачкана угольным карандашом. Видно, он посетил «Истоки» с Монтифором, Лучичем, Уокером и судмедэкспертами. Только зачем?
Мертвые автостопщицы, две немки из среднего класса, одна девятнадцати, а вторая двадцати лет, путешествовали по Австралии точно так же, как множество других молодых иностранок. В окрестности Мюррея их привели поиски сезонной работы по сбору фруктов. Ни в прошлом девушек, ни в том, как они умерли, ровным счетом ничего не представляет угрозу для безопасности Австралии. К тому же, когда Гофинг прилетел с командой Монтифора, если он, конечно, действительно прибыл с ними, личность погибших еще не установили.
Вывод напрашивается сам собой: Гофинг в Риверсенде на тот случай, если тела в запруде как-то связаны с кровавой бойней у церкви Святого Иакова. Но что тут общего? Что может объединять те убийства и трупы в запруде? Свифт что, прикончил туристок, а потом впал в бешенство и начал отстреливать прихожан? И какое отношение трагедия у церкви Святого Иакова имеет к национальной безопасности? Тревожная мысль: Гофинг здесь ради того, чтобы раскрыть новую информацию о священнике и его кровавой бойне или, наоборот, чтобы ее замять? Что думает Уокер?
Мысли прерываются появлением Фрэн Ландерс. Она паркует свой красный микроавтобус со сноровкой опытного водителя, резко тормозя задним ходом у самого бордюра. Выйдя, бросает на Мартина хмурый взгляд и забирает из машины молоко, газеты и хлеб, привезенные из Беллингтона.
Мартин встает.
– Доброе утро, Фрэн! Помочь?
– Нет, Мартин, спасибо. Думаю, вы и без того достаточно сделали.
– В смысле?
– Я не только продаю газеты, но и читаю их.
Ясно, она видела его большую статью о загадочном священнике.
– Фрэн, работа есть работа. Я рассказываю читателям о том, что происходит. Люди должны знать правду.
Даже самому Мартину эти слова кажутся уверткой.
Ее взгляд полон враждебности.
– Даже если она причиняет боль и ранит тех, кто и так уже страдает и ранен?
– Фрэн, послушайте. Все не так. Я нашел доказательства, что Байрон Свифт – самозванец, какой-то бывший солдат, который лишь притворялся Свифтом. Помните, я вас об этом спрашивал? Вы ведь понимаете, что я не мог такое скрыть? История очень громкая.
– Раз история настолько громкая, зачем вы включили в нее всю эту гадость о его любовной связи?
– Читатель должен узнать, каким Свифт был на самом деле. Я написал, что он состоял в любовной связи с замужней женщиной, не более того. И это сказано в середине статьи, хотя редакторы отдела хотели дать информацию наверху. Я мог бы назвать ваше имя, но не стал.
Фрэн смотрит на него с отвращением:
– Что ж, и на том спасибо. Вы до сих пор повторяете эту чушь: якобы Байрон был педофилом. Большего бреда в жизни не слыхала.
– Уверены? Вообще-то о его педофильских наклонностях пресса уже писала. Наверное, помните, что моя газета год назад дала громкий материал на эту тему. И в полиции мне рассказали, что несколько мальчиков – местных, из Риверсенда – подтвердили обвинения.
– И кто же вам рассказал? Жирный тупица, который с таким рвением поливал Байрона грязью, что не дал себе труда поискать тех бедняжек?
– Что?
– Я о сержанте Уокере из Беллингтона.
– Нет, я догадался, о ком вы говорите, но как понимать ваши слова про девушек? Вряд ли он мог о них знать год назад. Тела нашли только сейчас. Что вы имеете в виду?
Мгновение Фрэн смотрит на него в явном замешательстве.
– Вы что, собственную писанину не читаете?
– В смысле? – Теперь в замешательство приходит уже Мартин.
Фрэн вытаскивает из машины газету, «Санди Эйдж», и вручает ее Мартину. Кричащий заголовок на главной странице бросается в глаза сразу: «Копы проигнорировали предупреждение об убийстве». Историю сопровождает цветная фотография двух красивых девушек. Сидя за столиком в кафе, они с широкими улыбками чокаются перед камерой. Две немецкие туристки. Подзаголовок словно удар под дых. «От Бетанни Гласс, старшего репортера отдела криминальной хроники, и Мартина Скарсдена из Риверсенда».
Проклятье! На этот раз красный штамп «эксклюзивно» вызывает лишь отвращение, а не гордость.
«Полиция Нового Южного Уэллса проигнорировала информацию, полученную примерно в то время, когда пропали две немецкие туристки. В ней говорилось, что их убили и сбросили в запруду на одной из ферм Риверайны.
Анонимная наводка была получена «Блюстителями порядка» и передана местной полиции в городе Беллингтон на реке Муррей, однако поиски у запруды не проводились.
Источник, близкий к «Блюстителям порядка», подтвердил, что они получили наводку через три дня после того, как Хейди Шмайкль и Анну Брюн видели последний раз в синем седане в Суон-Хилл, и за два дня до того, как Байрон Свифт, священник из Риверсенда, устроил кровавую бойню, застрелив пять местных жителей.
Служащий беллингтонской полиции сержант Герберт Джозеф Уокер никак не прокомментировал вопрос о…»
И это еще не все. Отнюдь не все. Мартин не в силах читать дальше. «Герберт Джозеф Уокер». Ничего себе! Полное имя полицейского – не промашка какого-нибудь помощника редактора. Беттани воспользовалась им нарочно, зная, что именно так обычно говорят о преступниках, отданных под суд. Уокер тоже уловит намек.
Мартин поворачивается к Фрэн Ландерс, которая с любопытством наблюдает за его реакцией.
– Фрэн, можно воспользоваться вашим телефоном? Очень нужно.
Вероятно, почувствовав его отчаяние, та кивает и, вынув ключи из замка зажигания, отпирает дверь магазина.
Мартин тут же бросается к телефону на прилавке.
– Спасибо, что помогли нам. – Фрэн вносит газеты и раскладывает их по низкой плоской поверхности перед подставкой.
Однако Мартин пропускает сарказм мимо ушей. Он берет записную книжку и звонит Уокеру в офис, но попадает на автоответчик.
– Херб, это Мартин Скарсден. Прошу прощения за статью в сегодняшней газете. Клянусь, я был не в курсе. Это моя коллега, Беттани Гласс. Узнала из своих источников в Сиднее. Попробую поймать вас по мобильному. Надеюсь, скоро поговорим.
– Черт, черт, черт! – бормочет он, набирая номер сотового.
Звонок перенаправляется на голосовую почту. Мартину приходится повторить свои неловкие извинения.
– Проклятье! – ворчит он под нос, нажимая отбой, и поворачивается к владелице магазина, которая тянет очередную охапку товара. – Спасибо, Фрэн, за разрешение позвонить. Мне надо бежать. Еще поговорим. Я как-нибудь заглажу вину перед вами. Обещаю.
– Ну да, конечно, – бросает она ему вслед.
Мартин распахивает дверь «Оазиса». Дуг Танклтон и его съемочная группа развалились на старых креслах внутри, потягивая кофе и читая газеты. Один оператор вынул Лиама из манежа и качает на колене, строя забавные рожи, от которых мальчик заходится смехом.
– А вот и наш герой! – восторженно объявляет Дуг.
– Привет, Дуг, – равнодушно отвечает Мартин. – Где добыли газеты?
– В Беллингтоне. Мы поселились в «Риверсайд ресорт энд спа». Бассейн, бар, вай-фай. Сотовая связь. А еще там есть несколько неплохих ресторанов. Тебе стоит к нам приехать. Всего каких-то сорок минут на машине.
– Я подумаю. Спасибо за подсказку. Мэнди, хозяйка, здесь?
– Сзади, в подсобке. Делает тосты. Ты только что разминулся с копами. Заходили недавно за кофе.
– Черт! Они что-нибудь говорили? Еще одно заявление для прессы предвидится?
– Нет, особо не говорили. Не очень-то им твоя статья понравилась.
– Догадываюсь.
– Да ладно, плюнь ты на них, – излучая журналистскую солидарность, утешает Дуг. – Мы здесь не для помощи. Сюжет высший класс! Жаль, что не я на него вышел. Моих он попросту взбудоражил.
– Легко себе представляю. Уокер что-нибудь говорил?
– Тот беллингтонский коп? Нет. Я попросил его об интервью. Дал, понимаешь ли, возможность высказать свой взгляд на события. А он посмотрел на меня так, будто перед ним кучка дерьма. История стара как мир: если копы хотят публичности, они скармливают нам инсайдерскую информацию, а стоит им сесть в лужу – знать нас не хотят.
– Как обычно, – отвечает Мартин, колеблясь, подождать ли Мэнди или зайти к ней в подсобку.
– Эй, Мартин! – окликает его Дуг. – Найдешь время на коротенькое интервью? Твоя история нынче задает тон новостям. Может, разберемся с ним, пока другие дела не навалились?
Меньше всего Мартину хочется распространяться по телевизору о статье Беттани. Трудно разозлить Уокера сильнее.
– Попозже, Дуг. Мне нужно кое-что проверить. К вечеру история может получить продолжение.
– Правда? – Дуг сразу навостряет свои репортерские уши. – У тебя есть что-то еще?
– У нас всегда есть что-то еще. – Мартину самому противен тон умника, которым он это говорит. И почему телевизионщики вечно норовят всюду сунуть свой нос?
Положение спасает Мэнди, которая появилась из подсобки с запеченными сандвичами в коричневатых бумажных пакетах. Дуг Танклтон, расплатившись, забирает чек и раздает пакеты своей команде. Оператор осторожно возвращает Лиама в манеж.
– Нам пора, – говорит Дуг. – У нас куча дел. Сам раскопал несколько многообещающих ниточек. Возможно, позже пересечемся.
Телевизионщики уходят, Мартин с Мэнди остаются одни в тишине магазина.
– Смотрю, ты с утра уже вся в трудах.
– Это точно. Продала много кофе.
Мэнди держится отстраненно, улыбается равнодушно, но, по крайней мере, ушла та тихая злость, что переполняла ее дня два назад. Возможно, Мэнди смирилась с тем, что у него особо нет выбора, освещать или не освещать эту историю.
– Тебе пришло много сообщений, – продолжает она. – Беттани, твоя сиднейская журналистка, оставила по меньшей мере десяток.
– За утро?
– Вчера, начиная с после обеда и до вечера. Она тебя так и не разыскала?
– Нет. Наверное, по поводу статьи в сегодняшней газете.
– М-да, я ее уже смотрела. Тот проныра с телевидения показал. Жирный коп из Беллингтона тоже оставил тебе сообщение. Заглядывал сюда за кофе буквально минуту назад. Вот.
Мэнди передает Мартину сложенный листок бумаги. Открыв его, он видит: «И тебе того же, падла!»
– Что, скверно? – интересуется Мэнди.
– Скверно. – Мартин показывает ей записку.
– Хм, я бы и сама лучше не выразилась.
– Что ж, спасибо на добром слове.
– Твоя история в утренней газете… там одно сплошное вранье.
– Ты об Уокере? Это не моя история, Беттани постаралась.
– Нет, я не о той.
– Значит, о большой, про Байрона Свифта? Чем она тебе не угодила? Свифт был человеком без прошлого. Да и про обвинения в педофилии уже говорилось во всеуслышание, к тому же полиция их подтвердила.
– Нет, не об этом.
Мэнди смотрит на него спокойно, без затаенной злости.
– Тогда о чем же?
– Ты, можно сказать, обвинил его в убийстве тех автостопщиц.
– Ну, так считает полиция. Об этом есть в статье. Говорят, он любил поохотиться в Пустошах.
– Да, любил.
– Ты знала?
Повисает молчание. Слышно, как журчит вода в фонтанчике на прилавке и медленно крутится потолочный вентилятор. Лиам притих. Мэнди выжидательно смотрит на Мартина.
– Мэнди, ответь.
– Мартин, Байрон не убивал тех девушек.
– Ты уже говорила вчера. Откуда такая уверенность?
– Я проверила. Той ночью, когда их похитили в Суон-Хилл, он был здесь, со мной. До самого утра.
– Боже! Ты и Байрон Свифт?.. – Шестерни в голове Мартина усиленно вращаются, перенастраиваясь на новую информацию. – Ты уверена? В смысле, насчет времени?
– Да. Я об этом писала. Веду дневник, так что извини.
– За что?
– Твоя статья опять лживая.
Мэнди, разумеется, права. Накануне он, считай, обвинил в убийстве немок Харли Снауча, а сегодня – Байрона Свифта. Однако сейчас Мартина волнует Мэнди, а не огрехи в репортажах. Он подходит на несколько шагов, пытаясь уменьшить пропасть между ними, и, почти не сомневаясь, что она его оттолкнет, кладет руки ей на плечи. Но Мэнди подается навстречу и разрешает себя обнять. И на мгновение этого достаточно. Только на мгновение.
– Ты ведь понимаешь, что такая новость не может остаться чисто между нами? – спрашивает он.
Мэнди кивает.
– Ты об этом напишешь?
– Сначала нужно рассказать полиции. Они отрабатывают версию о причастности Свифта к убийствам девушек.
– Наверное, ты прав. Дневник им хотя бы показывать не придется?
– Скорее всего, придется. А что такое? Там есть то, что ты хотела бы скрыть?
– Еще бы!
– Что-нибудь нелегальное?
– Нет, просто кое-какие слишком личные записи.
– Восемь человек застрелено. Полицейские непременно захотят посмотреть.
Разговор внезапно прерывается вторжением посторонних: два журналиста и фотограф зашли в магазин и требуют кофе. Мартин просит у Мэнди разрешения воспользоваться телефоном. Кивнув, она переключается на покупателей, а он идет в ее кабинет и звонит Беттани на мобильный. Сиднейская коллега отвечает после третьего гудка.
– Мартин? Это ты?
– Да, я.
– Видел уже статью? Я вчера с обеда пыталась дозвониться. Не получил моих сообщений?
– Ты бы предупредила…
Повисает пауза.
– Мартин, извини… в смысле, вдруг этот коп был одним из твоих источников. Мне позвонил Макс, сказал, что такое нельзя оставлять без внимания.
– Ясно. Зря не проверял сообщения.
– Ты все еще живешь в «Черном псе»?
– Да. Наверное, выходил куда-нибудь, когда ты звонила.
– Понятно. Подвернулось что-то получше, да? – Она смеется. – От кого? Опять та симпатичная фотокорреспондентка из Мельбурна?
– Если бы. Послушай, у меня тут возникли проблемы. Только что получил новую информацию. Похоже, наш Байрон Свифт непричастен к убийству немок. По крайней мере, к их похищению – точно.
– Вот дерьмо! Откуда узнал? Копы? Они еще с тобой разговаривают?
– Нет, не от копов. Но придется им рассказать.
– Ладно, что там у тебя стряслось?
– Сущая мелочь: в моей статье Свифт, считай, обвинен в гибели девушек.
– И это проблема? Парень мертв, за клевету не привлечет. К тому же он и так раньше времени свел в могилу пятерых. Ступай, скажи копам и займемся твоей завтрашней байкой. – Беттани, шутя, передразнивает голос теледиктора: – «Геральд» продолжает расследование убийства двух немецких туристок в Риверайне и поставляет полиции новые важные сведения. – И добавляет уже обычно: – Только придержи до вечера, ладно? У полиции на нас зуб, не слили бы конкурентам.
– Н-да, и впрямь. – Мартин не в силах сдержать усмешку. – Просто неприятно, что мы дали ложную информацию. И Макса это тоже не порадует. Ты же знаешь, какой он ярый приверженец фактов.
– Насчет него – у меня есть для тебя хорошая новость и плохая новость.
– Звучит зловеще. Что там у тебя?
– Сначала хорошее: сведения ищеек подтверждают твою правоту. Мы поговорили с тем, кто знал настоящего Байрона Свифта, и наш – не он. Так что с человеком без прошлого ты попал в яблочко. Собственно, это одна из причин, почему я тебя вчера разыскивала. Не знаю, заметил ли ты, но я для большей убедительности вставила в твою статью о нем несколько абзацев.
– Спасибо. Премного благодарен. А что за плохая новость?
– Ищейки не нашли никаких доказательств того, что Харли Снауч когда-либо сидел в тюрьме, судился или побывал под следствием по обвинению в изнасиловании – по крайней мере, в последние тридцать лет. Ничего в записях суда, ничего в газетных архивах. Фактически он вообще никогда не привлекался. Ни в Новом Южном Уэльсе, ни в Виктории. Мы сейчас ищем в Квинсленде и Южной Австралии.
– Ничего себе! Они уверены? Черт, я же видел у него тюремные наколки! Мы, считай, обвинили Снауча в убийстве девушек, хотя копы ничего ему даже не предъявили. Да еще и приписали изнасилование! Макс в курсе?
– Да. Лезет на стену. Тебе с ним лучше пока не разговаривать.
– Я же тогда сказал Максу, что Снауч отрицает отсидку.
– Вот как? Уверен? Макс говорил, что Снауч отрицает изнасилование, а не тюремный срок за него.
– Что?
– Ну да. Он сказал, что мы спокойно можем использовать эту информацию. Только попросил называть Снауча обвиняемым в изнасиловании, а не насильником, пока мы не выясним, что там было именно оно, а не сексуальные приставания или еще какая-нибудь мелочь. – Выдержав паузу, Беттани продолжает: – Видимо, вы двое разговаривали по испорченному телефону.
У Мартина обрывается сердце. Похоже, он не только напутал с фактами, но и каким-то образом сделал Макса причастным к своей ошибке.
– Черт! Остуди его там, ладно? Снауч жил с этими обвинениями годами, не пытаясь кого-либо привлечь к суду. Проклятье! И глянь, может, удастся смягчить Макса и насчет новой промашки: его не порадует, что Байрон ни при чем в деле с автостопщицами.
– Предоставь Макса мне, Мартин. Пока «Геральд» задает тон, с ним все будет в порядке.
– Наверное, ты права.
– Что-нибудь еще? – спрашивает Беттани.
– Только одно: твоя статья, та наводка от «Блюстителей порядка». Наверно, получила информацию от сиднейских копов?
– Угадал. Явно торопятся прикрыть свои задницы. Норовят свалить вину на Уокера.
– Знаешь, кто эти люди?
– Нет. Все поступило из полицейского отдела по связям с общественностью.
– То есть слив информации, одобренный кем-то наверху? Попытка очернить Уокера?
– Похоже. Но это лишь между нами, ладно? Я не могу себе позволить их злить.
– Понимаю.
– И давай постараемся впредь держать друг друга в курсе.
– Золотые слова. Чуть позже свяжусь сегодня с редакцией. Проблемы со связью начинают меня бесить.
– Ну еще бы!
Условившись о телефонных номерах и времени, когда созвонятся, они вешают трубки.
Мартин выходит в торговый зал. Журналисты расплачиваются за кофе.
– Ты как? – спрашивает он у Мэнди, дождавшись их ухода.
– Нормально, за меня не волнуйся. Говорят, сегодня полиция работает из риверсендского участка, вызывает людей, задает вопросы. Снаружи дежурят телевизионщики и фотографы.
– Кого именно вызывают? Что-нибудь известно?
– Да, их интересуют жители Пустошей. Опрашивают, вдруг что-нибудь видели. – Мэнди умолкает, закусив губу. – Может, отложим разговор с копами? Не хочу туда идти, пока все вокруг кишит людьми с телевидения.
– Конечно, – тут же с облегчением отвечает Мартин, ведь им с Беттани сейчас нежелательно, чтобы Мэнди разговаривала с полицией. Однако затем на него накатывает чувство вины. Ну и подонок! В трудную для Мэнди минуту думает в первую очередь о себе. – Если к вечеру толпа перед участком не рассосется, я попрошу полицейских приехать к тебе сюда. Скажу им, что не на кого оставить Лиама. – Мартин бросает взгляд на мальчика. Тот лежит на спине и забавляется с собственными руками, будто с игрушками. Ему нет еще и годика. Боже! Мэнди и Байрон? – Слушай, а Фрэн знала о вас с Байроном?
– Угу.
– А ты о нем и Фрэн?
– Угу.
– Ничего себе!
Возможно, следует мыслить шире, не ограничиваться статьей. В этом городке хватит на целую книгу. Ну и ну! Либо трахаются направо и налево, либо убивают. Неудивительно, что отсюда все бегут.
Мартин гонит эти мысли прочь, как недостойные.
– Я и не догадывался, что тебя с Байроном связывали близкие отношения. Моя сегодняшняя статья о том, что на самом деле он был не тем, за кого себя выдавал, смахивает на правду?
– Пожалуй, – безрадостно кивает Мэнди.
– Ты знала о его прошлом?
– Нет. В смысле, я догадывалась, что он служил в армии. У Байрона было несколько татуировок. Но я понятия не имела, что он живет по фальшивым документам. Думала, Байрон Свифт его подлинные имя и фамилия. Ты уверен, что это не так?
– Совершенно уверен. Мы нашли подтверждение тому, что настоящий Байрон Свифт умер в Камбодже.
– Боже правый! Что, если он потому и застрелил тех людей у церкви?
– Не знаю, всякое может быть.
Они стоят в тишине. Каждый поглощен собственными мыслями. Мартин размышляет о том, как Мэнди поддалась обаянию Свифта и спала с ним, хотя знала, что у того еще есть Фрэн Ландерс. Интересно, как она думает о нем теперь, выяснив, что Байрон обманывал их обеих, притворяясь другим человеком? Похоже, ее отношение не поколебалось: она до сих пор защищает Свифта и готова даже показать полиции свой дневник, чтобы снять с него обвинения в причастности к убийству немок. Неужто до сих пор любит?
– И что ты думаешь обо всем этом теперь? – спрашивает Мартин. – Ну, когда узнала, что он был самозванцем?
Мэнди морщит лоб, ее нижняя губа дрожит, глаза выдают боль. Наконец, словно не веря, она, покачав головой, отвечает:
– Я от этого не в восторге. – И все.
Мартин берет ее руки в свои – жест сочувствия и поддержки.
– Поверь, я хочу во всем разобраться, понять, почему он застрелил тех людей. Знаешь, в мой первый день в Риверсенде ты была права: эта история станет настоящей сенсацией. Поможешь?
– Да, если сумею, – кивает Мэнди с серьезным видом.
– Ладно, давай присядем. Я буду записывать.
– Кто бы сомневался. Хочешь расспросить меня сам до того, как этим займется полиция?
«Неужели мои мотивы настолько прозрачны?» – думает Мартин.
– Собираешься написать обо мне и Байроне? Или о Байроне и Фрэн? Не надо, пожалуйста. Если тебе безразлична я, подумай о Лиаме.
Мэнди снова смотрит на малыша.
– Мэнди, кто отец мальчика? Байрон?
Она вскидывает глаза, без стеснения встречая его взгляд.
– Да, но, пожалуйста, Мартин, не пиши об этом ни в коем случае. Тебе нельзя об этом писать. Лиам не заслуживает, чтобы его упрекали грехами отца. Пообещай, что не станешь, и я тебе помогу.
Ее лицо такое искреннее, слова идут от сердца. Как тут не согласиться?
Мартина с Мэнди прерывают снова. За кофе зашла репортерша с радио. Обслужив ее, Мэнди вешает на дверь табличку «Закрыто» и запирается.
– Ладно, давай продолжим.
Мартина разрывают противоречивые чувства. В глубине души ему хочется защитить Мэнди и ее сына; вместе с тем есть и желание допросить, выжать досуха все, что она знает, превратить в статью о ловеласе-священнике, оставившем романтический след в одиноких сердцах Риверайны. И без того замечательная история станет сенсационной. Надо просто добавить чуточку секса и перемешать. Раньше он, не колеблясь, выложил бы на бумагу все: назвал имена Мэнди и Фрэн, рассказал бы, что Лиам – внебрачный сын Байрона Свифта. Это и сейчас сделать не поздно: к тому времени, как очерк, приуроченный к годовщине трагедии, попадет в печать, Риверсенд останется далеко позади. Мартин с триумфом вернется в новостной отдел пожинать восхищение коллег и поздравления руководства. Вновь станет успешным журналистом, возможно, даже последуют премии и добавки к жалованию. Но какой ценой? Правда окажется эмоциональным ударом для Фрэн Ландерс и Мандалай Блонд.
Взгляд Мартина падает на мальчика. Лиам безмятежно играет в манеже, блестя глазками. Нет, ничего не выйдет. Прожженного журналюги, которого некогда знал Макс Фуллер, больше нет. Исчез навсегда. В жизни бывают испытания похуже, чем оказаться пленником багажника.
– Что случилось? – спрашивает Мэнди, почувствовав его беспокойство.
– Ничего, – качает головой Мартин. – Не важно. Слушай, раз уж я решил подробно рассказать об этом публике, дать точное описание Байрона Свифта, или кем он там был, как мне оставить в тени его любовные связи сразу с двумя местными жительницами? Я уже упомянул об интрижке преподобного с одной замужней. Придется каким-то образом ссылаться на его романы. Я не назову ваших с Фрэн имен, а о Лиаме вообще не напишу ни слова… внесу путаницу, скажу, например, что ты из Беллингтона, однако как полностью обойти эту тему, не представляю. Что скажешь?
Мэнди улыбается – неожиданная реакция.
– Прекрасно. Если и впрямь сумеешь так сделать, тогда включай. Я совершенно не против.
– Правда? Уверена? Мне показалось, ты не хочешь, чтобы я упоминал о вашем романе.
– Я не хочу, чтобы ты называл наши имена, а так, конечно, включай. Не понимаешь? Этот мужчина регулярно занимался сексом. Со мной, с Фрэн, бог весть с кем еще. Не правда ли, типичное поведение педофила? Ты слышал когда-нибудь о растлителе малолетних, настолько помешанном на женщинах? Способном поддерживать отношения со взрослыми представительницами нашего пола? Мне под тридцать, а Фрэн – на четвертом десятке.
Мартин улыбается в ответ, дилемма решена.
– Понятно. Значит, я могу использовать это в статье.
– Да. Я только за.
Они сидят в креслах возле входной двери. Мартин включает звукозаписывающее приложение, кладет телефон поверх горы книг на одном из столов и вынимает блокнот, хоть и подозревает, что самое важное Мэнди уже сообщила. Та вытаскивает Лиама из манежа и усаживает себе на колени, скорее всего, ради собственного спокойствия.
– Расскажи мне о нем, Мэнди. Каким он был на самом деле?
– Не от мира сего. Если в ударе, то забавным, внимательным, харизматичным. С ним попросту хотелось находиться рядом.
– Харизматичным? Ну и ну!
Она использовала это слово и раньше, а Робби Хаус-Джонс говорил, что Байрон Свифт излучал обаяние.
– Да, но по-особенному. Харизматичных любят, а Байрон умел сделать так, что человек начинал любить себя. Понимаешь, о чем я? Знаешь, стояла ужасная засуха, и оттого, что он приезжал к нам в городок, пусть даже на пару дней в неделю, каждому становилось лучше. Байрон с Робби организовали детско-юношеский центр. Помнится, мою маму это очень порадовало. Все-таки не перевелись еще добрые люди, сказала она.
Мартин ерзает. После харизматичного священника с его добрыми делами – к психически травмированному писаке. Как ее угораздило?
– Говоришь, таким он был, если в ударе. Значит, существовала и другая сторона?
– Думаю, да. По правде говоря, Байрон был очень эгоцентричным. Не в том смысле, что эгоистом. Общаясь, он отдавался полностью, я чувствовала себя центром его вселенной, кем-то особенным. Однако вряд ли Байрон особо думал обо мне после того, как уходил. В этом и заключались его огромное очарование и огромная слабость. Он жил моментом, по крайней мере, так казалось.
– Байрон Свифт проявлял когда-нибудь жестокость?
– Ко мне – нет.
– А к прочим?
– Возможно.
– В смысле?
– Он избил Крейга Ландерса.
Мартин прекращает писать.
– Что? Почему?
– Тебе придется спросить Фрэн.
– Крэйг узнал об измене? Побежал выяснять отношения?
– Без понятия. Фрэн спрашивай.
– Избил, говоришь, ее мужа. И Крэйга это унизило еще больше.
– Думаю, да.
– Не сказать, чтобы такое поведение подобало священнику.
– Да. Помнится, Байрон сожалел о своем поступке. Долго его замаливал, просил прощения.
– Интересно. Замаливал. Так значит, наш убийца был религиозным? Может, просто спектакль устраивал?
– О нет, он был религиозным, вне всякого сомнения. Истинным верующим… даже истовым. Иногда, бывает, остановится, закроет глаза, склонит голову и произнесет несколько слов молитвы. Без всякого повода. Но меня никогда не пытался обратить. Байрон был не из таких. Он говорил, что в свой час Господь сам найдет меня, что жизнь без веры – это полужизнь. Что Господь с ним все время и в малом, и в большом, словно якорь, без которого он стал бы совсем другим. «Стал якорем», – именно так. У Байрона была татуировка, вот тут, на груди, крест… прямо над сердцем.
Мартин хмурится.
– Тебя послушать, получается какой-то Джекилл и Хайд. В одну минуту он благочестивый священник, заботится о своей пастве и присматривает за местными детишками. А в следующую пьет, курит и сношается с каждой юбкой. А еще стреляет в беззащитных зверушек.
Не успевает Мартин закончить, как Мэнди уже трясет головой.
– Нет, ты ошибаешься. Раздвоение личности – не про него. Что бы Байрон ни делал, молился либо пьянствовал и «сношался с юбками», он все равно оставался спокойным и уверенным в себе. Можешь себе представить?
– Честно говоря, не особо. Слишком уж он правильный.
– Что, если Байрон и вправду был таким?
– Ты его любила?
– Да, любила. И отдавала себе отчет, что он не собирается на мне жениться, никогда не назовет своей девушкой и тому подобное.
Мартину неловко. Мэнди призналась в любви к Свифту настолько уверенно, настолько буднично.
– И ты вот так спокойно относилась к тому, что он тебя не любит?
– Да. В смысле, я знала, что у Байрона есть другие, но, думаю, все же он меня любил.
– А заодно Фрэн Ландерс и неизвестно скольких еще?
– Да, Мартин. Тебя это как-то задевает?
– Думаю, да, – поежившись, говорит он. – Свифт был либо законченным жуликом, либо самым святым человеком, что когда-либо ходил по Земле.
Мэнди не отвечает, просто смотрит ему прямо в глаза.
Мартин держит ее взгляд.
Что в нем? Вызов? Сомнения?
Он замолкает, пытаясь понять, каким человеком был Свифт, но тот ускользает и трудно поддается классификации.
– Скажи, его поведение… оно не казалось тебе неуместным? Сначала этот Свифт проповедует любовь ко всему живому, терпимость и всепрощение, а потом отправляется убивать зверушек на Пустоши за городом. Не пыталась его об этом спрашивать?
Мэнди долго молчит, глядя ему прямо в глаза, и Мартин выдерживает взгляд, не дрогнув.
Наконец раздается ответ – тихий, почти шепот, как на исповеди.
– Байрон говорил, что так он ощущает себя ближе к Господу, к природе – нужна молитва тела, не только разума и души. Своего рода медитация, религиозный опыт, единение с самим собой и всем мирозданием.
Мэнди утыкается лицом в руки. Мартин смотрит на нее, чувствуя, как по спине ползет холодок и волоски на шее становятся дыбом. Помнится, в день его приезда Мэнди рассказывала другое, говорила, что забеременела в Мельбурне, что Свифт спас ей жизнь. То было выдумкой от начала и до конца.
– Мэнди, ты говорила ему, что беременна?
– Да. Байрон заглянул сюда в день трагедии, перед тем как идти в церковь. Сообщил, что сразу после службы уезжает из города. Что епископ велел уехать. Вот я и попросила его забрать меня с собой. Он отказал, невозможно, мол.
– А почему невозможно, говорил?
– Нет. Вероятно, причина была как-то связана с тем, что он не настоящий Байрон Свифт, но я не знала об этом до недавнего времени.
– И ты спокойно приняла его отказ?
– А что мне оставалось?
– Как он сам воспринял новость? Какие-нибудь намеки на то, что он вот так поступит?
– Ни одного.
Мартин замолкает, переваривая новую информацию. Ее подтверждает рассказ Люка: мальчик говорил, что видел машину Свифта у книжного.
– Чуть позже Фрэн встретилась со священником у церкви. По ее словам, тот просил подождать у Негритянской лагуны. Похоже, она верила, что сможет с ним уехать.
– Скорее похоже на то, что Байрон хотел ее уберечь от не самого приятного зрелища.
– Вероятно. Думаешь, не забрал бы с собой?
От обидного намека, что Свифт предпочитал Фрэн, еще мгновение назад безмятежные черты Мэнди охватывает волнение.
– Нет. С какой стати ему было забирать ее, а не меня? Я ждала от него ребенка.
Оба замолкают. Мартин пытается представить, что творилось в голове молодого священника тем роковым утром. Херб Уокер предъявил Свифту обвинение в педофилии. Так что тот либо решил покинуть город сам, либо его заставили. Либо сбежал от россказней, что он пристает к малолетним, либо испугался, что при расследовании выяснится его настоящая личность. Собирался ли он переехать, скинуть с себя шкуру Байрона Свифта и стать кем-то другим? Если так, понятно, почему не захотел брать с собой Мэнди. А что насчет Фрэн?
– Мэнди, та история, которую ты мне рассказала при нашем знакомстве… якобы отец Лиама какой-то засранец-изувер… Что это было?
Она вздыхает.
– Я не могла рассказать правду, ты же понимаешь. Мы только встретились, я тебя совсем не знала. Ты был для меня просто очередным журналюгой, охочим до сенсаций. Тиснул бы все в свою кошмарную газетенку, представил мои отношения с Байроном омерзительно грязными, хотя на самом деле вовсе не так. Я была в городе после стрельбы, помню, как ваш брат раздувал каждую мелочь, вырывая из контекста. Я видела, что тобой движет. Думаешь, я такого хочу своему сыну?
– Тогда зачем вообще рассказала?
– Дело в том, что мне нужна помощь. Хочу, чтобы ты выяснил, кем Байрон был в действительности. Почему так поступил.
– Выяснить, кем был Байрон? Значит, ты догадывалась, что его настоящее имя другое?
– Не совсем. Просто его татуировки… такие делают в армии. И его противоречивая личность, как он жил… После смерти Байрона и рождения Лиама мне захотелось узнать больше. Вот я и решила убедить тебя помочь.
– Убедить? Да ты мною манипулировала!
Мэнди обиженно морщится.
– Называй как хочешь.
– А твоя байка о залете после случайного секса в Мельбурне… ты выдумала ее тогда же, просто так?
– Разумеется, нет. Я ее скармливаю всему городу с тех пор, как забеременела. Не хочу, чтобы знали, кто отец Лиама.
– Что так?
– А сам как думаешь? Меня все детство третировали потому, что мой отец насильник. Каково бы пришлось Лиаму, если бы весь мир узнал, что он сын психа-убийцы?
Так-так, про изнасилование. Мэнди распалилась, ее лицо выражает любовь и твердую веру. Но ей вот-вот придется отвечать на вопросы полиции, так что в ближайшем времени другой возможности может не представиться.
Сглотнув, Мартин решает надавить еще.
– Мэнди, те обвинения против Харли Снауча… Мы не нашли никаких записей о том, что он действительно изнасиловал твою мать. Наши ищейки прочесали архивы. Похоже, дела против него не возбуждали.
Мэнди потрясенно смотрит, широко распахнув глаза.
– Это еще ничего не доказывает, – вновь обретя уверенность, заявляет она.
– Да, не доказывает. – Мартин старается подпустить в голос как можно больше участливости. – Но, допустим, твоя мать все придумала?
– Еще чего! С какой стати?
– Не знаю. Возможно, у нее была веская причина. При нашем знакомстве ты много чего мне наплела: Лиам, мысли о самоубийстве, Байрон, который спас тебя и исцелил твою душу.
– Но все это в каком-то смысле правда… До встречи с ним я действительно была не в ладах с собой и этим миром. Такая вот аллегорическая история.
