Через два часа Паскоглу больше не мог ждать. Он яростно ворвался в библиотеку, где сидел и смотрел в пространство, постукивая карандашом по столу, Магнус Ридольф. Паскоглу открыл было рот, но Ридольф обернулся к нему, и взгляд его голубых глаз словно переключил какое-то реле в голове владельца Централа. Тот сдержался и относительно спокойно осведомился о продвижении расследования.

«Все идет хорошо, – ответил Ридольф. – А вам удалось что-нибудь узнать?»

«Ну, например… вы можете вычеркнуть из списка Скриагля и этого, как его – из клана Пустельги. Оба сидели в салоне и резались в карты до глубокой ночи – у них неопровержимое алиби».

«Возможно, конечно, что Бонфис повстречался со старым врагом уже здесь, в Централе», – задумчиво произнес Ридольф.

Паскоглу прокашлялся: «Пока вы тут сидели и размышляли, я навел кое-какие справки. У меня достаточно наблюдательные сотрудники – от их внимания мало что ускользает. Говорят, что Бонфис разговаривал в течение более или менее длительного времени только с тремя людьми, а именно со мной, с вами и с круглолицым бонзой в красной рясе».

Ридольф кивнул: «Действительно, я беседовал с Бонфисом. По его словам, ему угрожала смертельная опасность. Он утверждал, что женщина – судя по всему, Фьямелла Тысячи Свеч – пыталась его убить».

«Что вы говорите? – воскликнул Паскоглу. – И вы об этом знали с самого начала?»

«Успокойтесь, дорогой мой. Если доверять словам Бонфиса, эта женщина угрожала его убить – но это вовсе не значит, что именно она его убила. Прошу вас, воздержитесь от неожиданных проявлений темперамента, они меня нервируют. Кроме того, я говорил с Бонфисом, но мою кандидатуру можно с уверенностью исключить из числа подозреваемых. Вы попросили меня о помощи и вам известна моя репутация – на тех же основаниях невозможно подозревать и вас».

Паскоглу буркнул нечто нечленораздельное и принялся расхаживать по библиотеке.

Магнус Ридольф продолжал: «Бонза, с другой стороны… Мне кое-что известно о его религии. Они верят в перевоплощение душ и настаивают на абсолютном подчинении принципам добродетели, милосердия и благотворительности. Бонза с планеты Падме вряд ли решился бы совершить убийство – в его представлении такой поступок заставил бы его провести несколько следующих циклов бытия в качестве шакала или морского ежа».

Дверь открылась, и в библиотеку, будто привлеченный телепатическим призывом, заглянул бонза собственной персоной. Заметив позы и выражения лиц Паскоглу и Ридольфа, настороженно взглянувших на него, бонза смутился: «Я помешал вам говорить наедине?»

«Мы говорили наедине, – подтвердил Ридольф, – но, так как мы говорили о вас, было бы полезно, если бы вы присоединились к нашему разговору».

«Я к вашим услугам, – бонза зашел внутрь и закрыл за собой дверь. – Насколько продвинулось ваше обсуждение?»

«Возможно, вам известно, что прошлой ночью был убит Лестер Бонфис, антрополог».

«Я слышал об этом».

«Мы знаем, что вчера вечером он разговаривал с вами».

«Так оно и было, – бонза глубоко вздохнул. – Бонфис находился в трудном положении. Никогда еще я не видел человека настолько подавленного. Бонзы планеты Падме – в особенности братство ордена Исавест, к которому я принадлежу – исповедуют альтруизм. Мы предоставляем конструктивные услуги любому живому существу, а также, в определенных обстоятельствах, некоторым неорганическим объектам. Мы считаем, что сущность жизни выходит за рамки протоплазмы, и что, фактически, жизнь зародилась в результате простого – или, возможно, не такого уж простого – движения. Случайное соприкосновение одной молекулы с другой – разве это не один из аспектов жизнеспособности? Почему же не предположить, что каждой индивидуальной молекуле свойственно сознание? Подумайте о том, какое брожение мысли нас окружает! Представьте себе возмущение, которое, возможно, возникает, когда мы наступаем на комок земли! Именно поэтому мы, бонзы, ходим как можно осторожнее и внимательно следим за тем, куда ступают наши ноги».

«Ага, хм! – прокашлялся Паскоглу. – Чего от вас хотел Бонфис?»

Бонза задумался: «Мне трудно это объяснить. Он был жертвой множества мучений. Судя по всему, он стремился вести благочестивую жизнь, но при этом руководствовался противоречивыми концепциями. Поэтому его раздирали страсти: подозрения, эротические влечения, стыд, смятение, ужас, гнев, возмущение, разочарование и замешательство. Кроме того, по всей видимости, он начинал бояться за свою профессиональную репутацию…»

Паскоглу прервал эти рассуждения: «Чего, конкретно, он хотел от вас?»

«Ничего определенного. Вероятно, он нуждался в успокоении и поддержке».

«И вы удовлетворили его потребности?»

Бонза бледно улыбнулся: «Друг мой, я посвятил свое существование глубоким мыслительным процессам. Нас учили разделять левое и правое полушария мозга, чтобы у каждого были два независимых ума».

Терпение Паскоглу истощилось – он собрался было задать очередной вопрос, но Магнус Ридольф вмешался: «Бонза хочет сказать, что только глупец попытался бы решать проблемы Лестера Бонфиса словесными увещеваниями».

«Отчасти в этом заключался смысл моих высказываний», – подтвердил бонза.

Паскоглу в недоумении переводил взгляд с Ридольфа на бонзу и обратно; в конце концов он с отвращением воздел руки к потолку: «Я всего лишь хочу знать, кто прожег дыру во лбу Бонфиса! Вы можете мне помочь или нет?»

Бонза улыбнулся: «Буду рад оказать вам содействие – но, со своей стороны, я хотел бы знать, насколько хорошо вы понимаете источник своих побуждений? Не руководствуетесь ли вы архаическими предрассудками?»

Ридольф истолковал эти вопросы, не задумываясь: «Бонза ссылается на Моисеев закон. Он не рекомендует применять заповедь „глаз за глаз и зуб за зуб“».

«И снова, – заявил бонза, – вы уловили сущность моих рассуждений».

Размахивая руками, Паскоглу пробежал до противоположной стены и вернулся: «С меня довольно этой чепухи! – взревел он. – Бонза! Вон отсюда!»

Магнус Ридольф снова взял на себя функцию переводчика: «Пан Паскоглу выражает наилучшие пожелания и просит его извинить до тех пор, пока у него не найдется свободное время, достаточное для более внимательного анализа ваших взглядов».

Бонза поклонился и вышел. Паскоглу с горечью заметил: «Когда все это кончится, вы с бонзой можете заниматься логической эквилибристикой, сколько вам заблагорассудится. Я сыт по горло болтовней, я хочу видеть фактические результаты». Он нажал кнопку микрофона внутренней связи: «Попросите женщину с Мертвой Точки – мадемуазель как-ее-там Тысячи Свечей – зайти в библиотеку».

Магнус Ридольф поднял брови: «Что вы намерены делать?»

Паскоглу отказывался встретиться глазами с Ридольфом: «Собираюсь поговорить с этими людьми и узнать все, что им известно».

«Вы только потеряете время».

«Тем не менее, – упорствовал Паскоглу, – нужно с чего-то начать. Никто ничего не выяснит, прячась в библиотеке».

«Таким образом, вы больше не нуждаетесь в моих услугах?»

Паскоглу раздраженно прикусил кончик уса: «Честно говоря, господин Ридольф, ваше расследование продвигается слишком медленно. Убийство – серьезная вещь. Нам нужно срочно что-то предпринять».

Ридольф слегка поклонился, выражая полное понимание: «Надеюсь, вы не будете возражать, если я буду присутствовать на допросах?»

«Мне вы нисколько не помешаете».

Уже через несколько секунд открылась дверь: у входа появилась Фьямелла Тысячи Свечей.

Пан Паскоглу и Магнус Ридольф молча разглядывали ее. Фьямелла надела простое бежевое платье и мягкие кожаные сандалии, оставив обнаженными руки и ноги. Ее кожа была лишь немного бледнее платья, волосы она украсила небольшим оранжевым цветком.

Паскоглу пригласил ее зайти не слишком приветливым жестом. Ридольф устроился в кресле поодаль.

«Я слушаю», – тихим мелодичным голосом произнесла Фьямелла.

«Вы, конечно же, слышали о смерти господина Бонфиса?» – спросил Паскоглу.

«О да!»

«И вас это убийство нисколько не беспокоит?»

«Я чрезвычайно рада – как может быть иначе?»

«В самом деле! – Паскоглу прокашлялся. – Насколько я понимаю, вы называли себя „госпожой Бонфис“?».

Фьямелла кивнула: «Так это делается у вас. На Мертвой Точке он был „господин Фьямелла“. Я его выбрала. Но он сбежал – и тем самым нанес огромный урон. Мне пришлось его догнать и предупредить, что я его убью, если он не вернется на Мертвую Точку».

Паскоглу подскочил к ней, как терьер к добыче, и пронзил воздух коротким толстым указательным пальцем: «А! Значит, вы признаёте, что вы его убили!»

«Нет-нет! – возмущенно воскликнула Фьямелла. – Зачем бы я в него стреляла? Ты меня оскорбляешь. Ты не лучше Бонфиса! Будь осторожнее – или я тебя убью!»

Паскоглу изумленно отступил на шаг и повернулся к Ридольфу: «Вы слышали, что она сказала?»

«Слышал, слышал».

Фьямелла яростно кивнула: «Смеетесь над женской красотой? А что еще есть у женщины? Ей приходится убивать, чтобы оскорблений больше не было».

«И каким образом вы убиваете, мадемуазель Фьямелла?» – вежливо спросил Магнус Ридольф.

«Я убиваю любовью – как еще? Я подхожу, вот так, – она сделала шаг вперед, неподвижно остановилась перед Паскоглу и заглянула ему в глаза. – Я поднимаю руки, – она медленно подняла обе руки и протянула ладони к лицу Паскоглу. – Я отворачиваюсь и отхожу, – она повернулась и отошла на несколько шагов, оглядываясь через плечо. – Я возвращаюсь, – она подбежала к Паскоглу. – И скоро ты скажешь: „Фьямелла, позволь к тебе прикоснуться, я хочу тебя погладить“. А я скажу: „Нет!“ И обойду тебя сзади – так, чтобы ты чувствовал шеей мое дыхание…»

«Прекратите это!» – Паскоглу явно чувствовал себя неудобно.

«И скоро ты побледнеешь, у тебя затрясутся руки, ты начнешь умолять меня: „Фьямелла! Фьямелла Тысячи Свечей! Я люблю тебя, я умираю от любви!“ И тогда я приду, когда наступит мрак, одетая только в цветочные гирлянды, и ты воскликнешь: „Фьямелла!“, а я…»

«Думаю, в дальнейшей демонстрации нет необходимости, – вкрадчиво произнес Ридольф. – Уверен, что господин Паскоглу, когда он снова начнет спокойно дышать, извинится перед вами за нанесенное оскорбление. Что касается меня, я не могу себе представить более приятный способ расстаться с жизнью – искушение велико…»

Фьямелла подбежала и шутливо дернула его за бородку: «Ты слишком старый!»

Магнус Ридольф скорбно согласился с этим заключением: «Боюсь, что вы правы. На какое-то мгновение я поддался иллюзиям… Вы можете идти, госпожа Фьямелла Тысячи Свечей. Пожалуйста, вернитесь на Мертвую Точку. Покинувший вас супруг мертв – никто больше не посмеет вас оскорблять».

Фьямелла улыбнулась с печально-удовлетворенным выражением, подошла маленькими легкими шагами к двери, задержалась, обернулась: «Хотите узнать, кто прожег дыру в голове Лестера?»

«Да, разумеется!» – встрепенулся Паскоглу.

«С нами летели жрецы с Камбиза».

«Фодор Имплиега, Фодор Банцозо?»

Фьямелла кивнула: «Они ненавидели Лестера. Они говорили: „Отдай нам одного из рабов-дикарей. Давно настала пора принести душу в жертву нашему богу“. Но Лестер отвечал: „Нет!“ Жрецы ужасно разозлились и все время о чем-то бормотали, поглядывая на Лестера».

Паскоглу задумчиво кивнул: «Понятно. Несомненно, придется побеседовать с этими жрецами. Благодарю вас за информацию».

Фьямелла удалилась. Паскоглу наклонился к микрофону, закрепленному на стене: «Пришлите сюда Фодора Имплиегу и Фодора Банцозо, пожалуйста».

Наступила пауза, после чего служащий ответил: «Они заняты каким-то обрядом, господин Паскоглу. Говорят, что освободятся через несколько минут».

«Ммфф… Что ж, пригласите сюда Виаместриса Диаспоруса».

«Будет сделано».

«К вашему сведению, – заметил Магнус Ридольф, – Виаместрис Диаспорус – уроженец планеты, где весьма популярны гладиаторские бои. Успешные гладиаторы занимают там высокое положение в обществе – особенно гладиаторы-любители, такие, как отпрыски богатых и знатных семей, сражающиеся на арене исключительно для того, чтобы заслужить всеобщее признание и престиж».

Паскоглу обернулся: «Если Диаспорус – гладиатор-любитель, следует ожидать, что он не слишком разборчив в средствах. Для него убить человека так же легко, как прихлопнуть муху!»

«Я всего лишь делюсь фактическими сведениями, добытыми посредством библиотечных изысканий. Вам придется делать выводы самостоятельно».

Паскоглу хмыкнул.

Дверь открылась – появился Виаместрис Диаспорус, высокий человек с хищным горбатым носом – Ридольф уже замечал его раньше в фойе. Гладиатор внимательно рассмотрел интерьер библиотеки.

«Заходите, будьте добры! – приветствовал его Паскоглу. – Я провожу расследование убийства Лестера Бонфиса. Надеюсь, вы сможете предоставить какие-нибудь полезные сведения».

Диаспорус удивился; его продолговатое лицо вытянулось пуще прежнего: «Убийца не заявил о себе?»

«К сожалению, нет».

Диаспорус отозвался резким жестом и кивнул – так, как если бы ему внезапно все стало ясно: «Очевидно, Бонфис был слишком неопытен и немощен – его убийца стыдится победы, а не гордится ею».

Паскоглу почесал в затылке: «Я хотел бы задать вам гипотетический вопрос, господин Диаспорус. Допустим, что Бонфиса убили вы – по какой причине…»

Диаспорус разрубил воздух рукой: «Смехотворно! Такая ничтожная победа запятнала бы мою честь».

«Но, предположим, если бы у вас был какой-нибудь повод с ним расправиться…»

«О каких поводах может идти речь? Он не принадлежал ни к одной из общепризнанных династий, он никому не бросал вызов – такому ничтожеству не позволили бы даже разравнивать песок на арене!»

Паскоглу настаивал: «Но если бы он нанес вам оскорбление или какой-нибудь ущерб…»

Магнус Ридольф вмешался: «Допустим – чисто теоретически – что господин Бонфис расплескал бы белую краску перед порогом вашего дома…»

Диаспорус подскочил к Ридольфу двумя прыжками, его хищное костлявое лицо нависло над головой детектива: «О чем вы говорите – что он сделал?»

«Ничего. Он мертв. Я задал вопрос исключительно ради просвещения господина Паскоглу».

«А! Теперь я понимаю. Я отравил бы этого пса. Судя по всему, Бонфис не допустил столь непростительную ошибку – насколько мне известно, его убили как порядочного человека, применив достойное оружие».

Паскоглу поднял глаза к потолку и развел руками: «Благодарю вас, господин Диаспорус, за ваше содействие».

Гладиатор ушел. Паскоглу произнес в микрофон: «Будьте добры, попросите господина Торна-199 зайти в библиотеку».

Паскоглу и Ридольф молча ожидали следующего подозреваемого. Через некоторое время Торн-199 явился: жилистый маленький человек с довольно большой круглой головой – его раса явно мутировала уже давно и значительно отличалась от земных предков. У Торна была желтоватая кожа воскового оттенка, он носил яркий клоунский костюм из голубых и оранжевых лоскутьев, с красным воротником, а также красные туфли в стиле «рококо».

Паскоглу справился с первоначальным удивлением: «Благодарю вас за то, что вы согласились придти, господин Торн. Я пытаюсь выяснить…»

Магнус Ридольф задумчиво прервал его: «Прошу прощения – не могу ли я кое-что посоветовать?»

«Что именно?» – недовольно рявкнул Паскоглу.

«Боюсь, что господин Торн одет не так, как следовало бы, учитывая серьезный характер нашего расследования. В его собственных интересах было бы полезно переодеться в черное и белое – и, разумеется, надеть черную шляпу».

Торн-199 бросил на Ридольфа пламенный ненавидящий взгляд.

Паскоглу находился в замешательстве и смотрел то на Ридольфа, то на Торна.

«Мой наряд вполне приличествует случаю, – прохрипел Торн-199. – В конце концов, мы не намерены обсуждать что-либо, что имело бы существенное значение».

«Но мы намерены обсудить весьма существенный вопрос! Мы проводим расследование убийства Лестера Бонфиса».

«О котором я ничего не знаю!»

«В таком случае у вас не может быть никаких возражений против черно-белого костюма».

Торн-199 развернулся на каблуках и покинул библиотеку.

«Почему вы потребовали, чтобы он оделся в черное и белое?» – не понимал Паскоглу.

Магнус Ридольф указал на экран для просмотра микрофильмов – в прорезь устройства все еще была вставлена пленка: «Сегодня утром я успел познакомиться с описанием традиций обитателей полуострова Колар на Дуаксе. Одна из интереснейших особенностей их культуры – символика одежды. Например, голубой и оранжевый костюм, в котором только что явился Торн-199, свидетельствует о легкомысленном настроении, о беззаботном пренебрежении к тому, что мы, земляне, называем „фактами“. Черно-белый костюм, однако, принуждает коларийца к трезвому чувству ответственности. А если такой костюм дополнен черной шляпой, колариец вынужден говорить только правду и нечего, кроме правды».

Паскоглу смущенно кивнул: «Что ж, тем временем я побеседую с камбизскими жрецами». Бросив извиняющийся взгляд на Ридольфа, он прибавил: «Я слышал, что на Камбизе практикуются человеческие жертвоприношения. Это правда?»

«Сущая правда!» – подтвердил Ридольф.

Через некоторое время явились два жреца, Фодор Имплиега и Фодор Банцозо – корпулентные субъекты неприятной наружности, с болезненно покрасневшими лицами, пухлыми губами и глазами, полупогруженными в складки жирных щек.

Паскоглу произнес строгим официальным тоном: «Я провожу расследование убийства Лестера Бонфиса. Вы оба находились вместе с ним на борту звездолета „Принцепс Молерер“. Возможно, вам удалось заметить что-либо, что могло бы пролить свет на обстоятельства его смерти».

Жрецы выпятили губы, моргнули, покачали головами: «Мы не интересовались такими людьми, как Бонфис».

«И вы не предлагали ему никаких сделок?»

Жрецы уставились на Паскоглу глазами, напоминавшими четыре каменных окатыша.

Паскоглу напомнил: «Насколько мне известно, вы хотели принести в жертву одного из палеолитических дикарей, сопровождавших Бонфиса. Разве не так?»

«Вы не понимаете нашу религию, – заунывно-безразличным тоном ответил Фодор Имплиега. – Великий бог Камб пребывает в каждом из нас, мы все – части одного целого, единства многообразия».

Фодор Банцозо счел нужным прибавить: «Вы употребили выражение „принести в жертву“. Это ошибочное словосочетание. Следует говорить: „воссоединить с Камбом“. Воссоединение с Камбом подобно приближению озябшего к дарующему тепло пламени, и пламя возгорается тем ярче, чем больше душ воссоединяется с богом».

«Все понятно! – сказал Паскоглу. – Бонфис отказался предоставить одного из дикарей с целью жертвоприношения…»

«Ни о каких „жертвоприношениях“ не было речи!»

«Поэтому вы на него разгневались и вчера ночью принесли в жертву самого Бонфиса!»

«Не могу ли я снова внести кое-какие разъяснения? – вмешался Магнус Ридольф. – Это будет способствовать скорейшему решению вопроса. Как вам известно, господин Паскоглу, я провел некоторое время, занимаясь изысканиями здесь, в библиотеке. Мне удалось найти описание камбизских жертвенных ритуалов. Обряд совершается в строгом соответствии с правилами: жертва становится на колени, склонив голову. В уши жертвы вставляются два шомпола, после чего тело остается в том же положении – на коленях, с опущенной головой, в позе добровольного ритуального подчинения. Бонфис был убит лазерным пистолетом и валялся на полу – никто не позаботился придать его телу достойный вид. Судя по всему, Фодор Имплиега и Фодор Банцозо невиновны – по меньшей мере, не имеют отношения к тому убийству, которое нас интересует».

«Вы совершенно правы! – подтвердил Фодор Имплиега. – Ни в коем случае мы не позволили бы себе оставить тело в таком беспорядке».

Паскоглу надул щеки: «Пока что вы свободны».

К этому времени вернулся Торн-199, теперь в облегающих черных рейтузах, белой блузе, черном жилете и черной шляпе-треуголке. Заходя в библиотеку, он протиснулся мимо покидавших ее жрецов.

«В данном случае достаточно задать один-единственный вопрос, – порекомендовал Магнус Ридольф. – Какой костюм носил господин Торн вчера в полночь?»

«Вам виднее!» – Паскоглу повернулся к Торну: «Так какой же костюм вы носили?»

«На мне была синяя и лиловая одежда».

«И вы убили Лестера Бонфиса?»

«Нет».

«Господин Торн несомненно говорит правду, – заметил Ридольф. – Коларийцы прибегают к насилию только тогда, когда надевают серые рейтузы или зеленый жилет в сочетании с красным головным убором. Думаю, что вы можете с уверенностью исключить господина Торна из числа подозреваемых».

«Хорошо – вы можете идти, господин Торн», – уступил Паскоглу.

Торн-199 удалился, после чего Паскоглу огорченно взглянул на список пассажиров звездолета «Принцепс Молерер» и проговорил в микрофон: «Попросите господина Геркулеса Звездохранителя пройти в библиотеку».

Геркулесом Звездохранителем называл себя молодой человек весьма располагающей к себе внешности. Его плотная шевелюра состояла из мелких кудрей соломенного оттенка, его голубые глаза сверкали, как сапфиры. Он носил горчичного цвета бриджи, расширяющийся снизу черный сюртук и щегольские черные полусапожки. Паскоглу поднялся с кресла: «Господин Звездохранитель, мы пытаемся выяснить обстоятельства трагической смерти Лестера Бонфиса».

«Я невиновен! – заявил Геркулес. – Не я прикончил эту свинью!»

Паскоглу поднял брови: «У вас были какие-то основания недолюбливать господина Бонфиса?»

«Да, можно сказать, что господин Бонфис мне не нравился».

«По какой причине?»

Геркулес приподнял нос и воззрился на Паскоглу свысока: «Помилуйте, господин Паскоглу! Я не вижу, каким образом моя неприязнь к этой размазне может быть связана с вашим расследованием».

«Ваша неприязнь к нему может быть связана с нашим расследованием самым непосредственным образом, – возразил Паскоглу, – в том случае, если вы убили Бонфиса».

Звездохранитель пожал плечами: «Но я его не убивал».

«И вы можете предъявить убедительные доказательства вашей невиновности?»

«Скорее всего, нет».

Магнус Ридольф наклонился вперед: «Возможно, я мог бы помочь господину Звездохранителю в этом отношении».

Паскоглу бросил на Ридольфа негодующий взгляд: «Прошу прощения, господин Ридольф, но я не думаю, что господин Звездохранитель нуждается в вашей помощи!»

«Я хотел бы всего лишь выяснить один вопрос», – настаивал Ридольф.

«Вы уже сняли подозрения с большинства пассажиров! – возмутился Паскоглу. – Ну хорошо, что вы хотите сказать на этот раз?»

«Господин Звездохранитель – землянин, то есть человек, придерживающийся земных культурных традиций. В отличие от многих людей и антропоидов, населяющих другие миры, земляне руководствуются внушенным с детства представлением о ценности человеческой жизни и о том, что убийство подлежит наказанию».

«Это не останавливает убийц», – проворчал Паскоглу.

«Но, с точки зрения землянина, это препятствует убийству в присутствии свидетелей».

«Свидетелей? Вы имеете в виду палеолитических кретинов? Но они совершенно бесполезны в качестве свидетелей!»

«Вполне возможно – с юридической точки зрения. Но в данном случае они имеют большое значение, так как присутствие наблюдателей удержало бы землянина от убийства. Поэтому я считаю, что у нас нет серьезных оснований подозревать господина Звездохранителя».

У Паскоглу отвисла челюсть: «Но… кто еще остался?» Он просмотрел список: «Пассажир с Гекаты?» Наклонившись к микрофону, он сказал: «Пришлите к нам… – Паскоглу нахмурился. – Господина гекатийца».

Этот пассажир был единственным нечеловеческим существом, прилетевшим в Централ вместе с Бонфисом, хотя он отличался несомненным внешним сходством с человеком. В библиотеке появилась высокая фигура с тонкими, как палки, ногами и темными мрачными глазами в провалах белой хитиновай головы. Вместо рук у него были лишенные пальцев отростки вроде ластов – таково было самое существенное внешнее отличие гекатийцев от людей. Задержавшись у входа, он разглядывал библиотеку.

«Заходите, господин… – Паскоглу снова раздраженно запнулся. – Мне неизвестно ваше имя – вы отказались его указать, в связи с чем я не могу обращаться к вам так, как принято. Тем не менее, если бы вы были так любезны и зашли…»

Гекатиец сделал шаг вперед: «Люди! Забавные твари! У каждого из вас свое имя. Я знаю, кто я такой – зачем прилеплять к себе ярлык? Это расовая идиосинкразия – потребность обозначать звуками реальность своего существования».

«Мы предпочитаем знать, о ком идет речь, когда мы о ком-то говорим, – возразил Паскоглу. – Имена позволяют сразу вспоминать людей, носящих эти имена».

«И тем самым вы лишаете себя возможности видеть вещи в гораздо более глубоком измерении, – парировал гекатиец. – Но вы меня вызвали для того, чтобы расспросить о человеке с ярлыком „Бонфис“. Он мертв».

«Вот именно, – отозвался Паскоглу. – Знаете ли вы, кто его убил?»

«Конечно, – сказал гекатиец. – Разве это кому-нибудь неизвестно?»

«Мне это неизвестно, – ответил Паскоглу. – Так кто же убийца?»

Гекатиец посмотрел вокруг. Когда его глаза снова сосредоточились на лице Паскоглу, они стали пустыми, как отверстия, пробитые в стене склепа: «Судя по всему, я допустил ошибку. Если бы меня предупредили о том, что убийца желает остаться неузнанным, почему бы я пренебрег его желаниями? Даже если раньше я знал, кто совершил убийство, теперь я ничего не знаю».

Паскоглу опасно побагровел, и Магнус Ридольф поспешил решительно заявить: «Вполне разумный подход».

Чаша терпения Паскоглу переполнилась: «Думаю, что это совершенно безответственный подход! Совершено убийство – и это существо призналось, что может опознать убийцу, но отказывается это сделать… На мой взгляд, его следует держать взаперти у него в коттедже, пока нас не навестит патрульный звездолет».

«Если вы это сделаете, – отозвался гекатиец, – я опорожню в воздух содержимое моего спорового мешка, после чего ваш Централ будет населен сотнями тысяч миниатюрных существ, причем ущерб, нанесенный любому из них, будет равнозначен тому преступлению, которое вы теперь расследуете».

Паскоглу подбежал к двери и распахнул ее: «Вон! Уходите! И улетайте на первом звездолете! Больше никогда не пущу вас в Централ!»

Гекатиец удалился, не высказывая никаких замечаний. Магнус Ридольф поднялся на ноги и приготовился последовать за ним. Паскоглу поднял руку: «Одну минуту, господин Ридольф! Мне нужен ваш совет. Я поторопился, потерял голову».

Помолчав, Ридольф спросил: «Чего вы от меня хотите?»

«Найдите убийцу! Помогите мне выбраться из этой паутины!»

«Одно может помешать другому».

Паскоглу опустился в кресло и закрыл глаза ладонью: «Не говорите загадками, Ридольф!»

«По существу, господин Паскоглу, вы не нуждаетесь в моей помощи. Вы уже допросили подозреваемых и познакомились, хотя бы поверхностно, с цивилизациями, сформировавшими их образ мыслей».

«Да-да!» – пробормотал Паскоглу. Развернув список пассажиров, он уставился на него, после чего покосился на Ридольфа: «Кто из них? Диаспорус? Он убил Бонфиса?»

Ридольф с сомнением поджал губы: «Диаспорус – рыцарь, выросший на Дакке, гладиатор-любитель, очевидно пользующийся большим уважением. Убийство такого рода несовместимо с его самооценкой. с его уверенностью в себе. Вероятность его вины, на мой взгляд – 1 процент».

«Хммф! Как насчет Фьямеллы Тысячи Свечей? Она признаётся в намерении погубить Бонфиса».

Магнус Ридольф нахмурился: «Трудно представить себе такой вариант. Убийство посредством эротического истощения в принципе возможно – побуждения Фьямеллы неоднозначны. Насколько я понимаю, нежелание Бонфиса вступить с ней в брак оскорбило ее, в связи с чем она стремилась оправдаться, поддержать свою репутацию. Если бы она смогла погубить несчастного Бонфиса бесконечными приставаниями и соблазнениями, она сохранила бы лицо в глазах соплеменников. Но убийство Бонфиса, совершенное каким-либо другим методом, полностью лишило бы ее такой возможности. Опять же, вероятность ее вины – 1 процент».

«Хммф! Что вы думаете о Торне-199?»

Ридольф развел руками: «Он не был одет, как убийца. Вывод предельно прост: вероятность его вины – 1 процент».

«Ну хорошо! – воскликнул Паскоглу. – А что вы скажете о жрецах, Имплиеге и Банцозо? Им нужно было принести кого-нибудь в жертву своему божеству».

Ридольф покачал головой: «Убийца не соблюдал никаких обрядов. В наказание за такое жертвоприношение жрецам грозили десять тысяч лет адских мучений».

«Может быть, они не настолько доверяли догматам своего культа?» – не слишком уверенно предположил Паскоглу.

«А тогда зачем им вообще понадобилось бы жертвоприношение? – возразил Ридольф. – Вероятность: 1 процент».

«Ладно – остается еще Звездохранитель, – размышлял Паскоглу. – Но вы настаиваете на том, что он не стал бы убивать Бонфиса в присутствии свидетелей…»

«Это было бы весьма маловероятно, – кивнул Ридольф. – Конечно, можно допустить, что Бонфис был не ученым, а шарлатаном, что палеолитические варвары притворяются таковыми, и что Звездохранитель был каким-то образом вовлечен в этот маскарад…»

«Да-да! – с готовностью согласился Паскоглу. – Я тоже представляю себе нечто в этом роде».

«Единственный недостаток такой гипотезы заключается в том, что она никак не может соответствовать действительности. Как антрополог, Бонфис пользовался широкой известностью. Я следил за дикарями и считаю, что они – неподдельные представители примитивной пещерной культуры. Они испуганы, они в замешательстве. Цивилизованный человек, притворяющийся дикарем, бессознательно преувеличивал бы свою враждебную агрессивность. Настоящий дикарь, приспосабливающийся к цивилизации, подражает наставнику – в данном случае, Бонфису. Когда я наблюдал за пещерными людьми за ужином, меня позабавили их старательные попытки имитировать манеры Бонфиса. Кроме того, когда мы осматривали тело Бонфиса, варвары очевидно не понимали, чтó происходит, проявляя признаки страха и беспомощности. Их поведение ничем не напоминало расчетливое притворство цивилизованного человека, желающего выйти сухим из воды в щекотливой ситуации. Думаю, что мы можем с уверенностью допустить аутентичность самого Бонфиса и его палеолитических подопечных».

Паскоглу вскочил на ноги и принялся расхаживать взад и вперед: «Значит, дикари не могли убить Бонфиса».

«Вероятность этого ничтожно мала. И, если мы согласны с тем, что дикари не притворяются, мы вынуждены признать, что Звездохранитель никак не мог быть их сообщником, то есть исключить его из числа подозреваемых на упомянутых мной раньше культурологических основаниях».

«Значит, остается гекатиец. Вы его тоже не подозреваете?»

«Он – наименее вероятный кандидат, – сказал Магнус Ридольф. – По трем причинам. Во-первых, он не человек, ему незнакомы такие эмоции, как неконтролируемый гнев и жажда мщения. На Гекате насилие не существует в принципе. Во-вторых, не будучи человеком, он не стремился бы к какому-либо взаимодействию с Бонфисом. Леопард не нападает на дерево – они не взаимосвязаны биологически, это противоречило бы инстинктам леопарда. Аналогично несовместимы инстинкты гекатийца и человека. В-третьих, для гекатийца было бы невозможно, как физически, так и психологически, убить Бонфиса. У него нет пальцев на верхних конечностях, представляющих собой выросты хрящей или сухожилий. Он не смог бы нажать на спусковой крючок лазерного пистолета – ему помешала бы предохранительная скоба. Думаю, что мы можем оставить гекатийца в покое».

«Но больше никого не осталось!» – в отчаянии воскликнул Паскоглу.

«Ну как же! Остались вы, остался я и остался…»

Дверь приоткрылась, и в библиотеку заглянул бонза в красной рясе.