Камень может символизировать не только омертвение души, но и ее твердость и первозданную цельность. В Евангелии есть притча о доме, построенном на песке. Судьба такого дома коротка и незавидна, потому что первое же наводнение или даже просто сильный ветер его разрушат. Чтобы наш дом простоял долго и смог защитить нас и все, что нам дорого, от непогоды, Господь советует строить на камне (Мф. 7: 24–27).

Это вообще можно считать универсальным рецептом для построения прочных отношений. Нельзя строить отношения на чем-то зыбком, наносном, искусственном. Вот как обычно завязываются отношения между мужчинами и женщинами? Мы знакомимся и начинаем сразу что-то там из себя лепить — парни делают вид, что интересуются классической музыкой, вставляют не к месту пару строчек из Бродского, которые увидели у кого-то в статусе, девушки уверяют, что занимаются спортом и вкусно готовят. И такой разнокалиберной лжи зачастую бывает очень много в начале отношений. Но ложь — это песок, на котором не стоит ничего строить. Потом люди сближаются, и становится уже трудно скрывать, кто что читает и слушает, кто как готовит. Люди обижаются друг на друга: «Зачем надо было обманывать?» Ну так ведь наврать намного проще, чем соответствовать идеалу.

Но сейчас не об этом, а о построении отношений между человеком и Богом. Чтобы построить отношения с Богом, нужно смахнуть песок со своей души и добраться до самых ее основ. Помните, еще раньше я приводил образ источника, заваленного мусором? Так вот, для того чтобы наша душа исцелилась и смогла стать прочной, как камень, мы должны разобрать мусор, буквально вывести свою душу «на чистую воду».

Процесс реставрации, исцеления нашей души называется покаянием. Слово «покаяние» восходит к тому же корню, что и слово «цена», то есть покаяние — это переоценка ценностей. Мы должны разобрать весь тот хлам, которым завалена наша душа, и решить, действительно это что-то стоящее или это можно выбросить? Приносит оно нам пользу или обременяет и загрязняет душу? Как только мы принимаемся разбирать завалы, Бог начинает нам помогать, Он как бы высвечивает те участки души, над которыми нужно поработать. Это бывает по-разному. Иногда через осознание какой-то проблемы, иногда через скорби или другие серьезные переживания, иногда даже через проявление негативных черт в характере наших близких. Тут нужно идти от простого к сложному — от мелких грешков, которые несложно исправить, к хроническим болезням души — страстям.

А о том, что произойдет с душой человека, когда он разберет хотя бы небольшую часть завалов, говорит Сам Христос: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7: 37–38). Сначала, когда мы еще слабы, мы припадаем к реке Божественной любви, а потом в нас самих открывается источник любви.

Тут нам предстоит столкнуться с проблемой, с которой раньше мы не имели дела, потому что другие люди, животные и растения, наконец, мы сами — это что-то конкретное и осязаемое, а Бог — Существо невидимое. Очень трудно любить кого-то невидимого, неосязаемого и вообще непостижимого. Мистер Гриффин, ученый из романа Герберта Уэллса «Человек-невидимка», на своей невидимой шкуре почувствовал, что никто не хочет любить невидимых существ, более того, их боятся и избегают. Так как же можно полюбить Бога? В Библии некоторые ответы даны в форме вопросов, вот и на этот вопрос ответ со знаком вопроса: «Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4: 20).

Более развернутый ответ на этот вопрос встречается в евангельской притче о Страшном суде (Мф. 25: 31–46). И это очень важная притча, потому что в ней объясняется, какие вопросы нам будут задавать на самом главном экзамене в нашей жизни. А вопросы все одного порядка. Христос спросит каждого из нас: «Когда Я жаждал, дал ли ты Мне попить? Когда Я был нищим странником, приютил ли ты Меня? Когда Я замерзал без одежды, одел ли ты Меня? Когда Я болел, проведал ли ты Меня?» И если кто-то из нас попробует возразить Ему, мол, как же я, живя в XXI веке, мог Тебе помочь? Ведь машины времени еще не изобрели. Христос на это ответит: «Если ты помогал своим ближним, которые жили в твоем времени по соседству с тобой, то тем самым ты помог и Мне».

Оказывается, вот в чем дело! Если мы учимся любить, неважно кого — родителей, друзей, соседей, да хоть бездомных собак, — мы тем самым учимся ЛЮБИТЬ. А совершенствуясь в искусстве любви, мы приближаемся к Богу: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем» (1 Ин. 4: 16). Святой Дорофей иллюстрирует этот принцип несложной схемкой. Надо представить себе окружность — это люди. Центр окружности — это Бог. От окружности к центру идут радиусы — это жизненные пути разных людей. Чем ближе человек к Богу, тем он становится ближе и к другим людям. Но можно ведь рассуждать и наоборот — чем ближе мы становимся к другим людям, тем ближе мы к Богу.

Конечно, проще всего любить тех, кто добр по отношению к нам, хотя и это дается нам с трудом (вспомните хотя бы свои отношения с родителями). Но когда мы проявляем любовь к тем, кто любит нас, мы как бы светим отраженным светом, а наша задача — светить другим, тем, кто еще находится в темноте: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5: 16). Поэтому мы призваны любить не только друзей, но даже врагов, тех, кому труднее дается обучение в этой жизненной школе любви, тех, кто еще не усвоил преподанные им уроки.

Как и в первой части, мне хотелось бы закончить какой-то красивой историей. Часть о страхе была построена на противопоставлении религиозного и нерелигиозного подхода, поэтому рассказов было два, а в этой части мы говорили об объединяющей силе любви, поэтому здесь — один (правда, большой) рассказ, но в нем соединены два мотива — страстной земной любви и самоотверженной любви христианской.

Маргарита де Терель умирала. Ей было пятьдесят шесть лет, но на вид не менее семидесяти пяти. Она задыхалась, лицо ее, белое, как простыня, судорожно дергалось, все тело мучительно дрожало, а глаза дико блуждали, словно ей чудилось что-то страшное.

Ее сестра Сюзанна, старше ее на шесть лет, рыдала, стоя на коленях около кровати. На маленьком, покрытом салфеткой столике у ложа умирающей стояли две зажженные свечи, так как должен был прийти священник для соборования и причащения.

История двух сестер была трогательная. Ее рассказывали по всей округе, и не раз она вызывала у слушателей слезы умиления. Старшая, Сюзанна, когда-то любила одного молодого человека, он тоже любил ее, они были обручены, день свадьбы был уже назначен, но жених Анри де Сампьер скоропостижно скончался. Девушка была в полном отчаянии и поклялась никогда не выходить замуж. Она сдержала слово. Надев вдовье платье, она так и не сняла его.

И вот однажды утром ее сестра, ее младшая сестра Маргарита, которой было только двенадцать лет, бросилась к ней в объятия и сказала:

— Сестрица, я не хочу, чтобы ты была несчастной. Не хочу, чтобы ты проплакала всю жизнь. Никогда, никогда, никогда я не покину тебя! Я тоже никогда не выйду замуж. Я останусь с тобой навсегда, навсегда, навсегда.

Сюзанна, растроганная этой детской преданностью, поцеловала сестру, но не поверила ей. Однако младшая тоже сдержала слово и, несмотря на увещания родителей, несмотря на мольбы старшей, так и не вышла замуж. Она была хороша собой, очень хороша; многие молодые люди влюблялись в нее, но она всем отказывала; она не покинула сестры.

Они прожили вместе всю жизнь, никогда не расставаясь. Они шли бок о бок одной и той же дорогой, связанные неразрывными узами. Но Маргарита всегда казалась печальной, удрученной, более суровой, чем старшая сестра, словно великая жертва надломила ее силы. Она быстрее состарилась, поседела в тридцать лет и часто хворала, как будто ее снедал какой-то тайный недуг.

Теперь она умирала первой.

Уже сутки она не говорила ни слова. Только на рассвете она сказала:

— Пошлите за священником, пора.

На лестнице послышались шаги. Дверь открылась. Аббат Симон подошел, взял ее за руку, поцеловал в лоб и ласково сказал:

— Господь простит вас, дитя мое. Будьте мужественны; час настал, говорите.

Маргариту охватила такая сильная дрожь, что вся ее кровать затряслась. Умирающая пробормотала:

— Сестрица, садись и слушай…

Священник нагнулся к Сюзанне, припавшей к постели, поднял ее, усадил в кресло и, взяв за руки обеих сестер, произнес:

— Господи Боже! Пошли им силы, будь милостив к ним.

И Маргарита заговорила. Слова, одно за другим, вырывались из ее горла, хриплые, отрывистые, как бы угасающие.

— Прости, прости, сестрица, прости меня!..О,если бы ты знала, как я всю жизнь боялась этого часа!..

Сюзанна лепетала сквозь слезы:

— В чем тебя простить, детка? Ты отдала мне все, всем пожертвовала ради меня. Ты ангел…

Но Маргарита прервала ее:

— Молчи, молчи! Дай мне сказать… не перебивай… Как страшно!..Дай мне сказать все…до конца… Не шевелись… Слушай… Ты помнишь… помнишь… Анри?..

Сюзанна, вздрогнув, посмотрела на сестру. Та продолжала:

— Выслушай меня, и ты все поймешь. Мне было тогда двенадцать лет, только двенадцать лет, ты помнишь, не правда ли? Я была избалована, делала все, что вздумается!.. Ты помнишь, как меня баловали?.. Слушай же… Когда он в первый раз приехал к нам, на нем были лакированные сапоги; он сошел с лошади у крыльца, извинился за свой костюм и сказал, что приехал сообщить папе какую-то новость. Ты помнишь все это, да?.. Молчи… Слушай… Увидев его, я так была поражена его красотой, что остолбенела и простояла в уголке гостиной все время, пока он разговаривал с папой. Дети — совсем особенные, ужасные существа… О, как я мечтала о нем!

Он приехал еще раз… стал бывать в доме… Потом сказали, что он женится на тебе… О, сестрица, какое это было для меня горе… какое горе, какое горе! Я не спала три ночи и все плакала… Он приходил каждый день, после завтрака… помнишь? Не отвечай… слушай… Ты делала для него пирожные, которые он очень любил… из муки, масла и молока… О, я тоже умела их готовить!.. Я и сейчас могла бы сделать их, если было бы нужно. Он проглатывал их целиком, выпивал стакан вина… и говорил: «Замечательно!» Ты помнишь, как он говорил это?

Я ревновала, о, как я ревновала!.. Приближался день твоей свадьбы. Оставалось только две недели. Я совершенно обезумела. Я говорила себе: «Он не женится на Сюзанне, нет, я не хочу этого. Он женится на мне, когда я вырасту большая. Я никого не полюблю в жизни так сильно, как его…» Я убила бы вас, если бы могла! И вдруг он стал мне глубоко ненавистен.

Тогда знаешь, что я сделала?.. Слушай… Я видела, как наш садовник приготовлял колобки, чтобы травить бродячих собак. Он камнем разбивал бутылку и толченое стекло клал в мясной шарик.

Я взяла у мамы аптекарский пузырек, искрошила его молотком и спрятала толченое стекло в карман. Это был блестящий порошок… На следующий день, когда ты приготовила пирожные, я разрезала их и подмешала туда порошок… он съел три штуки… и я тоже съела одно… Шесть остальных я бросила в пруд… Два лебедя умерли через три дня… помнишь? Молчи же… Слушай, слушай… Только я одна не умерла… но осталась больной навсегда… Слушай… Он умер…Ты знаешь… Слушай… Это еще ничего… Но потом… все время… было самое страшное…

Вся жизнь, вся моя жизнь… какая это была мука! Я сказала себе: «Я больше не покину сестру и перед смертью все скажу ей…» Да… И с тех пор я всегда думала о том часе… о том часе, когда я признаюсь тебе во всем… Час настал… Как мне страшно!.. О!.. Сестрица! О, как мне страшно!.. Если я теперь увижу его… на том свете… если увижу, — подумай только?.. Ведь я увижу его первая!.. Я не посмею!.. Но придется… Я умираю… Прости же меня! Прости!.. Я не могу предстать пред ним без твоего прощения.

Она умолкла и, тяжело дыша, судорожно царапала ногтями по простыне…

Сюзанна закрыла лицо руками и не шевелилась. Она думала о нем, о том, кого могла бы любить так долго. Какую хорошую жизнь могли бы они прожить! Она снова видела его, видела в исчезнувшем прошлом, в далеком, навсегда угаснувшем прошлом.

Вдруг священник выпрямился и громко крикнул дрожащим голосом:

— Мадмуазель Сюзанна! Ваша сестра умирает! Сюзанна отвела руки от залитого слезами лица, бросилась к сестре и, крепко целуя ее, шепнула:

— Прощаю тебя, детка, прощаю…