Глава 7

Жизнь любого человека постоянно сопровождает множество опасностей. О большей части из них мы предпочитаем не думать, чтобы не сойти с ума от страха и паранойи. Никому неохота постоянно держать в голове, что здание, в котором он находится, может обвалиться, что на улице в него может ударить молния, или что можно банально склеить ласты, провалившись в открытый люк канализации.

С остальной частью опасностей мы сживаемся, привыкаем к ним, веря в установленные социумом догмы: правила поведения, технику безопасности, и тому подобное. При этом твердим себе, что все будет хорошо, что все получится, что уж с нами-то точно ничего плохого не случится. Особенно легко такая мантра дается, когда ты молод, здоров и безосновательно уверен в себе.

И поэтому мы во множестве разных ситуаций в жизни готовы рисковать, даже когда в этом нет реальной необходимости, любим иногда пощекотать себе нервы, заглянуть, так сказать, страху в лицо.

Чушь собачья! Нас не пугает опасность сама по себе, насколько огромной она бы ни казалась. Настоящий страх вызывает отсутствие контроля, ощущение беспомощности перед угрозой, когда чувствуешь, что тебя тащит по течению, а ты не в состоянии сделать ничего, кроме как барахтаться, пытаясь не захлебнуться. И тогда, какой бы ты сильный, умный и смелый ни был, даже самое ничтожное сомнение, самая легкая неуверенность рано или поздно сожрут тебя изнутри.

– Подъем, бля! – вместе с командой из глубокого сна меня вырвал пинок ботинка в живот. Рядом, судя по похожим звукам, будили Смоукера.

Я с трудом принял положение сидя. Удивительно, но память отказывалась подсказывать, как мне удалось заснуть, ведь вечером казалось, что нервное напряжение от ожидания не даст сомкнуть глаз.

Мне развязали ноги, рывком подняли и без особых предисловий повели на выход. Коридор, направо, лестница вниз, другой коридор, пошире, поворот, лестница вверх, два пролета. Не то чтобы запоминание маршрута было необходимым, или вообще имело значение, скорее я хотел побыстрее проморгаться и привести в боевую готовность если не весь организм, в конце концов, затекшие ноги и почти полностью онемевшие руки размять не улыбалось, то уж какие-никакие упражнения для мозга я был вполне в состоянии сделать.

Путешествие закончилось, как и предполагалось, довольно большим гаражом. Свет от фонарей наших конвоиров метался по помещению, но я все же успел рассмотреть два десятка машиномест под легковые и четыре под микроавтобусы «скорых», которых в наличии осталось всего две машины. Рядом с ними был припаркован мобильный командный пункт – тоже микроавтобус, только армейский и тяжело бронированный. Похоже, что он стоял здесь не меньше пары месяцев, видимо, местные военные во время эвакуации оставили его по какой-то причине, а вскрыть людям Старого его не удалось.

На стандартного размера машиноместах расположились разнокалиберные внедорожники, стоило отдать должное Старому в выборе средств передвижения, дорожный просвет и мощный движок при нынешних обстоятельствах имели определяющее значение.

Нас провели через все помещение и поставили на колени рядом с широким и высоким проемом в стене, за которым угадывался пандус, дугой уводивший то ли на следующий уровень, то ли непосредственно на поверхность. В пользу последнего говорил холод, которым явственно тянуло от проема.

Двое из четверых гоблинов, сопровождавших нас, куда-то скрылись, оставшаяся парочка закурила, облокотившись на высокий «кенгурятник» ближайшего автомобиля. В ответ на просьбу Смоукера поделиться сигаретой они поржали и рекомендовали хавальник завалить, дабы случайно зубы не растерять.

За исключением фонарей конвоиров в помещении стоял непроглядный мрак.

Вернулись двое, принеся с собой четыре рюкзака примерно по полтиннику литров каждый. Сразу за ними в гараж спустился Старый в сопровождении Дэна и Тохи.

– Доброе утро, други мои! – лицо Старого освещено не было, но в голосе угадывалась улыбка от уха до уха, – как спалось? – спросил он с такой заботой, что меня аж передернуло. Козел.

– Нормально спалось, – откликнулся Смоукер без тени иронии и продолжил чуть громче, – Степан Артемьевич, дайте еще сигарету, а то у ваших друзей не допросишься.

При этих словах четверка гоблинов, вполголоса общавшаяся между собой, сопровождая процесс периодическими жизнерадостными смехуечками, враз затихла. Уж в чем Старому отказать было нельзя, так это в умении установить дисциплину, все четверо подобрались, наверняка мысленно обещая при первой возможности вырвать Смоукеру язык.

– Да кури на здоровье, – рассмеялся Старый, выуживая и кармана пачку, – а ты, Сеня, как насчет подымить?

Я кивнул.

– Еще будут какие пожелания? – спросил он, не отвлекаясь от организации нашего перекура.

– Вообще да, если честно, – проговорил я, с трудом удерживая зажженную сигарету во рту, – в туалет хочется так, что сил никаких нет.

– А что ж вы сразу-то не сказали? – расстроился Старый, разве что руками не всплеснул. – Докуривайте, и будет вам туалет.

С этими словами он повернулся к Дэну и Тохе.

– Толя, возьми с собой Карася и Гриню, проводите орлов на насест. А ты, Дэнчик, заканчивай сборы, заводите четырехсотку и один реанимобиль, только проверьте все хорошенько, чтоб туда-обратно без остановок. Из мобиля все лишнее во второй сложите. Давайте в темпе, хлопцы, прыжками.

У нас отобрали недокуренные сигареты и затушили, после чего повели к той двери, через которую в гараж заходил Старый. Прошли несколько пролетов по лестнице, два полутемных коридора и остановились у двери с недвусмысленной надписью.

– Так, – вздохнул Тоха, впившись в меня взглядом, – писюны вам тут никто держать не собирается, так что руки временно освободим. Если кто взбрыкнет – отправим на тот свет прямо со стульчака. Уяснили?

Мы со Смоукером односложно выразили свое понимание местных правил посещения сортиров для гостей. После чего тугой армированный скотч на моих запястьях рассекли ножом и втолкнули в туалет. Проходя через полутемный тамбур с умывальниками в сторону непосредственно санузла с кабинками, я на ходу начал прикидывать шансы взбрыкнуть. За мной зашли два автоматчика, проход между раковинами и противоположной стеной был неширокий, шанс устроить свалку был, но освобожденные только что руки были абсолютно онемевшими и висели плетьми, каждое движение давалось через боль. Ближайшие пару минут не стоило даже думать о том, чтобы вырвать у кого-то из топающих за спиной гоблинов оружие.

В зале с кабинками было непривычно светло и зверски холодно, единственное большое окно было разбито, причем явно намеренно, по всему периметру, из-за чего под ним образовался целый сугроб. Почему разбили – понятно, даже при температуре как на улице вонь в зале стояла адская, ближняя кабинка к двери была закрыта, но следующие две дверцы были распахнуты, и говнище там разве что по стенам не было размазано. Унитазы переполнены, рядом валялись горы загаженной туалетной бумаги, старых газет, каких-то распечаток.

Меня подтолкнули к относительно чистой четвертой кабинке. Осмотревшись, я не обнаружил там ни намека на бумагу.

– А есть, чем жопу-то вытереть? – поинтересовался я у гоблинов.

– Клешней своей подотрешься, – нехотя откликнулся один из них.

– Ну, как скажешь, тебе же потом мне обратно руки связывать, – пожал плечами я.

– Блядь, ну вон, нарви себе из использованной! – он проявил прямо-таки искреннее участие, очевидно живо себе представив описанный мной процесс.

Руки постепенно приходили в норму. Несмотря на неприятное ощущение, как будто десятки иголок впиваются в каждый палец, я понимал – кровообращение восстанавливается. Отрывая себе чистые куски газет, украдкой поглядывал на автоматчиков. Они находились в разных углах зала, то есть теоретически, бросаясь к одному, я мгновенно попадал под огонь его напарника, даже с учетом эффекта неожиданности слишком рискованно. При должном везении был вариант после броска сцепиться с ближайшим противником и, развернувшись вместе с ним, укрыться от огня дальнего, но живой щит от автоматной очереди вопреки законам кинематографа был защитой только слегка более надежной, чем кусок картона, например. В общем, взбрыкивание радужных перспектив не сулило.

С опорожнением кишечника я справился быстро, и как только надел обратно штаны и куртку, меня выдернули из кабинки, повалили лицом на грязный кафельный пол, связали запястья скотчем и потащили к выходу.

Настала очередь Смоукера. Пока его заводили внутрь, я, стараясь чтобы это было незаметно для Тохи, попробовал пошевелить запястьями. На этот раз меня вязали на скорую руку, не тяп-ляп, но и не особо крепко. Ослабить скотч получилось, но совсем немного, недостаточно для попытки освободиться.

Сам Тоха стоял, прислонившись к стене, и вяло пожевывал то ли жвачку, то ли конфету, искоса наблюдая за мной, я же для вида переминался с ноги на ногу, чтобы скрыть движения рук за спиной. Действовать все равно нужно было крайне осторожно, скотч похрустывал при растяжении и скручивании, спалиться при этом как два пальца обоссать. Я настолько был поглощен этим занятием, что вздрогнул, когда из туалета донесся резкий глухой звук удара. Тоха тут же встрепенулся и направил на меня автомат. Я, естественно, изобразил статую.

– Что там у вас?! – чуть приоткрыв дверь свободной рукой и не спуская с меня глаз, спросил он.

– Все зашибись, Толян, наш армейский друг с горшка слез неудачно, поскользнулся, – с ехидцей ответил один из гоблинов.

Мудачье, это они сигарету припомнили Смоукеру.

– Давай, Рэмбо, поднимайся, – подал голос второй ублюдок.

Секунду спустя снова удар, и еще один.

– Что ж ты неуклюжий такой, боец, как только тебя в армию-то взяли? – деланно сокрушался первый.

– Пацаны, хорош! – повысил голос Тоха. – Выводите, времени нет.

Дверь распахнулась, и из туалета выволокли скривившегося от боли Смоукера. Он упал на колени, все еще хватая ртом воздух, в живот били, главное, чтобы без сломанных ребер.

Когда нас привели обратно в гараж, один из внедорожников и машину реанимации уже выкатили с парковочных мест. Они стояли друг за другом лицом к выезду. Двое бывших конвоиров, остававшихся с Дэном, торчали рядом с не тронувшейся с места «скорой», укладывая в нее носилки, чемоданы и какое-то мелкое оборудование, Старый и Дэн беседовали рядом с готовым к выезду внедорожником. Точнее – первый, скупо жестикулируя, давал какие-то указания, а последний только скалился и время от времени коротко кивал. Завидев нашу процессию, Старый хлопнул по плечу Дэна, и тот запрыгнул внутрь «скорой», на место водителя. Нас тем временем поставили на колени перед Старым.

– Други, ну вы и горазды серить, – обратился к нам Старый с усмешкой, – мы уж заждались, пора в путь-дорогу, а то ведь до вечера не уедем. Готовы? – спросил он скорее для проформы, потому как, не дожидаясь ответа, продолжил, обратив внимание на злобное выражение лица Смоукера. – А вот щеки дуть – это вы бросьте, ежели по поводу вчерашнего. Это в армии все просто, отцы-командиры за вас подумали, инструкцию на любой случай жизни расписали, знай только приказы выполняй.

Он, казалось, увлекся, сквозь ширму иронии отчетливо звучали отголоски искреннего праведного гнева.

– Натаскали птенцов желторотых клевать по свистку, а у них самих сомнение в голове и не мелькает даже. Объяснили же знающие старшие, кто правый, кто левый, зачем тупыми вопросами голову забивать, да? Только в ногу строем маршировать мешает. А тут вдруг раз, и сюрприз такой, по эту сторону колючки-то, оказывается, рыцарям королевства нисколечко не рады, даже шмальнуть норовят в светлую головушку. Как же так, где справедливость и уважение к защитникам отечества?

Старый присел перед нами на корточки и заговорил тише, но с нажимом, будто гвозди вколачивал каждым словом.

– Кончилось королевство, ребятки, лопнуло как мыльный пузырь, нет больше правых и левых, никто не защитит и никто не поможет, за все, что принималось как данность, нужно драться. Ваше существование теперь – привилегия, и полагается она далеко не каждому.

Он поднялся на ноги, короткая лекция окончена.

– Сеню, – Старый указал на меня, – грузите в четырехсотку, будет дорогу показывать. Второго – в реанимобиль, в кузов. Все, стартуйте.

Меня запихнули во внедорожник, на заднее правое сиденье, слева сел Тоха, положив автомат на колени так, чтобы в любой момент полоснуть меня очередью, впереди расселись два мудака, сопровождавшие нас до сортира.

Заурчал двигатель, вспыхнули фары, осветив стену напротив и ведущий наверх пандус. Видимо, прогреть движок успели еще в наше отсутствие, машина сразу мягко тронулась и покатила вперед.

По мере подъема по пандусу впереди светлело, не доезжая полвитка до поверхности, водитель потушил фары. Из гаража автомобили вынырнули с тыльной стороны здания, и теперь объезжали больницу по кругу, единственные ворота на территорию находились со стороны главного входа.

Несмотря на непроглядные тучи, все вокруг казалось ослепительно белым, вновь повалил снег, еще гуще, чем вчера. Через завесу снегопада с трудом проглядывались силуэты соседних зданий.

– Хватит чахнуть, – Тоха больно пнул меня по голени носком ботинка. – Куда ехать?

– На северо-запад, восьмое шоссе, – ответил я.

В этот момент мы достигли ворот. Водитель остановил внедорожник, опустил стекло, и, высунув руку, коротко махнул. Тут же из главного входа выскочили двое и бодрой рысью, периодически поскальзываясь на присыпанном снегом обледеневшем асфальте, поскакали к воротам. По задумке, ворота имели электропривод и открывались с пульта в будке охраны, но в отсутствие электричества, разумеется, никакого другого способа, кроме ручного, не было. Вдвоем гоблины быстро разобрались со стопорами, удерживавшими ворота на месте, затем, навалившись, один у торца, а второй у противовеса, откатили их в сторону.

Пока внедорожник выезжал с территории больницы, я попытался рассмотреть место, где должен был находиться синий кроссовер, на котором мы вчера приехали, но безрезультатно. То ли снегопад был слишком плотным, то ли кроссовера там уже не было. Стали бы нас держать отдельно друг от друга, если бы захватили всех пятерых? Оставили бы их в живых?

– О себе лучше думай, – сказал Тоха, заметив мой взгляд.

Разумеется, мне хотелось узнать, что случилось с Фитилем и девушками, ведь нас всех спалили еще на подъезде, но спрашивать я передумал. Не было никакого резона даже отвечать на мой вопрос, тем более – правду.

Лавируя между припаркованными машинами, наш мини-конвой медленно, как сапер по минному полю, пробирался через площадь.

У меня комок подкатил к горлу, сердце забилось чаще. Фраза Тохи сработала как некий спусковой механизм. Мысли о товарищах по несчастью отошли на второй план, уступив место инстинкту самосохранения. Я нервно сглотнул, отвернувшись к окну, смотрел на проплывающие мимо машины, теперь больше напоминавшие сугробы на колесах. Показалось, или было движение? Там, между дальних рядов. Нет, точно показалось, в этом гребаном снегу рассмотреть что-либо нереально.

Но страх не отступал, наоборот, становился все сильнее. Засада реальна, и она где-то близко. Не прямо за воротами, чтобы не рисковать попасть под огонь из здания больницы, но наверняка и не слишком далеко от площади, иначе пришлось бы перекрывать слишком много направлений.

Пульс эхом отдавался в висках. Еще ночью я по много раз прокручивал в голове возможные сценарии засады, оценивал вероятности, риски, продумывал план действий. Идиот, стратег херов. Сейчас перед глазами стояла только одна картина: пара пулеметов и изрешеченная пулями машина с четырьмя трупами, которые и опомниться-то не успели, как коньки отбросили.

Раздался удар по днищу. Внедорожник слегка дернулся, его повело, водитель дернул руль в противоположную сторону, но машина не слушалась, через секунду влетев в бок ближайшей легковушки. Меня бросило вперед и ударило головой о подголовник кресла впереди. Подавшись назад и открыв глаза, первое, что я увидел, – вооруженные люди в камуфляже, появившиеся как из-под земли почти рядом с внедорожником. Я тут же извернулся и повалился ничком в пространство между сиденьями. Со всех сторон послышались крики: «Руки вверх! Бросай оружие! Замри!»

Внутри машины стояла гробовая тишина. Не то что там обороняться, никто даже не пикнул, настолько быстро все произошло. Нападавшие, не давая времени оценить ситуацию, сами открыли задние двери, выволокли меня и Тоху наружу. Пытаясь не потерять равновесие со связанными руками, я инстинктивно дернулся, за что мгновенно получил под дых и был отправлен валяться лицом в снег.

Повернув голову налево, чтобы хоть как-то дышать в этом положении, я увидел днище внедорожника и две пары ног в камуфляжных штанах и военных ботинках рядом с водительской дверью. Спустя пять секунд водитель и передний пассажир также валялись на снегу. Скосив глаза вверх, я увидел «Паутину», сеть с шипами, намотавшуюся на передние колеса. Полиция такие обычно использует.

Сзади, судя по звукам, очередь дошла до водителя «скорой». Потом послышалось шипение, похожее на дымовую шашку, что-то пару раз глухо звякнуло, видимо, эту хрень бросили в кузов.

Через некоторое время из кузова «скорой» раздался надрывный кашель, отъехала боковая дверь, снова разнеслись крики «Оружие на землю!» «Лежать!», «Руки за голову!», кашель все не смолкал, кого-то шумно вырвало.

Еще минуту я провалялся в снегу, пока меня не подхватили с двух сторон под руки и не повели к «скорой», где четверо, включая Смоукера, уже сидели шеренгой на коленях с руками за спиной. Его и меня посадили на правом фланге шеренги, поодаль от остальных.

У Смоукера и еще двоих лица были в слезах и соплях, они постоянно кашляли. Из открытых боковой и задних дверей «скорой» валил густой дым, и хотя ветром его сносило в противоположную от нас сторону, я сразу почувствовал легкую резь в глазах и першение в горле. Смоукеру наверняка пришлось очень хреново в кузове, ну ничего, оклемается, мы оба живы и даже не ранены, остальное вторично.

Тем не менее, прыгать от радости в данный момент было равносильно пиру во время чумы. Явная перспектива сдохнуть в ближайшие сутки превратилась в более туманную с неизвестными вводными. Это плюс? Да, только мы как ждали пассивно своей участи, так и ждем, изменился лишь решальщик этого вопроса.

Нападавших, половину в белых маскхалатах, половину в однообразном армейском камуфляже, легких бронниках, балаклавах и баллистических очках, я насчитал двенадцать человек. Если учесть, что для гарантированного успеха плана с засадой необходимо было перекрыть не меньше четырех выездов непосредственно с площади, это пара взводов минимум. Некисло. Более того, операция по захвату была проведена настолько четко и гладко, будто на показухе по случаю девятого мая. Хотя, на показухе-то как раз любят порожняком пострелять и раненых потаскать, чтоб громко и эпично. А здесь быстро, эффективно, без единого выстрела и без единого пострадавшего с обеих сторон. Кроме того, я был почти уверен, что наблюдатели в больнице так ничего не увидели и не услышали.

С ходу предположить можно было только три варианта, кем эти нападавшие являлись. Но со спецназом полиции или ведомств не вязалась уставная камуфляжная форма, а из трех армейских частей, расквартированных в городе и его окрестностях, на роль таких вот профи могли претендовать только боевые контрактники нашей, но наши укатили из расположения давно и с концами, если бы оставались в городе, я был уверен, что знал бы, армейское сарафанное радио похлеще деревенского будет. Впрочем, окончательно поставить крест на этой версии можно будет только тогда, когда я увижу лица.

Оставался еще вариант с гастролерами, но тогда всплывала масса вопросов относительно причин их появления и исходной задачи.

С противоположной от больницы стороны подъехал пикап, с пассажирского сиденья которого выбрался еще один человек в камуфляже и направился к нам. Остальные вояки слегка оживились, один из них, сняв очки и стянув с головы балаклаву, устремился навстречу командиру. В том, что прибыл именно начальник, сомнений быть не могло.

После короткого диалога в две-три фразы эти двое подошли к нашей шеренге. Командир, к моему удивлению, оказался довольно молод, не больше тридцадки на вид, и то только благодаря очень старомодным усам, как из советских времен войны в Афганистане. При иных обстоятельствах я бы наверняка нашел его облик довольно комичным.

– Внимание, – кашлянув, начал он совершенно будничным тоном, – в соответствии с поправками к закону о чрезвычайном положении вы обвинены и признаны виновными в убийствах и покушениях на убийства гражданских лиц и военнослужащих при исполнении, захвате заложников и мародерстве. По совокупности преступлений вы приговариваетесь к смертной казни. Единственным…

– Ээ, какие убийства, че за беспредел?! – не выдержал тот хрен, который во внедорожнике сидел справа от водителя, – Кончай шерифа охуевшего корчить!

Командир сделал пару шагов в направлении крикуна и резко ударил снизу вверх носком ботинка ему по челюсти. От звука попадания меня аж передернуло, он завалился на спину без сознания. Нокаут. Командир коротко глянул на лежащего, кашлянул и неспешно вернулся на исходную.

– Не перебивайте меня пожалуйста, – произнес он с тем же убийственным спокойствием, обведя глазами слегка поредевшую и окончательно притихшую шеренгу, – единственным основанием для неприведения приговора в исполнение будет ваше полное содействие. Оказавшему наиболее посильную помощь смягчаю приговор до исправительных работ. Срок определяю на основании степени содействия.

Командир переместился к началу шеренги и навис над водителем внедорожника.

– Ты. Какие средства связи у вас есть для коммуникации с больницей?

– Слушайте, – промямлил водитель заискивающе, – я ничего не знаю, я ни в чем таком не участвовал, просто за баранкой сижу, в жизни ни в кого не стрелял никогда…

Командир кивнул и, не дослушав исповедь, переступив через лежащего в нокауте, остановился перед Тохой. В ту же секунду за спиной водителя возник боец и ударил его сзади в район шеи. Сверкнуло лезвие, водитель беззвучно упал мордой в снег. Затем тот же боец присел на одно колено перед лежащим на спине без сознания пассажиром, перехватил нож обратным хватом, свободной рукой накрыв торец рукояти для большей силы удара, и вонзил нож лежащему в глазницу по самую рукоять. Он умер, так и не очнувшись.

До этого момента, даже со связанными руками, находясь почти в том же положении, что и остальные пленные, я, тем не менее, испытывал некоторое мстительное злорадство, глядя на угнетаемых недавних угнетателей. Это ощущение оборвалось с первым же ударом ножа, инстинкт самосохранения снова заработал на полную. Из огня в полымя, блядь. Даже нет, хуже, эти хрены еще более ебанутые, чем предыдущие.

– Тот же вопрос, – обратился командир к Тохе.

– Нет средств, мы не планировали связываться, – еле слышно ответил Тоха, запинаясь.

На всколыхнувшейся внутри волне страха я отлично представлял, что он сейчас чувствует, беспомощно стоя на коленях рядом с только что убитыми товарищами.

– Хорошо. Когда и в котором часу в больнице ожидают возвращения вашей группы? – спросил командир.

– Сегодня, до конца дня.

– Время?

– Время мы точно не оговаривали.

До меня начало доходить. У настолько чистого и тихого захвата была конкретная цель. Просто лишить противника части личного состава было недостаточным для «карантинщиков», это лишь начало многоходовки. Машины должны были остаться неповрежденными, чтобы под видом возвращения конвоя атаковать базу противника.

– Где расположены ваши наблюдательные посты в больнице?

– Ээ, – Тоха замялся, – тут на словах сложно объяснить.

Командир сделал жест кому-то за шеренгой, достал из внутреннего кармана офицерской куртки небольшой блокнот и то ли маркер, то ли карандаш, раскрыв блокнот на пустой странице, протянул Тохе.

– Рисуй.

Пока Тоха пытался что-то изобразить на бумаге, командир переместился еще левее, к Дэну.

– Ты. Как охраняются входы в больницу?

– Дык, как бы никак не охраняются, – Дэн выдавил нервный смешок.

– Хорошо. Кто из здесь присутствующих не сможет провести меня по всем помещениям больницы, которые используются вашей группой?

– Не сможет? – переспросил Дэн. И тут же ответил: – Да все смогут, че там мочь-то…

– Комбат, мертвые на подходе, – обратился к командиру один из бойцов, у которого из рюкзака необычно правильной прямоугольной формы торчала всенаправленная антенна.

Комбат – то есть командир батальона. Если так, то это уже не пара взводов, а две-три роты, человек триста может легко набраться. То есть армия еще в городе?

– Сообщи всем, чтобы сворачивались, – ответил Комбат. – Отход к основной точке сбора. Норд!

– Я, – откликнулся человек, встречавший Комбата, когда тот приехал.

– Художника и этих, – он указал на Тоху и меня со Смоукером, – грузите с собой, остальные бесполезны.

Троица из «скорой» попыталась вскочить на ноги, но куда там. Их быстро отоварили прикладами до полной потери желания сопротивляться.

Нас тем временем отвели к пикапу и покидали, как бревна, в открытый кузов. Опять же лицом вниз, перевернуться не дали, как только я предпринял попытку, сверху тут же рыкнули и тычком ботинка вернули в исходное положение, видимо, на бортах пикапа расположились новоиспеченные конвоиры. Так что Дэна и остальных я уже не видел, но сомнений насчет их судьбы не было никаких.

Все происходящее плохо укладывалось в голове. С одной стороны, эти люди просто обязаны быть действующим подразделением. И отсутствие на форме каких бы то ни было знаков отличия роли не играло. Привычные к жесткой субординации, действуют очень слаженно, работа в парах и тройках, контроль секторов, все четко, доведено до автоматизма. Подобные навыки формируются годами. Любой тактический маневр нашего со Смоукером взвода в сравнении с ними был бы неотличим от броуновского движения.

С другой стороны, никакие чрезвычайные положения не позволяли убивать безоружных пленных направо-налево, независимо от того, в чем они могли обвиняться, а казнь по законам военного времени, насколько я знал, не распространялась на гражданских лиц. Кем бы ни были эти спецы, им совершенно плевать на военный трибунал.

А с третьей стороны, я прекрасно понимал, что мое стремление разобраться продиктовано исключительно страхом за свою жизнь, желанием повысить свои шансы, хотя бы виртуально, и что мои выводы никак не влияли на текущую ситуацию.

Везли нас относительно недолго, четверть часа от силы. Как я ни старался запомнить маршрут, все усилия пропали даром. Если сторона поворота еще угадывалась по ощущениям, то определить угол поворота и скорость пикапа было делом нереальным.

После остановки нас вытащили из кузова и повели через двор какого-то склада, обнесенный высоким забором и заполненный разномастными автомобилями. Рядом парковали «скорую».

Слева располагалась высокая арка со шлагбаумом, через которую мы, предположительно, и попали сюда. Впереди – широкое здание с зоной разгрузки для грузовиков, длинная платформа с резиновым отбойником на высоту пола фуры с высоким навесом над ней, множество роллетных ворот во всю ширину стены, одни из которых были открыты. Нас провели по лестнице у края платформы и через ворота внутрь здания. Большие окна, располагавшиеся почти под потолком, давали достаточно света, чтобы разглядеть помещение, разве что в глубине, где рядами стояли высокие, метров по десять стеллажи, царила полутьма. Перед нами, прямо посреди широкой площадки на расчищенном от паллет и погрузчиков месте стояла армейская палатка, среднего размера, метра четыре на шесть где-то. Рядом тихонько тарахтел портативный дизельный генератор.

Проведя через тамбур, конвоиры усадили нас на садовые пластиковые стулья у правой от входа стены палатки, снова вручили Тохе блокнот с ручкой, потребовав продолжить рисовать, но теперь уже не только посты, но и примерные планы этажей. Затем они вышли, за исключением двоих, оставшихся нас охранять.

Здесь было значительно теплее, чем на улице, провод от генератора из-под полы палатки тянулся к обогревателю рядом со столом в центре, тоже литым из дешевого пластика. С противоположной от нас стороны стола пустовала пара стульев. Комбата ждем, к гадалке не ходи.

Было достаточно светло, две газовые лампы с отражателями, свисавшие с перекладины между столбами опор, позволяли, скосив глаза, наблюдать за работой Тохи. В этом не было ни малейшего смысла, его рисунки не несли для меня никакой пользы, но я изо всех сил пытался отвлечься, думать о возможном вызволении себя из этого дерьма было еще более бесперспективно, а иллюзии насчет присутствия даже ничтожной доли контроля над ситуацией не возникало.

Если человеку, печально ожидающему отрубания руки, сообщить, что ему вместо этого отрубят палец – он будет счастлив. Если человеку, катящемуся вниз с горки в аквапарке, на полпути объявить, что в бассейне нет воды – остаток веселого заезда он проведет в панике. Меняется ли при этом объективное положение вещей? Не имеет значения.

Важен лишь вектор, субъективное ощущение тенденции, движение вверх или движение вниз. И в эту секунду я чувствовал себя брошенным в море человеком с гирей, привязанной к ногам.

Прошло меньше суток с того момента, как мы оказались в плену, но я уже был на грани срыва. Планы на будущее, стремление вернуться домой, ненависть к захватчикам, все поглотило ощущение пребывания в текущем моменте и обвивший тело, как колючей проволокой, страх. В каждом звуке слышался щелчок предохранителя, в каждом движении охранников виделся направляемый на меня ствол автомата, каждая секунда, каждая ебаная секунда казалась последней. На шее будто затягивалась петля, когда выдыхаешь, и уже не можешь снова вдохнуть…

В глазах начало темнеть, сердце ухало набатным барабаном, каждый удар гулким эхом отдавался по всей груди, я часто дышал, но не мог надышаться, легкие словно прекратили выполнять свою основную функцию, бесполезно гоняя туда-сюда воздух.

Паника. Блядь, сейчас отключусь.

Я сильно прикусил язык. Боль, появившись где-то на периферии сознания, спустя несколько долгих секунд вспыхнула ярким пятном в мозгу, возвращая в реальность. Темнота, в которую я почти провалился, нехотя отступила, оставив на лбу под шапкой холодный пот и покалывания в пальцах от гипервентиляции.

Это уже второй раз за день. Первый случился на выезде из больницы, только тогда оборвалось в самом начале этой трясучки, на нас напали. Тут до меня вдруг дошло, как чувствовал себя Муха в позапрошлую ночь на складе. В таком же состоянии ведь, как я сейчас, просто нервная система у него была слабее, поэтому и накрыло по полной в ситуации, когда я был спокоен как удав. Но если я иду по той же тропинке, сколько еще шагов мне осталось до того, чтобы быть готовым броситься в объятия голодному крокодилу?

В палатку вошел Комбат в сопровождении еще двоих бойцов, остановившихся у входа, и направился к Тохе. Автоматчики по углам сделали пару шагов вперед, чтобы командир не перекрывал им линию стрельбы, и взяли нас на прицел.

Тоха продолжал чертить, усердно, усиленно не обращая внимания на происходящее вокруг. Комбат наблюдал за работой Тохи почти полминуты.

– Достаточно, – сказал он, наконец, и протянул руку за блокнотом.

– Нет-нет, я еще не закончил, – ответил Тоха быстро, прижав блокнот к груди, – надо еще маршруты, номера комнат подписать, что где…

– В этом нет необходимости, – сказал Комбат.

– Есть необходимость. Вы сами не разберетесь, – Тоха поднял, наконец, глаза на Комбата и осекся под его взглядом.

– Разберемся.

Тоха пытался, изо всех сил пытался оказаться полезным. Он мысленно мучительно метался в поисках пути к спасению и не находил его. Отчаяния в его голосе становилось все больше, каждая фраза давалась ему через силу.

– С-слушайте, я могу провести в здание, чтобы никто не заметил, – после паузы, все еще прижимая к груди блокнот, проговорил Тоха, – я знаю, куда перенесли запасы и оружие, без меня не найдете.

– Найдем.

Мне казалось, что Комбат уже давно мог бы дать команду автоматчикам за спиной и поднять блокнот с трупа. Вместо этого он продолжал заниматься планомерным уничтожением любых попыток договориться, даже руку не убирал ради пущего эффекта. Зачем весь этот спектакль?

– Пожалуйста… Не убивайте… Все, что скажете… Пожалуйста…

Сломался. Голос дрожит, слезы катятся по щекам, он уже не надеется выторговать свою жизнь. Снова накатил легкий приступ злорадства. Конечно, я хотел отомстить. Хотел бы сам стоять над ним с автоматом, заставить его почувствовать все то, что чувствовал я. Но хотел ли при этом его смерти? Даже не так, смог бы выстрелить? Тогда, на КПП, несмотря ни на что я чувствовал себя на правой стороне. Боролся с терроризмом, спасал заложника-врача, четко следовал букве устава. Без тени сомнений, почти без сожалений, застрелил отца годовалой дочери, загнанного в угол жизнью, но не имевшего по инструкции права на оправдание. Положа руку на сердце, согласно моему внутреннему моральному компасу, Тоха гораздо больше заслуживал смерти.

Вот он сейчас передо мной, тварь, чуть не убившая меня без какой-либо серьезной причины или даже повода, но беспомощный и раздавленный, умоляющий о пощаде. И как бы я ни хотел заставить себя не испытывать ничего, кроме презрения и ненависти, где-то глубоко внутри мне было его жаль. Не мог я ничего с собой поделать, как не смог бы нажать на спуск, будь оружие у меня. Потому что в такой ситуации никто не освободит от груза отнятой жизни, никакая инструкция не оправдает чужую кровь на руках.

После короткой команды бойцы у входа подскочили к вяло сопротивляющемуся Тохе, выкрутили ему руки и поволокли наружу.

Комбат проводил их взглядом, подобрал с пола блокнот и ручку, спрятал в кармане куртки и уселся за стол, положив на столешницу руки и сцепив пальцы в замок.

– Ты, – он коротко кивнул в моем направлении, – место, куда вы ехали, реальное или со страху придуманное?

– Реальное, – ответил я.

– Что там находится? – спросил Комбат.

Тут вдруг вмешался Смоукер. Это было вдвойне неожиданно, потому что он с момента нашего пленения разве что сигареты просил по собственной инициативе, я уже начал думать, что ответственность за наши дальнейшие судьбы полностью возложена на меня одного.

– Товарищ подполковник, может вы нам руки освободите сначала, а то это допрос какой-то получается, – сказал он.

Нагло, очень нагло. Почему? Смоукер решил, что ставки слишком высоки, чтобы продолжать осторожничать? Чего он только добьется своим выпадом? И почему подполковник-то? Само слово «комбат», конечно, как бы намекает, но не в его же возрасте, во всяком случае, не в таком боевом подразделении…

– Это и есть допрос, – Комбат даже бровью не повел, но и не осадил, что в принципе уже было хорошим знаком.

– Мы не убийцы и не террористы. На каком основании допрос? – продолжал гнуть свое Смоукер.

– Являетесь ли вы действующими военнослужащими?

– Да, и что?

– Тогда не да, а «так точно», товарищ младший сержант, это во-первых. А во-вторых, вы подозреваетесь в самовольном оставлении места несения службы и хищении оружия. От ваших дальнейших ответов во многом зависит ваш статус, – на последнем слове Комбат красноречиво расцепил пальцы и развел ладони в стороны, оставив сведенными запястья.

То есть со статусом вопрос пока? Надо отдать должное Смоукеру, на этот раз он быстрее разобрался в ситуации. Комбат был из той странной породы «законников», которые в армии встречаются еще реже, чем на гражданке, уж слишком расходятся уставы, написанные разве что для бесстрашных защитников Отечества с агитационных плакатов, с реальной армейской жизнью. Правда, здесь тоже есть нюанс, его трактовка законов и уставов позволила за час порешить шесть человек без суда, следствия и почти без доказательств, так что о требовании адвоката или военного суда можно было забыть.

– Повторяю вопрос, – тон у Комбата не менялся абсолютно, – что там находится?

– Склад боеприпасов, – ответил Смоукер.

– Вы оба несли там службу?

– Так точно.

– Что произошло?

Пока я взвешивал, что стоит говорить, а что – нет, Смоукер начал рассказывать. Он достаточно подробно описал события последних двух дней, за исключением конкретных деталей захвата сестер и рейда по чужому дачному дому с последующим угоном машины. Это правильно, обвинения в дезертирстве и халатности нам и так будет выше крыши.

Комбат внимательно слушал, изредка еле заметно кивая. Как только история дошла до больницы, он прервал Смоукера.

– Достаточно, как вас взяли, мне неинтересно, ваш никакущий уровень подготовки и так понятен.

– Разрешите уточнить, почему? – Смоукера совершенно не к месту комментарий Комбата задел за живое.

– Потому что военнослужащий, а уж тем более разведчик, должен, даже находясь в полном окружении, – с этими словами Комбат поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность произносимого, – оказать решительное сопротивление противнику, чтобы не попасть в плен. А вы, напротив, решительно в него сдались. Соответственно…

– А что мы, по-вашему, должны были сделать? – не выдержал Смоукер.

– Еще раз ты меня прервешь, товарищ младший сержант, и я лишу тебя возможности высказывать свое мнение вслух.

Смоукер как в стену с разбега головой влетел. Он заткнулся, конечно, понимал, что Комбат слов на ветер не бросает, но мучительно боролся с кипевшим в нем желанием выразить свое негодование. Комбат помолчал немного, наблюдая за внутренними терзаниями Смоукера, после чего продолжил.

– Итак, боевая задача не выполнена, охраняемый объект оставлен, вы отступили, чтобы, по вашим словам, сохранить личный состав. Суммарно под вашим началом находилось около двадцати подчиненных. Большая часть мертва, остальные пропали. Таким образом, боевые командиры из вас как из лома балалайка. Более того, вместо немедленного возвращения к месту постоянной дислокации вы решили реквизировать гражданский транспорт и дезертировать домой за мамину юбку, в результате чего был убит военнослужащий и ранен гражданский. Ну и в заключение вы, вместо доставки раненого к месту оказания квалифицированной медицинской помощи, попали в плен и утратили оружие.

Комбат сделал паузу, то ли проверяя, не забыл ли чего в списке наших «достижений», то ли давая возможность нам всецело осознать достигнутые нами «высоты».

– Ваши спутницы, кстати, смогли скрыться, не в последнюю очередь благодаря единственному остававшемуся под вашим командованием солдату, который, в отличие от вас, заметьте, действительно оказал решительное сопротивление и погиб как герой, защищая мирных граждан.

Известие о смерти Фитиля меня не ошарашило, лучшее, на что я рассчитывал, это его попадание в плен, и все же эмоционально общий посыл речи Комбата зацепил, будто эти два дня мы действительно оплачивали жизнями своих подопечных. Как бы я не старался защититься, как бы не уверял себя в обратном, как бы не доказывал себе, что не имел ни малейшей возможности оценить обстановку по-другому, принять иные решения, сомнение и чувство вины уже засели в мозгу.

– С учетом имеющейся у меня информации о вашем подразделении и невозможности переброски вас в их расположение, на неопределенный срок поступаете под мое командование.

Вот это было в высшей степени неожиданно, я прям-таки охренел.

– Разрешите вопрос? – мне удалось быстро подобрать с пола челюсть и вклиниться в паузу после последней фразы Комбата.

– Валяй.

– Я не совсем понимаю, под чье конкретно командование и на основании чего мы поступаем. На форме у вас нет знаков различия. Мы же не имеем права просто верить на слово?

По лицу у Комбата скользнула ухмылка. Буквально на долю секунды.

– Твой сослуживец более сообразительный, хоть и с шилом в жопе, – сказал он мне, – но первый вопрос вполне правомерный.

Он встал из-за стола и подошел ко мне, на ходу извлекая из внутреннего кармана куртки офицерское удостоверение. У солдат и сержантов таких штук не было, ограничивались внедренным при рождении подкожным чипом с паспортными данными, куда вносили информацию о военной службе, и двухмерными штрих-кодами на запястье и левой стороне груди, которые, помимо общей информации о военнослужащем, содержали ссылку на ячейку сервера. Правда, без считывающего устройства эти татуировки были бесполезны. Офицерам же выдавались еще такие вот книжечки, где каждая страница была закатана в специальный пластик с количеством защит больше чем на банкнотах. Кто бы мог подумать, что они когда-нибудь реально пригодятся.

Большую часть страницы занимала фотография. Ну да, он. Вербов, Олег Анатольевич. Именно его фамилию Старый назвал первой. Дальше я прочитать не успел, Комбат перелистнул пару страниц и снова сунул удостоверение мне под нос.

Присвоено воинское звание – подполковник, причем больше двух лет назад. Интересно, за какие такие заслуги?

Комбат спрятал удостоверение и вернулся к столу.

– Что касается второго вопроса, то внимательнее устав надо читать, воин. Взаимоотношения наши общим командиром не определены, но задача у нас общая, соответственно и обязанности тоже, с учетом разницы в должностях, естественно. Прямые командиры твои или убиты, или вне зоны досягаемости, соответственно я, как старший по званию, в текущих условиях являюсь твоим начальником.

О как, ловко. Я уже хотел было возразить относительно общей задачи и обязанностей, но осекся. Посыл был ясен как белый день, или с нами в упряжке, или дезертир. И как обходится Комбат с дезертирами, я уже примерно представлял. Только вот на кой хрен мы ему понадобились?

– Так точно, товарищ подполковник, виноват, а разрешите еще пару вопросов? – закинул я удочку.

– Разговорчивый нынче личный состав пошел, – протянул Комбат, – ну давай.

– Хотелось бы уточнить в общих чертах относительно подразделения, в которое мы вливаемся.

– 731-й отдельный батальон, военная часть 55054. В общих чертах этого хватит. Еще что хотел?

Номера мне ни о чем не говорили, но я укрепился в своей догадке – к местным воякам эти товарищи никак не относились.

– КПП на въезде в город был пустой, в больнице какие-то бандиты, где вся остальная армия, полиция?

Комбат глянул на свои наручные часы и снова уставился на меня, как-то испытующе что ли, оценивающе.

– Склад боеприпасов этот, про который вы говорили, где-то к северу, северо-западу от города находится, да? – спросил он.

Значит, знал он про склад? Иначе как он так с ходу угадал, с площади больницы мы выезжали чуть ли не в противоположном направлении, Смоукер местонахождение не называл, да и выводы из его рассказа соответствующие сделать нельзя.

– Так точно, к северо-западу, – согласился я.

– А ты не задумывался, откуда в том районе взялось такое количество оживших мертвецов?

Конечно, не задумывался, ни времени, ни необходимости до этой минуты не было. Но если разобраться, действительно, откуда? Все близлежащие поселения в полтора дома размером, там, например, куда нас привезли сестры, по моим представлениям, могли жить человек сорок от силы. Город не то чтобы совсем далеко, но шанс, выйдя из него в произвольном направлении, наткнуться на склад был мизерным.

– Никак нет, – ответил я, – но если предполагать, то на случайность не очень похоже.

– Не похоже, потому что не случайность, – кивнул Комбат, – к северо-западу от города располагался палаточный лагерь, куда эвакуированных свозили.

– То есть мертвых привлек лагерь?

– Нет, – с сомнением покачал головой Смоукер, тогда они бы не пошли к нам, да и как бы мертвые из города вышли?

– Что-то случилось в самом лагере, – полусказал–полуспросил я, как студент-двоечник у доски, сомневающийся, может ли ответ, который он доподлинно не знает, быть настолько очевидным.

– Он был уничтожен, – ответил Комбат.

Не дожидаясь, пока наши со Смоукером охреневшие выражения лиц трансформируются в осмысленные вопросы, Комбат продолжил:

– Научники просчитались в своих тестах, в лагере произошла вспышка. С учетом опасности для близлежащих стратегических объектов было принято решение лагерь ликвидировать. Для минимизации риска решили использовать химическое оружие. Его применение усугубило ситуацию, больше половины находящихся в лагере, примерно тридцать тысяч, превратились в ходячих мертвецов. Они атаковали охрану на периметре лагеря, в итоге какая-то часть из них добралась до вашего склада.

Количество вопросов в моей голове уже превышало все разумные пределы.

– Товарищ подполковник, я не совсем понимаю, – сказал Смоукер, – то есть эвакуация больше не проводится? Поэтому оцепление с города сняли?

Комбат сделал жест одному из автоматчиков, тот подошел и, достав нож, разрезал скотч на запястьях сначала у меня, потом у Смоукера. После чего молча вернулся на исходную.

Каждое движение давалось с болью, но от радости я ее почти не замечал, разминая затекшие и зверски замерзшие без нормального притока крови запястья.

– Раз уж мы теперь в одной лодке, – сказал Комбат, – я хочу, чтобы вы понимали простую вещь. Если дождь застает в чистом поле, нормальный и подготовленный человек раскрывает зонт, а не пытается от тучи убежать. Вся история с эвакуацией была обречена с самого начала. Невозможно изолировать проблему, не имеющую четкой локализации. Но оперативно разработать гибкий комплексный сценарий для таких масштабов также нереально. Эвакуацию продолжали не для обеспечения безопасности населения, а во избежание хаоса и анархии. Люди должны верить, что наверху есть план. План действительно есть, только мы в этом плане отсутствуем.

До меня, наконец, дошло. Нет, вопросов не стало меньше, скорее наоборот, но вот эту самую простую вещь, о которой говорил Комбат, я осознал.

Нас кинули. Всех и каждого, девяносто девять процентов страны, а может быть – и мира. Кинули задолго до произошедшего на складе, до начала эвакуации, может быть, даже до мобилизации. Запустили огромный человеческий механизм просто так, просто чтобы работал и не мешал.

– Ради чего нас приговорили? – медленно спросил я.

По лицу Комбата опять скользнула мимолетная ухмылка.

– Ради тех, кто может себе это позволить, – ответил он.

– Похоже, что у вас есть свой план. Что вы собираетесь делать? – спросил Смоукер.

– План есть, – подтвердил Комбат и, взглянув на часы, добавил, – и каждый должен внести свой посильный вклад. Свист, – обратился он к тому автоматчику, который нас освобождал, – они уже должны были приехать, позови сюда командиров взводов.

Автоматчик кивнул и вышел из палатки.

– Вы будете прикомандированы ко второму отделению третьего взвода, у них как раз недокомплект, – сказал Комбат, – званий формально я вас не лишаю, но с этой минуты считайте себя рядовыми до дальнейших распоряжений. Встать, смирно.

Повинуясь привычной команде, мы поднялись со стульев и выпрямились, устремив взгляд в пространство перед собой. Я вдруг почувствовал, что страх смерти, неизвестности, медленно отступает. Снова часть системы, снова винтик в большой машине, удобно и просто. Неужели жизнь совсем меня ничему не учит?

В палатку вместе с автоматчиком Свистом вошли трое, двое мужчин и женщина. Одного из них я уже видел, Комбат его Нордом называл, остальные, видимо, устраивали засаду на других маршрутах. Баллистические очки у всех троих покоились на шеях, а балаклавы были подвернуты наверх, открыв лица. Все трое казались старше Комбата.

Три взвода, как-то маловато для батальона. Но я уже догадывался о причинах. Что бы там подполковник ни пел относительно нашего дезертирства, вся эта веселая компания подчинялась высокому командованию не больше нас. И поперек приказа лезть пожелали далеко не все в батальоне.

– Товарищи офицеры, у нас пополнение, – обратился к вошедшим Комбат, – бойцы, представьтесь, имя и фамилия.

Мы назвали каждый свои.

– Скат, – продолжил Комабат, – воины поступают к тебе в распоряжение, во второе их определяй.

Самый возрастной из взводных, лет сорока, наверное, как-то неопределенно кивнул и пожал плечами одновременно, мол, как будто у меня выбор есть. Очевидно, что пополнение в рядах у него энтузиазма не вызывало.

– Личное оружие вновь прибывшим пока не полагается, любые перемещения только с сопровождающим, по одному на каждого. Информацию по окончании совещания довести до личного состава. Это всех касается. Скат, познакомь новобранцев с их командиром отделения и возвращайся, – закончил Комбат.

Скат устало смерил нас взглядом. «За мной», – мотнув головой, буркнул он и первым вышел из палатки.

Снаружи тем временем разворачивалась кипучая деятельность. Народу прибавилось, теперь здесь находилось не меньше трех десятков человек. Они освобождали территорию вокруг палатки и начали устанавливать еще две. Между стоящими в глубине зала стеллажами ездил высотный электропогрузчик, на вилах которого стояло сразу два человека. Погрузчик поднимал их на нужный уровень, и дальше они принимались вскрывать установленные на полке короба, очевидно, выискивая ценное содержимое. Еще несколько человек таскали откуда-то со двора набитые сумки и рюкзаки.

– Лычки, эмблемы, нашивки – все долой, – сказал Скат без каких–либо предисловий.

– Как к вам обращаться? – спросил Смоукер, пока мы избавлялись от знаков различия.

– Вы же слышали, Скат, вот так и обращайтесь.

Поймав наши недоуменные взгляды, он пояснил.

– Я сам не в восторге, но смысл есть, имен одинаковых много, а по фамилии… Кто вы такие, чтобы меня по фамилии звать?! А пока выговоришь «товарищ капитан», я уже состариться успею. Кстати, у самих позывные есть?

Мы назвали каждый свой. Скат на секунду задумался, потом удовлетворенно кивнул.

– Нормально, среди наших таких нет, а почему по-английски-то?

– Да еще с детства, с онлайновых игр пошло, – ответил я, – а в армии кто слышал, как мы друг друга называем, просто запоминал, ну а потом как-то привыкли все.

– Ясно. Значит так, сейчас передадим вас командиру отделения, он вами займется.

Скат развернулся и начал выискивать глазами кого-то среди трудившихся сборщиков палаток.

– Так, а что сейчас происходит-то? Что мы делаем? – спросил Смоукер.

– Кушать сейчас будем, – не поворачивая головы, ответил Скат, – мы кушать будем, не вы, на вас пока паек не расписан. Даст бог, вечером разберемся с этим. Лесник!

От общей группы отделился один из бойцов и подошел к нам. Не особо выдающегося роста парень, но широкий, как два меня в плечах, с абсолютно неподходящим к такому телосложению жиденьким юношеским пушком вместо бороды.

– Да, кэп, чего звал? – спросил он.

– Пополнение тебе в отделение, – сказал Скат и кивнул на нас, – займи их, пусть врастают, следи, чтоб не свинтили, вооружать пока не спеши.

– Лады, не вопрос, – сказал Лесник.

Скат скрылся в палатке, а «комод» добродушно осклабился и пожал каждому из нас руку. Хватка у него была железобетонная.

– Саша, – представился он.

– А Скат сказал, что вы тут только по позывным общаетесь, – удивился Смоукер.

– Ну, в общем, да, – хмыкнул Лесник.

Оказалось, что обязаловка в этом плане ограничивалась боевой обстановкой, просто для некоторых, как Скат, было проще придерживаться какой-то одной системы.

Лесник быстро пристегнул нас к общему движению. Мы вместе с остальными собирали палатки, налаживали полевую кухню, таскали продукты и воду, в итоге, несмотря на заявление Ската, нам все же перепало немного риса с говядиной.

После обеда стало слегка теплее не только в желудке, но и на душе. Однако я отдавал себе отчет в том, что пленниками мы перестали быть разве что номинально. Даже просто поговорить со Смоукером наедине не получалось, Лесник, несмотря на внешнее добродушие, вместе с еще тремя бойцами отделения не отпускал нас ни на шаг, постоянно находясь рядом. Впрочем, сам он общался довольно охотно, чем я успешно и воспользовался.

«Карантинщики» – это слово оказалось не только обозначением конкретной группы, как я поначалу подумал, ориентируясь на слова Старого, так многие горожане именовали по сути всех военных, находившихся в черте города и в оцеплении.

Тем не менее, у Старого именно на Комбата был большой зуб. После неудачной попытки гражданских прорваться в больницу во время эвакуации, 731-й батальон формально привлекли на временной основе для усиления ее обороноспособности. На самом деле с обороноспособностью там, с учетом присутствия двух танков, было все в полном порядке, собственно, в первую очередь, поэтому штурм требовавших эвакуации горожан и провалился. Другой вопрос в том, что после него часть оживших мертвых по каким-то причинам не рванула по следам разбегавшихся с площади людей, тем самым осложнив подход к больнице и выход из нее как на своих двоих, так и на колесах. Разумеется, достать людей из закрытой машины у мертвецов шансов не было, но и выбраться из машины при таком раскладе невозможно.

Конечно, танкам ничего не стоило покрошить мертвых в мелкие ошметки, только вот тихо и избирательно это сделать они были не в состоянии. Да и сама идея – как по воробьям из пушки. Здесь-то и пригодился Комбат и компания, которым поставили фактическую задачу провести зачистку площади и близлежащих территорий.

Лесник был уверен, что этим должны были заниматься «черепа», как и любой задачей, связанной с эвакуацией, но на тот момент у «черепов» работы уже было выше крыши.

Естественно, я заинтересовался, чем должен был в таком случае заниматься 731-й. Лесник посмотрел на меня с удивлением.

– А тебе Комбат разве не сказал ничего? – спросил он.

– Да я как-то и не спрашивал.

– Ракеты мы охраняем, точнее – охраняли, теперь-то хрен его знает.

– Какие такие ракеты? – опешил я.

– Те самые, большие зеленые, – хохотнул «комод».

Расспрашивать дальше я не стал. И так было понятно.

Батальон был ничем иным как спецподразделением РВСН, и вся информация о нем самом, как и о ракетах, наверняка была гостайной. Причем такой, про которую не прочитаешь на каждом третьем форуме в сети. Теперь было ясно, что имел в виду Комбат под минимизацией рисков, почему по палаточному лагерю применили именно химическое оружие.

Зачистив площадь, батальон какое-то время оставался в больнице, ожидая переброски командованием себе на смену другого подразделения. Но случиться этому было не суждено. Одна из военных частей, дислоцированная в городе, взбунтовалась. Об этом я узнал, еще когда дежурил на карантинном КПП, но не был в курсе подоплеки. Этим ребятам выпал очень хреновый жребий, они занимались охраной СЭПов и патрулированием города, то есть находились в самой гуще дерьма. Из-за этого они потеряли больше трети личного состава. Столкновения с мародерами, нападения мертвых, едущая крыша у каждого третьего в СЭПе, причем не только от нервов, буйный психоз был одним из симптомов заражения.

Командование обещало семьи военных из этой части эвакуировать в приоритетном порядке. Естественно, когда дошло до дела, нашлись более приоритетные приоритеты. Во всяком случае, Лесник так предполагал, что в принципе было довольно логично и вписывалось в общую картину.

Мятежники напали на конвой «черепов». Атака была неудачной, конвой остановить не удалось, после чего на подавление мятежа была брошена большая часть имевшихся в распоряжении командования сил, в том числе и отряд, охранявший больницу на постоянной основе, вместе со всей техникой, оставив 731-й в гордом одиночестве.

Тут-то и появилась на горизонте группа Старого. Когда на улицах пальба перешла с ружейных на артиллерийские калибры, они решили перебраться в более безопасный район, подальше от развернувшейся против мятежной военной части операции. Сначала Старый предложил Комбату помощь в охране больницы, в обмен на передачу им в распоряжение одного этажа здания и доли в получаемом снабжении. Тот, естественно, отказался, мол, коров для подоить пусть ищут в другом месте.

Через несколько дней Старый со своей бандой перехватили колонну снабжения, направлявшуюся в больницу. Еда, вода, топливо для генераторов и иные жизненно необходимые вещи доставлялись регулярно, раз в три дня. Оружие, боеприпасы, теплые вещи и оборудование приходило по запросу. Маршрут был один и тот же, кратчайший, а потому организация засады проблемы не составила. Колонна была большой и долгожданной, Комбат планировал за счет нее серьезно укрепить оборону здания, потому как операция против мятежной части затягивалась, возвращение постоянного гарнизона должно было случиться неизвестно когда.

Старый таким образом убил сразу двух зайцев, серьезно усилил свою группу, при этом 731-й оставив в довольно тяжелой ситуации. Командование не было готово отправлять новые конвои неизвестно куда, а обеспечить прикрытие конвою тяжелой техникой или закатать в асфальт Старого и компанию не входило для них в приоритетные задачи. В общем, вопрос встал ребром, и решать его надо было в кратчайшее время.

Комбат организовал проведение переговоров, на которых в итоге не появился ни один из лидеров. Он рассчитывал устранить Старого и его охрану, так сказать, отрубить змее голову, а сам Старый при этом отправил на переговоры всего несколько человек, в качестве отвлекающего маневра, и решил взять больницу штурмом. И вполне возможно, благодаря такой наглости и эффекту неожиданности, у него бы получилось, если бы на месте 731-го был кто-то еще. А так, потеряв человек сорок еще на подходе к территории, ему пришлось планы по блицкригу сворачивать.

– Как же он тогда больницу захватил? – сощурившись спросил Смоукер, который большую часть времени молчал, но явно с интересом слушал Лесника.

– А он ничего и не захватывал, – отмахнулся Лесник, – так, занял пустующее. Приказ пришел, нас в срочном порядке на аэродром перебросили.

– А здесь вы опять как оказались, тоже приказ?

– Нет, когда наверху, – Лесник ткнул пальцем в потолок, – решили, что с эвакуацией не срослось, изобрели какой-то новый план, Комбат говорил, типа, массовая передислокация войск.

– Куда? – спросил я.

– Хрен его знает, на юг куда-то, где потеплее.

– То есть вы поперек приказа пошли? – спросил Смоукер.

– Ну, не все, – поморщился Лесник, – Комбат когда объявил, что нахер весь этот маразм, что он не может на людей в городе наплевать и типа остается, сначала его вроде все поддержали. Потом начштаба толкнул телегу, что типа у нас нет права на самоуправство, кто останется, тот дезертир, преступник, предатель Родины. Ну вот, половина обосралась и поскакала высокий приказ исполнять. Ну и хуй с ними, завтра вот генералам новая моча в башню шибанет, скажут всем вешаться на ближайшем столбе в интересах Родины, интересно, что они тогда запоют, дебилы.

Меня, впрочем, интересовало другое. Комбат не такой уж «законник», каким изначально показался, скорее – хитрый переговорщик. Лесник, сам того не зная, вручил мне несколько козырей для того, чтобы попытаться с подполковником договориться, но нужно было выбрать момент.

После обеда палатки складывать никто не спешил, только убрали со столов, и началась посменная чистка и смазка оружия. Несмотря на отсутствие у нас собственного, чтоб не сидели без дела, меня и Смоукера посадили за отдельный стол, вручили автоматы и пистолеты командиров взводов и Комбата лично. Те все еще совещались и уходом за своим оружием озаботиться не могли. Разумеется, стволы предусмотрительно выдали без боеприпасов и даже без магазинов, чтобы в самом крайнем случае, если нам взбредет в голову шальная мысль хватануть патрон с соседнего стола, мы успели бы сделать максимум один выстрел. Отлично понимая всю самоубийственность подобной затеи, бойцы из отделения Лесника не особо пристально за нами наблюдали, и, наконец, удалось пообщаться с глазу на глаз, первый раз за сутки.

– Из хомута в шлейку, твою ж налево, – вздохнул Смоукер.

– Мне кажется, что обстановка посимпатичнее, чем вчера вечером, – заметил я. – Кроме того, у меня есть идея насчет следующего разговора с Комбатом.

– Если ты ему хочешь начать втирать, что он тоже дезертир, то я тебе не советую.

– Так не впрямую же. Просто не вижу других вариантов кроме разговора начистоту.

– Я вижу, – сказал Смоукер, но после паузы добавил, – правда, они все слишком дохрена рискованные. Знаешь, чего я боюсь гораздо больше? Дома творится примерно такой же пиздец, даже если бы мы вчера туда рванули, было бы поздно.

– Ты этого не знаешь, – с нажимом шепнул я, – отсутствие информации – это не более чем отсутствие информации.

– Не об этом речь, – скривился Смоукер, – ну вот представь, мы вернулись домой, и что? Твои и мои все это время сидели по хатам? Бред, там на четыре квартала один продуктовый магазин, так что если они живы, то либо эвакуировались, либо сами свалили. И куда ты их в этом случае искать пойдешь?

– Ты сдался что ли? Сам же вчера говорил…

– Не сдался я. – перебил он. – Еще нет. Просто от нас слишком мало зависит. А когда зависит – принимаем неверные решения. Если бы мы не поехали в больницу, сейчас были бы на полпути к дому.

– То есть, по-твоему, надо было сестер оставить подыхать на дороге?

Смоукер вздохнул, задумался, даже шомполом перестал в стволе автомата возюкать, но так и не ответил.

Да уж, неравенство не из самых простых, даже гипотетическое. С одной стороны, собственная семья, все самые близкие люди, которые, однако, неизвестно где и живы ли вообще, а с другой – две девушки, которых он в глаза-то первый раз видит, но здесь и сейчас, и они пары суток бы не протянули, не забери мы их вчера с собой.

– Помнишь, что ты мне сказал, когда я чувака этого на КПП убил? Ну, который карандашом медика проткнуть собирался.

– Историю помню, – ответил Смоукер, – а сказал что – не особо.

– Ты сказал, что я все правильно сделал. Я и сам понимаю это, мозгами понимаю. Но вот ни разу не легче. Мне снится иногда. Даже не он сам, его дочь с женой. Их же в город обратно отправили, не знаю, что с ними стало в итоге. И вот не хочу я об этом думать, а все равно возвращается.

– Не приписывай себе последствия чужого решения, – хмыкнул Смоукер, – ты отвечаешь за тот выбор, который есть конкретно у тебя.

– Вот именно, – усмехнулся я, довольный тем, что Смоукер сам повернул разговор в нужное русло, – так что прекращай думать, куда там наши отправились из дома. Будем делать то, что зависит конкретно от нас.

Смоукер фыркнул и, вздернув бровь, продемонстрировал мне промасленную ветошь, дескать, вот, что от нас сейчас зависит. Я только пожал плечами в ответ.

Глядя на него, я никак не мог для себя решить: он так хочет попасть домой, потому что переживает за свою семью, или это бессознательное желание вернуться назад во времени, в цепочке событий, туда, где мир надежен и устойчив, наполнен смыслом.

Впрочем, возможно, сама эта мысль есть бессознательный поиск оправдания себя. Ну то есть вот если бы сейчас выбор полностью зависел от меня, рванул бы я домой? Рванул бы, без особых колебаний. Но переживал ли я настолько сильно за свою семью? Ведь переживать надо, переживать – правильно. Или во мне просто говорит чувство вины, что все, кроме собственной жизни, ушло на тридцать третий план? Ответ был самоочевиден, не хотелось его даже в голове формулировать, не то что со Смоукером обсуждать. Тогда бы пришлось признать, что никакие жены и дочери мне не снятся, и я это сказал, только чтобы друга поддержать.

Как только мы закончили чистку и смазку оружия, «комод» придирчиво проверил нашу работу и удовлетворенно кивнул, после чего положил на стол еще два автомата.

– А это чьи? – вздохнул Смоукер.

– Ваши, – усмехнулся Лесник, – если будете себя хорошо вести, то и магазины с патронами вручим.

Вот ведь сила стереотипов, в таком виде автомат был по сути ни чем иным, как неудобной трехкилограммовой гирей, однако воодушевлению, причем, судя по лицу Смоукера, не только моему, не было предела.

Где-то через полчаса в палатке объявился Скат. Никто не вскочил и не «засмирнил», несмотря на появление офицера, похоже, к этим уставным формальностям здесь относились пофигистично.

– Ну что, соколы, готовы к подвигам? – спросил Скат, подсев за стол рядом с нами.

– Так точно, но нам вроде оружие не полагалось… – полувопросительно протянул я.

– А что, не нравится? – удивился Скат. – Могу забрать.

– Да нет, просто неожиданно как-то.

– Планы поменялись, – посерьезнев, ответил Скат, – охранять ваши морды свободных людей нет, поэтому сразу ставлю боевую задачу.

Ну конечно. Всегда есть подвох. Всегда. Меня бесило, что нас продолжает тащить по течению, не давая ни шанса сделать собственный выбор.

– Сегодня вечером машины, на которых вас везли, поедут обратно. Мы рассчитываем, что их пропустят, поэтому ворота откроются на короткое время. Занимаются этим всегда два человека. Для того чтобы ворота остались открытыми после проезда автомобилей, мы заменим этих людей на вас двоих.

Мы со Смоукером коротко переглянулись. Заменим, бля, это теперь так называется.

– Вы изобразите поломку механизма, – продолжал Скат, словно не заметив нашего замешательства, – и задержите закрытие ворот до соответствующей команды. Принцип понятен?

Не дожидаясь ответа, он встал со скамейки и хлопнул в ладоши.

– Детали будут доведены на брифинге взвода позднее. Вопросы?

– Товарищ капитан, – начал я осторожно, «Скат» как-то не шел на язык, – задача ясна, но, честно говоря, дело у вас, кажется, довольно ответственное, а боевой опыт у нас с товарищем не очень большой…

– Все получится, соколы, я в вас не сомневаюсь, – прервав меня, хмыкнул Скат и удалился.

– То есть они больницу сегодня брать собираются, – протянул Смоукер, понизив голос, когда Скат отошел на достаточное расстояние.

– Ясен хрен, – откликнулся я вполголоса, – зачем бы они так напрягались, чтобы тачки без единого выстрела захватить? Они были им без повреждений нужны.

– Так передние колеса у внедорожника все в дырках от «паутины».

– Подозреваю, что с них станется замену найти, меня больше другое волнует.

Смоукер вопросительно воззрился.

– Ты знаешь, почему именно мы? – начал я с вопроса.

– Аа, вот ты к чему про боевой опыт…

– Машины – это отвлекающий маневр, атаковать они будут через главный вход, поэтому ворота и нужны открытыми.

– Ну да, логично, – согласился Смоукер.

– Так вот, когда с воротами будет заминка, если люди Старого что-то заподозрят, мы ляжем первыми.

Смоукер только тяжело вздохнул в ответ.

Комбат все просчитал. Люди на воротах рисковали больше всего, подставляя спины под пули, так зачем рисковать своими бойцами? Мы же были идеальными кандидатами. Военные, поэтому проще отдать приказ. А самое главное – только что бывшие в плену у группы Старого, поэтому Комбат точно знал, что мы не переметнемся. Ему даже не нужно было быть уверенным в нас лично. Если из путешествия, в которое нас Старый отправил, мы вернемся живыми, он нас сам прикончит в первую очередь.

Чистка оружия закончилась, но магазинов с патронами вполне ожидаемо мы, в отличие от всех остальных, не получили. Не заслужили, видать. Впрочем, у меня стали закрадываться сомнения, что Комбат в принципе собирается рисковать адекватно нас вооружать.

Пока мы вместе с другими собирали палатки, генераторы и провиант и грузили по машинам, народу вокруг явно поубавилось. Как объяснил Лесник, второй взвод, которым руководила женщина с позывным «Тельма», уже выдвинулся. Они должны были малыми группами проверить маршруты для подхода основных сил, после чего скрытно занять огневые точки вокруг больницы для обеспечения наблюдения и прикрытия.

Через некоторое время всех повзводно собрали на брифинги. В нашем оказалось человек тридцать. В отсутствие достаточного количества стульев, а также какой-либо карты или схемы, мы просто образовали широкий круг, в центре которого Скат, раскопав где-то пару мелков, прямо на бетонном полу довольно скрупулезно изобразил больницу, площадь и окружающие здания и дороги.

Дальше он принялся объяснять каждому отделению их задачу, отдельно остановившись на нас со Смоукером, представив нас взводу, дотошно распедаливал, где мы должны находиться, куда бежать, что делать и тому подобное.

Общая задача, как я и предполагал, сводилась к атаке через главный вход. Все три отделения до начала операции должны были веером распределиться за последним рядом зданий со стороны фасада больницы по позициям, которые нам укажет второй взвод.

По наступлении темноты внедорожник и «скорая» начинают свое движение отсюда, с базы. Одновременно наш взвод перемещается на огневые позиции на краю площади. Как только автомобили выезжают на площадь с северо-запада, отвлекая тем самым внимание наблюдателя в больнице, наше, второе отделение, начинает продвигаться к воротам с юго-запада. Идея была в том, чтобы прибыть почти одновременно, с небольшим опозданием после машин.

Как только внедорожник встанет напротив ворот, и их откроют, главный вход, если внутри кто-то будет следить, ослепят фарами, наблюдатели же наверху наверняка сосредоточатся на остальной части площади. Окно будет секунд в пятнадцать не больше. За это время второе отделение должно было ликвидировать людей на воротах и вытащить тела на площадь за ближайшую машину, а мы со Смоукером должны были, предварительно скинув белые маскхалаты, выйти к воротам.

Как только автомобили доберутся до подземного гаража, и там начнется стрельба, взвод по команде в полном составе устремляется к главному входу и занимает первый этаж.

– А если наблюдатели нас все же заметят? – спросил Смоукер, терпеливо дождавшись предложения Ската задать вопросы.

С языка снял, блин. Наблюдателям, окажись у них «ночник», достаточно будет одного взгляда в нужную сторону, чтобы спалить подход нашего отделения за километр.

– Во-первых, наблюдатель один, – терпеливо, но довольно снисходительно объяснил Скат, – во-вторых, мы знаем его позицию, в-третьих, если он вас заметит, им займется Тельма.

На словах все звучало довольно грамотно и красиво, за исключением, естественно, моего и Смоукера выхода на сцену. Это был тот случай, когда оказаться правым неприятно до тошноты. Смена людей на воротах явно была самым слабым звеном во всей цепочке действий, хотя задумка офицеров была вполне понятной. Раздергать находящихся в больнице, атаковать сразу в двух точках, причем уже находясь внутри здания, избегая лишних потерь и сея панику в стан врага.

После брифинга Лесник решил познакомить нас с отделением. Я пожимал руки, кивал, шесть раз произнес свой позывной, но из отделения никого не запомнил. Все происходящее стало фоном, настолько я сосредоточился на себе и мыслях о предстоящем.

Ожидая приказа, мы просидели часа два, наверное. Чтобы хоть как-то занять себя, досконально изучил схему, нарисованную Скатом, пытался в мельчайших подробностях вспомнить все время нахождения в больнице, откуда куда нас водили, помещения, коридоры, каждую лестницу.

Смоукер, наоборот, старался отвлечься, вместе с отделением травил тупые бородатые анекдоты и армейские байки.

Наконец появился Скат, предложил всем быстро справить нужду и перекурить, на что предоставил десять минут. Дальше построение, экипировка бронежилетами всех, кроме нашей пары, разумеется, потом облачение в белые маскхалаты. Но совсем без внимания Смоукера и меня не оставили, нагрузив здоровыми рюкзаками и медицинскими сумками. Патроны так и не выдали.

Всей толпой нас благоразумно не пустили, чтобы не привлекать лишнего внимания мертвецов, на маршрут выходили по отделениям, с интервалом в пять минут. На улице Лесник растянул нас в колонну с дистанцией шагов в десять между бойцами и повел строго посередине дороги.

Погода благоволила, снегопад стал тише, но все еще серьезно ограничивал видимость, что для атаки подходило как нельзя лучше, лишь бы не прекратился до темноты.

Добравшись до здания почти напротив больницы с обратной стороны, мы поднялись на второй этаж, где были встречены Тельмой в сопровождении одного из бойцов второго взвода. Там мы оставили рюкзаки и сумки, Лесник получил указания насчет места ожидания, где нам предстояло скоротать время до темноты.

На выходе мы наткнулись на ожившего мертвого. После этого я вынужден был внутренне признать, что оставить меня и Смоукера без патронов было очень грамотным решением, в противном случае мы бы, психанув и начав пальбу, похоронили бы всю операцию еще до ее начала. Смоукер даже вскинул автомат, забыв на нервах, что стрелять нечем.

Ребята Лесника же среагировали спокойно и эффективно, как того и требовала ситуация, – повалили мертвеца на землю, после чего «комод» собственноручно успокоил того на веки вечные ударом ножа в мозг через глазницу.

За время нашего пребывания на предстартовой позиции, мертвецы побеспокоили нас еще дважды, впрочем, абсолютно с тем же результатом.

– Все-таки не понимаю, – протянул я вполголоса, глядя на неподвижное тело в снегу неподалеку.

– Я тоже, – согласился Смоукер, – что мы им дались, могли бы друг друга спокойно жрать.

– Да не об этом речь, – поморщился я, – как они в принципе двигаются? Тело после смерти не генерирует тепло, температура ниже нуля, знаешь, что происходит в такой ситуации?

Смоукер только вопросительно вздернул бровь.

– Человек из воды состоит на три четверти, – пояснил я, – они должны были бы превратиться в ледяную статую.

– Я где-то читал, что вода может не замерзать при минусе, – хмыкнул он.

– Ну да, только для этого условия нужны определенные…

– А рыбы в Арктике как плавают? Там температура воды постоянно ниже нуля.

– Это не аргумент, – отмахнулся я, – они ж не мертвые плавают, кроме того, у них белок специальный в крови есть.

– Да я тебя и не убеждаю ни в чем, – пожал плечами Смоукер, – или ты реально думаешь, что мы вот сейчас научную дискуссию ведем? Разберемся за сигареткой в проблеме, об которую люди сильно поумнее нас голову сломали.

– А ты мне предлагаешь размышлять о том, как мы сегодня в очередной раз можем запросто подохнуть?

Смоукер снова пожал плечами. Но ему и самому наверняка хотелось хоть ненадолго забыть о том, в каком положении мы сейчас находимся.

– Я помню, что ты вчера говорил, – после паузы сказал он, – возможно, ты прав, и они на самом деле живые, ну, в каком-то смысле этого слова.

– Именно. Да, сердце не бьется, да, дышать им не нужно, но мозг же как-то работает? И мышцы тоже. Даже в минус.

– Может, у них свой белок есть, как у рыб.

– Какой белок, у каких рыб? – заинтересовался Лесник, подходя и подкуривая сигарету.

– Арктических, – откликнулся Смоукер. – Они не замерзают, хотя температура воды ниже нуля.

– Хера себе, серьезно? – «комод» выказал искреннее изумление. – А у меня, короче, случай был, пошли мы как-то с батей на рыбалку зимой…

В общем, дальше околонаучная дискуссия не пошла.

С наступлением сумерек наше отделение переместилось южнее, во двор, откуда через низкую арку между домов мы должны были попасть непосредственно на площадь.

Лесник достал откуда-то два набедренных подсумка и протянул каждому. Внутри оказалось по паре снаряженных магазинов.

– Начальство дало добро, – прокомментировал он неожиданный фестиваль щедрости, – сейчас уже будем начинать.

Мы с плохо скрываемой радостью принялись торочить подсумки к ремню и примыкать магазины к автоматам.

– Только учтите, – добавил Лесник, – шмальнете раньше времени, или кому-нибудь из нас в спину – руки-ноги повыдергаю.

Не только он, все отделение теперь вело себя с нами значительно осторожнее: старались не поворачиваться спиной, все время держали в поле зрения, откровенно на прицел не брали, но я видел – стреляющая рука практически все время покоилась на ствольной коробке, готовая в любой момент соскользнуть к пистолетной рукояти автомата.

Долго, впрочем, испытывать давление подозрительных взглядов не пришлось. Радист поднял руку, требуя тишины, секунд пятнадцать молчал, прижимая наушник к голове, доложил, что принял информацию, после чего сообщил, что машины выдвинулись с базы.

Лесник кивнул, построил нас в колонну по два так, что наша со Смоукером пара оказалась во втором ряду, и наскоро объяснил больше для нас двоих, разумеется, порядок движения: «Строго и сразу за тем, кто впереди, третья и четвертая пары – движемся, если есть место за укрытием. С предохранителя без команды не снимать».

Мы вышли под арку, «комод» остановился у самого края, выглянул налево за угол и замер, очевидно, ожидая появления на площади с севера внедорожника и «скорой».

Ждать пришлось всего минуты три, но за это время пульс успел прыгнуть ударов до ста двадцати в минуту и обратно. Ощущения были сродни первым прыжкам с парашютом, когда, уже поднявшись с места, развернувшись к хвосту и уткнувшись мордой в парашют впередистоящего, изредка посматривая из-за его плеча через распахнутые створки люка на далекую землю, разрываешься пополам между желанием поскорее услышать вой гребаной сирены и рвануть вперед, и таким же сильным желанием увидеть, как створки люка закрываются, всех сажают на места, а самолет разворачивается для захода на посадку. Один в один, разве что здесь тишина стояла просто чудовищная, начинало казаться, что я слишком громко дышу.

Уже совсем стемнело, и на фоне непрекращающегося снегопада даже очертания самой больницы с нашей позиции можно было едва рассмотреть. Это чуть успокаивало и придавало уверенности.

Лесник коротко махнул рукой и первым выскочил на площадь, сразу нырнув за припаркованный у обочины минивэн. Мы, вслед за первой парой, последовали его примеру. На ходу краем глаза я действительно уловил отсвет где-то слева, но шум двигателей даже в такой тишине расслышать не удавалось.

Мы довольно быстро продвигались, короткими перебежками меняя укрытия одно за другим, редко останавливаясь дольше, чем на пять секунд. «Комод», то ли под влиянием вопроса Смоукера во время брифинга, то ли самостоятельно имея схожие опасения, погнал нас по дуге, оставляя сближение непосредственно с воротами на самый конец маршрута, явно пытаясь максимально обезопасить отделение от взора наблюдателей.

Слева уже хорошо различим был звук двигателей, машины показались в поле зрения. Лесник указал на самый близкий к воротам, припаркованный метрах в двадцати правее седан, а сам помчался напрямик к забору, на ходу вытаскивая из набедренной кобуры пистолет с глушителем. Пока мы добирались до седана, Лесник бухнулся в снег вплотную к забору и, просунув ствол пистолета через решетку, направил его на главный вход.

Внедорожник был уже совсем близко, в полусотне метров всего. Водитель дважды сверкнул дальним светом в тот самый момент, когда мы укрылись за седаном.

С маскхалатами пришлось повозиться, мало того, что разоблачаться пришлось практически лежа, так еще что я, что Смоукер, на радостях прицепив подсумок с запасным магазином на бедро, совершенно забыли про него. Пришлось второпях отстегивать и пристегивать обратно. Мы едва успели закончить.

Автомобили остановились возле ворот, и буквально через секунду створка с лязганьем поехала в сторону. Я перевернулся на живот, уперся руками в землю и превратился в сжатую пружину. Сейчас. Вот сейчас.

Створка ударилась в упор, и тут же справа донеслись два звонких щелчка. Такие же щелчки раздались со стороны машины. Боец первой пары, лежавший под передним колесом седана, прошипел: «Пошли, в темпе». Мы вчетвером подскочили и понеслись к воротам.

Откуда-то сверху раздался звон разбитого стекла. Смоукер остановился на секунду и задрал голову. Я схватил его за плечо и, увлекая за собой, выдохнул: «Давай, там наблюдателя сняли».

Меньше чем через десять секунд наша четверка была с другой стороны ворот. Ближайшего убитого «привратника» сразу, схватив за ноги, уволок за створку один из бойцов первой пары. Второго пришлось тащить втроем от дальнего конца створки несколько метров. Я мельком глянул на одежду обоих. Темные джинсы, темные пуховики. Не очень похоже, но в такой темноте должно проканать, должно.

Двигатель внедорожника взревел на холостых, недвусмысленно давая понять, что наше окно закрывается. Обе машины начали движение на территорию. Мы остались со Смоукером у ворот вдвоем. Краем глаза я видел, как пятно света от фар уходит от главного входа.

Сердце провалилось куда-то вниз живота, дыхание перехватило. Я старался не думать ни о чем, но воображение упорно рисовало десяток направленных на меня через зеркальное стекло стволов. Смоукер тоже слегка потерялся, стоя столбом рядом со мной.

Я схватился за ближнюю к проему ручку и осторожно толкнул створку. Ноль эффекта. Толкнул сильнее. Снова ничего. Прошло секунд пять. Теперь двумя руками и всерьез. Оказалось, что изобразить поломку довольно легко, если у тебя от нервной дрожи руки ходуном ходят. В какой-то момент створка неожиданно поддалась, я поскользнулся и грохнулся в снег. Еще пять секунд.

Поднявшись, я обернулся к Смоукеру и картинно развел руками, мол, как насчет помочь, а? Только в этот момент он, наконец, словно исполнил команду «отомри». Указал ему на ручку, которую толкал сам, и торопливо пошел к дальней с другой стороны створки. Еще пять секунд. Украдкой глянул на Лесника. В темноте сложно было сказать, но мне показалось, «комод» показал большой палец.

– Ээ, ну что у вас там стряслось-то? – раздался голос со спины.

Кто-то спускался по лестнице. Спокойно, вразвалку почти.

Три звонких щелчка. Звук падающего тела.

– Все, бля, в укрытие, – громко шепнул «комод».

Я уже было рванулся к Смоукеру, чтобы вытащить наружу за створку, но остановился. Безумная мысль заметалась в голове.

– Нет, они не знают, они еще не знают, – в голос ответил я и тут же крикнул Смоукеру, – поднимай его! Неси внутрь!

Тот вряд ли сразу понял идею, но готов был довериться мне даже в такой ситуации. Он бросился к неподвижно лежащему телу, подхватил под руки и поволок обратно. Я в это же время одним движением перевел автомат на грудь, уже на бегу снял с предохранителя и взвел затвор.

Все время оглядываясь, я шел рядом, и как только кто-то внутри открыл дверь, чтобы помочь Смоукеру зайти, я полоснул короткой очередью и тут же рванулся внутрь здания. До Смоукера уже дошло, судя, по всему, потому что он мгновенно выпустил труп и почти моментально оказался рядом со мной внутри.

Темно, хоть глаз выколи. Но мне и не нужно было видеть, я помнил. Вскинув автомат, я дал по короткой очереди в сторону каждой кабинки для досмотра. Потом длинной очередью прошелся в направлении стойки регистратуры. На гардероб магазина не хватило. Не успел я вынуть магазин, как включился Смоукер, поливая короткими очередями весь холл. Пока он отстрелялся, я успел перезарядить.

– Все, тащи остальных, прикрою – громко сказал я.

– Ок, – коротко ответил Смоукер и выскочил наружу.

Или мне только показалось, что ответил? В ушах звенело от выстрелов, перед глазами от вспышек ходили круги. Ослепший и глухой – охуительное прикрытие, бля. Присев на ощупь рядом с турникетом, я изо всех сил пытался рассмотреть окна в дальнем конце холла, разве что на их фоне удастся кого-нибудь рассмотреть.

Вроде мелькнула тень… Или нет… Там, у лифтов…

– …на предохранитель ставь, – шепнул Скат над ухом.

Я дернулся рефлекторно, но он уже схватил мой автомат за цевье, не давая развернуться, а второй рукой не больно, но чувствительно шибанул по затылку.

– Оружие на предохранитель, сокол, навоевался, – шепнул он громче. – Автомат давай сюда. Второй магазин тоже.

Пришлось подчиниться. Зрение и слух медленно возвращались. С обеих сторон меня обходили другие бойцы взвода, методично осматривая помещение. Послышались далекие выстрелы. Звук шел откуда-то из глубины коридора, где должна была находиться лестница. Похоже, в гараже все только начиналось.

Я попытался подняться, но Скат меня осадил. Тем временем, внутрь зашел Смоукер в сопровождении Лесника и остальных бойцов нашего отделения.

– Так, давай, дровосек, двигайте дальше, – распорядился Скат, ухватив Смоукера под локоть и заставив присесть рядом со мной. – Ну вы дураки совсем, – протянул он как-то даже уважительно, – понимаете хоть, что вас чуть свои не положили?

Я не нашел, что ответить. Только сейчас до меня начало доходить, что реализовывать мой шикарный план по захвату первого этажа, никого в него не посвятив, было не совсем оправданно. Даже совсем ни хера не оправданно.

– Потом Тельме скажете спасибо, придержала своих, а сейчас молитесь, чтобы все гладко прошло, а то у Комбата с вами разговор очень короткий будет. Остаетесь здесь до дальнейших распоряжений, без команды даже пердеть не разрешаю, – закончил Скат и отправился вслед за своим взводом.

Все дальнейшее происходило без нашего участия. Подмывало попытаться слинять, конечно, но мы прекрасно понимали: снайперы Тельмы даже с территории выйти не дадут.

Операция заняла еще часа четыре, оборонявшихся после перестрелки в гараже, в которой был убит и сам Старый, оставалось, как оказалось потом, человека четыре, но здание большое, а торопиться Комбат, очевидно, не собирался. Его отряд за все время не потерял ни одного человека.

Но даже после захвата всей больницы, вопреки моим ожиданиям, ничего не закончилось. Перегон транспорта, оборудование командного пункта, столовой, медпункта, в котором теперь заправляла та самая женщина-врач, которая вчера предупредила Смоукера о готовящейся на дороге засаде. Она осмотрела его швы, сделала новую перевязку, заставив меня вторично ассистировать. Я, впрочем, был ей благодарен за неожиданную передышку.

Большую же часть времени Смоукер и я провели, вынося за территорию трупы. В гараже в числе убитых мы обнаружили Тоху, причем пулю ему, судя по расположению входного и выходного, пустили в затылок. Отблагодарили за содействие, бля.

Я был уверен, что почетную обязанность по перемещению мертвых возложили на нас в наказание. И ошибся, конечно, наказывать к тому моменту еще даже не начинали.

После полудня, когда я уже был готов валиться с ног от усталости, нас вызвал к себе Комбат. Под командный пункт переоборудовали зал ЛФК на втором этаже, перенеся сюда необходимую мебель и оборудование.

– Разрешите? – спросил я, заглянув помещение и на всякий случай постучав по открытой двери.

Комбат отвлекся от неизвестно откуда притащенной большой карты города, разложенной на двух сдвинутых столах посреди помещения, и скупым жестом пригласил зайти. Кроме него, в зале больше никого не было.

– Я, товарищи военнослужащие, одного не понимаю, – безэмоционально, как бы рассуждая вслух, говорил он, прохаживаясь туда-обратно вдоль нашей коротенькой шеренги, – вам в вашем подразделении голову с жопой местами поменяли или вы от рождения альтернативно одаренные? Складывается ощущение, что часть устава, посвященная субординации, стала бы для вас серьезным откровением.

Он остановился, повернулся к нам лицом, но смотрел будто сквозь нас, как в пустоту.

– Вы в курсе, что в китайском языке слово «кризис» состоит из двух иероглифов: «опасность» и «возможность»?

Повисла пауза, вопрос, похоже, был не риторический.

– Никак нет, – чуть ли не хором ответили мы.

– Не удивлен. Ошибочный перевод, на самом деле, – Комбат продолжил ходьбу, – но посыл абсолютно верный. У меня были большие сомнения относительно того, как с вами поступить. Но вы мне сами в определенном смысле решение подсказали. Завтра в восемь утра в составе первого взвода отправитесь на склад, с которого дезертировали. Задачей непосредственно твоей и твоей, – с этими словами он поочередно ткнул Смоукера и меня пальцем в грудь, – станет полная зачистка территории склада от мертвецов. Невыполнение задачи расцениваю как повторное неповиновение приказу. Вопросы?

Пиздец. Это смертный приговор, который мы сами по доброй воле должны будем привести в исполнение. Сука, вот же сука драная, а.

– Вопросов нет, – заключил Комбат после пары секунд молчания, – до завтра можете отдыхать, все, свободны.

Не сговариваясь, мы отправились в гараж – единственное место, формально определенное, как курилка.

– Твою ж налево, – выдохнул Смоукер, подкурив и протянув мне пачку сигарет с зажигалкой, снятые с тела одного из убитых, – каждый раз кажется, что мы в дерьме по самые уши, что дальше уже некуда просто.

– Нет уж, извольте с головой занырнуть, – мрачно подхватил я, затягиваясь. – Извини, что из-за меня нырять приходится.

– Забей, – отмахнулся Смоукер, – ты думаешь, если бы не твоя выходка, сложилось бы иначе?

– Не знаю, наверное, не сложилось бы, – вздохнул я.

– Знаешь, я все понимаю в принципе, в другой ситуации он бы нам, как Тохе, пулю в затылок пустил, а так мы ему нужны просто, еще и спасибо должны сказать за шанс на реабилитацию, – Смоукер вздохнул, крепко сжав челюсти. – Просто неприятно осознавать, что наша жизнь настолько ни хера не стоит.

– Нет, – покачал я головой, – просто Старый был прав, жизнь – это теперь привилегия, и на свою мы еще не наработали.