Книга: Тамплиеры. Рождение и гибель великого ордена
Назад: 15 «Злоба и ненависть»
Дальше: Часть IV. Еретики, 1260–1314

16
«Разверните и поднимите наше знамя!»

В 1244 году сирийский ученый и хронист Ибн Василь, направляясь в Каир, проезжал через Иерусалим. Он все еще находился в руках христиан, но мусульман пропускали в город и на Харам аш-Шариф, или Храмовую гору. Однако то, что путешественник увидел там, заставило его содрогнуться. В Куполе Скалы христианские священники проводили богослужения, нараспев произнося имя Бога – Отца, Сына и Святого Духа – Святой Троицы, что в глазах мусульман было многобожием. Хуже того: там, откуда пророк Мухаммед отправился в ночное путешествие, лежали бутыли с вином для совершения мессы. Мечеть Аль-Акса также была осквернена неверными, и теперь в ней висел колокол.
Ибн Василь с самого начала не одобрял соглашение, заключенное в 1229 году аль-Камилем и Фридрихом II. Он проповедовал против этого договора в Большой мечети Дамаска, сокрушаясь, что «дорога в Иерусалим теперь закрыта для благочестивых мусульман!» и крича «Позор мусульманским правителям!». Прошло пятнадцать лет, и теперь, увидев последствия франкской оккупации, он был разочарован еще больше. Возвращение Иерусалима явно пошло на пользу крестоносцам. Но что это дало исламу?
Аль-Камиль уже не мог задаться таким вопросом. В 1238 году султан умер, и за этим последовали традиционные попытки передела власти. За два года сыну аль-Камиля ас-Салиху Айюбу удалось одолеть амбициозных родственников и закрепить за собой право на наследие отца. Но его верховенство было далеко не безусловным. Мятежный дядя ас-Салиха Исмаил, правитель Дамаска, заключил союз с франками Иерусалимского королевства, подтвердив их права на Священный город, и передал им несколько крепостей, в том числе Сафед на реке Иордан близ Галилейского моря. Ее теперь восстанавливали и перестраивали тамплиеры. В глазах ас-Салиха все это выходило за рамки простой политической целесообразности: от перемирия его дядя перешел к полноценному альянсу. Как новый султан ас-Салих не мог не отреагировать на это.
Его дядя теперь мог заручиться поддержкой франков, но ас-Салих нашел куда более сильного и опасного сторонника. В Месопотамии и северной Сирии появилась новая сила – тюрки-сунниты Хорезма, племена родом из Персии и Средней Азии. Их родные земли завоевали монголы, и теперь они двигались на запад в поисках территорий для поселения. Свирепые воины и умелые наездники, они были непредсказуемым, а потому не самым надежным союзником, но грозным противником. Ас-Салих сумел договориться с ними и в 1244 году готовился использовать их против своего дяди и вероломных христиан Иерусалима.
11 июля, спустя всего несколько месяцев после визита Ибн Василя, хорезмийцы штурмовали Святой город. В соответствии с условиями, по которым Иерусалим передали франкам, его стены не восстанавливались, а потому захватить его было легко. Еще проще оказалось изгнать оттуда христиан. Хорезмийцы неистовствовали: обезглавливали священников, вспарывали животы паломникам, искавшим убежища в церквях, разбили мраморную отделку храма Гроба Господня и разрушили гробницы франкских королей. Прочь из города потянулись колонны беженцев, которые не цеплялись ни за что, кроме жизни. Военные ордены пытались защищать их на дороге в Яффу, но горожан было слишком много. Геральд Ньюкаслский, госпитальер, описал участь тех, на кого нападали разбойники и хорезмийские дозорные:
Враг… окружая их со всех сторон, атаковал их мечами, стрелами, камнями и другим оружием, убил и разрезал [на] куски… около семи тысяч мужчин и женщин, и от этой резни кровь верующих… ручьями текла по склонам гор.
В самом Иерусалиме, писал Геральд, захватчики «резали горла монахиням и престарелым и немощным людям, как овцам». Разгромив город, хорезмийцы еще месяц грабили его окрестности, а затем двинулись на Газу, чтобы соединиться там с войском ас-Салиха для нового нападения.
Иерусалим был вновь утрачен, новый враг шел по их землям, и у христиан не оставалось иного выбора, кроме как сражаться. Вместе с союзниками из Дамаска они собрали армию численностью около десяти тысяч человек и приготовились к битве.
17 октября христианско-дамасское войско встретилось с армией хорезмийцев и египтян в Форбии (Харбийе), деревне неподалеку от Газы. По свидетельствам немногих выживших, христиане бились храбро. В течение целого дня они сдерживали значительно превосходящую их численностью вражескую армию, но на следующее утро, когда сражение должно было возобновиться, выяснилось, что союзники из Дамаска проявили малодушие и бежали с поля битвы. Без них латиняне настолько уступали противнику количественно, что были попросту уничтожены.
Тамплиеры, как и госпитальеры, и тевтонцы, бросили в битву при Форбии все свои силы. Из почти трехсот пятидесяти рыцарей-храмовников выжили только тридцать шесть. Их магистр Арман де Перигор пропал без вести. Магистр госпитальеров Гийом де Шатонеф был взят в плен и увезен в Каир, где провел в заточении шесть лет. Архиепископ Тира и несколько других видных деятелей Церкви получили смертельные ранения. Граф Готье де Бриенн был увезен в Яффу, где его истязали, распяв на городской стене, но он выжил. Уцелевшие рядовые солдаты латинского войска попали в рабство. Расчеты катапульт и пехотинцы стали одними из бесчисленных жертв этой бойни. По масштабам катастрофы эта битва не уступала Хаттинскому сражению.
Патриарх Иерусалимский Роберт Нантский был при Форбии, но сумел уцелеть и укрылся в Аскалоне. Потрясенный всем виденным, он писал, взывая ко всем деятелям Церкви от Англии до Святой земли: «Потеряв все в этой битве, мы уже ничем не можем быть утешены. Если нам не помогут, мы потеряем Святую землю очень скоро».
В глазах Роберта Нантского поражение при Форбии было поражением всего христианского мира. Но не все воспринимали это так же. Находясь в Фодже, в Апулии, Фридрих II, император Священной Римской империи и король Иерусалима (правда, заочный), винил в произошедшем фракцию, возглавляемую тамплиерами, поскольку те не захотели сохранять мир с Египтом. По его мнению, этой битвы просто не должно было быть, и он с презрением писал о «религиозной гордыне тамплиеров, подпитываемой слабостью местных баронов».
Из безопасной Фоджи Фридриху легко было обрушиваться на тамплиеров, тем более что он не собирался возвращаться в Иерусалим и восстанавливать свое королевство. В конце концов на помощь государствам крестоносцев придет другой король, и он будет куда более благосклонен к ордену Храма.
* * *
В середине декабря 1244 года в Понтуазе Людовик IX, исхудавший и бледный, лежал на смертном одре. С каждым часом тридцатилетнему королю Франции становилось все хуже. У него была дизентерия, жестокая болезнь, способная быстро свести в могилу даже сильного воина. Подхватив ее во время кампании против англичан, Людовик в течение двух лет страдал от периодических приступов, но этот грозил стать последним. Мать короля, Бланка Кастильская, пришла к его постели, чтобы приложить кончики пальцев сына к святейшим реликвиям из королевской часовни. По высочайшему указу вся Франция молилась о выздоровлении Людовика, но даже это не помогало. Все шло к тому, что к Рождеству король умрет, а его маленький сын, которому не исполнилось и года, наследует ему.
Часы шли, и король уходил все дальше от этого бренного мира. У его постели над недвижным телом стояли две дамы. Они следили за тем, когда Людовик перестанет дышать. Наконец этот момент настал, и одна из дам потянулась к королю, чтобы закрыть ему глаза.
Но был ли он в самом деле мертв? Другая дама, стоявшая по ту сторону кровати, так не думала. Он находился без сознания, и даже дыхания его не было слышно, но она была уверена, что душа короля еще не покинула тело, и не позволяла накрыть его. Женщины заспорили и остановились только, когда король Людовик внезапно открыл глаза, потом разомкнул уста и попросил принести ему крест крестоносцев.
Людовик IX стал королем Франции в 1226 году в возрасте двенадцати лет. Большую часть царствования он провел, утверждая свою власть над теми областями Франции, что в XII веке находились в руках англичан, проводя законодательные реформы и культивируя образ королевской пышности и великолепия, превосходящих все, что знали Средние века. Он имел впечатляющую внешность – тонкий прямой нос и высокие скулы, и всегда заботился о том, чтобы выглядеть соответственно своему величию, надевал ли он придворный наряд ярких цветов или одежду крестоносца из темного шелка приглушенных тонов, отделанную недорогим беличьим мехом. Он был великим строителем, коллекционером и покровителем искусств, и главным его достижением в этой области стала парижская часовня Сент-Шапель: готический шедевр филигранной каменной кладки с изумительными витражами. В 1244 году строительство часовни близилось к завершению. Она была задумана как реликварий, чтобы поместить туда терновый венец Христа, приобретенный у латинского императора в Константинополе в 1238 году. В личном собрании Людовика были также фрагмент Истинного креста, губка, с которой распятый Иисус вкусил несколько капель уксуса, и наконечник того копья, которое римский солдат погрузил в плоть Господа. Тем не менее внешнего великолепия, шедевра архитектуры и собрания реликвий было недостаточно, чтобы считаться великим христианским монархом. Выздоровление Людовика было истинным чудом, и это убедило его, что он должен пойти по стопам деда, Филиппа II Августа, и прадеда, Людовика VII – покинуть Францию и возглавить крестовый поход на Святую землю.
Парижские тамплиеры были тесно связаны с французской короной, и чудесное исцеление Людовика не могло не оказать влияния на орден. Теперь он должен был помочь королю оплатить поход. Уже сорок лет французские тамплиеры служили королевскими казначеями. Парижский дом тамплиеров Тампль находился примерно в миле на север от королевского дворца на парижском острове Сите, на участке земли, который когда-то даровал ордену Людовик VII. С тех пор там был возведен величественный замок, который посещали даже монархи, например король Англии Генрих III, приезжавший в Париж в 1265 году. В то время, когда Людовик IX решил принять крест, казначеем был некий брат Жиль, и именно ему было поручено собрать с французской церкви налог на крестовый поход в размере одной десятой от стоимости движимого имущества (что в два раза превышало стандартную ставку).
Тамплиеры также были ответственны за то, чтобы французский король имел в своем распоряжении деньги по прибытии на Святую землю. Когда Людовику нужно было найти корабли для отправки войска из своего нового порта Эг-Морт, построенного западнее Марселя, он обратился за помощью к Рено де Вишье, магистру ордена во Франции, который имел большой опыт в такого рода делах, поскольку некоторое время служил наставником дома тамплиеров в Акре. В 1246 году Рено вместе с приором Андре Поленом, старшим французским госпитальером, отправился в Геную и Марсель, где они зафрахтовали корабли для королевской армии, о чем доложили непосредственно Людовику. Отправившись наконец в путь, в середине сентября 1248 года король высадился на Кипре, в Лимассоле, и одним из первых, кто приветствовал его там, стал магистр тамплиеров Гийом де Соннак, ветеран-крестоносец, который незадолго до того прибыл в Акру, чтобы возглавить орден, но прежде служил в Аквитании – регионе, управляемом англичанами, но находящемся под верховным сюзеренитетом французской короны.
Кипр стал передовой базой нового крестового похода, откуда тот должен был снабжаться зерном, вином и оружием. Вскоре после прибытия на остров Людовик избрал себе цель: ею снова стала Дамьетта, свидетельница кровопролитных сражений на земле и воде, краткого триумфа и печального отступления крестоносцев Пятого похода. Прошлая попытка захватить Дамьетту закончилась постыдным поражением, но с тех пор прошло четверть века, выросло новое поколение крестоносцев, и все это вкупе с верой Людовика в успех своего дела перевесило любые сомнения. Султан Египта казался слабым противником. Несмотря на блестящую победу при Форбии, в 1246 году он разорвал союз с хорезмийцами и на следующий год изгнал их из Иерусалима. Члены его семьи продолжали враждовать с ним, а в Египте ему угрожали мятежные эмиры, для усмирения которых он создал большую частную армию дисциплинированных, но все больше выходящих из-под его контроля воинов-рабов – мамлюков. Вдобавок ко всему ас-Салих был тяжко болен. Он страдал чахоткой (туберкулезом), и ему становилось все сложнее участвовать в войнах и удерживать власть.
В субботу 13 мая 1249 года Людовик и его войско, полное энтузиазма, отплыли в Египет на тысяче восьмистах судах. «Как будто все море, насколько мог видеть взгляд, было покрыто тканью от множества парусов, надуваемых ветром». С этой флотилией в Дамьетту направлялся и значительный контингент тамплиеров под командованием магистра Гийома де Соннака и назначенного маршалом Рено де Вишье. Морское путешествие не было легким. Французский дворянин и историк Жан де Жуанвиль, автор хвалебной биографии Людовика, описал, как из-за ненастья почти треть королевских кораблей сбились с курса. Но это не могло расстроить планы Людовика, который рвался в бой. Его намерение осадить Дамьетту не было секретом, и когда 5 июня 1249 года корабли крестоносцев встали на якорь у побережья, Жуанвиль и его товарищи увидели на берегу воинов ас-Салиха, дующих в рога и трубы. Со своим войском прибыл и сам султан, одетый с головы до ног в полированные золотые доспехи, сиявшие на солнце.
Крестоносцы не испугались. Они запланировали массовую высадку и не собирались отступать. Не обращая внимания на какофонию на берегу, король и его люди выпрыгивали из плоскодонных судов, тянули в море ржущих лошадей и пробирались черед доходящую по грудь воду к берегу. Ветеран крестовых походов Готье де Бриенн (выкупленный после пленения в Форбии) приплыл на судне, украшенном внутри и снаружи ярко-красным крестом на золотом фоне. Эд де Шатору, кардинал-епископ Тускулума, держал в руках обязательный в таких случаях фрагмент Истинного креста. Наконец, французское королевское знамя, орифламма, было воткнуто в прибрежный песок. Высадившиеся тамплиеры, представлявшие собой грозное зрелище, собрались вокруг своего штандарта.
Ожесточенная битва на берегу моря длилась несколько часов. Людовик IX действовал решительно. Крестоносцы организованно атаковали, потери мусульман составили около пятисот человек, включая четырех эмиров. Полевой командир султана Фахр ад-Дин решил отвести своих людей назад и позволил французскому королю беспрепятственно завершить высадку. Еще более поразительным было то, что он приказал жителям Дамьетты покинуть город. Во времена Пятого крестового похода Дамьетта продержалась больше года; в 1249 году она была оставлена в течение одного дня. Прежде чем уйти вверх по реке, чтобы защищать Каир, гарнизон города сжег все что возможно. Тем не менее для мусульман в отступлении был смысл. Прошлое довлело над обеими сторонами, и теперь перед Людовиком стоял вопрос: осмелится ли он повести свою армию вверх по Нилу?
Пока он принимал решение, люди ас-Салиха собрались в Эль-Мансуре, где от русла Нила, идущего от Дамьетты, отделяется другой рукав реки, Танитский. Это было то самое место, где кардинал Пелагий и Жан де Бриенн утопили Пятый крестовый поход. Между тем ниже по течению реки войска мусульман начали совершать нападения на армию христиан, стоявшую в Дамьетте и вокруг города. Султан пообещал по десять безантов за каждую отрезанную голову неверного. Таким образом в течение нескольких месяцев латиняне подвергались набегам. Но лето прошло, вода в Ниле поднялась, а Людовик не шел в ловушку, предпочитая оставаться в Дамьетте.
Наконец, к ноябрю разлив на Ниле закончился, а летняя жара спала. Если Людовик собирался завоевать Египет, то сейчас было самое время выступать в поход. Нужно было лишь решить, где лучше нанести удар. На военном совете предлагалось пойти вдоль берега моря на запад и штурмовать Александрию, но воинственный тридцатитрехлетний брат Людовика Роберт, граф д’Артуа, отверг этот план. После этого оставалось одно: рискнуть отправиться вверх по Нилу и осаждать Каир. «Тот, кто хочет убить змею, должен начать с головы», – заявил Роберт и этим убедил остальных членов совета.
Решение выдвинуться из Дамьетты, вероятно, было принято 23 ноября, когда стало известно, что султан скончался. Новость о его смерти какое-то время держалась в секрете, и за это время Фахр ад-Дин успел подготовиться к тому, чтобы отразить нападение Людовика. Опытный полководец, он имел все шансы остановить марш на Каир, не в последнюю очередь потому, что под его командованием находилась большая армия, включавшая элитный полк мамлюков-бахритов – воинов-рабов покойного султана. Как и тамплиеры, бахриты получили свое название в честь того места, где находились их казармы: острова Бахрия на Ниле посреди Каира. И, как и тамплиеры, они были мужественными воинами, которым не раз доводилось нести в боях тяжелые потери. Теперь они собирались продемонстрировать все свое военное мастерство.
Когда войско христиан двинулось на юг вдоль восточного берега Нила, тамплиеры были поставлены в авангард. Трудно сказать, что братья думали об этом походе. Еще в начале кампании Гийом де Соннак был изобличен в том, что начал тайные мирные переговоры с египтянами: вероятно, тамплиеры были более склонны к осторожности, чем восторженные французские крестоносцы, которых они сопровождали. В письме о взятии Дамьетты, которое Гийом написал английскому магистру, он сообщил лишь о том, что Людовик раздумывает, куда теперь нацелить удар, и никак не высказался по поводу плана в целом. Если у магистра и были сомнения, он держал их при себе. Но напряженность между осторожным Гийомом и воинственно настроенным братом короля, графом д’Артуа, неуклонно нарастала. Очень скоро их противостояние приведет к трагедии.
Крестоносцы шли медленно и только к Рождеству достигли Эль-Мансуры, встав на противоположном берегу реки Танис. Во времена Пятого крестового похода Эль-Мансура была крепостью, но за прошедшие тридцать лет разрослась до размеров города, и теперь он стоял между армией крестоносцев и дорогой на Каир. Его нужно было захватить или уничтожить.
При том, что на противоположном берегу реки собралась вся египетская армия, это было непростой задачей. Ожесточенная битва за Танис длилась до февраля. Инженеры Людовика трудились над постройкой понтонного моста, а люди Фахр ад-Дина обстреливали христиан из катапульт, забрасывая их камнями и греческим огнем и сея панику и разрушения. Жан де Жуанвиль описал эти ночные обстрелы: «Грохот был похож на раскаты грома, и казалось, будто огромный огненный дракон летит по воздуху, так освещая все своим пламенем, что мы видели наш лагерь ясно, словно днем». Всякий раз, когда греческий огонь падал на землю, Людовик преклонял колена, проливая слезы и моля Иисуса Христа уберечь его людей. Это было на редкость благочестивое зрелище – но форсировать реку не удавалось.
Только после начала Великого поста крестоносцы нашли способ перебраться на другой берег. В начале февраля 1250 года в христианский лагерь явился бедуин и предложил за щедрую плату в пятьсот безантов показать место, где через Танис можно проехать верхом. То, что он предлагал, было опасно, поскольку рыцари в латах во время переправ оказывались особенно уязвимы (мамлюкские воины специально тренировались сбрасывать доспехи в воде, плывя вверх ногами, но это была непростая наука). Однако альтернативой этому плану было лишь отступление, чего Людовик допустить не мог. Поэтому 8 февраля, в Сыропустный вторник, он отобрал лучших рыцарей из своей кавалерии – около трети от общего числа – и отправился с ними до рассвета к броду, о котором рассказал бедуин.
Переправляться через реку в полутьме, готовясь внезапно атаковать вражеский лагерь, – это требовало большой храбрости и военного мастерства. Одну группу рыцарей по просьбе Людовика возглавил его брат, граф д’Артуа. Но он был не первым: впереди него под своим черно-белым знаменем ехали тамплиеры.
Как прошлым летом египтяне знали о прибытии Людовика в Дамьетту, так и сейчас они узнали о его плане переправиться через Танис. Едва крестоносцы выбрались из воды, разведотряд, состоявший из трех сотен мусульманских всадников, заметил их. Если бы такой отряд немедленно атаковал христиан, он сумел бы помешать переправе, но сарацины лишь наблюдали за крестоносцами, а затем развернули лошадей и поскакали в сторону Эль-Мансуры.
В очередной раз, столкнувшись с христианскими рыцарями, выходящими из воды, мусульмане предпочли отступить. В этой ситуации тем, кто уже оказался на другом берегу, было бы разумнее подождать остальных, прежде чем идти дальше. Но и в этот напряженный момент граф д’Артуа сумел настоять на своем: вместо того, чтобы придерживаться плана, он призвал незамедлительно напасть на город. Отринув всякую осторожность и позабыв о военной дисциплине, граф приказал своим людям скакать вслед мусульманскому отряду. Битва при Эль-Мансуре началась – внезапно и слишком рано.
Гийом де Соннак и его маршал Рено де Вишье громко призывали рыцарей остановиться. Согласно Жану де Жуанвилю, граф просто проигнорировал их крики, а человек, который держал под уздцы его коня, Фуко де Мерль, не услышал или сделал вид, что не слышит. Д’Артуа отдал приказ, а делом Фуко было передать команду. Тамплиеры в ужасе смотрели, как он «продолжал кричать “Вперед, вперед!”». Но они тоже поскакали вперед – все до единого.
По мнению английского хрониста Матвея Парижского, граф решил опередить остальную армию из чистого тщеславия. «Его намерение состояло в том, чтобы одержать победу в одиночку, вместо того, чтобы позволить всем разделить ее… потому что он был горд и высокомерен». Хронист был предвзят, но хорошо информирован – его источниками служили военные донесения, поступавшие к английскому королевскому двору. По его сведениям, Гийом де Соннак и Роберт д’Артуа поспорили, и магистр тамплиеров сделал все возможное, чтобы образумить графа, который упрямо отказывался слушать его. Описывая Гийома как «благоразумного и осмотрительного человека, сведущего и опытного в делах войны», Матвей Парижский вложил в его уста длинную речь, в которой тот вежливо похвалил Роберта за храбрость, но предупредил, что их нападение уже не будет внезапным. Если они атакуют Эль-Мансуру, не дожидаясь короля и подкрепления, сказал Гийом, это приведет к «поражению и уничтожению».
Согласно Матвею Парижскому, Роберт отреагировал на эти слова вспышкой ярости. Он проклял «древнее вероломство» тамплиеров, обвинил военные ордены в преднамеренном саботаже, в том, что они извлекают выгоду из продолжающейся войны, и заявил, что «гибель язычников и возвышение христианской веры неизбежны, чему этот тамплиер… пытается препятствовать своими лживыми возражениями». Но что самое ужасное, в качестве яркого примера предательства тамплиеров он привел их противостояние с императором Священной Римской империи Фридрихом Гогенштауфеном.
Какие из этих горьких обвинений были высказаны на самом деле, а что было плодом воображения Матвея Парижского, неизвестно. Зато мы точно знаем, что Роберт победил в споре. И Матвей Парижский, и Жан де Жуанвиль рассказывают, что он заставил тамплиеров последовать за ним. Резкие слова уступили место действиям, и как только отряд д’Артуа бросился в атаку, тамплиеры решили, что у них нет иного выбора, кроме как пришпорить лошадей и поскакать вслед за ними. «Разверните и поднимите наше знамя! – крикнул Гийом де Соннак согласно версии событий, изложенной Матвеем Парижским. – Приступим же к битве и вместе попытаем военного счастья и посмотрим в лицо смерти».
Атака крестоносцев на Эль-Мансуру, опрометчиво задуманная и поспешно осуществленная, предсказуемо вылилась в кровавую расправу над ними. В погоне за мусульманами они ворвались в узкие улочки города и попали в западню. Очень скоро рыцари оказались в окружении и в явном меньшинстве. Жан де Жуанвиль, участвовавший в этом бою, видел, как одному из его товарищей отрубили нос, и тот болтался над губами, а у другого кровь хлестала из раны, словно вино из бочки. В уличных сражениях погибло около шестисот рыцарей, и двести восемьдесят из них были братьями ордена Храма. Гийом де Соннак выжил, но потерял глаз. Единственным утешением ему могло служить то, что д’Артуа погиб: в отчаянной попытке скрыться он направил своего коня в реку, но соскользнул с седла и под тяжестью доспехов ушел на дно. Когда тело вынесло на берег, сарацины забрали его в качестве трофея. Сюрко графа (плащ, надеваемый поверх доспехов. – Прим. пер.) потом служило им для того, чтобы вдохновлять людей султана, когда они шли в бой.
Король пересек реку позже брата и избежал худшего, но едва его люди разбили лагерь на южном берегу, как им пришлось оборонять его. С каждым часом росло число погибших. Сразу после боя в Эль-Мансуре Гийом де Соннак помог Жану де Жуанвилю разбить группу мусульман, которых они застигли за попыткой похитить шатер из королевского лагеря. А три дня спустя магистр уже снова участвовал в бою. В пятницу 11 февраля люди Фахр ад-Дина выдвинулись на позиции крестоносцев, а мамлюки начали забрасывать их греческим огнем. Гийом де Соннак командовал отрядом, состоявшим из немногих уцелевших тамплиеров, но он и его люди ослабли от ран, устали и были слишком плохо оснащены, чтобы одолеть противника.
Жан де Жуанвиль описал этот бой. Магистр приказал построить для своих людей заграждения из захваченных сарацинских осадных машин, но они не только не помогали, а, наоборот, мешали. «Сарацины ударили по защитникам Соннака греческим огнем», – писал он. Но видя, что тамплиеров слишком мало, мусульмане не стали больше ждать, а атаковали христиан и очень скоро победили их. За тамплиерами, по словам Жуанвиля, «все было усеяно сарацинскими стрелами, так что под ними не видно было земли». Лишившийся одного глаза 8 февраля магистр Гийом потерял в этом бою другой и скончался от ран.
Крестоносцы пришли в Эль-Мансуру и, как и тридцать лет назад, были сокрушены. Несмотря на то что Людовик IX удерживал позиции больше месяца, к началу апреля стало очевидно, что оставаться здесь дольше – значит погибнуть. Новый султан, Туран-шах, прибыл в Каир, чтобы наследовать своему отцу, и хотя его двор раздирала вражда между различными группировками мамлюков, он не желал вести мирные переговоры с христианами, положение которых было безнадежно.
В окрестностях Эль-Мансуры все говорило о разорении, голоде и болезнях. Танис был полон раздувшихся трупов, так что местами река оказалась перекрыта. Нил кишел мусульманскими галерами, которые не давали христианам ни пополнить свои запасы, ни бежать в Дамьетту. Люди страдали от недоедания. Цинготные десны гнили, и цирюльники срезали омертвевшую плоть, чтобы солдаты могли есть. У самого Людовика вновь случился приступ дизентерии, так что ему даже пришлось прорезать дыру в панталонах. В этой ситуации оставалось только отступить.
Беспорядочный отход вниз по Нилу начался с наступлением вторника 5 апреля. Люди штурмовали суда или в отчаянии шли пешком по грязи, лишь бы скорее покинуть злосчастный лагерь. Те, кому удалось уйти, оглядываясь назад, видели, как зарево пожаров освещает мусульманских солдат, уже заполонивших лагерь, и тех, кто был слишком болен, чтобы бежать.
Горстка выживших тамплиеров подняла свое черно-белое знамя в жалкой попытке организовать остатки войска Людовика на пути в Дамьетту, но это была безнадежная задача. Рассеянную крестоносную армию захватывали судно за судном, отряд за отрядом, без всякого снисхождения к тем, кто не мог считаться ценным пленником. (Жан де Жуанвиль сумел избежать смерти, когда его судно село на мель в прибрежном иле; он прыгнул за борт, а когда его взяли в плен, назвался двоюродным братом короля Людовика.) К тому моменту, когда примерно в десятке миль от Дамьетты были захвачены последние группы бегущих крестоносцев, в живых оставалось только три тамплиера.
Арабский поэт Джамал ад-Дин ибн Яхья ибн Матрух позже написал праздничную песню, поносящую крестоносцев и их короля:
Вы пришли на Восток, гордясь своими победами, считая нашу боевую барабанную дробь дыханием ветра… и ваша глупость завела вас туда, где ваши глаза уже не видят, куда бежать… из пятидесяти тысяч нет ни одного, кто не мертв и не ранен, и не в плену.
В христианском мире весть о произошедшем была встречена глубоким унынием. «Французы, – писал Матвей Парижский, – все сильнее изнемогали от душевной скорби, и их король не мог их утешить».
А утешить их он не мог потому, что, как и вся французская знать, сопровождавшая его в египетском походе, Людовик IX, король Франции, был взят в плен. Теперь он находился во власти людей, которых хотел уничтожить. Туран-шах потребовал возвращения Дамьетты и выплаты восьмисот тысяч золотых безантов, что примерно эквивалентно четыремстам тысячам турских ливров или доходам короны за два года. За это султан готов был отпустить и тысячи других заключенных, которым еще не перерезали горло.
2 мая 1250 года в результате переворота, совершенного мамлюками, Туран-шах был убит: на султана напали с саблей, он укрылся в башне, ее подожгли, и он был вынужден броситься в Нил. Его тело выловили и в довершение ко всему вырезали ему сердце. В исламском мире начались серьезные потрясения, которые закончились тем, что власть в Египте захватили мамлюки-бахриты, и почти восьмидесятилетнее правление Айюбидов закончилось. Однако король Людовик и другой его брат, Альфонс, граф Пуату, все еще оставались в плену. Выкуп все равно должен был быть выплачен.
В пятницу 6 мая Людовика отправили в лагерь христиан, чтобы отсчитать первую часть выкупа: четыреста тысяч безантов, или двести тысяч турских ливров. Альфонса оставили в качестве заложника; кроме того, в Дамьетте хранились большие запасы оружия и продовольствия, которые крестоносцы были вынуждены оставить, когда сдавали город. Ничто не могло быть возвращено, и никто не мог быть отпущен до получения денег.
Выкуп за короля был огромной суммой, и отсчитывание двухсот тысяч ливров из средств, доставленных Людовиком в Египет, заняло почти два дня. К вечеру воскресенья 8 мая набралось сто семьдесят тысяч ливров, и на этом казна опустела. Не хватало тридцати тысяч. Возник спор, как собрать недостающую сумму.
Жан де Жуанвиль, присутствовавший при этом, посоветовал Людовику одолжить тридцать тысяч у немногих уцелевших тамплиеров. Самыми высокопоставленными среди выживших были Этьен д’Отрикур, командор ордена, и старый соратник и порученец Людовика маршал Рено де Вишье.
Если к кому и можно было обратиться с этим, то как раз к тамплиерам. Но, как оказалось, братья вели свои банковские дела чрезвычайно серьезно. Этьен д’Отрикур поначалу отклонил просьбу, заявив, что доброе имя ордена зависит от того, насколько каждый вкладчик будет уверен в сохранности денег, переданных в руки братьев. Получая средства на хранение, тамплиеры клялись, что не отдадут их никому, кроме вкладчика. И даже сейчас они не могли нарушить правила.
Этьен д’Отрикур старался следовать деловым традициям тамплиеров даже в самых сложных обстоятельствах. Но сейчас от него требовалось не это. К счастью для Людовика, Рено де Вишье оказался более предприимчив. Это он в 1246 году, в начале кампании, зафрахтовал для короля корабли в Марселе; он вместе с королем отправился с Кипра в Египет; он был в самой гуще сражения в Сыропустный вторник. Возможно, именно поэтому он считал своим долгом помочь Людовику выбраться из Дамьетты, сохранив, сколько возможно, остатки достоинства. Поэтому маршал сказал: это правда, что тамплиеры не могут отдать деньги «без того, чтобы не нарушить свою клятву», но если люди короля возьмут их силой, то тамплиеры будут вынуждены уступить и получить возмещение тогда, когда король вернется в Акру.
Сообразив, что именно имел в виду маршал, Жан де Жуанвиль повернулся к королю и спросил, может ли он подняться на галеру тамплиеров и силой забрать тридцать тысяч ливров. Король кивнул. Жан и Рено вместе отправились в сокровищницу ордена и разыграли фарс, описанный в его хронике:
Увидев сундук, от которого они отказались дать мне ключи, я собрался во имя короля вскрыть его при помощи тесака. Но маршал, видя, что я в самом деле хочу сделать это, приказал отдать мне ключи. Я открыл сундук, достал деньги и отнес их королю, который приветствовал меня с радостью. Теперь выплата в двести тысяч ливров была собрана.
Людовик наконец мог покинуть Дамьетту – благодаря человеку, который помог ему попасть туда. И тот и другой, вероятно, оставляли ее без сожалений.
* * *
13 мая 1250 года Людовик IX прибыл в Акру усмиренный, но не поверженный. На Ниле он лишился брата, проиграл сражение, отчасти был нанесен урон и его королевскому величию. Плащ, который был на нем, когда его взяли в плен, – красная накидка из шерстяного сукна, подбитая мехом горностая и скрепляемая золотой пряжкой, – эмир Айюбид увез в Дамаск, чтобы носить принародно. Но король все еще был жив и готов сражаться за Иерусалимское королевство так же, как и в тот день, шесть лет назад, когда очнулся на смертном ложе. Людовик провел в Акре еще почти четыре года, занимаясь освобождением пленных, оставшихся в Дамьетте, и надзирая за управлением Иерусалимским королевством со всем усердием и тщанием, каких требовала эта непростая задача.
Фридрих II умер от дизентерии 13 декабря 1250 года и был погребен в великолепном красном саркофаге в кафедральном соборе Палермо. Большую часть царствования он вел долгую и трудную войну с папой римским и своими врагами в Италии, но преуспел там, где со времен Первого крестового похода все терпели неудачу: император сумел вернуть христианам Иерусалим. За свою жизнь он был отлучен от Церкви четыре раза, и многие священники считали его дьяволом во плоти. Сам размах владений Фридриха привел к тому, что междоусобицы и конфликты, начавшиеся в Сицилии и Северной Италии, были перенесены на Кипр и в латинские государства Святой земли. Эти войны он оставил в наследство своему сыну Конраду, который продолжил сражаться с римским престолом и испытывал еще меньше интереса к латинским государствам Востока, чем его отец. Со времени коронации в качестве императора в 1250 году и до своей смерти в 1254 году Конрад ни разу не посетил Святую землю. Не бывал там и его сын и наследник Конрадин, в 1268 году в возрасте шестнадцати лет обезглавленный Карлом I, королем Неаполя, который таким образом пресек династию Гогенштауфенов.
Соответственно, в 1250 году Иерусалим был слабо защищенным королевством с вечно отсутствующим королем, и прибытие Людовика IX из Дамьетты оказалось очень кстати. Французский король инициировал столь необходимую модернизацию важнейших укреплений Святой земли и финансировал перестройку прибрежных крепостей в Сидоне, Акре, Кесарии и Яффе. Ему не удалось добиться возвращения Иерусалима, но он возглавил истощенные крестоносные государства и предоставил им ресурсы в тот момент, когда они остро в этом нуждались.
Едва прибыв в Акру, Людовик поддержал избрание Рено де Вишье магистром тамплиеров. Это продвижение было вполне закономерно с учетом многих услуг, оказанных маршалом короне, его участия в битвах, а также того, что орден был обескровлен двойным ударом, нанесенным сначала в Форбии, а потом в Эль-Мансуре.
Отношения между королем и новым магистром оставались самыми что ни на есть близкими, и в подтверждение тому в 1251 году четвертый сын Людовика Пьер появился на свет в крепости тамплиеров Шато-де-Пелерин. Отважная супруга короля Маргарита сопровождала его в крестовом походе, а когда он отправился в злополучный марш вдоль Нила, осталась в Дамьетте и родила там еще одного сына, Жана Тристана. Если говорить о стойкости, то она была таким же крестоносцем, как и ее муж. Со стороны тамплиеров это было проявлением большого расположения – позволить женщине, пусть даже и королеве, находиться в стенах одной из главных их крепостей (вероятно, населенной исключительно мужчинами), да еще родить там ребенка. В довершение ко всему Рено стал крестным отцом принца, ослушавшись устава тамплиеров, который гласил: «Мы запрещаем всем братьям отныне осмеливаться поднимать ребенка над купелью, и никто не должен стыдиться отказываться быть крестным; этот стыд принесет больше славы, чем греха».
Но Рено де Вишье был прагматиком, а не педантом, что не раз доказал на службе Людовика IX. Несмотря на то что порой магистр все-таки сердил короля, когда преследовал интересы ордена вопреки королевской политике, более продуктивных отношений между крестоносцем с Запада и магистром тамплиеров никогда не складывалось. Жан де Жуанвиль, остававшийся в заморских землях со своим повелителем, описал множество случаев, когда Людовик и орден Храма действовали совместно, как на поле боя, так и вне его. Разумеется, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было при Фридрихе Гогенштауфене, когда орден и император сражались больше друг с другом, чем с общим врагом.
Однако Людовик не мог остаться в Святой земле навсегда. Его мать Бланка Кастильская, бывшая регентом в его отсутствие, в ноябре 1252 года умерла, и заменить ее мог только сам король. Узнав горькую весть от баронов Иерусалимского королевства и проведя три дня в слезах, в апреле 1254 года он отплыл из Акры в Европу. За шесть лет крестового похода Людовик сильно изменился. По возвращении во Францию он повел столь строгий и благочестивый образ жизни, что после смерти был канонизирован.
В то время никто не мог знать этого, но Людовик оказался последним из великих королей-крестоносцев. На века он станет для французских монархов примером истинно христианского правителя. На его царствование пришелся и расцвет отношений между французской короной и орденом Храма. После отъезда Людовика защита Святой земли легла на плечи ее христианских жителей и военных орденов лишь при очень незначительной поддержке монархов западного христианского мира. Орден Храма продолжал оказывать финансовые услуги богатым и могущественным, но его собственное богатство и репутация пошли на убыль, поскольку эпоха христианских государств Святой земли, за которые он так доблестно сражался, клонилась к закату. Это было в равной степени и знаком времени, и результатом отъезда Людовика. После того как в 1254 году французский король исчез за горизонтом, прежнего было уже не вернуть. Перемены, происходившие и в Европе, и на Востоке, неизбежно должны были затронуть и Восточное Средиземноморье.
Тамплиеры окажутся в самом центре этих перемен. Они будут отчаянно сражаться на Востоке, наблюдая, как приходит в упадок крестоносное движение и как в то же самое время меняется отношение к ним на Западе. Очень скоро у них появятся два новых смертельных врага. Первым окажутся мамлюки, которые захватят все мусульманские земли Леванта, стремясь достичь того, что не удалось даже Саладину: полностью уничтожить христиан Востока.
Вторым будет внук Людовика Святого Филипп IV, король Франции.
Назад: 15 «Злоба и ненависть»
Дальше: Часть IV. Еретики, 1260–1314