“Когда вечером я спустился в вестибюль, Александр Печерский уже ждал меня там… высокий и стройный как солдат, – пишет Ричард Рашке в книге “Побег из Собибора”. – Ему было семьдесят два года, но его рукопожатие было крепким. Седые волосы зачесаны назад. Когда он улыбался, глаза его добродушно щурились”.

В 1980 году в Москве у него состоялись две встречи с Печерским. Обе – в гостинице “Интурист”, которой больше нет. Теперь вместо нее стоит другая гостиница, а я еще помню, как до “Интуриста”, в 1960-е годы, на этом месте стоял двухэтажный книжный магазин. Рашке пишет, что все гостиничные службы там были организованы прекрасно, особенно понравились ему швейцар при входе и женщины, сидевшие около лифта на каждом из 12 этажей отеля. Правда, мимо внимания американца не прошло, что коридорные выполняли роль соглядатаев.

Москва запомнилась писателю длинными очередями в магазинах и отсутствием фруктов на прилавках. Когда Ольга Ивановна, сопровождавшая Печерского на обе встречи с ним, на второй из них вытащила в гостиничном номере из сумки пиво и сыр, Рашке понял, что ей пришлось постоять в очереди. Правильно понял, за пивом стояли в очередях. Гости к тому же выразили обеспокоенность, что тот потратил много денег на ланч с ними. Щепетильными были людьми Александр и Ольга Печерские, ведь в то время нам все иностранцы представлялись богатыми. “Дорогой Саша, я знал, что ты герой, но теперь вижу, что ты также очень интеллигентный и чувствительный человек”, – это из письма Блатта Печерскому от 5 мая 1980 года, написанного вскоре после той встречи.

Книга Ричарда Рашке легла в основу сценария фильма “Побег из Собибора” режиссера Джека Голда (1987), где главные роли сыграли Рутгер Хауэр (Александр Печерский) и Джоан Пакула (Люка). В заключительных титрах пояснялось: главный герой жив, живет в советском городе Ростове-на-Дону.

Однако Печерский не смог приехать на премьеру, в КГБ сделали все, чтобы затянуть оформление документов на выезд. И это несмотря на перестройку, гласность и телемосты с американцами по телевидению. Вел их Владимир Познер, к нему-то и обратился за помощью Печерский. Тот отнесся с пониманием, о чем говорит его ответ Печерскому от 7 мая 1987 года: “О фильме “Бегство из Собибора” я знаю очень хорошо. Так что ваше письмо, что называется, попало на хорошо подготовленную почву. Для меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы должны поехать в США. Более того, я переговорил с ответственным товарищем, который реально может помочь. Обещаю вам, что буду добиваться решения вашего вопроса, чего бы это ни стоило”. Но и у Познера ничего не вышло. “Ответственный товарищ” объяснил ему, что существует некая инструкция, о которой он пишет в другом письме в июне того же года. В этой инструкции сказано, что “приглашение в капиталистическую страну должно быть от прямого родственника”. По мнению Познера, все это “противоречит перестройке и гласности”, и заверил Печерского, что он “в числе тех, кто добивается ее отмены”.

Видеокассету с фильмом Печерский все же получил. Ольга Ивановна после его смерти вспоминала: “Вот эту кассету – из Штатов прислали – крутил раза четыре. Ругался сильно. В фильме один мальчик заманивал немецких офицеров в хитро расставленные ловушки, где их убивали. А было по-другому: в этом заманивании участвовали немало мужчин, в том числе и капо”. Совершенно не похож он был на Рутгера Хауэра, получившего “Золотой глобус”. И дальше: “Хауэр, конечно, хорош. Но он – вылитый ариец, ему бы кого-то с той стороны играть. А мой Саша восточного типа был мужчина”.

Блатт, напротив, узнал себя в молодом американском актере, исполнявшем его роль. Он был консультантом “Побега из Собибора” и присутствовал на съемках. Когда снималась сцена побега, актер в роли Тойви зацепился за ограждение и долго не мог вырваться. Блатту показалось, что это продолжается слишком долго, и ему стало страшно. Когда, наконец, актер побежал по полю, Блатт последовал за ним. Эпизод давно сняли, а Блатт все бежал и бежал. Его – исцарапанного, в разбитых очках – нашли спрятавшимся в лесу спустя несколько часов.

Но вообще это было на него совсем не похоже. “Блатт невысокий, но крепко сбитый и сильный, – писала о нем Ханна Кралль. – Его легко представить стоящим перед зеркалом: короткая шея, широкая грудь, майка и пузырек новейшего американского средства от седины. Но картина эта не должна вызывать ироническую улыбку. Сила у Блатта прежняя – та же, что когда-то приказала ему выжить”.

Через год после премьеры Печерского попытался вытащить за границу Блатт. “Томас сказал по телефону, что нас вызовет в апреле 1988 года, – приписка Ольги Ивановны на письме Печерского Леву от 29 августа 1987 года. – Хочет приурочить к годовщине выхода фильма. Дай бог, чтобы А.А. был здоров”. Но он, увы, уже не был здоров и по этой причине не стал оформлять загранпоездку.

В Советском Союзе тоже мог бы быть снят фильм о Собиборе. Печерский мечтал о нем, стучался в разные двери. Одно из его обращений было адресовано в творческое объединение “Экран” – крупнейшую в стране киностудию, снимавшую картины для телевидения. Сохранился ответ оттуда от 11 июля 1978 года: “Тов. А. А. Печерскому. Мы очень внимательно обсудили Ваше предложение создать антифашистский фильм о Сопротивлении, об узниках немецких лагерей смерти. Совершенно согласны с Вами: антифашистская тема всегда останется центральной в нашей пропагандистской работе. Хочется напомнить Вам нашу картину “Был месяц май”. Этот фильм – страстное предупреждение против фашизма, разоблачение его античеловеческой сущности, зверств фашизма в лагерях смерти. Думается, что эта работа режиссера М. Хуциева всецело отвечает тем задачам, которые Вы в своем письме ставите перед создателями такого фильма. Но мы и в новых своих планах неизменно будем учитывать Ваше пожелание больше видеть фильмов, которые воспитывают молодое поколение на примерах героической борьбы с фашизмом старшего поколения нашего народа”.

Представляю, как расстроился бы Марлен Хуциев, узнав, что его доброе имя использовали в отписке герою. А подписана она была заместителем директора “Экрана” Тамарой Огородниковой, в недалеком прошлом – директором картины “Андрей Рублев”. Когда разгорелся скандал по поводу заживо сожженной на съемках знаменитого фильма коровы, она уверяла публику, что корова была накрыта асбестом и не горела. Пришлось Алисе Аксеновой, директору Владимиро-Суздальского музея-заповедника, на территории которого шли съемки, призвать ее не лукавить.

Так что лукавить ей было не впервой. А руководил объединением “Экран” в то время известный мне лично Борис Михайлович Хессин, “подневольный и весьма боязливый человек”, как отозвался о нем режиссер Владимир Алеников. Михаил Козаков рассказывал, как пришел к нему пробивать “Покровские ворота”. “Миша, – сказал Хессин, – хотите, чтобы вас запустили с вашей сомнительной комедией, сыграйте Дзержинского!” После этого Козакову пришлось сыграть еще в двух фильмах (чтобы зритель не запутался в железных Феликсах), прежде чем получить разрешение на свой шедевр. Этот некогда важный человек таким уж подневольным мне не казался – просто знал правила игры и по ним играл. При этом – не чета нынешним телевизионным Крезам – был небогат, даже по скромным тогдашним понятиям, не имел машины и дачи, выходные проводил в пансионате Софрино, где мы не раз оказывались соседями. Помню, как он старательно избегал в разговорах со мной “национальный момент”, а чей-либо интерес к этническим корням вызывал у него насмешки. Его собственные корни лишь усугубляли в нем осторожность.