Военный трибунал Уральского военного округа вынес 5 июня 1947 года обычный для “травников” приговор: каждому из подсудимых отвесил по “четвертаку лагерей и пять по рогам”, то есть 25 лет лишения свободы и 5 – поражения в правах. Не только назначенные меры наказания, но и обстоятельства дела были вполне типичными, а вот подсудимые – не вполне. Все они, в отличие от привычного контингента вахманов, после войны сумели выбиться в люди. На скамье подсудимых сидели Александр Духно, студент Свердловского горного института, Михаил Коржиков, инструктор райздрава в Чкаловской области, и, самое удивительное, следователь райпрокуратуры Иван Волошин из Львовской области, куда его взяли, поскольку до войны он учился в Харьковском юридическом институте.

Все они в 1941-м попали в плен, оказались в Хелме и в Травниках, судили же их за службу в лагере смерти Белжец: за то, что конвоировали и гнали заключенных в газовые камеры, охраняли лагерь и, “когда надо, стреляли по людям”. Из этого лагеря в марте 1943 года совершили побег и прибились к партизанам. Коржиков в последнем слове просил учесть, что он пустил под откос три эшелона. Волошин, получивший в партизанском отряде орден Красной Звезды, напирал на свой добросовестный труд после войны. К тому же в лагере он вообще-то был денщиком у немецкого офицера, а в свободное время подрабатывал парикмахером. На вопрос суда ответил: нет, с обреченных я волосы не снимал, трудился в парикмахерской для вахманов. Правда, иногда подменял других вахманов, признавал Волошин в суде, тут же добавляя, что на следствии “наговорил на себя лишнее, вначале было очень тяжело, но потом я спохватился, так как захотелось еще пожить на свете”.

Духно его изобличал, он однажды видел Волошина в коридоре, ведущем к газовым камерам, – тот ударил колом одного заключенного и отобрал у него ценности, потраченные впоследствии на спиртное. Волошин не мог отрицать свое присутствие в том коридоре, но факт грабежа не признавал, а “выпивал на деньги, которые мне давали товарищи и немецкий офицер, которому я прислуживал”.

Духно, по его словам, у людей ценности не отбирал, но брать брал, когда они их бросали в бараке, где раздевались, если ему случалось быть там на посту. “Брать ценности у заключенных запрещалось, но мы брали”. Другие вахманы вели себя так же, брали деньги, часы, золотые кольца, а потом “променивали их на водку и продукты питания польскому населению”, которому, разумеется, было известно, что в лагере происходит.

Коржиков же вообще обращал внимание на “добровольность” изъятия ценностей: “Я один раз стоял на посту возле выхода из раздевалки, где проходили обреченные, направляясь к кассе сдавать ценности. Один человек нес кошелек с деньгами. Он остановился около меня и спросил, куда их, голых, ведут. Я ответил вопросом: “Что, не видишь, куда попал?” И попросил отдать мне деньги. Он отдал кошелек, в котором было 4 тысячи злотых. Денежное содержание нам выплачивали 13 злотых в месяц”.

Однажды Волошин “получил от своего офицера приказ пойти в распоряжение начальника штаба лагеря. Один немец взял нас, пять вахманов, и повел к ямам, куда бросали трупы удушенных людей. Здесь были 5 детей в возрасте от 3 до 5 лет, и немец приказал нам расстрелять их. Я выстрелил несколько выше ребенка и не убил его. Тогда немец рассердился и избил меня”. Участвовал в загонах евреев в газовые камеры, в расстрелах, но вот на детей рука не поднялась. Кстати, Волошин в марте 1943 года бежит к партизанам. Немецкие солдаты и офицеры даже полицейских батальонов и айнзатцгрупп могли отказываться от участия в расстрелах, просились на фронт, таких фактов отказа без последующего наказания известно много. А вот с коллаборационистами действительно сложнее: могли и расстрелять, во всяком случае “отказников” среди них практически не было.

Другие обвиняемые тоже вспоминали этот эпизод, но немного иначе. По словам Коржикова, Волошин пришел в барак со слезами и рассказал, что он сейчас был возле ямы с трупами, где производился расстрел, и что немец избил его за то, что стрелял и промахнулся.

Вообще все они были довольно-таки откровенны – как раз начал действовать Указ Президиума Верховного Совета СССР “Об отмене смертной казни” от 26 мая 1947 года. Думали – отменили навсегда, оказалось – на время. Но об этом позже.