Процесс по Собибору в земельном суде западногерманского города Хагена начался в сентябре 1965 года и закончился в декабре 1966-го. В архиве Лева сохранились заметки, сделанные присутствовавшей на суде Мириам Нович, которая присылала их Печерскому. Она во время войны училась в Париже и стала там связной Сопротивления – одевшись, как беременная, носила документы подполья под платьем, пока не была схвачена нацистами. После войны уехала в Израиль, где жила в кибуце “Гетто бойцов” в нескольких милях от ливанской границы, основанном выжившими узниками концлагерей и партизанами.

“Что меня беспокоит, это то, что процесс этот мало кого интересует, – пишет она ему 20 ноября 1965, после тридцать пятого дня судебного заседания. – Часто за столом прессы сидит одна лишь поседевшая женщина, это Мириам Нович”.

Во время процесса в Хагене студент юридического факультета Генрих Буссе проводил на улицах опрос. Он спрашивал, что люди знают о Собиборе. Никто ничего не знал, а одна женщина решила, что это новый порошок для стирки. Вам этот ответ полувековой давности ничего не напоминает? “Что такое Холокост?” Помните, как лет пять назад две юные девушки из российской глубинки ответили на этот вопрос в ток-шоу? “Это клей для обоев”.

Скамьи для прессы в зале суда в Хагене в 1965 году и вправду пустовали, заполнялись они только во время допроса подсудимых – эсэсовцев, служивших в Собиборе. Франца Вольфа, которого Сельма Вайнберг запомнила раздававшим конфеты голым детям перед газовой камерой. Карла Вернера Дюбуа, того самого, который в день восстания 14 октября, получив прикладом от одного из беглецов, притворился мертвым. Эриха Фукса – его во время восстания в лагере еще не было, его направили туда позже, чтобы руками оставшихся в живых евреев уничтожить всякий след существования Собибора (дальнейшая их судьба очевидна). Как и несколько других обвиняемых, до войны он участвовал в программе эвтаназии, “направленной на оздоровление германской нации”, и даже женился на одной из обреченных женщин – якобы для того, чтобы вызволить ее. После войны Фукс тихо жил в горном селении, сменив фамилию на Бреннер, что в переводе с немецкого значит “горелка”. В суде он пояснил: нельзя же так легко забыть свою прежнюю работу.

После войны большинство из подсудимых стали рабочими: каменщик, подсобный рабочий, механик, слесарь, дворник. Обершарфюрер Курт Болендер был швейцаром в баре в Гамбурге. В прошлом штурмовик, он награжден Железным крестом, с 1939 года в рядах СС. Правда, из СС был исключен за то, что подстрекал свою сожительницу дать на его бракоразводном процессе ложную присягу. Тем не менее в Собиборе продолжал носить свои эсэсовские нашивки. Вначале заключенные перелицевали его старую форму, а после сшили новый мундир белого цвета. На суде сказал, что уничтожение людей для них стало делом привычки – в Собиборе он запускал мотор, выхлопные газы которого поступали в газовые камеры. У него дома при обыске обнаружили хлыст с серебряными инициалами КБ, которые выгравировал для Болендера выживший в Собиборе Шломо Шмайзнер. Против него свидетельствовал обершарфюрер Эрих Бауэр, рассказавший суду, как тот приказал двум евреям-рабочим биться на кулаках – они избили друг друга до полусмерти, и как спускал собаку на узников, работавших недостаточно быстро.

Еще один корреспондент Печерского писал ему из Хагена – бывший узник Собибора, израильтянин с 1948 года Моше Бахир. Он, как Печерский, искал по всему свету бывших выживших товарищей по несчастью, переписывался с ними. Был свидетелем на процессе Эйхмана и в Хагене. “Я узнал 8 из 11 обвиняемых, – пишет Моше Бахир. – 12 адвокатов хотели психологически меня сломить, но к концу я всех победил и превратил их в больших дураков”. “Благодаря тебе я дожил до такого счастья, что мог смеяться в лицо этим преступникам, – писал он Печерскому 26 декабря 1965 года. – Трудно забыть обершарфюрера Курта Болендера. С его спортивным телом и длинными волосами, одетый только в тренировочные бриджи, он прогуливался полуголым и держал длинный кнут, который жестоко спускал на лагерных заключенных, попадающихся ему на пути”.

Наконец, на скамье подсудимых сидел известный нам обершарфюрер СС Карл Аугуст Френцель, комендант первой зоны лагеря. Тоже человек заслуженный, сам Гитлер вручил ему почетную награду – кинжал. В 1945-м он был взят американцами в плен и сразу же освобожден. Работал заместителем заведующего постановочной частью киностудии в Гёттингене, в 1962 году женился. Его изобличил чешский еврей Курт (Тико) Томас. В Собиборе его направили сортировать вещи, он сразу испытал шок, узнав одежду одного знакомого и поняв, что всех прибывших вместе с ним убили. После войны Томас уехал в Штаты, открыл обувную фабрику в Огайо. В ФРГ приехал специально – искать Френцеля. Он запомнил название его городка и нашел его там жившим под собственным именем.

Свидетели изобличали Френцеля в упражнениях в стрельбе по людям. “Мы страдали от голода, – из показаний Эды Лихтман. – Мальчику лет тринадцати, узнику лагеря, посчастливилось найти банку сардин. Френцель проходил мимо и увидел его. “Что это? Здесь вор?” Он собрал всех вокруг “преступника” и на глазах у нас застрелил его из пистолета. “Таков будет конец каждого, кто посмеет здесь что-нибудь тронуть!” – заорал он”.

В письме от 22 ноября 1966 года Мириам Нович пишет еще об одном свидетеле, дававшем показания на процессе, – польском еврее Мордехае Гольдфарбе, после войны эмигрировавшем в Израиль. Его семью убили, а его оставили в живых, потому что умел рисовать. Это он нарисовал ласточкино гнездо на доме, где жили эсэсовцы. Эсэсовцы отбирали художников из прибывающих узников, их руками был создан большой портрет фюрера. Мириам Нович сумела найти несколько работ, созданных в подполье упоминавшимся на этих страницах Максом ван Дамом, они вошли в собрание Дома-музея борцов Сопротивления.

Мордехай Гольдфарб рассказывал на суде, как Френцель подгонял старика, выбравшегося из вагона, а тот поднял горсть земли и стал разбрасывать ее со словами: “Как этот песок, так и вас развеют по свету за ваши преступления”. Френцель схватил револьвер и застрелил старика, его тело бросили на вагонетку.

Мириам Нович так комментирует этот эпизод: “Я сгоряча думала, что предсказание старика не сбылось, что немцы за их страшные преступления не заплатили. Если б Вы видели, как они живут, как им везет, как им отстроили их города – все надеются, что они еще послужат европейской цивилизации!”

“Из 11 нацистов на скамье подсудимых 4 арестованных, а 7 ходят на свободе и прибывают в суд на частных машинах, и это немецкая “справедливость”, – из письма Моше Бахира Печерскому от 9 января 1966 года. Еще одна деталь. Когда Блатт получил разрешение фотографировать подсудимых, двое из них встали и подняли руки: “Хайль Гитлер!”

Тем не менее процесс 1966 года в Хагене стал первой попыткой разобраться в мере вины и ответственности нацистов за Собибор. Всех обвиняли в пособничестве убийствам по приказу, а Болендера, Френцеля и Вольфа – в убийствах, выходивших за рамки приказа, совершенных по собственной инициативе, так называемых эксцесс-преступлениях. Немецкое право эти вещи разделяет четко.

Судить за преступления, совершенные по приказу, стали после одобрения ООН так называемого четвертого нюрнбергского принципа: никто не вправе избежать обвинений в военных преступлениях под предлогом того, что просто выполнял приказы начальства. Правда, этот принцип по большей части игнорировался – руководители Третьего рейха были отданы под суд сразу после войны, а те, кто выполнял их приказы, обычно растворялись в немецких бюрократических лабиринтах. Нюрнбергский международный трибунал постановил, что солдат, получивший приказ убивать и грабить, не освобождается от наказания, но только при одном условии: для него был возможен моральный выбор. Немецкие прокуроры признавались, что по результатам обобщения не удалось выявить ни одного сколько-нибудь значительного случая отказа выполнить приказ, в результате чего последовала бы более серьезная санкция, чем увольнение, понижение в чине или отправка на фронт. К тому же многие приказы Гитлера и законы никогда не публиковались и вообще были засекречены, значит, их создатели прекрасно понимали их преступный характер.

20 декабря 1966 года земельным судом Хагена Френцель был приговорен к пожизненному заключению за соучастие в убийстве как минимум 150 тысяч евреев в Собиборе, а также непосредственно за убийство девяти человек. Ему дали максимальную меру, остальным – от трех до восьми лет, пятеро были оправданы. Курт Болендер покончил с собой в тюремной камере.

“Я убедительно прошу вас дать необходимые указания соответствующим органам, чтобы мне разрешили выезд в город Хаген ФРГ для дачи показаний на суде, – с этими словами Печерский 24 октября 1965 года обратился к председателю Совета министров СССР Алексею Косыгину. – Я должен, обязан выступить с обвинением против убийц. Факты показывают, что правосудие ФРГ не наказывает бывших убийц, в большинстве случаев пытается их выгородить. В связи с этим мои показания напомнят западногерманским реваншистам не только об их преступлениях, но и о том, что безнаказанно убивать безоружных людей они могли только до тех пор, пока в лагере смерти не появились советские люди”. Несмотря на соблюдение в письме всех советских канонов, ответа на него не последовало. Надо сказать и то, что, хотя история лагеря Собибор стала частью обвинений руководителей рейха на Нюрнбергском процессе (он упомянут в выступлении помощника главного обвинителя от СССР Смирнова), Печерского в качестве свидетеля туда не приглашали.

Со дня приговора Френцель стал обращаться в различные судебные инстанции с просьбой о возобновлении дела. При этом ссылался на некоторую противоречивость показаний свидетелей: узников Собибора на процессах в Хагене, над Эйхманом в Тель-Авиве и над Гомерски во Франкфурте в 1974 году (последнего осудили к пожизненному заключению в 1950 году и в 1972-м освободили). Адвокаты Френцеля внимательно читали опубликованные мемуары выживших собиборовцев и выискивали там разного рода зацепки. Скажем, в Хагене Шмайзнер заявлял, что Френцель обогащался за счет личного имущества заключенных, а в опубликованной после книге “Ад в Собиборе” приписывает это обогащение другому лагерному начальнику. Суд в Хагене, состоявшийся в 1976 году, признал допустимым возобновление дела.

На первый процесс в Хагене свидетели из СССР не приглашались. Судьи посчитали, что они были в лагере всего 22 дня и потому мало что могли рассказать по существу дела. Почти через 20 лет судьи земельного суда Хагена сами приехали в СССР для их допроса, что объясняется еще и тем, что к тому моменту Советским Союзом с ФРГ был заключен договор о правовой помощи.

Легче было бы, конечно, вызвать свидетелей в ФРГ, но, по-видимому, такая возможность советскими властями даже не рассматривалась. Вайспапир рассказывал мне, как в Донецк приехали для его допроса представители западногерманского правосудия. Один из них поинтересовался: “А почему вы не хотите ехать в Германию, чтобы выступать в качестве свидетеля?” Глядя на присутствовавших при этом чекистов, сопровождавших гостей, Вайспапир ответил: “Я не уверен, что вы обеспечите мою безопасность”. У него было своеобразное чувство юмора. Он прекрасно понимал, что никуда его не выпустят.

Как он мне рассказывал, дома у него установили “жучки”, соседа на время их установки попросили уйти из дома. Вайспапир работал тогда заместителем директора ремонтно-механического завода в Артемовске, а подозрения к нему были вызваны вниманием из-за границы к собиборовцам. Ричард Рашке, приезжавший в СССР в 1980 году для сбора материалов о Собиборе, не стал с ним встречаться, послушавшись совета Печерского. Правда, с этим советом вышло недоразумение. Сопровождавший американца Томас Блатт был во время их встреч переводчиком. Уже упоминались его “трудности перевода”. На этот раз Томас неверно перевел совет Печерского: “С Аркадием лучше не встречаться”. Печерский имел в виду внимание к Вайспапиру со стороны КГБ, а Рашке в передаче Блатта понял эти слова как намек на связи с “органами” самого Вайспапира, так и написал в своей книге. На самом же деле Печерский просто опасался за товарища.

Слушания освещала газета “Социалистический Донбасс”, 9–10 апреля 1984 года опубликовавшая материал “Свидетели обвиняют”. Авторы этой статьи читали протокол проходившего в Донецке судебного заседания, из него они поняли, что германские судьи внимательно изучили брошюру Печерского и безуспешно пытались найти противоречия между нею и нынешними показаниями узников. Их, по словам журналистов, не обнаружилось вовсе.

По этому поводу в архиве Лева сохранилось письмо Печерского, где он возмущается “кукольным спектаклем” суда, на котором три дня допрашивали его и Вайцена. Он еще был недоволен тем, что в 1977 году Френцеля “осудили к 15 годам тюремного заключения, но так как 15 лет он уже отсидел, то за 7 лет, которые он отсидел “лишние”, ему выплатили крупную сумму денег. Действительно “мудрое” решение суда из ФРГ”.

На самом деле было так. В 1978 году Френцель был освобожден, в 1980-м опять оказался в тюрьме, после апелляции в 1981 году его снова выпустили. Кассационный процесс, начавшийся в 1982 году и продолжавшийся почти три года, завершился подтверждением приговора к пожизненному заключению. Тем не менее с учетом возраста его освободили от наказания.

Надо сказать, что западногерманские судьи исходили из принятого в 1969 году решения Федеральной судебной палаты, согласно которому не каждый, кто принимал участие в программе уничтожения в концлагерях, должен подвергаться судебному преследованию. За творимые там преступления должны были отвечать только те, кто их планировал и непосредственно осуществлял. В Освенциме служило 8 тысяч эсэсовцев, 500 из них судили в немецких судах и около 700 – в судах других стран. Из 1300 эсэсовцев Майданека польские суды осудили 161 и 20 – немецкие. Всего в Германии было вынесено около 600 приговоров по делам о совершенных в концлагерях преступлениях против человечности, большинство дел было прекращено. В 1976 году суд над начальником лагеря СС Травники Карлом Штрайбелем и его подчиненными не нашел в их действиях состава преступления. Все они были оправданы.