После полутора десятилетий молчания о Собиборе рассказала ростовская газета “Комсомолец” (18 сентября 1960 года), а спустя год с небольшим – “Комсомольская правда” (12 января 1962 года). Печерскому стали писать письма из разных уголков страны, и главное – откликнулись выжившие узники Собибора. Первым дал знать о себе Семен Розенфельд, живший в городе Гайворон Кировоградской области и ничего не знавший о судьбе Печерского.

“Здравствуй, Саша! Извините, что я к Вам обращаюсь просто Саша. Может быть, Вы меня забыли. У Вас были свои друзья, у меня были свои друзья. Но я почему-то Вас не забыл. (Дальше идет рассказ о происшедшем с автором письма после Собибора, включая участие во взятии Берлина. – Л.С.) Будьте мне здоровы. Зятка (так меня звали в лагере), а сейчас Семен Моисеевич Розенфельд”.

Печерский приехал к нему в Гайворон. Вместе они выступили в местном клубе и встретились со школьниками. С начала 1960-х годов пошла своего рода мода на публичные воспоминания о войне. Прежде Печерский не мог рассказать о том, что совершил, а тут ему разрешили ездить со своими воспоминаниями по школам, библиотекам. Он использовал каждую возможность, радовался, если чему-то удавалось попасть в печать. Особенно любил встречаться со школьниками, в 39-й ростовской школе одно время был даже пионерский отряд имени Печерского.

“Я сейчас очень много выступаю, иногда даже по два раза в день, – из письма Томину от 2 апреля 1961 года. – Выступал по местным радиостанциям. “Биробиджанская правда” перепечатала полностью мою книгу” (речь о брошюре, изданной в 1945 году. – Л.С.).

Вслед за Розенфельдом нашелся живший в Куйбышеве Ефим Литвиновский. Найти его помог упоминавшийся не раз на этих страницах писатель Валентин Томин (Уальд Романович Тальмант).

Печерский ощущал себя по отношению к ним отцом-командиром, всем, чем мог, помогал. Начиная с 1963 года каждые пять лет выжившие собиборовцы собирались у него дома. Приезжали с семьями. В 1983 году они праздновали 40-летие побега, в живых оставалось всего шесть человек. Как я уже говорил, сохранилась запись, где они поют, сидя за накрытым праздничным столом, песню, ту самую: “Все выше, и выше, и выше…”