19
В МОЙ СМЕРТНЫЙ ЧАС
Энергия в медотсеке отрубилась, и незнакомое помещение скрыл покров тьмы. Лишь диагностическая аппаратура освещала голубым светом фигуры, одна за другой крадущиеся по помещению.
— Стой, — шепнул Войсток, подняв руку и не оглядываясь. — Уже достаточно далеко.
Артаган взглянул на него. Они с Эоганом осторожно крались по медотсеку и миновали уже половину пути в почти полной темноте.
— Как долго не будет энергии?
— Положитесь на меня, — ответил охранник. — Я схожу за дроидом и задам ему программу обезвреживания зарядов.
Неподалеку что-то шевельнулось, и Артаган застыл, внимательно оглядываясь:
— Здесь еще кто-то есть?
— Нет, — мотнул головой Войсток. Я же запер дверь, когда мы вошли. Ты сам видел.
— Я что-то услышал.
— Заткнитесь и стойте смирно, — велел охранник. — Не двигайтесь и ничего не трогайте.
Он опустил голову и — растворился во тьме.
— Отец, — спустя мгновение прошептал Эоган, — ты знаешь, что ему нельзя доверять. Почему же ты...
— Он единственный, кто может нам помочь. Он нам нужен.
— А если это ловушка? — Юноша от волнения повысил голос.
— Лучше слушай своего старика, малыш, — встрял Войсток. — Я — ваш единственный шанс.
Одновременно Артаган ощутил, как что-то подплывает к нему из тьмы. Схватив сына за руку, он бросился вместе с ним на пол, и тут что-то слегка задело его плечо. Когда эта штука развернулась, старик увидел светящиеся во тьме фоторецепторы GH-7 — два идеальных диска синего цвета, парящие прямо перед его лицом.
Артаган снова вслушался и снова услышал этот звук: как будто кроме них в медотсеке находился кто-то еще — на этот раз ближе.
— Войсток? — прошептал он, повернувшись к источнику звука. — Это вы?
Никто не отозвался. Паривший перед ними едва видимый дроид придвинулся ближе и вытянул манипулятор с зажатой в нем длинной иглой.
— Отец? — окликнул паренек.
— Все в порядке. Будет больно всего секунду. Потом заряды обезвредятся. Вперед.
— Но... — Эоган хотел что-то возразить, но тут игла вонзилась ему в верхнюю часть грудной клетки прямо сквозь тюремную робу. Юноша пронзительно вскрикнул от боли, но его голос заглушил внезапный залп бластерного огня, донесшийся откуда-то из-за двери. Артаган различил голоса: охранники что-то прокричали друг другу, затем снова началась пальба.
— Что?.. — Оглянувшись, Артаган Труакс заметил, что GH-7 извлек иглу из груди его сына, развернулся в воздухе и полетел назад. — Что происходит? — В пяти метрах от него Войсток встал, выпрямившись во весь рост. — Почему стрельба?
Надзиратель повернулся лицом к двум заключенным. Стрельба прекратилась, и Артаган услышал приглушенный голос, велевший немедленно открыть дверь.
— Вы говорили, что у нас будет пятнадцать минут, — произнес Артаган. — Я отдал вам кипу! Я отдал все, что имел!
— Что, это? — Войсток достал узелковую нить и швырнул ее Артагану. — Давай. Ты действительно думаешь, что Радик так легко позволил бы вам бежать? Учитывая все, что ты о нем знаешь?
— Отец? — Эоган во все глаза смотрел на старого бойца. — О чем он говорит?
— Что, он тебе не рассказывал? — спросил Войсток. Теперь он ухмылялся. — Давай, старик. Скажи сыночку, почему ты оказался здесь. Скажи, почему привез его сюда.
— Вы не знаете, о чем говорите! — воскликнул Эоган.
— Малыш, я уже наслушался твоей болтовни. — Не отрывая взгляда от Артагана, Войсток резко вскинул руку и заехал локтем в лицо юноши. Голова Эогана дернулась вбок, удар отбросил его в лоток с простерилизованными медицинскими инструментами — сосудистыми зажимами, ортопедическими дрелями, — и тот перевернулся; хирургическая сталь зазвенела об пол, а юноша так и остался лежать неподвижно.
— Эоган! — закричал Артаган и вскочил с места. Затем развернулся к надзирателю и вонзил в него дикий взгляд. — Вы заплатите за это!
— Полегче, старик. — Рука Войстока опустилась на консоль детонатора на поясе. — Прямо сейчас никто ни с кем расплачиваться не будет. Твой щенок только что подписал себе смертный приговор, и, во имя всех богов, ты сейчас увидишь, как он будет приведен в исполнение.
Артаган подскочил к Войстоку и упал на него, пытаясь сорвать с охранника пояс, он боролся отчаянно, но даже это в итоге не принесло результата. Спустя несколько секунд Войсток вывернулся из хватки и дважды саданул Артагана в живот, один раз по носу, а затем принялся крушить ему череп рукояткой бластера.
— Может, в следующий раз... — (Бац!) — в тебя удастся вдолбить... — (БАЦ!) — хоть немного... — (ШМЯК!) — уважения!
Рука Войстока метнулась вниз, к консоли детонатора, но его не было.
Артаган застонал. С неимоверным усилием он сумел приподнять голову. Его лицо и волосы заливала кровь, сочившаяся из нескольких ран, но в глазах светилось что-то живое и дерзкое.
— Ищешь... вот это?.. — Артаган еле дышал, каждый вдох стоил ему серьезных усилий. В руке он сжимал сорванный с пояса охранника «дропбокс». Он уже не выглядел столь непоколебимым, но весь его облик свидетельствовал об отчаянном своеволии, полнейшем и бескомпромиссном отказе сдаться. — Подойди и возьми.
— Мне не так уж нужна эта штука! — прорычал Войсток, стирая хлещущую из носа кровь и поднимая бластер. — У меня осталось вот это.
— Но Радик сказал...
— Радик дал мне единственное указание — не дать тебе сбежать. — Войсток навел бластер на ногу Артагана. — Он ничего не говорил насчет того, чтобы оставить тебя в живых.
Он нажал на спуск.
Артаган закричал. В вырвавшейся из дула вспышке он увидел, как заряд разорвал его правую ногу, превратив ее в месиво крови и хрящей; остался лишь неровный пенек белой кости, торчащей чуть ниже колена. Перевернувшись на спину, он попытался отползти, но распростерся навзничь на полу.
— Больно, да? — Войсток подступил ближе. — Ты никогда больше не сможешь ходить. Не сможешь драться.
Теперь ты калека и будешь мучиться от боли весь жалкий остаток своей жизни. — Он поднял бластер, целясь заключенному прямо в голову. — Может, попросишь пощады? Я проявлю милосердие и подарю тебе быструю смерть.
Артаган уставился на бластер, с его лица мгновенно пропало всякое выражение. Затем он улыбнулся.
Это была улыбка воина, побежденного и страдающего, но сохранившего холодную уверенность, которую можно встретить у солдат и убийц, всю жизнь усердно торговавших болью. Старые шрамы на лбу налились кровью и стали отчетливо видны.
Он заговорил голосом тихим и спокойным:
— На моей родной планете умирающему обязательно надо сделать ложе. Это может занять лишь несколько секунд, и оно может представлять собой всего лишь кусок земли, где тот лежит, но это не значит, что наш обычай не следует принимать всерьез. Вы уверены, что достойны такой чести, офицер Войсток?
— Чести? — фыркнул Войсток. — Старик, кем ты себя возомнил?
— Я Артаган Труакс. — Голос превратился в тихий хрип, но не дрогнул. Под закрытыми веками белки глаз стали краснеть, наливаясь алым от внутреннего кровоизлияния. — Я убивал людей в одиннадцати системах. Я многое пережил, я дрался и не давал пощады. И не тебе подобным сломить меня сегодня. Меня и моего сына. Я не попрошу о милосердии.
Войсток покачал головой, его палец напрягся на спусковой скобе бластера:
— Значит, ты...
Договорить он не успел. Раздался резкий хруст позвонков, и голова офицера развернулась на сто восемьдесят градусов.
Артаган Труакс поднял взгляд и увидел, что над мертвым телом охранника стоит забрак, держа того за челюсть и за затылок. Заключенный по имени Джаганнат разжал ладони, и Войсток осел на пол медотсека безжизненной, рыхлой кучей.
— Джаганнат, — сумел выговорить Артаган. Краснокожий заключенный взглянул на него; в его желтых глазах не было и тени сочувствия.
— Есть разговор, — сказал он.
