Глава 10
Какое-то время Ната честно выполняла полученное ею задание. Но время шло, а никто не появлялся. Лишь кукушка куковала высоко в кронах деревьев.
И Ната, совсем впав в отчаяние, спросила:
– Кукушка-кукушка, скажи, сколько осталось жить Анне Семеновне?
И противная птица тут же умолкла!
– Скотина ты! – с чувством произнесла Ната. – Самая настоящая скотина! Одно слово, кукушка!
Словно в отместку кукушка издала слабенькое «ку-ку» и снова замолчала.
– Один год всего! – расстроилась Ната. – И не стыдно тебе? У человека мать престарелая, ног под собой не чует. Как она без дочери обходиться станет? Помрет ведь!
Но кукушка и тут не устыдилась. И куковать не стала. А вскоре вернулся Слава с врачами, которые быстро осмотрели Анну Семеновну.
– Все ясно, – произнес врач, – травма мягких тканей головы.
И не успели Ната со Славой испустить облегченный вздох и немножко удивиться, что при таком легком ранении Анна Семеновна до сих пор не пришла в себя, как врач добавил:
– Также повреждены кости черепа.
И радостный вздох замер в груди у друзей.
А врач все не унимался:
– Возможно также частичное проникновение осколков костей черепа в ткани головного мозга.
Ну все! Полный конец! Ната со Славой стояли придавленные тяжестью услышанного ими диагноза. Это был приговор. Вердикт врача не позволял надеяться на быстрое выздоровление Анны Семеновны. Повезет, если женщина просто останется жива. Но после такой травмы возможны различные последствия, вплоть до паралича. И что будет делать мать Анны Семеновны, когда ей из больницы привезут парализованную дочь? Ведь погибнут обе! Тут волей-неволей, а вспомнишь жадину кукушечку.
– Неужели это все? – пролепетала Ната, которой было ужасно жалко свою начальницу. – Неужели конец?
Анна Семеновна была славная тетка. Никогда особенно не придиралась, всегда шла навстречу сотрудникам. Если видела, что у человека трудная ситуация, давала оплачиваемый отпуск, позволяла подработать. Это она настояла, чтобы у людей был в воскресенье выходной день, а в субботу укороченный, но оплачивающийся как полный. В общем, никаких претензий у Наты к начальнице никогда не возникало. И даже напротив, всегда распоряжения Анны Семеновны были лаконичными, простыми и всем хорошо понятными. Золото, а не начальница!
И сейчас Ната едва удерживала слезы, когда врачи уносили ее любимую Анну Семеновну в крайне тяжелом состоянии.
Но ее отвлек Слава:
– Посмотри, что я нашел.
Ната вытерла глаза, взглянула и вздрогнула.
– Откуда это у тебя?
– Тут лежало. Под телом.
– Откуда это здесь?
Ната почти с ужасом смотрела на замызганный грязью кусочек меха, который показывал ей Слава. Это был игрушечный заяц. Когда-то белый, со временем он потерял свой первоначальный окрас и сейчас производил жалкое впечатление. Но Ната была уверена, что она уже видела эту игрушку. С момента их последней встречи заяц еще больше посерел. Он был измазюкан в грязи так, что та отваливалась от его шерсти кусочками, но это был старый знакомец Наты, девушка была в этом твердо уверена. Заяц из комнаты Аленушки.
– Эта игрушка из дома Валентина Петровича.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Я нашла этого зайца среди других игрушек Аленушки.
– Может, просто похожего?
– Нет-нет. Это точно он. Вот и глаза – пуговицы, один зеленый перламутровый, другой черный. Это та самая игрушка.
– Как же он тут-то очутился?
– Не знаю. Я даже не помню, где его оставила. Из комнаты Аленушки я уходила с зайцем в руках, это я точно помню. А вот потом… Кажется, я оставила его где-то на втором этаже. Или я забыла его уже в кухне?
– Заяц оставался где-то в «Двух кленах»?
– Уверена в этом.
– А теперь он тут?
– Как видишь.
– Значит, сюда его принес кто-то из живущих в доме. Другого варианта нету! И тот, кто подобрал после тебя игрушку, тот и есть преступник!
– Но зачем кому-то из обитателей «Двух кленов» нападать на Анну Семеновну?
– По всей видимости, это как-то связано с убийством Елизаветы Николаевны. Ее подруга слишком много знала. Возможно, она даже знала или догадывалась, кто убийца. И тому показалось слишком опасным позволить Анне Семеновне жить и владеть такой информацией.
– Какой ужас! Значит, убийца и впрямь кто-то из близких Елизаветы Николаевны!
– А ты в этом сомневалась?
Ната покачала головой. В доме у всех его обитателей было полно своих тайн и секретов. А вот любви между ними маловато. Самая подходящая почва для преступления.
– И что мне делать?
– Тебе возвращаться обратно к своим обязанностям горничной.
Чего-то в этом роде Ната и ожидала. В самом деле, если убийца Елизаветы Николаевны и напавший на Анну Семеновну человек – это одно и то же лицо и к тому же он обитает в «Двух кленах», то Ната просто обязана вернуться и попытаться вычислить злодея. Хотя бы ради Анны Семеновны.
– От всей души надеюсь, что это будет кто-то, располагающий финансами.
– Почему?
– Анне Семеновне потребуется дорогостоящее лечение, вот пусть преступник и раскошеливается.
– Если преступник узнает, что его жертва жива, то он будет не ее лечение оплачивать, а явится, чтобы окончательно ее пристукнуть. Так что твоя задача – держать рот на замке.
– Хорошо. Буду молчать и наблюдать. А чем займешься ты?
– У меня тоже очень много работы, – заверил ее Слава.
Заверить-то заверил, но так и не сказал ей, в чем именно эта работа будет заключаться.
В доме Валентина Петровича было тревожно. Тут шел обыск, и всюду орудовала полиция. Герман все-таки сдержал свою угрозу и накатал заявление, в котором обвинил жену Светлану и ее ближайших родственников в том, что они сперва заманили, а затем похитили его родную дочь Алису, а возможно, что и убили. А перед этим держали в заточении, для чего специально оборудовали целую комнату.
Светлана в ответ рыдала, заламывала руки и уверяла всех, кто соглашался ее слушать, что это чистой воды ложь и напраслина. Георгий в эту историю не влезал, он коротал время в обществе очередной бутылки из своих, как он выразился, порядком поредевших запасов. Самую активную позицию занял Роман. Горячая кровь его матери не позволила ему молча снести оскорбление, он накинулся на Германа, отвесил тому парочку смачных оплеух, а когда полицейские бросились их разнимать, подрался еще и с ними.
– Хозяина задержали, – объяснила Нате перепуганная Клавдия. – В доме все с ног на голову перевернуто. Ужас! А ты чего такая бледная? Где болталась?
Но Ната не могла ответить. Она таращилась на нарядную кофту, которая была в данный момент на Клавдии. Она была сшита из переливчатой бледно-розовой тафты. Покрой был наподобие старинного камзола. С узкими рукавами, приталенная, она спускалась почти до самых колен. Но не этот оригинальный покрой привлек внимание Наты. Спереди кофта застегивалась на множество мелких пуговок с финифтью в виде незабудок. При виде этих покрытых эмалью пуговок Ната и окаменела. Она была готова поклясться, что точно такие же незабудки она видела на той пуговице, которую они со Славой нашли в недостроенной мансарде, где случилось убийство Елизаветы Николаевны.
Как жаль, что та пуговица осталась у Славы! Сейчас она здорово бы пригодилась Нате для сравнения.
Ната жадно шарила взглядом по наряду Клавдии в поисках оторванной пуговицы. Но увы, все пуговки были на своих местах. И к тому же, когда прошел первый выброс адреналина, Ната немного успокоилась и поняла, что эти пуговки на одежде Клавдии были значительно меньше той пуговицы, которую нашли они. Та пуговица была размером с рублевую монету, а эти от силы с копеечку. Да, это были другие пуговицы, но, если можно так выразиться, из той же команды.
– Клавдия, какой потрясающий наряд!
– Тебе так нравится?
– Просто слов нету! А эти пуговицы! Сколько их?
– Ровно двадцать четыре.
– Это же роспись по эмали?
– Ручная работа, – горделиво подтвердила Клавдия. – Пуговицам этим лет сто, если не больше. Стоят очень дорого.
– А… А откуда они у тебя?
– Думаешь, у меня не может быть дорогих вещей?
– Ты их купила?
– Наследство от моей бабушки.
– А у твоей бабушки были еще похожие пуговицы?
– Слушай, не много ли вопросов ты задаешь? С чего я должна рассказывать тебе про свою бабушку? И учти, будь на твоем месте другая, уже вылетела бы прочь!
– За что это?
– Болталась сегодня полдня невесть где! От работы отлынивала! А перед этим еще и опустошила винный погреб, в чем Георгий обвиняет меня!
– Почему тебя?
– Потому что ключи от погреба только у меня и у него! Он нашел там несколько пустых бутылок и страшно расшумелся. Насилу удалось его урезонить, пообещав, что я вычту из твоего жалованья тройную стоимость его вина. Только тогда он угомонился.
– Клавдия, понимаешь, там было так холодно, – попыталась оправдаться Ната. – И страшно. Мне необходимо было согреться и приободриться.
Но Клавдия была не настроена ругаться.
– Да ладно, – отмахнулась она. – Выпила и выпила. Не до тебя сейчас, голова и так кругом идет от всего, что случилось. Елизавета Николаевна в петле. Валентин Петрович в тюрьме. Аленушка исчезла. Алиску похитили.
– Как похитили?!
– А ты еще не знаешь? – спохватилась Клавдия. – Да, ее похититель звонил час назад. Потребовал выкуп, сто семьдесят тысяч рублей, кроссовки с пикачу, толстый свитер с овечкой Долли и зайку беленького.
– Сто семьдесят тысяч? Кроссовки? Зайку беленького? Это что еще такое?
– В том-то и дело, что очень странно мне. Зайка беленький – это ведь любимая игрушка Аленушки. Замызганный такой старый заяц из искусственного меха. Когда-то он и впрямь был беленький, отсюда его прозвище. Но с годами зайка изрядно изменил окрас. А Аленушке было все равно, как выглядит ее любимец. Она с ним никогда не расставалась.
Похоже, именно этого зайца и нашла Ната среди игрушек в комнате Аленушки. И это его разыскивала Елизавета Николаевна, когда минувшей ночью тайком посетила комнату своей дочери. Видимо, Аленушка и впрямь была сильно привязана к этой игрушке, если мать даже рискнула вернуться в «Два клена» исключительно для поиска зайки беленького. Зайку женщина не нашла. Но зато сама она могла попасться кому-то из обитателей дома на глаза, и этот человек проследил за ней, выяснил, где она прячется, и убил несчастную, выдав ее смерть за самоубийство.
– Не пойму, откуда похитителям известно про зайку? – услышала Ната голос Клавдии, вторгшийся в ее мысли. – И зачем им понадобилась игрушка бедной Аленушки?
И Клавдия ушла, не дожидаясь, пока Ната сумеет подыскать достойный ответ на вопрос. И правильно сделала, потому что Ната решительно не могла понять, что происходит. Единственное, теперь она хорошо понимала Клавдию, у которой голова шла кругом.
– Неужели Алиску все же похитили? И похитил ее, похоже, тот же человек, который держит у себя и Аленушку? Ведь только Аленушке мог понадобиться зайка беленький.
Но что за прочие странные требования? Свитер и кроссовки? Это явно для Алиски. А зайку беленького для Аленушки. А сумма в сто семьдесят тысяч рублей? Не маловата ли она для такого серьезного преступления? Если похитителя поймают, то ему несдобровать. И рисковать из-за каких-то несчастных ста семидесяти тысяч – это просто глупо.
– Нет, сама по себе сумма прекрасная, но садиться из-за нее в тюрьму – благодарю покорно! Я бы ни за что не согласилась.
При этом Ната подумала о том, что и сама ввязалась в историю с убийством, а значит, согласилась рисковать своей собственной жизнью всего-навсего за полмиллиона. Впрочем, когда она давала свое согласие, трупа в истории еще не было. Требовалось всего-то помочь отыскать след исчезнувшей супруги хозяина.
– Маловато я получила за свои услуги. Надо будет поговорить о том, чтобы мне увеличили вознаграждение.
Но с кем говорить? Валентина Петровича задержали. Он находился в полиции. Вернется ли? А у остальных обитателей «Двух кленов» денег было с гулькин нос. Разве что те небольшие средства на картах, которые выделял Валентин Петрович своим домочадцам на их ежемесячные расходы. Нет, никто из них не станет оплачивать повысившиеся ставки по расследованию.
– Придется поработать на энтузиазме.
И еще Нате не давала покоя пуговица, которую они нашли на месте убийства Елизаветы Николаевны.
– Ведь один в один как те, что на кофте у Клавдии. Разве что та, с места убийства, размером чуть побольше. Но если Клавдия сказала, что пуговицы достались ей в наследство от бабушки, возможно, что там в наборе были и другие? Их Клавдия приспособила к какому-нибудь другому своему наряду. И тогда… тогда получается, что Клавдия была на месте убийства Елизаветы Николаевны. Была и, возможно, видела, как все произошло. Или даже сама убила свою хозяйку!
Понять, зачем Клавдии это понадобилось, Ната пока что не могла. Разве что Елизавета вконец достала Клавдию, но все вокруг в один голос утверждали, что хозяйка особенно в дела прислуги не вмешивалась, занималась своим садом и больной Аленушкой. Больше ее ничего и не интересовало. Или Клавдия испугалась, что хозяйка проговорится хозяину, кто помогал ей общаться с больной дочерью вопреки запрету. Кто раздобыл для нее дубликат ключа от замка в комнату Аленушки. Кто прикрывал хитрость самой Елизаветы.
– Нет, чушь какая-то! Разве за такое можно убивать? Это ведь какой грех! Куда больший, чем ослушание хозяйского слова. Ну поругал бы хозяин Клавдию или даже выгнал, но и что с того? Лучше потерять работу, чем свободу.
Но злополучные пуговицы не давали Нате покоя. И она позвонила Славе, чтобы поделиться с тем своими сомнениями.
– Кто? – переспросил тот. – Клавдия? Так я и думал!
– Почему? – заволновалась Ната. – Почему ты так и думал?
– Помнишь итальянский паспорт на имя гражданки Епифановой? Фальшивый, разумеется. Так вот, едва я его увидел, как у меня зародились подозрения, что я знаю человека, который промышляет такого рода делами. Я попытался отыскать этого мастера – золотые руки, и мне это удалось.
– Он признался, что делал этот паспорт для Елизаветы Николаевны? Она к нему приходила!
– Не совсем так. И мне пришлось порядком помучиться с этим упрямцем. Но потом я припомнил ему кое-какие дела, которые за ним числятся, но которые до сих пор не стали достоянием гласности именно благодаря мне, и он согласился помочь нам.
– И что? – Нату буквально трясло от нетерпения. – Что он сказал?
– К нему приходила некая женщина, имени своего она не называла, но это точно была не сама Елизавета Николаевна. Как мог, он описал связную. И ее описание очень похоже на нашу Клавдию.
– Так я и знала! Это Клавдия помогала хозяйке! Не безвозмездно, конечно!
– Погоди, есть еще кое-что. По словам мастера, он согласился помочь этой женщине тоже не просто так. Первоначально ему за нее поручились очень серьезные люди.
– Что еще за серьезные люди?
– Люди из криминального мира. Люди Графа.
– Это кто такой?
– Граф был очень известным в определенных кругах авторитетом. Он погиб почти тридцать лет назад, но остались его… коллеги. Тоже очень серьезные люди, которым лучше не переходить дорогу.
– Воры в законе, что ли?
– Да.
– И кто именно поручился за Клавдию?
– Имя этого человека тебе все равно ничего не скажет. Но он один из немногочисленных воров старой закалки, которые еще сохранились с конца восьмидесятых.
– И он просил помочь Елизавете Николаевне?
– Он просил за Клавдию. А уже Клавдия озвучила суть проблемы.
– Почему же этот авторитет стал помогать Клавдии?
– К сожалению, связаться и поговорить с ним никак не удастся. Он уже в очень преклонных годах, тяжело болен, фактически дни его сочтены. И, как всякий «законник», хочет встретить свою смерть в тюрьме.
– Что за странное желание? – поразилась Ната.
– Таковы законы, по которым живут эти люди. Настоящий вор должен умереть на нарах.
– Чудовищно.
– Это своего рода самоотречение от всего, что дорого человеку. Своеобразные вериги, которые эти люди взваливают на себя, видимо, во искупление содеянного зла теми их младшими по рангу, которых они опекают.
В целом Нате было все равно, кто и почему поручился за Елизавету Николаевну. Главное, что она теперь точно знала, – Клавдия в деле.
– И еще одно, – продолжил Слава. – Тоже касающееся Клавдии. Я проверил номера телефонов, которые были в списке последних входящих звонков Анне Семеновне. Конечно, больше всего там наших с тобой номеров, номеров двух старушек – Любы и Люды, соседки и матери, которые разыскивали свою Анечку. Но что интересно, среди этих номеров затесался еще один. Угадаешь с трех раз чей?
– Неужели Клавдии?
– Точно! Ее номер. И она звонила Анне Семеновна всего минут за пятнадцать до того, как ей начал трезвонить я. Помнишь, я звонил Анне Семеновне, чтобы предупредить, что мы едем, а она не брала трубку? А вот с Клавдией она поговорила.
– То есть в тот момент, когда мы с тобой были еще на полпути к «Силикатчику», Анна Семеновна болтала с Клавдией?
– Да. И если ты помнишь, то именно в это время Анна Семеновна и решилась внезапно уйти в лесок.
– Кто-то ей позвонил, и она поспешила уйти от своей соседки. Это же ей звонила Клавдия! Может, Клавдия и напала на Анну Семеновну?
– Поэтому я прошу тебя быть настороже. Глаз не спускай с этой особы!
– Обещаю! Можешь на меня положиться.
И, преисполнившись усердия, Ната тут же отправилась разыскивать Клавдию. Та была в кухне, отдавала последние распоряжения поварихе на следующий день. Тетя Катя выглядела усталой, глаза у нее были заплаканы.
– Как хозяйку жалко, тебе не передать. И Аленушку жалко. Бог весть что с ней теперь будет. В чьи руки попадет дурында? Будут ли ее там холить и лелеять, как делала это родная мать? Сомневаюсь я что-то. И даже Алиску жалко. Шкодливая девчонка, а все же своя. Куда ее угораздило попасть? Ох, грехи наши тяжкие, что делать, что делать…
И, сокрушенно причитая, Катерина продолжила складывать в пакеты контейнеры с остатками ужина. Ната не была голодна. Все эти события начисто отбили у нее аппетит. Но ей внезапно стало любопытно, для кого Катерина собирает эти пакеты. Как говорится, война войной, а ужин по расписанию. И кого Клавдия собирается кормить этим ужином?
– Катерина, а ты сегодня Клавдию во второй половине дня видела?
– Никого не было. Дом как вымер. После первого захода все наши во второй раз отправились Алиску искать. И в доме такая тишина наступила, я думала, спячу от страха. Никого! Ни души! Даже охранники все куда-то подевались, оказалось, что Георгий их тоже заставил вместе с ними пойти. Клавдия только к ужину появилась. Взяла у меня поднос для Антонины и отнесла ей.
От обеда до ужина прошло не меньше четырех-пяти часов. У Клавдии вполне хватило бы времени, чтобы смотаться в «Силикатчик», пристукнуть там Анну Семеновну, а потом вернуться в «Два клена» к ужину.
– Может, Клавдия тоже участвовала сегодня в поисках Алиски?
– Может, и участвовала, я не знаю.
И Катерина снова поставила пакеты в угол, где они стояли и вчера перед тем, как исчезнуть. Вчера повариха сказала, что в пакетах мусор, который нужно выбросить. Но Нате еще тогда показалось, что Катерина врет и что там, в пакетах, находятся вполне хорошие продукты. А сегодня девушка точно видела, что в пакетах добротный провиант. Но потом Ната подумала, что если Катерина немножко подворовывает из хозяйского холодильника, то лично Нату это никак не касается.
Тогда Ната отправилась к Георгию. Тот был уже навеселе. Она ожидала, что сейчас на ее голову обрушатся громы и молнии, но Георгий встретил ее неожиданно приветливо.
– Понравилось мое винишко?
– Ты не сердишься?
– Ничуть. Приятно встретить родственную душу. Выпьешь со мной?
Перед ним стояла очередная бутылка. И, похоже, Георгию было скучно одному. Ната согласилась. Так, попивая вино, они повели разговор. Георгий рассказал, как прошли сегодняшние поиски Алиски. И когда Ната вскользь спросила про Клавдию, категорически отрицал ее участие в поисках.
– Не было ее! Не ходила она с нами! Да и то сказать, что ей эта Алиска или мы со Светкой? Наши дела ее никогда не интересовали. Она всегда возле Толстухи крутилась. Да еще за Антониной ухаживает.
– А Антонина совсем не покидает дом?
– Что ты! Она даже из своей комнаты редко выходит. А уж как Толстуха сбежала, Антонина и вовсе слегла. Она к Толстухе была очень привязана. Я даже боюсь, как бы Антонина с тоски и вовсе концы не отдала. Мало нам одного трупа, еще и с ней возиться придется. А она нам вообще никто. Даже не родня.
– А как Антонина познакомилась с твоей мачехой?
– Толстуха в молодости частенько в Анапе отдыхала. Там у Антонины свой дом был. Так и познакомились.
– И с чего вдруг такая крепкая дружба возникла?
– Да мне без разницы. И отцу, сдается мне, тоже. Главное, что Толстуха была счастлива. Антонина всю ее галиматью слушала, в саду на клумбах цветочки вместе с Толстухой сажала, выходкам Аленки вместе с ней умилялась, и к нам со Светкой после появления подруги Толстуха перестала приматываться. Все свое внимание на Антонину перенесла. А нам только того и надо было.
Вино закончилось, а вместе с ним иссякла и словоохотливость Георгия.
– Можно бы еще за бутылочкой сгонять, – задумчиво произнес он. – Нет, не буду. Еще не известно, когда папеньку выпустят. Может, надолго закроют. А без денег папеньки нам всем хана. Не на что мне винишко будет покупать. Так что надо запасы поберечь, не факт, что в ближайшее время я смогу их пополнить.
– Неужели все так серьезно?
– А ты думала! Следователь нам всем зачитал часть письма, которое Толстуха перед смертью папеньке накатала. Там такие предъявы, что волосы на голове дыбом встают. Дескать, отец разлучил мать с родной дочерью, посадил ту в клетку, видеться не позволял, о здоровье не справлялся, травил и душил дитя, а заодно и его мать.
– Но ведь твоя мачеха уже выпорхнула из клетки. И Аленушку с собой увезла. Зачем же ей накладывать на себя руки?
Но Георгий уже зевал и просто выставил Нату, не забыв ей напомнить, что она должна ему деньги за пять выпитых бутылок. И Ната в задумчивости побрела к себе.
Что-то упорно не складывалось. Да, тут, в «Двух кленах», Елизавете Николаевне последнее время было плохо. И Аленушке было плохо. Но их план побега сработал. И все у Елизаветы Николаевны вновь стало хорошо. Она была свободна от надзора своего мужа. С ней была ее любимая дочь. А доберись она до Италии, все стало бы еще лучше. В Европе никому и в голову не пришло бы обижать Аленушку, там совсем иное отношение к людям с особенностями. Впереди у Елизаветы Николаевны была свобода и долгая счастливая жизнь, которую она собиралась начать с чистого листа и под чужим именем. Незачем было Елизавете Николаевне себя убивать, что бы она там ни наговорила в своем предсмертном письме.
И вообще, что за странное письмо? Почему оно было адресовано Валентину Петровичу? Получалось, что Елизавета Николаевна пыталась втемяшить мужу, каким он был черствым чудовищем? Но к чему эти запоздалые сопли и слюни, когда все было уже кончено? Неужели женщина все еще продолжала его любить? Но тогда она должна была перед смертью в первую очередь постараться обелить своего мужа, а не пытаться засадить любимого мужчину за решетку, наговорив на него всякого. И то, что было, и чего, возможно, не было?
