Глава 59

Уилл пользуется любым предлогом, чтобы коснуться меня.

Мы прикасаемся, когда проходим мимо друг друга в школе, крадем поцелуи в коридоре, на кухне. Я плыву по дому, вдыхая аромат цветов в вазах, впитывая музыку, играющую часы напролет.

Сегодня воздух наполнен запахом ванильного торта, который Женевьева украсила глазурью из сливочного сыра и клубникой в форме цветов, распускающихся по краям. Уилл поглаживает мои пальцы, когда наши руки скрыты под столом. Задувая свечи, я закрываю глаза и загадываю несколько желаний, словно семена-парашютики, разлетающиеся из одуванчика.

На мое совершеннолетие мне дарят не мешочки с вариантами, а нормальные подростковые вещи. Томик Элизабет Барретт Браунинг от Беас. «Гарри Джеймс и его оркестр» от Джорджа. Уилл – деревянную шкатулку со сложным замком, которую я открою, когда никого не будет рядом. Клиффтоны преподносят новое зеленое платье, а Майлз – пару перчаток. Кэсс присылает упаковку леденцов «винт о грин лайфсейверс» и пустую рамку для любимой страницы из любимой книги. Я вставлю туда страницу из Шекспира, конечно же. «Генрих IV».

Наконец миссис Клиффтон приносит подарок от моего отца, который она хранила с момента нашего приезда: наполовину использованный мамин флакончик духов Joy, тот, что все время стоял на ее столике. Капля грусти оседает в груди, когда вижу, сколько еще духов там осталось. Но, когда открываю его, мамин запах наполняет комнату, и на миг кажется, что она вернулась.

Остаток дня провожу так, как хочется: пью обжигающий чай с миссис Клиффтон, обсуждаю книги с доктором Клиффтоном, который уже изобретает новый тип стекла, задерживающего энергию, для теплиц. Вечером играю в карты с Майлзом, пока он не начинает меня раздражать и я хочу, чтобы он ушел.

Через месяц мы вернемся в Гарднер: к нашей старой жизни, к Кэсс. Мой папа возвращается с ранением в ногу, которое он получил еще в январе – как раз в то время, когда не писал писем. Он утверждает, что все будет отлично, но рана недостаточно хорошо заживает, поэтому он не может служить. Он обещает нам рассказать больше, когда соберемся вместе.

Тем вечером я пишу ему:

Уилл стучит в окно, я запечатываю конверт и выбираюсь, чтобы присоединиться к нему на ветках дерева за моим окном. Звезды горят серебряным и белым светом в небе над нашими головами, словно по нему раскидали Мерцание. Уилл без устали смотрит на них. Он сделал вращающуюся подставку для телескопа, чтобы выносить его в ясные ночи в сад, и обычно я к нему присоединяюсь. Теперь я знаю, как он пахнет, еще одна часть его, которую я узнаю. Его кожа пахнет мылом и сосновым лесом, а губы на вкус как мята.

В миле отсюда, в безопасности, под землей, похоронены кости прошлого. Новая жизнь уже начала расти вокруг них.

Уилл переплетает свои пальцы с моими и шепчет, уткнувшись в мои волосы.

– Теперь у нас может быть будущее благодаря тебе. – Его губы слегка задевают кончик моего уха. – Если ты этого хочешь.

Возможно, однажды я разбужу свою дочку после грозы. И мы вместе будем наблюдать рассвет из сада, упиваясь воздухом, напитанным запахом дождя и земли. Я расскажу ей историю, которую не рассказала никому: о мире, который когда-то понемногу угасал каждые семь лет, об узелках на ветках нашего семейного дерева и почему я остаюсь нюхать цветы долгое время после того, как все ушли.

Это будет история о цветах и музыке, и снах. О ее бабушке. О любви.

А сейчас я жду, пока Уилл не посмотрит пристально на гаснущие звезды. И, когда вместе с началом утра начинают петь первые птицы, я шепчу ему:

– Да.